Огненная Тьма

Но любовь — болезнь почти неизлечимая: чем больше предпринимаешь усилий, чтобы погасить ее, тем ярче разгорается ее пламя. Маркиз де Сад «Жюстина, или Несчастья добродетели»

— Арборское? — Арья удивленно приподняла брови. — Ты же кажется дорнийское предпочитала? — Предпочитала. К дорнийским лимонам тоже была неравнодушна, а теперь вот так. Лимоны привозят из Эссоса, — Санса сразу помрачнела, разговор явно сворачивал не туда. — С чего такие перемены? — продолжала допытываться Арья. — С того, что Дорн с нами никаких дел иметь не желает уже давно. И даже ящик завалящих лимонов там северянам не продадут. Даже за золото по весу этих лимонов. Я, интереса ради, предложила — отказались, — неохотно поведала Санса, зябко ежась и кутаясь в плотную накидку. Она моментально вспыхнула ярким румянцем гнева и обиды, припоминая письмо, которое принц Мартелл не поленился самолично написать, письмо это было преисполнено такого медоточивого яда, что впору было антидот искать срочно — в самых изящных и милых выражениях до нее донесли, что Дорн с Севером никаких дел не будет иметь до скончания веков и на причины намекнули так тонко, что и не придерешься. Однако тонкость эта ранила куда сильнее чем иное открыто брошенное в лицо оскорбление. А если стряхнуть всю витиеватую словесную шелуху, то оставалась одна простая мысль, которую несло это письмо — Север и северяне так себя запятнали, что никто им теперь руки не подаст и презренным металлом из их рук себя тоже не испачкает. К письму прилагался ящик великолепнейших, отборных лимонов, заботливо обернутый в скользкий черный атлас и перетянутый атласной же черной лентой. Санса не удивилась бы, обнаружив под лимонами ядовитую змею или парочку скорпионов, может даже и не бесилась бы так, но никаких ядовитых гадов не было — только лимоны. И сами лимоны совершенно точно не были отравлены, как можно было бы ожидать, на это тоже был туманный намек в письме. Все это вместе было таким издевательски оскорбительным, что она в ярости изодрала атлас этот на ленты и сунула их в огонь, туда же без малейшего сожаления побросала и лимоны — один за другим, а после и сам ящик в камин упихала. Потому что ей бы эти лимоны в горло не полезли. Обидно было до слез, особенно сильно ее тут цепляло, что во всем этом послании не содержалось никакого скрытого подтекста, как и во всей ситуации — об нее просто не желали марать рук, во всех смыслах. Она смотрела неотрывно, как лимоны плавились, иссушались и горели, распространяя весьма странную смесь запахов и воображение рисовало ей хохочущего Квентина, она ясно представляла как он там у себя на другом конце Вестероса утирает слезу и в изнеможении всхлипывает, не в силах уже столько смеяться. Наверняка еще и всем кто к нему приближен рассказал, если вообще не всем двором там послание это пакостное упаковывали, покатываясь со смеху. — А что Бран на это сказал? — полюбопытствовала Арья. — Ты и правда думаешь, что ему есть дело до таких мелочей? Он и не знает даже, — Санса искренне подивилась на такую незамутненную наивность. — Что ты так смотришь?! Или ты правда думаешь, что я бы побежала к нему с жалобой на нехороших дорнийцев, которые мне лимоны продавать отказываются? Да после такого надо мной в Дорне разве что мертвецы бы не смеялись! Они там все и дружно ржали бы как кони надо мной! А чуть позже и весь Вестерос бы к ним присоединился. Зато лимоны были бы мои! Тут уж без сомнений! Санса совсем распалилась и разозлилась, переживая всю эту неприятную ситуацию заново и выбесилась окончательно, когда сюда по цепочке вспомнился еще и лорд Мандерли, который ей дыру в голове прогрыз, пока допытывался и дознавался о причинах такой внезапной и категоричной нелюбви со стороны Дорна. — Ну, все-все, — Арья сорвалась с места, порывисто обнимая ее, — успокойся. Пусть там подавятся своими лимонами! Санса, улыбнулась, глядя в большие смеющиеся глаза сестры, обняла ее крепко и прижала, чтобы уже не отпускать. Когда она узнала о ее возвращении, то чуть с ума не сошла от радости, а когда наконец увидела — разрыдалась, схватила в охапку, зацеловала, затормошила и затискала и никак не могла поверить и насмотреться на нее. И слезы все никак не могла унять и все плакала и плакала, а в ушах звенел негромкий смех Арьи, которая гладила ее ласково по плечам, уговаривая уже успокоиться и прекратить лить слезы, иначе ведь затопит весь Винтерфелл. Арья осталась прежней и изменилась одновременно — похудела, загорела, обзавелась тонким косым шрамом через всю щеку, который пренебрежительно обозвала царапиной и о происхождении которого обещала рассказать позже, потому что «уж больно история веселая вышла, но длинная». Шрам этот, хвала всем богам, ее совершенно не портил, в отличии от волос, которые были конечно в ужасном состоянии и судя по всему так неровно их Арья сама лично кинжалом обкромсала и в зеркало при том заглянуть не потрудилась даже. Впрочем все эти мелочи мозг Сансы зафиксировал по инерции, ее уже давно не волновало как выглядит младшая сестра — главное, что жива и снова с ней и она никак не могла нарадоваться и насмотреться на нее. Больше всего Сансу радовало, что с лица сестры исчезла печать чего-то неживого, как у маски театральной, когда смотришь — видишь вроде как эмоцию, но она застывшая, нет огонька жизни, нет души. Лицо вернувшейся Арьи вновь стало живым, обрело прежние подвижность и пластичность. Она определенно стала более открытой, стала проще, мягче, легче, словно морские ветры сдули с нее груз пережитых потерь, смахнули мрак и тайну Черно-белого дома, что осели на ней несмываемой пылью, отогнали тень Многоликого бога, что накрывает плотной завесой всех, кто был так или иначе причастен к его страшному культу. Арья взахлеб рассказывала о том, как они плавали, о бесконечных группах островов, что им попадались — многие из них были вполне пригодны для жизни, но там никто не жил, исключая всяких птиц и животных. — Я поняла, что была слишком наивна и легкомысленна, когда отправлялась на одном лишь корабле. Ресурсы истощались и пополнять их было все труднее и труднее, наконец я решила плыть обратно, потому что продолжение пути означало верную гибель. Санса слушала ее и сама грезила о том, что они с Арьей соберутся и уплывут в новое путешествие уже вместе и она своими глазами увидит и птиц и острова и диковинные цветы и огромное звездное небо над морем и гигантские волны, угрожающие разбить корабль в мелкие щепки и бесконечную серебристую дорожку на морской глади, сотканную из лунного света. И научится плавать. И из лука выучится стрелять обязательно. И в какой-то момент тоже отмахнет неровно ножом свои роскошные кудри и выбросит прямо в море, потому что на кой они ей там сдались? И может быть они куда-то в итоге доплывут и начнут там все заново… а тут все пускай горит синим пламенем, пусть полыхает уже этот проклятый кусок земли, именуемый Вестеросом, она все равно видела тут только тревоги, потери, страдания… Конечно она никуда бы не уплыла, конечно ничего бы не бросила, но помечтать об этом было так приятно! Мечты разбились когда она неосторожно подняла чашку и с ее запястья соскользнул рукав. Арья сразу вышла из расслабленного ленивого состояния и глаза у нее засверкали как у лесной кошки, а на губах таяла тень недавней улыбки. — Санса, что это?! Кто это сделал?! Кто посмел?! Санса мысленно себя выругала. Надо было надеть платье с рукавами длинными и узкими или браслеты массивные на запястья хотя бы! Да, оставались лишь слабые следы и их почти не видно, но ведь это Арья! Усмотрела зорким глазом и уже цапнула ее за руку крепко и выпускать не собиралась и ответы получить была намерена, а после немедля покарать того, кто осмелился на такое. Ее всю прошибло нервной дрожью, из груди вырвался истерический смешок, а в глазах нестерпимо защипало. Немедленно вспыхнуло ярким и живым воспоминанием все между ней и Джоном тогда произошедшее, а ярче всего — ее наивная надежда, что и правда удержит. Не знала уже, что сделать и за что ухватиться, чтобы услышать заветное «я остаюсь». Или не услышать, пусть бы ничего не говорил, а просто остался. Только вот она смотрела ему в глаза и понимала — не останется ни за что, потому-то она и решилась к нему тогда прийти. Шла и была уверена, что он все-таки оттолкнет и при том поймет как же ей плохо, как он ей нужен и останется. Он отреагировал иначе и к реакции такой она была не готова и уж совсем точно не была она готова к такому вот Джону. Она была уверена, что знает его целиком и полностью, потому так беспечно и повела себя, а по итогу оказалась один на один с почти что незнакомцем. Он сломал ее в один миг, не прилагая к тому никаких усилий, превратил ее в игрушку и заставил чувствовать то, чего она никогда в своей жизни не чувствовала и не думала даже, что может. А после он так же легко и непринужденно выбросил ее разум в болезненные и слишком реалистичные воспоминания прошлого, от которых она мысленно себя саму уверяла бесконечно, что это Джон, что никакого вреда он ей не причинит, что поиграет и все, что ничего страшного он не сделает… Он сделал. Когда они уже прощались. Она тогда сказала ему: — Ты всегда можешь вернуться в Винтерфелл, не забывай об этом. Что бы ни случилось, что бы ты ни сделал — я тебя все равно жду. Он ее уже не слышал, мысли его были далеко, летели уже быстрее ветра к Драконьему Камню… вернулся к реальности, посмотрел на нее наконец осмысленно, улыбнулся. Она почему-то ждала поцелуя в лоб — как обычно, как у них само собой сложилось и стало их ритуалом. Вместо этого притянул ее к себе резко, крепко ухватил за подбородок, запрокидывая голову и поцеловал в губы — словно сорвал с растерзанной и уничтоженной клумбы последний чудом уцелевший цветок, сорвал его грубо и жестко, сминая безжалостно хрупкие трепещущие лепестки. В темную глубину глаз вернулось прежнее тепло и низкий, с легкой хрипотцой, до невозможности приятный его голос, от которого всю ее неизменно перетряхивало, весело и как-то беззаботно проговорил, добивая ее окончательно: — Не забудь в себя чашку лунного чая влить. Ей прощание это снилось в кошмарных снах ровно каждую ночь после. Шальное веселье в его голосе звучало траурной похоронной песнью и поцелуй этот преследовал и мучил так, как не мучило ни одно ужасное воспоминание о ее замужестве. И словно мало было ей этой пытки — в одну из ночей приснился Джон, опускающийся на одно колено перед Дейнерис и затягивающий распустившуюся шнуровку на ее сапоге, попутно целующий ее обнаженное колено коротким и невыносимо чувственным поцелуем. Вокруг них билось и шумело море, кричали чайки, ветер трепал ее серебряные косы, легкое платье на ней шевелилось как живое, совершенно не скрывая стройного изящного тела, а сама она без тени улыбки смотрела на мужчину у своих ног, нежно смотрела, тепло, как мать на неразумное и все равно любимое дитя… с негромким утробным драконьим рыком голова ее резко повернулась и прямо перед Сансой вспыхнули аметистовые глаза, в которых не было ни ожидаемого превосходства, ни злорадства, ничего кроме спокойной уверенности и мягкий ее нежный голосок прямо в голове у Сансы внезапно громко и отчетливо произнес: — Забудь и не вспоминай! Кровью ты не вышла, дева! Сильный, хлесткий удар по лицу выбросил ее напрочь из этой их идиллии и заодно выбил из объятий сна. Санса проснулась, все еще ощущая жгучее послевкусие от удара. И сразу догнал обидной затрещиной тихий и очень злой голос Брана: — Доигралась? Любуйся теперь. Дура! Она тогда взвыла в голос, повалилась на постель и закусила подушку, заглушая рвущиеся из нее вой и крик. Все мысли свелись к выбору между порезать вены, отравиться или повеситься. Последнее привлекало возможностью осуществить задуманное в богороще и прямо на чардреве, но по понятным причинам было неосуществимо, тут уж не приходилось сомневаться, что в самый ответственный момент всенепременно надломится ветка. И будет надламываться при каждой попытке, а в случае избрания другого способа тоже обязательно что-то пойдет не так и в итоге завершится неудачей. Ни ее жизнь, ни ее смерть, ей самой не принадлежали… Успокоилась она немного лишь после того, как длительно и бурно выплакалась в подушку, поднялась наконец, умыла зареванное лицо и села возле окна ждать рассвет. Увиденное все никак не шло из головы. Вот для этого получается он к ней бежал так отчаянно? Чтобы вот так ей под ноги стелиться? И, непрошеным ответом на эти вопросы, ожгла неприятная догадка — да, вот для этого и бежал и ему там с ней, вот в этом всем раболепном преклонении, до дрожи хорошо и сладко. Требовательный голос Арьи вернул ее к реальности, сестра все еще ждала ответа и все еще держала ее за руку. — Санса, я еще раз повторяю — кто это сделал?! — решительно и грозно прозвенел голос Арьи, окончательно уже отрезвляя ее. Санса вздохнула глубоко и ответила — правду. Так же как ранее про Дорн. Можно конечно было придумать и солгать, но должен же в этом мире хоть один человек остаться, которому она может сказать всю правду и обо всем?! Она так чудовищно устала от постоянной лжи, так истрепалась и истончилась ее душа от нескончаемого потока мерзкого притворства, что казалось еще немного и все — незримая ткань ее души надорвется, треснет и упадет в небытие жалкими тонкими обрывками. Она постоянно лгала, постоянно изображала то, чего не чувствовала, эта привычка глубоко въелась в нее, проползла в вены и смешалась с кровью, вплелась в волосы, упала каплями яда в глаза, прилипла плотно к языку безвкусной пленкой, с которой слова лжи скатывались без усилий, а слова правды цеплялись за невидимые преграды. Порой Сансе казалось, что она сойдет с ума, не выдержит и просто утратит способность воспринимать мир и себя в нем. Именно поэтому с Арьей ей хотелось быть честной и сохранить тем самым хоть немного себя настоящей. — Джон. — Что? — Арья кажется вообще не поняла, к чему тут сейчас Джон был упомянут. — Ты спросила кто это сделал, я ответила — Джон. Тот, который наш брат, на случай если ты не поняла о ком речь. Так что свои планы немедля бежать и убивать, защищая меня, можешь отменять, — терпеливо и мягко пояснила Санса. — Ты сейчас меня пытаешься уверить, что наш Джон, который никогда ни одну женщину и пальцем не тронул… ну ладно, одну тронул, но она не в счет и это ничего не меняет. И вот ты сейчас мне заявляешь, что он… Я не верю тебе! — лицо Арьи все полыхало румянцем, голос возвысился и в нем прорезались под конец металлические нотки. — А зачем бы мне тебе лгать? — горькая усмешка исказила ее губы. — Хорошо, приму временно этот бред на веру, — Арья заговорила с ней голосом тихим и нарочито спокойным, так обычно стараются говорить с теми, кто не в своем уже уме. — Ну и что же послужило причиной? Или ты мне сейчас скажешь, что он спятил и бросается на всех без разбору? — Понимаешь ли, дорогая моя сестра, иногда такое бывает случайно, вне нашего контроля и желания. Ну просто по неосторожности, — Санса говорила медленно, с большими паузами, тщательно подбирая слова. — Да что между вами произошло?! — взорвалась криком Арья. — Скажи уже человеческим языком! — Ну что порой происходит между мужчиной и женщиной?! — в свою очередь не удержалась уже Санса и тоже перешла на крик. — Нет, — Арья пораженно распахнула глаза, — нет, нет, нет, нет! Нет! Это невозможно! Вы не могли! Да как же так… с ума вы тут все что ли посходили? Скажи мне немедленно, что это просто такие шутки у тебя дурацкие! — потребовала она. — Не скажу. Арья с размаху уселась в кресло, подхватила со стола кувшин вина и не утруждая себя наливанием в бокал, прямо так из горлышка жадно начала пить большими глотками. Санса спокойно смотрела и ждала. Вот так вот хоть немного выговорившись, она ощутила в себе неожиданную легкость. Арья напротив нее наконец отлипла от стеклянного горлышка, громко припечатала кувшин, на дне которого даже еще что-то плескалось, об стол и переводя дыхание, вымолвила срывающимся голосом: — Вы тут и правда без меня все умом тронулись, да? Как вам такое вообще в голову пришло? Бред… какой же бред однако! — спрятала лицо в ладонях и оттуда что-то неразборчиво простонала, а после прорычала гневно и отчаянно, встряхнулась наконец, выпрямилась и с явным усилием воли посмотрела Сансе в глаза. — Так, ладно. Ну и где сейчас Джон? — На Драконьем Камне. — А там он что забыл? Или все утряслось и его вернули со Стены? Это Бран, да? Он его туда отправил? — Нет, — Санса улыбнулась, в очередной раз подивившись на такую веру в хорошее и светлое. — Он сам покинул Стену и слово Брана для него пустой звук отныне. Он там с ней. С Дейнерис. Да, она здесь. Жива, невредима, по-прежнему прекрасна. Дрогон тоже при ней. Я своими глазами ее видела — вот как тебя сейчас. — Она же была мертва! — Арья вся кипела, утопая в пучине непонимания. — Джон сам ее убил! А теперь ты говоришь мне, что он там с ней… — Никто не знает толком, что там случилось. Формально вообще бросили слух, что она была лишь сильно ранена, дракон ее куда-то там унес, где ее исцелили. Джон сказал, что ее вернули, так же как и его самого когда-то, красные жрецы. Правда когда скармливал мне эту байку, говорил так, словно скучную книгу зачитывает вслух и потому не убедил совсем. Ну он и не старался, отговорился самым очевидным, чтоб отстала. Так что я не верю никому. Там что-то страшное, темное и знать я этого не желаю. И не желаю вступать в грядущую игру — она не за трон уже и мне такое не по силам. Арья все это выслушала молча и впала в долгое и глубокое раздумье, по завершении которого решительно хлопнула по ручкам кресла и столь же решительно поднялась. — Так, я спать. Мне завтра в дорогу, — и направилась уже было к дверям, не намереваясь видимо говорить куда и зачем она собралась вот так внезапно. — Стой! — Санса вскочила, метнулась к дверями, опережая сестру, загораживая собой проход и всем видом давая понять, что никуда она ее не выпустит. — Куда это ты собралась?! — На Стену. Потом за Стену, если потребуется. Санса, не вынуждай применять к тебе силу. Дай пройти, — ровный голос Арьи не выражал ничего, кроме усталости. — Для чего тебе туда? — у Сансы в душе ледяным ядом разливалось отчаяние. Ведь она всего третий день дома! Она же не для этого рассказала! Ей просто невмоготу уже было лгать и хотелось хоть каплю тепла и понимания! — Арья, его там нет, — Санса уже с трудом сдерживала слезы, — пожалуйста, не уезжай от меня, ты нужна мне, ты так сильно нужна мне! Ласковая улыбка тронула губы Арьи, она шагнула вперед и мягко погладила Сансу по щеке. — Прости, но я должна сама все узнать. Ты слишком много лгала. Я вернусь, обещаю. — Нет, нет, нет! — Санса решительно вцепилась в дверные косяки. — Ты никуда не поедешь! Я не отпускаю! Я не разрешаю, в конце концов! Я пока еще тут королева! — Уйди с дороги, — глаза Арьи подернулись льдом, а в голосе появилась тихая угроза. — Не уйду! — Санса тряхнула головой, отбрасывая с глаз волосы. — Научись уже верить мне! Хватит нам недоверия, недоговорок и откровенного вранья в семье. Хватит тайн! Какие есть — такие и есть. Значит такими и примем друг друга — слабыми, глупыми, порочными, алчными и такими будем любить друг друга. И доверять друг другу тоже будем! Почему они через предательство и смерть смогли переступить?! А мы все никак детские обиды отпустить не можем! — Не могу я тебе верить! — взорвалась Арья криком и бутыль вина грохнула об стену, рассыпалась звонкими осколками и художественные красные потеки окрасили светлую поверхность. — Ты слишком много врала. Я не могу! — Да почему?! — Сансу всю разрывало буквально от отчаяния и бессилия. — Ну неужели моя детская глупость и наивность так и будет стоять между нами? Ну сколько можно?! Сколько я еще буду волочь на себе этот грех?! Я и так сотни раз раскаялась! Ну не могу я время назад повернуть! Не могу! Исправить не могу! Санса поддалась захлестывающей ее истерике, дала волю и гневу и страху и всей той боли, что так долго загоняла под замок. Ее ладони ударили по поверхности стола, смели кубки и кувшины с вином, какие-то миски, вазы, свечи — все это полетело в беспорядке на пол, грохнуло, зазвенело, разбилось, покатилось, разлилось и рассыпалось. А Санса кричала, уже не помня себя, била по гладкой столешнице руками, пытаясь докричаться и достучаться до сестры. Правую щеку обожгло болью, а через мгновение и левую. Ее истерика захлебнулась и моментально прекратилась, погашенная двумя пощечинами. Напротив были решительные глаза Арьи. — Успокоилась? Или добавить? — тихо и спокойно. Санса хватала широко открытым ртом воздух, словно задыхалась, глаза ее стремительно наполнялись слезами и вот она уже рухнула на колени и разрыдалась, будучи совершенно не в силах остановить слезы, скрутилась вся, свернулась, обнимая себя за плечи дрожащими руками и вся превратилась в один сплошной поток слез. Где-то над ней негромко выругалась Арья. Присела рядом, осторожно обняла, мягко прижала ее к себе, гладя по волосам и нашептывая на ухо тихие извинения. — Прости. Прости меня. Прошу, милая, любимая моя сестренка, ну не плачь, ну все, все, — пылко расцеловала ее в щеки, стирая с лица слезы. — Ну прости, ну не знала я как еще тебя успокоить. Ну это же я, ну не бойся, тише, тише, тише… — так она ее потихоньку убаюкала и уняла ее слезы. Санса всхлипывала еще, но уже успокоилась и соленая влага уже не бежала из глаз. — Ты все-таки поедешь? — спросила неровным прерывающимся голосом. — Поеду, — тихо отозвалась Арья, — я сама должна все узнать. Мне важно. Ну пойми ты меня пожалуйста и дай мне самой преодолеть остатки недоверия. Я же вернусь, ну. — Правда вернешься? — голос Сансы понемногу выравнивался и обретал уверенность. — Правда, — Арья улыбнулась. — Надо тебе сопровождающих найти, подожди несколько… — Мне не нужна охрана! — перебила ее Арья. — Пожалуйста. Это не для тебя, это для меня. Чтобы я с ума тут не сошла от беспокойства за тебя. Прошу, Арья, — она неотрывно смотрела на сестру умоляющими глазами. — Хорошо, — ласково погладила ее по голове Арья, — завтра к полудню пусть будут готовы отправляться в дорогу. Арья исчезла надолго, пару раз Санса даже ловила себя на мысли, что никакой Арьи и не было, не возвращалась она, а все их разговоры ей просто приснились. И сам сон этот не вещий даже, а лишь порождение измученной одиночеством души. Одиночество было снова с ней, снова приветливо махало ей из-за угла, подмигивало из складок тяжелых занавесей, со смехом пробегало по пустым гулким коридорам, первым приветствовало ее по утрам, а ночами усаживалось рядом с ней на постель и нашептывало в уши бесконечно, вливало в нее очередную порцию отравы о бессмысленности существования. Она перебирала в уме события своей жизни, словно бусины, нанизанные на нить, проплывали они перед ней. Прозрачные, пропускающие свет, похожие на капли застывшего меда разных оттенков — детство, легкое и красивое, когда она и знать не знала, что такое страх, боль и отчаяние. В потоки медовых бусин вливались ослепительным сверканием разноцветные и многогранные — Королевская Гавань, красивый зеленоглазый мальчик и она — юная красавица, невеста наследного принца, шелестит шелками и ослепляет сиянием глаз, утопая в мечтах о прекрасном будущем, в котором она — самая красивая, самая любимая и самая счастливая королева. Острые осколки обсидиана, режущие кромки — когда все рухнуло, когда под маской красоты оказалось чудовище, а реальность предстала перед ней в виде насаженной на пику головы отца, которая слепо пялилась на нее навечно застывшими мертвыми глазами. Дальше шел нескончаемый поток разноцветных бусин, они были красивы и несомненно дороги на первый взгляд, а по сути своей оказывались лишь искусно раскрашенными стекляшками, они разбивались и резали ей руки, а боль от каждого нового пореза ощущалась все меньше и меньше, пока не исчезла совсем и она уже ничего не чувствовала и могла лишь бесстрастно смотреть как стеклянная фальшивка раз за разом режет ее кожу, как катятся и тоже обращаются в бусины капельки крови — все это уже не причиняло ей никакого вреда и не задевало ее. Во всем этом потоке фальшивки внезапно выстреливала одна единственная настоящая бусина — из простого камня, неровная, шероховатая, опаленная и оплавленная наполовину, зато теплая и живая, с тлеющей внутри нее искрой внезапного, неуклюжего и грубоватого, но при том искреннего сочувствия. Следующий ряд бусин из грязно-кровавой яшмы был самым коротким — как ошейник, он обвивался вокруг ее шеи, душил и мучил, а в отполированной глянцевой поверхности отражались глаза ее мужа и его улыбка, как реакция на ее боль и слезы. После того как яшмовый ошейник был сброшен, все для нее окрасилось ровным медовым сиянием — словно вернулось детство и ничто не могло поколебать этого спокойствия, она так отчаянно цеплялась за вновь обретенное состояние покоя и уверенности в своей безопасности, что даже Королю Ночи и всей его армии не удалось оторвать ее от сладкой и столь желанной иллюзии. Янтарное сияние ее покоя было разбито вдребезги аметистовыми сверкающими бусинами, сложной и причудливой огранки, что росли и множились, угрожая все вокруг собой заполнить и навсегда перекроить привычную картину мира и вероятно ей самой в этом мире уже и не нашлось бы места. Большой и гладкий шар, выточенный из холодного молочно-белого лунного камня, накрыл собой все и уничтожил все угрожающие миру аметисты, позволив наконец вздохнуть свободно. Потом она сидела и долго собирала осколки янтаря, пыталась их как-то склеить, но они рассыпались в ее руках серым пеплом, а на смену им приходили полые стеклянные бусины, которые она поначалу брезгливо отталкивала и всячески отвергала, пока не поняла, что больше у нее нет ничего и тогда она бережно их собрала и нанизала на нить, а после стала терпеливо заполнять самыми простыми вещами — ароматами цветов и вкусами ягод, кусочками мха и еловыми иглами, снежинками и кристаллами морской соли, книжной пылью, тишиной и капельками крови. Вся эта старательно и кропотливо собранная нить из ее собственных бусин тоже не прожила долго, утонув и растворившись во тьме, а из тьмы этой выстрелили кровавыми звездами, хищно сверкающие рубины, они заполонили теперь собой все, вращались неспешно, отбрасывая алые сполохи света на темную ткань мироздания. Обратной стороной одиночества несомненно была свобода, которая в сочетании с короной должна была бы наполнить ее ликующим счастьем, но счастливой она себя не чувствовала ни единого дня — с того самого момента как ровный голос ее брата произнес: — Ты не просишь — ты требуешь. У королей не принято требовать. Унижение и страх — больше она тогда ничего не чувствовала. Переломила саму себя с треском и хрустом. Вымолила самое ценное и сбежала. На своей коронации была как неживая — двигалась, говорила, улыбалась и ничего не чувствовала. Когда все завершилось и она наконец осталась одна — сорвала с себя корону и запустила ее прямо в стену, обруч с волками отскочил и прозвенев по камню, укатился во тьму, а она, задыхаясь в тесном платье, упала на постель поверх мехового покрывала и тихо сквозь зубы завыла. В голове билось и звенело многократно повторенное «никогда». Перед глазами стояло лицо Джона за день до прощания на пристани — когда она ползала на коленях перед тем кого называла братом, то помимо самого главного выпросила себе этот час с ним наедине. Джон стоял тогда спиной к дверям и смотрел на свет, льющийся из крошечного оконца под потолком. Обернулся на лязг дверей и как только увидел кто к нему пришел — отвернулся обратно. От ее легкого и робкого прикосновения к плечу — дернулся так, словно она раскаленным железом его прижгла. — Уходи, — глухим, тихим, безразличным ко всему голосом. Больше он не сказал ей ничего — только это одно слово. И даже головы не повернул в ее сторону. Всего, что она говорила словно не слышал. И кажется не заметил даже как она ушла. Позже, на пристани, он просто отыгрывал, отведенную ему роль, честно отыгрывал, на совесть. А у нее перед глазами стояло то его лицо, когда он смотрел на полоску тусклого света в темной камере — даже вихты в армии Короля Ночи выглядели более живыми и несомненно радовались своей нежизни, в сравнении с ним. Она была готова замаливать свой перед ним грех, готова была все для него сделать, готова была ждать сколько нужно и отогревать его застывшее сердце, только вот ей всего этого не позволили и она, вся измучившись, замкнулась в себе самой, покрылась толстой коркой льда и ни за что не желала покидать свитого кокона, так и мучилась в нем одна. Были иногда мысли выйти уже замуж, родить детей и таким образом отогреть себя, привнести в жизнь краски и радость. Сама по себе, в вакууме, мысль была неплоха, но столкновения с реальностью эта идея не выдерживала. Все спотыкалось уже на невозможности подпустить к себе добровольно мужчину, хоть даже и самого замечательного, доброго, чуткого и заботливого — она никому не верила и никому не доверяла. Исключением был Джон, с которым она даже увидеться не могла до недавнего времени. Так что с идеями о замужестве Санса рассталась, а вопрос о наследниках решила отложить на несколько лет, благо она была молода и могла себе эти несколько лет позволить. Ее одинокие страдания и размышления были прерваны письмами, которые обрушились как снег на голову и каждое новое письмо было хуже прежнего. Первой прилетела короткая записка из Королевской Гавани от Тириона, который зловеще предрекал, что начало положено, призывал быть осторожной и очень просил не делать больше глупостей. Записку эту она оставила без ответа. Следующее письмо прилетело от Сэма Тарли, тон имело оно совершенно траурный и обреченный, между строк сквозили дикая усталость и растерянность. Дейнерис сделала еще один ход, которого от нее никто не ждал — тайна происхождения Джона была растрезвонена по всему Вестеросу. Сэм не поленился приложить копию одного из писем с Драконьего Камня — тон письма был искренним и доверительным, словно близкому другу на ухо заветную тайну нашептывали. Да уж, постарались на славу! Пара очень уж типичных оборотов речи сразу резанули по глазам и в ушах даже голос Джона прозвучал, значит не просто молча кивнул соглашаясь. Сансу передернуло от мысли, что наверняка они подсели к мейстеру с двух сторон и дружно тараторили тому в уши, перебивая друг друга и переругиваясь из-за формулировок… или обошлись без всякого мейстера, вдвоем все придумали, Джон ходил при этом по комнате, отбрасывая то и дело с глаз непослушные завитки волос, а она сидела с пером в руках и выводила легкими движениями строки — Санса видела как-то раз как Дейнерис пишет, как ее рука буквально летает над бумагой, выбрасывая на белое пространство извилистые линии букв… Что же она натворила? Зачем она его отпустила? А разве могла удержать? Могла. Силой удержать тело взаперти могла безусловно, только вот какой прок от тела, разлученного с душой? Потому и отпустила. Сэм писал еще, что его милость приложил огромные усилия к тому, чтобы большинство отправленных писем не достигли своих адресатов, но часть писем все же долетела до мест назначения и сейчас Простор, Долина и Запад, а также Речные и Королевские земли пребывают в состоянии волнения, которое они всеми силами и способами пытаются сбить и успокоить. А на Железных островах, в Дорне и в Штормовых землях конечно же благословенная тишина, подумала Санса. Еще Сэм писал, что они очень рассчитывают, что с Севером она справится самостоятельно, без помощи Брана, а если еще примет посильное участие и хотя бы напишет дяде Эдмару и кузену Робину — так вообще будет замечательно и как минимум Сэм и Тирион будут ей ну очень благодарны. Письмо из Риверрана прилетело меньше чем через день после письма Сэма, письмо это обвиняло ее во лжи и в бессовестной игре на родственных чувствах и все было пропитано жуткой обидой на недоверие и скрытность. Так же была небольшая приписка в самом конце, что Рослин недавно благополучно родила чудесную девочку и эта новость, пусть и изложенная сухо и немногословно, Сансу немного приободрила и порадовала, хотя бы тем, что ее еще пока не исключили из списка родственников. Санса села писать ответ, в котором как могла уверила Эдмара в том, что и в мыслях не имела его как-то использовать, а тайну эту она сама узнала не так давно, потом плавно перешла на поздравление с пополнением семейства на том и завершив. Думала еще написать отдельно Рослин, но решила отложить на несколько дней, вышить что-то для новорожденной малышки собственноручно, чтобы отправить вместе с письмом — как-то существенно такой жест исправить или улучшить ситуацию не мог, но и без внимания точно оставлен не будет. Следующим было письмо из Долины и его хотелось, не дочитывая, выбросить в камин, а после него долго отмывать руки в мыле и кипятке. Было оно желчным и истеричным, каждая строка, каждое слово, каждая буква верещали истошным криком, топали ногами, обвиняли ее во всех грядущих бедах и упрекали конечно же. Кузен Робин отчаянно боялся Дейнерис, на встрече в Драконьем логове он от страха и слова не смог промолвить и все силы свои кажется употребил на то, чтобы она его даже не заметила. Но с Сансой он был любезен и мил, пытался даже флиртовать неумело, а теперь вот она превратилась из обожаемой кузины в интриганку, которая втянула его в игру против драконов… Сансе было непонятно с чего такой вывод и очень хотелось в ответном письме предложить Робину отправиться на Драконий Камень, упасть в ноги ее драконьей милости и молить о снисхождении. Раз уж он так ее боится. Конечно ничего подобного она писать ему не стала, а сочинила длинное послание, в котором уверяла кузена в своей к нему неизменной любви, сожалела безмерно, что расстроила его и выражала надежду, что он все же не станет таить на нее обиду и тем самым разбивать ей сердце, в конце призналась, что очень по нему скучает. Когда запечатывала письмо хотелось ударить саму себя — до того она себе в эти моменты была отвратительна. Был еще ворох писем от своих северных лордов, их она и читать не стала, лишь пробежала глазами, улавливая общую суть и велела мейстеру всем написать и всех созвать в Винтерфелл в спешном порядке. Рука первым делом импульсивно потянулась к темно-зеленому платью с широкой юбкой и длинным шуршащим шлейфом — в нем она была чудо как хороша, особенно если добавить изумрудные серьги и ожерелье… Санса сама себя одернула. Зеленый сейчас не годился совершенно, был неуместен и даже мог раздражать. Дальше ее глаза привычно метнулись к черному бархату — как ни крути, но она вдова и может себе позволить спрятаться под видом фальшивого траура в глухой черный, разбавив скромной нитью жемчуга, именно так она и делала в большинстве случаев, когда сомневалась в выборе наряда. Нет, тоже не годилось — слишком мрачно. Все красные варианты были отметены ею заранее — тут сразу ассоциации и с Ланнистерами и с Таргариенами, ей такой радости сегодня уж точно не нужно. Она долго стояла перед распахнутыми шкафами, кусая губы, пока наконец не вытащила из самого дальнего угла темно-серое платье из тонкой гладкой шерсти — совсем простое, ни вышивки, ни кружев, ни оборок, никакой отделки, даже шнуровка на рукавах и на спине самая простая и ничем не украшенная. Платье плотно облегало тело, юбка была неширокой, но при том имела небольшой шлейф — то что надо. И никаких украшений — только корона на гладко причесанных и заплетенных в две тугих косы волосах. Немного пудры — скрасить румянец и она была готова. Уже далеко не первый раз она это делала — усмиряла кипящий и возмущенный Север, поначалу это было сложно и требовало немалых усилий, а после она чувствовала себя опустошенной. Теперь же она действовала по всегда работающей схеме, которую вывела спустя год после коронации — ни с кем не спорила, никому не отвечала, молча сидела и слушала, пропуская через себя бурлящий поток слов — эмоциональных, несдержанных, порой необдуманных и резких. И лишь когда они все высказались и прокричались, когда выплеснули все накипевшее и немного успокоились — начала говорить. Успокоила лордов относительно Джона — нет, конечно когда они выбрали его королем никто и понятия не имел о его истинном происхождении. Да, если вдруг потребуется, то армия Севера отправится на помощь королю Брану, потому что она не бросит брата в час нужды, а северяне не оставят без помощи сына Эддарда Старка. Только никакой войны не будет — Дейнерис Таргариен обещала мир, на трон никаких претензий не имеет и собирать семь королевств под своей властью не намерена и о том она заявила совершенно ясно, а значит все остается на своих местах — Бран по-прежнему король шести королевств, а Север независим. Драконий Камень разве что отныне под властью Дейнерис, но во-первых, это ее законные наследные владения, а во-вторых, Северу с того ни холодно ни жарко. Говорила она долго и проникновенно и наконец угомонила эту неспокойную толпу, утихомирила. Выдохнула облегченно и объявила, что пора пожалуй их встречу завершить, всем разойтись отдохнуть, а собраться вновь уже вечером за ужином и обсудить свои внутренние вопросы, да и просто немного повеселится в конце концов тоже не помешает. Лица присутствующих сменили выражения с встревоженных и озабоченных на спокойные и даже веселые, из общей картины благодушия выбивалось лишь одно лицо — суровое, неулыбчивое и резкое лицо леди Дастин. Санса ее абсолютно искренне не выносила, хоть конечно ничем и не показывала своего неприязненного отношения. Леди Дастин, в свою очередь, всегда была безукоризненно вежлива и ни словом, ни жестом, ни взглядом даже, не выказывала какого-то отрицательного отношения, но в ней все равно сквозило что-то холодное и презрительное. Санса не верила этой женщине. Она слишком хорошо помнила ее на своей свадьбе — там она единственный раз видела ее искреннюю улыбку и улыбка эта предназначалась Русе Болтону. Более того, лорд Болтон тогда тоже мягко и сдержанно улыбался ей в ответ и в его безжизненных холодных глазах даже мелькнул намек на некое подобие тепла. Верить той, что была близка с таким человеком как Русе Болтон, Санса считала запредельной глупостью и всегда ждала от нее какого-то подвоха. Она задержала ее, когда все уже расходились из великого чертога. Леди Дастин чуть заметно склонила голову и замерла в ожидании, ее колючие темные глаза смотрели в пол. Красивая, даже морщины и седина ее не портили, а гармонично вписывались в весь ее строгий облик. — Миледи, вы ничего не желаете мне сказать? — начала Санса разговор. — Нет, ваша милость, ничего, — тихо, спокойно и по-прежнему не поднимая глаз ответила Барбри. — Может быть желаете о чем-то спросить? — Санса добавила в голос немного игривой таинственности, создавая таким образом ощущение доверительного разговора и как бы намекая, что у них могут быть какие-то общие тайны. Смешно конечно. С леди Дастин такое не работало совершенно и Санса понимала прекрасно, что эта женщина переиграет ее с легкостью, а сейчас наверняка внутренне покатывается со смеху, но все равно проигрывала ту роль, что на сегодня сочла для себя самой правильной. — Нет, ваша милость, — все тем же ровным и почтительным голосом ответила ее собеседница и вдруг подняла глаза и окатила Сансу пронзительным ледяным взглядом в обрамлении длинных и прямых как стрелы шелковистых ресниц. Голос ее приобрел краски и жизнь. — Хотя, раз уж вы так любезны, пожалуй позволю себе потревожить вас одним вопросом — как вы думаете, ваша милость, сколько северян сложат головы, когда начнется война на юге и как скоро эта война докатится до северных земель? В ее темных глазах прямо-таки пожар бушевал, даже легкий румянец проступил на щеках — она наблюдала, ждала и… словно искала что-то, высматривала в ней внимательно. Сансе хватило пары мгновений, чтоб взять себя в руки и натянуть на лицо маску спокойной сдержанности, но она знала — эта ведьма успела ухватить ее первый неконтролируемый импульс, ее настоящую эмоцию. Хороша! Ох, как она хороша! Как бы Сансе хотелось ее себе в советники и доверенные лица, но увы… леди Дастин для нее была как горшок с диким огнем — опасна, непредсказуема и ненадежна. Потому Санса держала ее на расстоянии, не упуская при этом надолго из виду. Себя с ней Санса предпочитала держать дружелюбно, иногда откровенно прикидываясь несмышленой глупышкой, вот и сейчас она изумленно распахнула глаза и невинным беззаботным голоском поинтересовалась: — О какой войне вы говорите, миледи? Таргариены обещали нам мир. — Насколько я поняла, мир обещала Дейнерис, а что насчет Эйгона? — голос ее искрился едва уловимой ироничной издевкой, Сансе вообще показалось, что Барбри вся сложившаяся ситуация забавляет. — Я уверяю вас, миледи, что в этом вопросе их мнения совпадают. Так что вы можете быть спокойны — никакой войны не будет, — Санса сопроводила свои слова улыбкой, а по душе неприятно царапнул предвестник неясного, еще не оформившегося подозрения. — Как скажете, ваша милость, не будет — значит не будет. Это же прекрасно! Не так ли? — лицо Барбри просияло, тонкие губы растянулись в улыбку. — Позволите мне удалиться, ваша милость? Я неважно себя чувствую, не девочка все-таки уже. — Конечно, миледи, можете идти, — любезно улыбнулась Санса. Леди Дастин склонила голову и удалилась. Санса проводила взглядом ее стройную высокую фигуру в неизменном черном платье с высоким воротником-стойкой — она держалась как всегда очень прямо, а двигалась ловко и бесшумно. Не человек, а сплошная головоломка. Колючая изворотливая тварь. Санса задумалась над всем услышанном от нее — что-то знает или просто достаточно умна и потому понимает, что никакого мира не будет? Второе конечно же тут по-умолчанию, но вот только ли в уме дело? Откуда тогда этот неуловимый ироничный тон и смешливые искры в глазах? Но она совершенно точно не может иметь никаких дел с Джоном, а с Дейнерис так и вовсе не знакома… Санса решила, что подумает об этом после, может быть завтра. Полумрак был наполнен сильным и резким запахом трав, сквозь него еле пробивались запахи мяты и ягод. Дрова тихо потрескивали в камине, язычки пламени весело отплясывали. Из-за наглухо закрытых окон доносился неистовый вой ветра, там уже третий день бесновалась метель, крутила снежные смерчи, заволакивала все живое белым и пушистым, день и ночь смешались в одно непонятное и смутное, почти непроглядное. Арья успела буквально за час до начала метели. Ее так долго не было и вот теперь она вернулась — вконец исхудавшая, измученная долгими скитаниями по застенным землям, с обветренной шелушащейся до крови кожей на щеках, со сбитыми и тоже жутко пересохшими и кровоточащими руками. Санса разогнала всех служанок к чертовой бабке и сама помогала сестре выкупаться, сама распутала и промыла неровно обрезанные волосы, помогла ей укутаться в безразмерную и мягкую ночную сорочку, аккуратно, стараясь не причинять дополнительных мучений, нанесла целебную травяную мазь на ее лицо и на руки. Она бы ее и с ложки покормила, но тут уж Арья воспротивилась: — Все! Нанянчилась со мной, выплеснула тревоги, выразила любовь и довольно с тебя! Ложку я еще могу удержать в руках! Правда ложка не потребовалась. Арья лишь выпила чашку горячего бульона и съела печеное яблоко, больше ничего не захотела. От вина тоже отказалась и попросила заварить мятный чай и принести ягоды в меду. Конечно все сделали и принесли, под яростное подгоняющее шипение Сансы, почти мгновенно и вот теперь Арья сидела в постели, укрытая меховым покрывалом, пила маленькими глотками чай и иногда растеряно прихватывала маленькой серебряной ложечкой несколько алых ягод, утопающих в темном золотистом меду, отправляла их в рот, глотала и снова прихлебывала горячую мятную прохладу из чашки. — Он оставил Призрака за Стеной, — начала Арья наконец говорить о результатах своего путешествия, — с Тормундом. Призрак доволен жизнью, бегает, охотится и кажется завел себе подружку. Тормунд рассказал мне. Еще сказал, что Джон попрощался навсегда и что кто-то из вольного народа видел дракона за Стеной. А я видела по эту сторону от Стены богорощу, которую выжгли до углей. Лишь пенек от чардрева остался. Там деревенька недалеко, люди в ней говорят, что это был дракон. — Вполне может быть правдой, — невесело признала Санса, — она ведь была здесь. Встречалась с Джоном, говорила с ним. Интересно, зачем ей понадобилось палить богорощу? — Значит все правда? — болезненный блеск в глазах Арьи резал Сансе сердце. — Правда. Прости, что все так. Прости, что возвращение домой стало для тебя таким вот… нерадостным. Я бы хотела иначе, всей душой хотела бы, но я мало что решаю. — Не извиняйся за то, в чем нет твоей вины, — решительно оборвала ее Арья. — Давай лучше говори, что еще случилось. Я же вижу. На тебе лица нет. — Они начали с Простора. Сэм Тарли прислал письмо, пришло на два дня раньше тебя. — Они? — Формально вообще твой хороший друг и несостоявшийся муж. — Джендри?! — Арья подпрыгнула даже, скидывая с себя меха и чуть не опрокинув чашку себе на колени. — Не может быть, это бред! Да зачем ему? — Сиди тихо! — прикрикнула Санса и заботливо укутала Арью в сползший мех. — Не знаю я подробностей, Сэм в диком волнении писал, сбивчиво очень… у него ведь в Просторе вся семья, а он в Королевской Гавани и про них, как я поняла, ничего не знает, весь в страшной тревоге и в переживании конечно же. И я тебя разочарую, но того славного парня, что звал тебя замуж, больше нет. Есть лорд Баратеон, которого боготворят в его землях, за которым идут хоть на смерть. Конечно не сам он этого достиг — помогли мальчику. Добрые дорнийские друзья помогли, хоть конечно и тот факт, что он сын обожаемого Роберта тоже немаловажен, единственная его родная кровиночка, конечно к нему там были расположены. Тем более он на него похож, те кто помнит Роберта в молодости говорят, что почти один в один, неудивительно, что его там приняли. Только вот при всем принятии и таком массовом умилении, вышла бы из него прекрасная марионетка в руках своих же лордов, но уберегли мальчика! Принц Мартелл вцепился в него мертвой хваткой. Во всем помог, во всем поддержал, кого надо задобрил, кого надо прижал к стенке парочкой грязных тайн и все сложилось. Я говорила тогда и Брану и Тириону, что эта внезапная дружба Дорна и Штормовых земель не доведет до добра, но меня не послушали. Никто не видел в той дружбе дурного и вот результат. Ты же понимаешь кто за всей этой кровавой пляской в Просторе стоит? Так я тебе расскажу — она. Дейнерис. Это ее рука спустила с цепи бешеного пса из Штормового Предела. И она же распустила дорнийских змей по всему Простору. Интересно, как скоро она всю эту свору спустит уже на Север? — А как же эта железнорожденная сука? Ее верная подружка? Или она не просто подружка? Я так и не поняла тогда… Неужели не с ней? — глаза Арьи нехорошо прищурились — к Яре у нее был небольшой личный счет, Санса помнила об этом. — Конечно она с ней, только вот она исчезла. С того самого момента, как Дейнерис ее с собой забрала из Драконьего логова, о ней ни слуху, ни духу. Железный флот кстати тоже словно невидимым стал. На островах тишина и благодать и никто ничего искренне не знает. Они вообще там все мирными стали в одночасье, судя по всему. Всей этой умильной пасторалью заправляет какой-то жрец Утонувшего, оставленный присматривать за порядком, конечно же он тоже ничего не знает. — Умно, — явно нехотя признала Арья. — Так что же в Просторе? — Две армии ударили сразу и без предупреждения. Где-то был дан достойный отпор, а где-то была открытая бойня. Причин и подробностей Сэм не написал. — А Дейнерис? — Она почти не участвует, но она тоже там. И Джон тоже там, Сэм выразил в письме надежду, что все о нем рассказанное не правда. Не спрашивай меня, сама ничего не знаю больше. Знаешь, что самое смешное? Я тут подумала… а ведь случись чего — нам и во главе войска поставить некого. Нет, конечно формально найдем кого, но вот, чтобы реально толк был… у нас почти никого нет. Разве что снова у Долины клянчить станем… Говоря «у нас» я имею в виду и Брана тоже, у него тоже с мастерами войны все плохо. Он ведь посчитал, что у него нет нужды в тех кто способен вести войну. А вот Дейнерис даже повыбирать может. А еще у нее есть Эссос и она сама тоже вполне способна возглавить армию. Как про все это подумаю… — Санса не договорила и замолчала, обреченно махнув рукой. — Тебе страшно? — нарушила Арья молчание. — От того, что рядом со мной ни одного достойного мужчины нет? От этого мне обидно. И да, мне страшно. Ты не представляешь как, — прошептала Санса ей в ответ. — Я представляю, — Арья, заправила ей за ухо длинный локон, выбившийся из прически, — я сама боюсь до слез. — Ты же ничего не боишься, — Санса чуть не плакала, — ты не умеешь. И потом, ты сама говорила мне, что бояться нельзя, что страх режет глубже меча, что тот кто боится уже мертв… — Я помню, — Арья была серьезна как никогда. — Но я боюсь. Как и тогда. Знаешь, в тот день мой список мог опустеть, но в нем появилось еще одно имя. Дейнерис Таргариен. Когда я бегала по улицам горящей столицы, словно испуганное дитя, то дала себе клятву — убить ее, если смогу выжить. Я ведь видела все — видела как дракон выжигал улицу за улицей, как живые и дышащие мгновение назад люди обращались в серый пепел. Как камень плавился под драконьим огнем. Видела ее — красивую и жуткую. Видела как бесновались в восторге и преклонении ее воины. И видела какой огонь она способна разжечь в сердцах людей. Таким как она нельзя жить. Такие как она не нужны миру и поэтому я еще раз поклялась ее убить. Джон оказался первым. Жаль. Я бы все сделала так, чтобы уж наверняка. После меня она бы уж точно не вернулась. Опасно это было — не закончить такое важное дело и вот теперь мы получили последствия. Незавершенное должно быть завершено. — Что ты задумала? — Санса уже знала ответ, смириться только не могла и конечно же отчаянно боялась. — Я задумала вычеркнуть из своего списка последнее имя и заодно закончить то, что начал Джон, — Арья была спокойна и полна решимости. — Не делай такие глаза испуганные и ради всех богов не начинай слезы лить! Я не прямо сейчас уезжаю, метель эту точно тут с тобой пережду. Шучу, побуду я с тобой еще немного, но после — не ной и не реви, обещай, что не станешь! — Не отговорю? — в глазах Сансы угасала надежда. — Не отговоришь, так что обещай. — Обещаю, — Санса с трудом подавила желание уже сейчас разрыдаться. — Но Арья… я должна тебе сказать. Ты не видела ее нынешнюю, а я видела и я не знаю можно ли ее убить. В ней что-то… раньше не было такого. Даже Бран был перепуган насмерть. Боюсь, что она не человек более. — Я уже убивала того, кто не был человеком, уж он точно был пострашнее чем она. У нее есть тело в котором бьется сердце? Значит ее можно убить. Ты ее видела, значит расскажешь мне все и в подробностях, а я придумаю как с этим справиться. — Я расскажу, — Санса кивнула, — но и ты пообещай мне тоже… Джон. Даже если он сделал что-то страшное, даже если на себя похож не будет — обещай вернуть его домой. — Конечно я верну его, не сомневайся, — Арья тепло и ласково улыбнулась. — И все будет хорошо, мы будем все вместе и непременно будем счастливы.