Why?

POV Луис. Страх. Гнев. Ненависть. Паника. Напряжение. Удивление. Симпатия. Резкое отторжение. И, наконец, склизкое чувство вины. Вот она. Вся та феерия чувств, которые я испытал, стоило мне увидеть эту девушку. Клементину. Сначала я не мог поверить своим глазам. Не мог поверить, что та, которой я когда-то разбил сердце, стояла там, напротив меня, придерживаемая руками Броди. Я знал, что она была удивлена не меньше меня. Знал, что она чувствовала то же, что и я. И я боялся заглянуть ей в глаза. Боялся, что их омут вновь утянет меня на дно, из которого я так долго выбирался. Боялся, что возьму ее за руку и больше никогда не отпущу. Боялся сделать тот самый шаг, от которого зависело все. Я видел, что Клем тоже не смотрела на меня. Я видел ее лицо, на котором она пыталась удержать маску равнодушия. Я знал, что ей это не удавалось и она находилась в такой же панике, как и я. Я все знал. И всего боялся. Но сделал этот шаг. Шаг ей навстречу. Я ожидал, что мир перевернется, что почувствую целый фейерверк разных ощущений. Что притяну ее к себе и в который раз, не сдерживаясь, дотронусь до ее губ своими. Что она ответит, также мягко, нежно и осторожно, боясь разрушить момент. Что потом мы посмотрим друг на друга, и она улыбнется. Так искренно и нежно, как может только она. И я улыбнусь ей в ответ. Ожидал, что наши друзья будут в полнейшем ступоре стоять где-то там, вдалеке, а мы с Клем будем стоять и наслаждаться друг другом. Я ожидал всего, но только не… Ничего. Я заглянул к ней в глаза и ничего не почувствовал. Впервые, за все время. Внутри была просто пустота. И, кажется, я слышал, как там что-то ломается. То, что мы починить были уже не в силах. Я видел то, что она была ошеломлена. Я видел пустоту в ее глазах. Видел то, что… Она тоже ничего не почувствовала. Со странной радостью мы отшатнулись друг от друга и вновь встретились взглядами. И вновь тоже самое чувство — ничего. Казалось, мы только очнулись от наваждения, вынырнули из бездны, в которую когда-то сами себя затащили. Это был глоток свежего воздуха для нас обоих. То, что отражалось глазах — которые казались роднее всех на свете — мы видели лишь отчуждение. Словно человек, без которого ты не представлял жизни, в один момент перестал им быть. Словно все то, что мы прошли когда-то осталось в другой жизни. А эта новая. Без чувств. Без эмоций. Вообще без ничего. И нам обоим это нравилось. Клем вновь надела маску безразличия, и глаза ее засквозили таким холодом, от которого даже я поежился. Она снова возвела свою непрошибаемую стену и заковала свои чувства в лёд. Я не уступал ей, закрывшись в скорлупе самодовольства и нарциссизма. Я был рад, что она стала для меня такой же обычной девушкой, как и остальные. Я был рад, что смогу теперь отыграться на ней, а не потакать ее прихотям. Малышка Клем перестала быть той, которая могла одним щелчком пальцев превратить меня в заикающегося мальца из прошлого. Да и она перестала быть той малышкой, которой я мог помыкать, как мне хотелось. Все было идеально. Так, как нам обоим хотелось. Я заметил, что она заинтересованно рассматривала меня, и не остался в долгу. На ней была надета излюбленная кепка, которую ей подарил один мужчина. Я помню его. Ли Эверетт. Так его звали. Когда мы с Клем ещё ходили в нормальную школу, то он преподавал у нас историю Америки. Клем его очень любила и всегда внимательно слушала на его уроках, когда на остальных бесилась и проказничала без остановки. Ли тоже был наделён особой любовью к девочке и не раз помогал в передрягах. Тогда Клем впервые в жизни записалась на дополнительные занятия по истории. Однако, насколько я знал из рассказов Клем, они просто сидели и разговаривали о разном. Ли учил ее жизни, говорил, что плохо, а что хорошо, поддерживал в трудные минуты. Она приходила к нему укуренная и пьяная, а он просто давал ей время, чтобы протрезветь и говорил о том, как алкоголь может ее убить. Они были будто отец и дочь. В нем Клем нашла ту поддержку и любовь, которую никогда не видела от своих родителей. Однако, как и все хорошее, их идиллия продлилась недолго. В один момент они оба просто исчезли из школы. Канули в небытие. На место Эверетта пришла какая-то мерзкая старуха, которая могла лишь указывать на то, какие мы бездарные и тупые. Я себе буквально места не находил. Искал информацию, ездил к Клем домой и донимал отца расспросами. Все было тщетно. Новости, полученные через Интернет, были не первой свежести, в доме, в котором жила девушка, никто не открывал мне дверей, а отец лишь отмахивался от меня. Так и прошли ещё несколько месяцев безрезультатного поиска. Я помнил тот день, когда она, наконец, объявилась. Я помнил её невероятно тихий голос, который умолял о помощи. Помнил, как едва смог разобрать ее просьбу. Помнил, как, сломя голову, помчался к ней через весь город. Помнил, как забежал в ее новый дом без разрешения и без стука, сорвал дверь с петель и увидел ее — маленькую, зажатую в уголке и такую беззащитную. Помнил, как мое сердце тогда сжалось от бесконечного ужаса и как я просто схватил ее на руки, и она, словно тряпка, повисла на них и смотрела пустым взглядом в пустоту. Помнил, как посадил ее в машину и под агрессивные крики взрослых, которые пытались за мной гнаться, уехал подальше от этого дома. Помнил, как Клем все также сидела на пассажирском сидении и напоминала своим видом трупа. Помнил, как в последствии привез ее на наше любимое место для встреч, усадил рядом с собой, и как она сорвалась и, рыдая, поведала мне свою историю. Я помню её дословно, будто она отпечаталась на подкорке мозга. «Это был обычный день, Луис. Мы с тобой благополучно закончили учебу и распрощались, потому что мне надо было идти на дополнительные. На дополнительных все тоже было в порядке. Ли и я смеялись, веселились, распивали чай, который он выпросил у буфетчицы. Словом, все было, как и обычно, хорошо. Ли, по обыкновению, позвал меня к себе, потому что знал, какая ситуация у меня дома и что мне не стоит появляться на ужин. Я согласилась, потому что совсем не хотела тратить такую дорогую тоналку на то, чтобы замазать синяки от ладоней на шее. Мы пошли. Он рассказывал истории из детства, много говорил о своей жене и о ребенке, которого она скоро родит. Говорил, что после рождения ребенка все в нашей жизни изменится к лучшему. Говорил, что маленькая Сара сможет избавить меня от проблем и если она родится, то отец больше никогда не станет меня избивать. Я улыбалась и верила ему. Он также сказал, что скоро хочет попросить разрешения стать моим опекуном и забрать меня в свою семью. Моему счастью не было границ, Луис. Я поверила, что все будет хорошо и что скоро окажусь в любящей семье. Но… Ничего не произошло. Когда мы пришли к нему домой, то в доме было подозрительно тихо. Лишь из спальни слышался смех жены Ли, которую звали Карли. Он расслабился, подумав, что она просто смотрит смешное видео по интернету или играет с их котом. Но потом, из того же помещения, послышался мужской голос. Счастливая улыбка осела, и Ли в одно мгновение стал мрачнее тучи. Очень медленно он открыл дверь спальни и увидел, как какой-то мужчина лежал сверху на Карли, прижимая ее с обоих сторон руками. А она, счастливо улыбаясь, тянулась к нему за новыми поцелуями. Сомнений оставаться не могло. Знаешь, что было дальше? Ли озверел. Он взял кухонный нож, Луис. Карли и тот мужчина… Они кричали… Я никогда не слышала такого крика… Это был нечеловеческий вопль. Карли умоляла его не делать этого, говорила, что он все не так понял. Мужчина лишь кряхтел или визжал. Я смотрела на то, как он их расчленял. Как он разрезал живот своей жены, а она кричала, кричала, кричала. Я видела, как Ли вспорол ей брюхо и оттуда вывалился ребенок. Весь в крови. Он сразу же умер. Даже не появившись на свет. И тогда я поняла, что ничего хорошего со мной больше не случится. Что маленькая Сара не будет знаком того, что всё у меня наладится. Потому что я видела его руки, измазанные кровью. Даже на мою белую футболку попали капли крови, запятнав ее и показав, что я тоже стала грязной. Как и он. Помню, как приехала полиция и увидела нас. Меня, сидящую в стороне с пустым взглядом и Ли, прижимающего убитого ребенка к своей груди. Он сотрясался в рыданиях. А я просто не могла поверить, что он на такое способен. С тех пор как Сара умерла все у меня пошло по пизде, Луис. Она должна была спасти меня от бед после своего рождения. Но она не родилась. Была убита собственным отцом. И знаешь. Это как знак. Знак того, что я тоже буду убита им. Когда-нибудь…» Да, я все это помнил. Помнил, как сидел в шоке от ее слов и пытался прийти в себя. Помнил, как она положила голову мне на плечо и вновь стала смотреть холодно, равнодушно. Помнил, как не знал, что мне делать. Все помнил. Только вот уже не чувствовал. Если раньше от одного упоминания этой истории мое сердце билось так, словно пыталось проломить грудную клетку, то в тот момент внутри ничего не происходило. Ещё одно доказательство того, что я перестал пресмыкаться перед Клем. Надо сказать, девушка со времён нашей последней встречи совсем не изменилась. Являлась все такой же смертельной худобой с запутанными короткими волосами, которые ей обрезал отец и холодные глаза, прожигавшие меня насквозь. Однако, она довольно сильно выросла. Если бы не ее семья, то она, возможно, превратилась бы из гадкого утёнка в прекрасного лебедя. Хотя не сказать, что она и в тот момент плохо выглядела. Таких девушек мы с Марлоном именовали как «Под пивко сойдет» или «На любителя». А вот одежду ей явно выделила Броди. Потому что в ней Клем была совсем не Клем. Да, смотрелось стильно и невероятно подходило этой девушке, однако я привык видеть ее в мешковатых толстовках и джинсах с кедами. Помню, как мы с Клем должны были вместе с родителями поехать на благотворительный вечер. Мама Клем гонялась за ней по всей квартире, чтобы та надела дизайнерское платье, которое ей подарила какая-то из ее многочисленных подруг. Клем убегала от женщины, в спешке натягивая джинсы и футболку. Она ещё кричала: «Свободу стиля! Помогите, у меня отнимают мою пацанскую личность!». Кстати, платье всё-таки надела и весь вечер бурчала, что оно слишком женственное. Клем — это Клем. Такая, какая есть, была и будет. Интересно, что она думает о моих изменениях во внешнем виде? Удивлена? Или же нет? Наверняка, ведь в ее памяти я навсегда остался прыщавым мальчишкой со своей любимой черепашкой в руках. Тем Луисом, который готов был ей пятки вылизывать за крупицу внимания. Луисом, который готов был бежать за ней на край света, падать в пропасть и подниматься с ней на вершины. А она для меня так и осталась той Клементиной, которая смеялась, стоило ей палец показать и которая могла откусить тебе его, если ты ее взбесишь. Той Клем, которая любила улиток и называла все свои носки по именам. Клем, которая была готова прыгнуть со мной с парашютом и поплавать с аквалангами в Марианской впадине. Но в тот день те старые Луис и Клементина были официально похоронены. И мы лично засыпали их толстым слоем земли, чтобы они никогда не выбрались оттуда. Мы боролись с Клем взглядами. Они прожигала меня, я не хотел ей уступать. Эту яростную битву сумела прервать Броди, не меньше нас удивлённая тем фактом, что два знакомых человека, которые расстались давным-давно, вновь встретились. Сначала она стала задавать вопросы нам обоим. Я видел, что Клем отвечала неохотно и знал, что она хотела поскорее сбежать отсюда. И решил помочь ей ускорить процесс. Да, я сумел вывести ее из себя. Впервые в жизни я стал использовать ее слабости и давить на них. Впервые в жизни я раскрыл ее кровоточащие раны, вынуждая красную жидкость выливаться фонтанами. Впервые я вывел ее из себя нарочно. Да, я упивался этим состоянием. Я видел, что Клем не ожидала такого от меня. Видимо, надеялась, что во мне все же остались крупицы совести. Хах, наивная. Моя совесть находилась в одной могиле со старым Луисом. И в ближайшее время я точно не собирался ее оттуда доставать. Клем убежала, послав меня и нашу компанию. Я самодовольно посмотрел на нее, и черти внутри меня стали отплясывать джигу. Потому что я сделал это. Смог отцепиться от нее. Перестал зависеть от Клем. Злорадная ухмылка медленно образовалась на моем лице, а внутри уже созревал план. Раз уж все так хорошо складывалось, то я подумал о том, почему бы не унизить малышку Клем ещё больше. Так же, как и остальных моих жертв. Окунуть ее лицом в грязь. Заставить захлёбываться в ней. Чтобы даже если она и вынырнула, то не смогла вдохнуть чистого кислорода. Чтобы даже мухи обходили ее стороной. Я никак не отреагировал на замечания Броди о моем поведении. Да, внешне я показывал раздражение, но внутри мне не было дела до русоволосой и ее проблем с друзьями. Я обдумывал новый план, который заставит Клементину лежать на дне и даже не думать о том, чтобы вынырнуть из пучины. — Ты слышал, друг? Броди и Минни… — начал было Марлон, после того как Броди растворилась в толпе, как и Клем. — Что, уже обдумываешь новый план? — Она ещё пожалеет, что оказалась в этой школе сейчас и заставила меня страдать тогда, — сказал я, сжимая руки в кулаки и предвкушающе наблюдая за тем, как Клем поднималась на сцену к директору. О да, унизить ее будет легче лёгкого. Ведь я видел ее в любом состоянии. Я помнил все ее секреты и знал все ее слабости. Я видел. Я помнил. Я знал.