incipiens a stellas

марк. — марк, — глухой стон рюджин вновь разрывает повисшую в комнате на несколько ничтожных секунд тишину и отдаётся во всём существе марка липким отвращением. она впивается в спину ли длинными ногтями и скользит ими по всей пояснице. непрекращающиеся стоны девушки звенят в ушах марка, отдаются эхом и разбиваются об его растущее с каждой секундой раздражение. марк требовательно и грубо впивается в губы, лишь бы не слышать её голос, сдавленно шипит, когда собственные кусают до крови, и отстраняется. в комнате нестерпимо душно и мрачно. но даже в этой кромешной темноте он может разглядеть, как с каждым его толчком вздымается бледная грудь рю, как она в очередной раз покусывает алые губы, ещё сильнее вонзая ногти в спину марка прямо там, где красуется ненавистная метка, и как ее длинные шелковистые волосы касаются ее хрупких плеч. марку ненавистно то, что даже вся эта до отвратительного идеальная картина перед его глазами не идёт ни в какое сравнение с человеком, которого он безбожно сильно хотел бы видеть сейчас на её месте. ненавистно то, как перед глазами вновь и вновь всплывает тот, кого он точно не должен представлять сейчас. то, как он почти невесомо проводит рукой по ее бледной ноге, закинутой ему на плечо, но может думать только о смуглых бёдрах конкретного человека. то, как их губы снова сталкиваются, но марк лишь чувствует, как его вновь и вновь обжигают собственные мысли. эти губы, тело, голос, этот человек — всё не то. никто не в силах заменить марку того, чьё имя сейчас приторно сладкой негой и ядовитой болью растекается по его мыслям. ли донхёк. ;;; — о чём ты думаешь? — они почти неподвижно лежат на кровати марка уже, кажется, полчаса. рюджин нежно касается торса марка, проводит длинными пальцами то вверх, то вниз, и останавливается у его ладони, покоящейся на смятой простыне. в ту секунду, когда она пытается сцепить ее со своей, марк одёргивает руку. — ни о чём. если донхёк — это ничего, то, безусловно, марк никогда ни о чём не думает. — мама недавно видела нас вместе, — как бы невзначай начинает она, вырисовывая узоры на груди парня. — и? — интересовалась тем, кто ты. я ей сказала, что мы встречаемся, — она молчит какое-то время, вероятно ожидая хоть какой-либо реакции на свои слова, но марк молчит, — ну, знаешь, не думаю, что она ждала другого ответа о целующемся с ее дочерью парнем. — к чему ты ведёшь, рю? — девушку злит холодный тон марка. он почти всегда разговаривает с ней так, будто она не значит для него совершенно ничего, что, в принципе, правда. но она мирится с этим, топит злость и обиду в пустых, жалких надеждах на то, что она в силах изменить подобное наплевательское отношение к себе и пробудить в ли хоть какие-либо чувства. — я не могу просто поделиться с тобой чем-то? — можешь, но с каких пор мы просто делимся чем-то друг с другом? — рюджин не видит, но всем нутром чувствует, как до боли знакомая и опротивевшая ухмылка расползается на его губах. — она хочет познакомиться с тобой, — девушка изо всех сил старается звучать спокойно, однако отчётливые нотки раздражения звучат в ее голосе. — нет, — отрезает марк. — почему? — ты можешь кому угодно вешать лапшу на уши о наших отношениях, но давай без моего участия в этом, окей? — ты невыносим, — она поднимается, одной рукой придерживая волосы, а другой покрывало. марк едва удостаивает её взглядом. — я тебя никогда и не заставлял выносить меня, — безжалостно и равнодушно. краем глаза он замечает, как рю хмурится, но после натягивает фальшивую улыбку. — боже, ты, — она останавливается, и рваный выдох выдаёт ее злость. марку стыдно, но он не подаёт виду, а глаза его сосредоточены на чём угодно, кроме её очевидно раздосадованного лица, — я лучше просто пойду, знаешь. марк молчит. молчит всё то время, что она остервенело натягивает на себя одежду и буквально выбегает из квартиры, напоследок громко хлопая дверью. вздох абсолютного разочарования в самом себе вырывается из глотки. канадец прикрывает лицо руками, а потом сжимает их в кулаки, ногтями впиваясь в кожу. марку до тошноты опротивело всё это. он уже не помнит, когда его отношение к людям стало диаметрально противоположным их отношению к нему. въевшиеся установки в голове безостановочно твердят, что никогда он не был и не будет тем, кто заслужил хоть каплю чьей-либо любви. более того, тем, кто может сам эту любовь проявлять. он принимает сидячее положение, сжимая в руках простыни на краю кровати, и смотрит в большое зеркало на противоположной стене. комната всё ещё окутана мраком, и он видит лишь неясные очертания собственного сгорбившегося силуэта. злость холодными и липкими пальцами скользит по позвоночнику, проходится по рёбрам и в итоге обвивает бесчисленными конечностями всё его тело. он злится на самого себя за то, что когда-то начал этот непрекращающийся цикл попыток добиться от других по отношению к себе того презрения, с коим он смотрит на себя, но все лишь тянутся к нему так, будто он не сломает их, будто их к нему интерес — порой даже больше, чем простой интерес — не будет разбит об его неподдельную бесчувственность. но всему приходит конец. и доселе казавшиеся нерушимыми стены, что марк годами воздвигал вокруг своего сердца, покрываются первыми трещинами от одного лишь обращённого на него с последнего ряда аудитории взгляда. дальше — хуже. стены со временем крушатся окончательно и безвозвратно, а в сердце юноши теперь — сплошь мятежи, устраиваемые до безобразия искренними улыбками ли донхёка. но как бы то ни было, марк себя к нему не подпускает даже мысленно — недоступная роскошь для такого, как он, да и сам донхёк, старший уверен, только другом его и воспринимает хотя бы из-за своих грёз о родственной душе. мысли разъедают голову марка изнутри, и он валится обратно на кровать, до белых пятен зажмуривая глаза. беспокойный сон настигает уставшее тело и сознание моментально. марк открывает глаза и прикладывает немало усилий, чтобы в ту же секунду не зажмурить их снова от слепящего света, который словно норовит прожечь роговицы. привыкнув, он привстаёт с ослепительно белой кровати и босыми ногами касается холодного пола. всё — если абсолютную пустоту можно так назвать — не уступает в белизне кровати, перед марком как будто противоположность беспросветной тьмы расстилается, не давая понять, где он находится. он делает первые неуверенные шаги, цепляясь за полы белой рубашки — ткань совершенно не ощущается ни на теле, ни в сминающих ее руках, проходит несколько метров, но вокруг абсолютно такая же пустота. за исключением того, что кровать становится всё незаметнее с каждым шагом, а потом и вовсе исчезает из поля зрения. когда паника медленно подступает горлу, марк переходит на бег, но всё тщетно. до тех пор, пока внезапно перед глазами не возникает дверь, еле заметная из-за всё той же белой окраски. марк подходит, но не успевает и до ручки дотянуться, как кто-то с другой стороны открывает её. ли делает небольшой шаг назад, когда стоящий по ту сторону человек уверенно шагает за дверь. марк знает, определённо знает его, но не может вспомнить, кто перед ним. юноша поднимает руку и активно начинает ею махать, пока на лице его расползается лучезарная улыбка. — привет, — медовый голос будто обволакивает всё марково тело, создавая ощущение полной безопасности в этом сомнительном месте. — привет, — ли пристально осматривает собеседника и замечает, что внешний вид его контрастирует с тем, что их окружает. на нём яркая футболка с цветным принтом, светлые джинсы и черно-красные кеды. он выглядит, как обычный человек, и именно этим и выбивается из общей картины. — я донхёк, — марк почему-то чувствует, что он и так это знал. — марк. донхёк проходит мимо марка и отчего-то смеётся. непонимающий причины сего марк разворачивается к нему и с удивлением рассматривает сменившуюся картину: пугающей пустоты больше нет, есть только поле, огромное зелёное поле с сотней самых разнообразных цветов и хихикающий донхёк, который вновь разворачивается к марку лицом и радостно машет рукой, намекая марку подойти ближе. — ну же, — тянет он, срывая на ходу одуванчик и энергично размахивая им в воздухе. марк впервые за всё время улыбается и следует за парнем так, будто не видит совершенно ничего странного и подозрительного в происходящем вокруг. всецело доверяет донхеку, что легонько подцепляет своим мизинцем его и ведёт вперёд, словно уже знаком с этим местом. внезапно солнце, доселе освещавшее их путь, исчезает в один миг, и тьма сгущается раньше, чем парни успевают взглянуть на небо. — что происходит? — почти шепотом спрашивает марк и скрещивает их руки. в тот момент, когда донхёк остервенело вырывает свою, всё исчезает, и они снова там, откуда начинали. за спиной донхёка та же белая дверь, от которой марк удалён на то же самое расстояние. всё такое же, как и было минутами ранее, за исключением того, что на лице донхёка нет и намёка на улыбку, по щекам его безостановочно текут слёзы, а смотрит он марка, как на предателя. — ты мог спасти его, — сквозь всхлипы произносит он. марк моргнуть не успевает, как силуэт донхёка исчезает за дверью. — донхёк! — он кидается к двери, пытаясь ухватить ручку, которая исчезает в ту же секунду, как и сама дверь. марка резко отбрасывает к кровати, тело совершенно не подчиняется и само принимает горизонтальное положение. канадец вскакивает с кровати, и паника отступает по мере того, как он осознаёт, что это был всего лишь сон. — опять, — сквозь сбивчивое дыхание шепчет он, вытирая солёные дорожки с лица. за эту ночь марк так и не смыкает глаз, не желая вновь встречаться с давно преследующими его кошмарами, что лишь на ничтожно малое количество дней могут перестать беспокоить парня. ;;; на следующий день марк решает, что так дальше не может продолжаться. но кое-кто принимает решение раньше него и вовсе не схожее с принятым им. рюджин отвлекает от разговора с донхёком и джемином и тащит его за руку в одну из немногочисленных кабинок, после долго извиняется за то, что начала эту тему про знакомство с мамой, прекрасно зная отношение к марка ко всему этому. не получив ответа, она нежным, почти невесомым поцелуем коснулась его губ, дорожкой таких же касаний спускаясь к ключицам. марк же ещё несколько минут собирается с мыслями, пока холодные пальцы рю уже блуждают по его пояснице, требуя ответной ласки. он аккуратно берёт ее за локти, заставляя остановиться и взглянуть на себя, и выводит из кабинки. они уже снова в шумном коридоре, когда марк делает то, что должен был сделать ещё давно — извиняется. искренне извиняется за то, что почти полгода назад подпустил её к себе, зная, что она одна из немногочисленных девушек с настоящими чувствами к нему, таящимися в ней с первого курса, зная так же и то, что он только сделает ей больнее, что не сумеет сберечь вверенное ему сердце. для марка рю, как ей самой с самого начала известно, была лишь очередной игрушкой, способной отвлечь его, но с каждым днём воспринимать всё как незатейливую игру, выгодную обоим, становилось всё невыносимее. потому что никакой выгоды, как оказалось, это не принесло ни одному из них. сплошное разочарование и боль. начиная с этого момента, пакости от судьбы, кажется, только набирают обороты, откровенно высмеивая надежды марка на облегчение его жизни после расставания. свидетельствуют об этом в тот же день обижающийся на бог знает что донхёк, опрометчивое решение заявиться к донхёку посреди ночи не в самом трезвом виде и подозрительный энтузиазм донхёка по отношению к свиданиям вслепую. удивительно, как часто имя младшего фигурирует в невзгодах канадца. марк ли, да ты снова облажался, думает он, но виду не подаёт и стоически выдерживает как субботние обсуждения какого-то тэиля, так и воскресные (воскресные — особенно стоически, если учитывать его непонятное и обиженное «нет» на предложение донхёка). кошмары этой ночью снятся особенно реалистичные, и когда марк в очередной раз вскакивает с кровати в холодном поту, на крик в комнату буквально вламывается обеспокоенный тэён. — марк, — он хватает брата за плечи, пытаясь вернуть в реальность из полусонного состояния, — марк, всё в порядке, проснись, это был сон, слышишь? марк! — хён, — младший заторможенно оглядывает пространство вокруг, после облегченно выдыхает и холодными ладонями хватается за ладони брата, что вытирают дорожки слёз с его щёк, — боже, я… — всё хорошо, успокойся, — шепчет старший ли, укладывает голову марка себе на плечо и заботливо поглаживает макушку, продолжая повторять, что всё хорошо. — я не понимаю, почему это снова происходит, — марк старательно сдерживает рвущиеся наружу всхлипы, но вскоре сдаётся, ведь смысла притворяться сильным сейчас нет совершенно никакого. он обессилено роняет голову обратно на подушку, продолжая крепко сжимать руки брата, будто это единственное, что не позволяет ему обратно провалиться в жуткий мир царства морфея, — я не понимаю, хён. у тэёна болезненно сжимается сердце оттого, как младший цепляется за него, всхлипывает и съеживается под напором удушающего страха. тэён отдал бы всё на свете, чтобы боль перестала беспощадно терзать марково сердце, а воспоминания, с каждым днём всё сильнее ломающие его, навсегда исчезли из головы. он аккуратно ложится рядом, притягивает к себе подрагивающее тело, высвобождая одну руку из крепкой хватки и поглаживая ею макушку. тэён уже раскрывает рот, чтобы сказать что-то, как его опережает марк. — я мог спасти его, — марк шепчет, но шёпот этот оглушает тэёна настолько, что какое-то время он лишь отдаленно слышит эту фразу, повторяемую, как мантру. — нет, минхён, — старший редко использует его корейское имя, и каждый раз это говорит о его предельной серьёзности. он проводит рукой по влажной щеке брата и поднимает голову, ухватившись за подбородок, — открой глаза. — я, — игнорируя слова тэена, продолжает марк. — посмотри на меня, — снова отрезает он ещё более требовательным тоном. тот наконец открывает покрасневшие глаза, немного щурясь из-за яркого света ночника, — я прошу тебя, перестань. перестань винить себя, боже, марк, ты последний, кто должен винить себя в чем-либо. тэен не убирает руку с щеки, вытирая безостановочно льющиеся из глаз младшего слёзы, и еле сдерживает свои собственные. — ты не мог спасти его, — продолжает он, чуть сбавив тон, но всё ещё вкладывая неимоверное количество сил, чтобы каждое его слово звучало убедительно, — слышишь меня? ты не мог, марк, и не мог никто. ни ты, ни его мама, которая была в соседней комнате, ни даже те, кто довёл его до этого. если бы кто-то остановил его тогда, он попытался бы снова. уж точно не ты должен в чем-либо себя винить. — тогда почему это чувство вины преследует меня столько лет? — потому что ты сам не даёшь ему исчезнуть, детка. — не уходи, — приглушенно бормочет марк прежде, чем снова провалиться в сон. — я никуда не уйду, — знает, что его уже не слышат, но всё равно отвечает и целует в макушку. на удивление, оставшиеся до пробуждения часы проходят спокойно, но тэен всё равно только за несколько минут до будильника уходит в свою комнату. за завтраком тему прошлой ночи не поднимают, обсуждая лишь предстоящие экзамены и нудные пары в расписание каждого. за годы жизни вдали от родительского дома между братьями уже закрепилось негласное правило: болезненные темы, которые они обсуждали ночью, в этой ночи и остаются, чтобы не заставлять одного чувствовать себя неловко. тэена иногда поражает и даже настораживает способность младшего подавлять в себе какие бы то ни было чувства, искусно скрывая их за маской других. у него словно для каждого времени суток есть определённое состояние, которое никогда границы своих временных рамок не пересекает. и если ночью все его ничем не прикрытые страхи были во много больше его изнеможённого, дрожащего тела, то сейчас у него словно на месте этих страхов — абсолютная и всепоглощающая пустота. день проходит без каких-либо интересных событий, точно так же, как и последующие несколько. весна ощущается в каждом порыве тёплого ветра, в зацветшей сакуре, аромат которой уже устоялся на каждой улочке, и даже в улыбчивых лицах людей, словно вместе с зимней одеждой на дальние полки шкафов отправляются и угрюмые выражения их лиц. марк любит весну за то, что в эти размеренные тёплые деньки все невзгоды будто перестают тяжёлым грузом давить на плечи. всё как будто становится проще и лучше. но ненадолго, потому что под конец одного из таких «размеренных тёплых», когда они все выходят из корпуса, у небольшого университетского фонтана стоит парень, чья сияющая улыбка явно адресована кому-то из их компании. не составило труда понять, кому именно, ведь все уже видели фотографии нового друга донхёка, с которым он за несколько недель провёл чуть ли не всё своё свободное время. жестом попросив друзей подождать, донхёк подбегает к тэилю, почти сразу же вместе с ним возвращаясь обратно. — ну, это тэиль, — неловко почёсывая затылок, но продолжая улыбаться, начинает он и поочерёдно указывает на каждого из парней, — это лукас, джемин, джонни и марк. — привет, — в унисон здороваются все. — хёк много рассказывал про тебя, — лукас мгновенно получает локтём в бок за эти слова, но ехидную улыбку с губ стирать и не планирует. — он мне про вас тоже, — очаровательно посмеиваясь, отвечает тэиль. — почему не предупредил, что придёшь? — спешит перевести тему хёк, прекрасно зная своих друзей, которым только дай повод отпустить какую-то глупую шутку с целью смутить всех вокруг. — я просто был неподалёку, а ты как раз написал, что пары закончились. донхёк собирается ответить, пока улюлюкающий джемин так и напрашивается на несколько ударов, но ли ограничивается укоризненным взглядом. — ладно, не будем мешать вашей прогулке, — джонни, как самый адекватный (не считая одного угрюмого молчуна позади, поведение которого скидывают на заторможенность из-за недосыпа), утаскивает остальных, — было приятно познакомиться, тэиль. джемин с лукасом соглашаются, утвердительно кивая и улыбаясь. — взаимно, — отвечает немного опешивший от внезапно наступившего момента прощания тэиль. — извини, я, кажется, помешал твоим планам с друзьями? — начинает он снова, когда они уже наедине продолжают путь. — что? — непонимающе переспрашивает задумавшийся донхёк, — нет, конечно, они все равно собирались за каким-то материалом для экзамена лукаса с джонни, а я как раз хотел пойти домой. — а куда мы вообще идём? — тэиль останавливается, наконец заметив, что они оба бездумно шагают куда-то. — я не знаю, — смеётся донхёк и оглядывается, — но если ты собираешься провожать меня, то нам в обратную сторону. они разворачиваются и продолжают путь, непрерывно болтая. до дома донхёка, вообще-то, пешком идти чуть меньше часа, но он умалчивает об этом, уверенный в том, что за разговорами они и не заметят, как пройдёт время, да и погода как нельзя лучше располагает к подобным пешим прогулкам. они знакомы уже почти месяц, и благодаря непрерывному общению за это время они хорошо сблизились. донхёку всё ещё сложно не винить себя и утихомиривать свою совесть каждый раз, когда та обвиняет его в корыстных целях, но он старается просто наслаждаться общением, которое ему искренне нравится. с тэилем у них много общих интересов и, кажется, бесконечное количество тем для разговора. с тэилем ему комфортно и весело, и он думает, что старший чувствует то же самое. по крайней мере, хёк старается делать всё возможное, чтобы это было правдой. дорога занимает гораздо больше времени, чем ли изначально думал, потому что за всё время они остановились около семи раз, то подпевая группе уличных музыкантов, то пытаясь толкнуть друг друга под струю фонтана, то выбирая мороженое из фургончика (к слову, донхёк почти сразу признался в своей неприязни к клубничному, которое ему на их первой встрече пришлось есть за неимением менее противной для него альтернативы). в итоге, когда хёк уже может разглядеть крышу родной многоэтажки, на часах был уже девятый час. на удивление, сейчас он даже чувствует себя менее уставшим, чем часами ранее при выходе из ненавистного здания университета — прогулки с тэилем определенно обладают какими-то волшебными чарами. — ну, тут я и живу, — начинает младший, одной рукой указывая на здание, возвышающееся перед ними, а другой пытаясь нащупать в рюкзаке ключ от входной двери — давняя привычка доставать его заранее, чтобы в случае чего не приходилось контактировать с чересчур болтливыми соседями по этажу. тэиль окидывает здание, мысленно пытаясь угадать этаж младшего, и кивает, мол, понятно. — я был рад провести с тобой время, хёк. — да, я, — на лице младшего проскальзывает замешательство, и тэиль замечает это, хоть ли почти сразу растерянно улыбается в ответ, — я тоже, хён, спасибо тебе. — всё в порядке? — обеспокоенно интересуется старший. — не могу найти ключи, — донхёк ставит рюкзак на скамейку и светит фонариком внутрь каждого кармана, — не понимаю. я точно помню, что положил их сюда. тэиль подходит ближе и берёт телефон в свои руки, чтобы тому было легче искать. в итоге, даже вывалив всё содержимое сумки на деревянную поверхность лавочки, пропажу они так и не находят, и донхёк с разочарованным вздохом падает рядом со всем добром, что они достали из рюкзака. — я даже не удивлен, — начинает он, закидывая всё обратно, — это уже третий ключ за два месяца. — запасного тоже нет? — есть, у джемина, но у него сегодня какие-то планы на вечер были, — донхёк с немым вопросом о том, почему он такой безнадёжный неудачник, поднимает голову и смотрит на темное небо. — тогда мы идём ко мне, — совершенно спокойно выдаёт старший и пожимает плечами. — что? нет, не стоит, хён, джонни живёт недалеко, и я могу остаться у него, — он растерянно наблюдает за тем, как старший помогает собрать оставшиеся вещи. — ты вроде бы упоминал, что у него есть парень, вдруг у них были какие-то особые планы на вечер? — старший с хитрым прищуром зыркает на ли, но не выдерживает и смеётся из-за того, как тот смущённо бегает глазами по сторонам и пытается придумать другую причину для отказа, — не переживай, я не буду приставать к тебе. донхёк неловко посмеивается и почти невесомо бьёт того в плечо помятой тетрадью. — я и не переживал из-за этого, просто ты не обязан помогать мне, правда. — но я хочу помочь, так что просто соглашайся, и я вызову такси. ;;; — а вот тут живу я, — тэиль нажимает на выключатель, освещая просторный светлый коридор. он жестом указывает донхёку на высокий шкаф с подставкой для обуви и сумок и тот кладёт туда рюкзак. — если ты забыл, то я уже был у тебя, — смеётся донхёк, на что тэиль сначала одаривает его непонимающих взглядом, пытаясь понять, о чём тот говорит. — о боже, это было буквально неделю назад, ты уже забыл? в голове старшего наконец всплывают воспоминания того дня, о котором говорит ли: последний попросил составить ему компанию в поиске подарка на день рождения лукаса, и магазин с необходимой ему версией какой-то компьютерной игры, о которой лукас трещал последние две недели, находился неподалеку от улицы тэиля. пока младший выбирал дополнения к основному подарку, на улице потихоньку сгущались тучи. а когда они уже вышли и не спеша прогуливались по местности, моросящий дождик превратился в настоящий ливень, за долю секунды обливший их с ног до головы. погода в тот день знатно поиздевалась над ними, ведь именно в тот момент, когда они добежали до закрытой беседки, в которой собирались переждать дождь, тот прекратился сразу. однако домой в таком виде донхёка отпускать не собирался никто, и не принимающий возражений тэиль потащил того к себе домой и заботливо одолжил свою одежду. донхёк тогда был очень тронут, но виду не подавал, отшучиваясь об исходящих от старшего вайбах паникующей матери. — вспомнил, — сияя от гордости, отвечает тэиль, — я просто терпеть не могу дождь и предпочитаю подобные дни забывать. — хён, — фыркает донхёк и дразнящая улыбка расползается у него на губах, — это самое глупое оправдание, которое ты только мог придумать. признай, ты просто стареешь. тэиль, за секунду до этого приглашающе указывающий на гостиную, возмущенно усмехается. — ты сейчас дошутишься до того, что будешь спать под дверью. — ты даже угрожаешь мило, — донхёк проходит за старшим и его внимание сразу привлекает лежащий на журнальном столике раскрытый скетчбук. — чувствуй себя как дома, — произносит тэиль, но замечает прикованный к рисунку заинтересованный взгляд, — ты можешь посмотреть. донхёк поднимает глаза на старшего, и тот кивает на столик. ли подходит и поднимает со стола рисунок. — красиво, — восхищенно говорит донхёк, рассматривая изображенную на бумаге девушку, — кто это? — это, — тэиль подходит ближе, складывая в аккуратную стопку разбросанные по столу журналы и наброски, — мой соулмейт. донхёк удивлённо вскидывает брови и, кажется, чуть не роняет из рук альбом. — ты знаком с ней? — неужели не он один такой неудачник, который знает своего соулмейта, но не может быть с ним? — нет, — окей, он один такой неудачник. тэиль смущённо смеётся и протягивает еще несколько работ, — мы можем друг другу сниться — особенность меток — и я запечатлеваю на бумаге каждый раз её образ, чтобы не забыть. донхёк грустно улыбается и обводит большим пальцем каждую линию. это звучит настолько красиво, что ещё немного, и он разревётся прямо здесь, сетуя на судьбу, знатно поиздевавшуюся над ним как с особенностью метки, так и с человеком, с которым он её разделает. почему кому-то что-то настолько простое, как сны, а ему чёртовы интимные прикосновения? — она очень красивая, — искренне говорит он, сглатывая стоящий в горле комок жуткой зависти, — у тебя уже есть к ней какие-то, не знаю, чувства? — я сейчас принесу тебе одежду и отвечу, — с этими словами старший удаляется в другую комнату, а донхёк опускается на диван и изучает портреты. все они написаны безумно красиво, но есть в них что-то такое, дающее понять, что написаны они в спешке, дорожа каждой секундой, ведь в последующую из головы напрочь могут исчезнуть только-только увиденные во сне черты лица. донхёк сразу заметил, что буквально на всех переданных ему рисунках девушка улыбается, и это придаёт ее лицу ещё большую очаровательность. невольно в голове возникает образ тэиля рядом с ней и, признаться, хёково желание плакать растёт в геометрической прогрессии от одной лишь мысли, насколько гармонично эти двое смотрятся вместе, даже невзирая на то, что карандашом нарисованные портреты и его воображение — единственное, чем он руководствуется. интересно, а кто-нибудь, узнав о связи донхёка с марком, хоть на жалкую долю секунду мог бы сказать то же самое о них? могли бы они тоже для кого-то стать примером хотя бы внешне идеально подходящих друг другу людей? — не думаю, — внезапно вернувшийся тэиль возвращает в реальность задумавшегося хёка. — что? — непонимающе спрашивает ли, вызывая этим улыбку на лице старшего. — не думаю, что у меня уже есть к ней чувства. то есть, — тэиль присаживается рядом и берет в руки один из набросков, — я пока что буквально ничего не знаю о ней, кроме того, что ты сам видишь на этих листах. я даже не слышал её голоса. она просто возникает у меня во снах и почти сразу пропадает, но я всё равно знаю, что это она. — ясно, — тянет донхёк и листает скетчбук, внимательно рассматривая некоторые из набросков. — а у твоей метки какая особенность? — внезапно интересуется тэиль, и донхёку кажется, что он в этот момент слишком громко начал дышать. начиная со школы, от подобных вопросов ему всегда было неловко и даже страшно, поэтому он привык избегать этой темы, врать или говорить напрямую, что ему неприятно об этом говорить. сейчас же от этого вопроса внутри будто все органы скручиваются. — эм, — начинает он, впиваясь взглядом в белый лист, на котором ничего нет, — я чувствую на себя интимные прикосновения, которые чувствует мой соулмейт. тэиль молчит некоторое время, обдумывая услышанное. — оу, это звучит… — жалко, — отрезает донхёк, и тон его становится в разы холоднее, даже несмотря на бушующий внутри океан эмоций. ещё никогда он не делился этим с кем-либо, кроме джемина. он встаёт с дивана и смотрит на старшего, — хён, я могу принять душ? — да, конечно, — тэиль растерянно вскакивает и отдаёт в руки ли приготовленные для него вещи, — помнишь, где ванная? — да, я помню, спасибо. — донхёк, — зовёт старший, когда тот уже выходит из комнаты. — м? — на секунду тэилю кажется, что глаза младшего блестят от подступающих слёз. ощущение, будто за этим «жалко» стоит не только неприязнь к особенности метки. — прости, если этот вопрос был лишним. — всё в порядке, хён, — донхёк давит из себя подобие улыбки и уходит, а тэиля разъедает чувство вины и желание защитить хёка от той боли, что читается в его глазах. ;;; через час оба заканчивают с водными процедурами. из-за того, на какой ноте закончился их разговор, за поздним ужином они ещё чувствуют себя неловко, однако это проходит почти сразу, и вот они снова непринужденно беседуют о чем-то, сидя на том же диване в гостиной. - тебе лучше пойти спать, - заботливо произносит тэиль, заметив, как младший уже клюёт носом, - я постелил тебе в своей спальне. - но я могу лечь тут, - возражает донхёк, протирая сонные глаза. - я почти всегда сплю здесь, так что не переживай и иди. - честно? - да, хёк, честно, - смеётся старший и поднимается вместе с хёком, чтобы проводить его до комнаты. тэиль не включает свет, чтобы не отогнать этим сон донхёка, поэтому комнату освещает лишь тусклый свет маленькой лампы. донхёк плетётся к кровати и разворачивается, чтобы пожелать спокойной ночи. - хён, - начинает он, когда тэиль подходит ближе, чтобы забрать что-то с прикроватной тумбы, - спасибо. - тебе не за что благодарить меня, донхёк, - тепло улыбаясь, отвечает он. каждый смотрит в глаза напротив и чувствует, что они стоят слишком близко друг к другу, но никто, кажется, не собирается ничего с этим делать. тэиль обводит взглядом чуть сведенные в волнении брови, аккуратный нос, пухлые губы и вновь возвращает взгляд к глазам. в мыслях вновь всплывает то, как пару часов назад на ничтожные секунды в них обнажились подлинные донхёковы чувства, что он прячет ото всех. он делает ещё один шаг, сокращая расстояние между ними настолько, что на своей коже чувствует сбивчивое дыхание донхёка. не успевает сделать что-то ещё, как младший сам поддаётся вперёд, трепетно касаясь своими мягкими губами губ тэиля. когда тот почти сразу отстраняется, старший нежно касается рукой затылка, притягивает ближе и несколько раз почти неощутимо целует, после проходясь языком по податливым губам ли. донхёк теряет равновесие и падает на стоящую позади кровать и, намеренно или нет, утягивает за собой старшего. когда голова касается мягкой подушки, донхёк раскрывает губы, позволяя тэилю провести языком по ряду зубов. у донхёка внутри не дрогнуло ничего, у донхёка внутри, кажется, лишь мёртвые бабочки. в голове одна мысль: марк сейчас чувствует всё это. чувствует то, как язык тэиля сплетается с донхёковым, как он проводит рукой по щеке, как нежными поцелуями спускается к ключицам и вновь впивается в губы, но уже более требовательно и страстно. - что, если твой соулмейт будет против? - тэиль немного отстраняется и смотрит в глаза напротив. он спрашивает это с одной лишь мыслью, что именно это может стопорить донхёка, и ему сейчас, возможно, некомфортно. младший холодными тонкими пальцами касается шеи старшего и тянет обратно на себя. - я надеюсь, что он будет против, - обдаёт горячим дыханием губы напротив прежде, чем прильнуть к ним, уверенно отвечая на поцелуй и чувствуя, как в уголках глаз собираются слёзы.