Твои блядские замашки

На следующее утро Хидан проснулся от дикой боли в голове и тут же ощутил, что лежит на чем-то мягком. Открыв глаза, он понял что спокойно спал на груди у собственного напарника. Вспомнились и посиделки прошлой ночью, слезы и истерика. Стало стыдно, а потом резко потеплело на сердце. Какузу не только понял его, но и не выказывал никакого отвращения. Это грело душу и растапливало лёд на сердце, которое, как думал жрец, любить не может. Он знал о любви, о сексе, но не знал, есть ли в его собственном теле место для таких чувств. Хотя… был один человек, который заставлял его трепетать. Его напарник. Да, Какузу мало кто мог назвать писаным красавцем, но определенный шарм он имел. Глаза манили своим необычным цветом и потусторонней глубиной. Хотелось узнать побольше, рассмотреть со всех сторон. Как он реагирует на ту или иную ситуацию? Как улыбается или расстраивается? Как злится? Как радуется? Раньше он специально доводил Джионго, пытаясь понять, где его предел, но сейчас дележка кончилась, уступив место взаимовыгодному партнерству. Хидан знал границы, не доводил до греха и был… спокоен. Он знал, пусть он и не первый напарник казначея, но Кузу его не тронет. Не потому что он бессмертный, а потому что наконец-то в жизни финансиста появился тот, чьи интересы не затрагивают деньги. От этих мыслей его оторвало пробуждение финансиста. Жрец замер, не зная, прогонят его или нет, но все же осторожно поднял голову и пожелал доброго утра, с нервным смешком интересуясь, не придавил ли он напарника. Какузу фыркнул. Да, Хидан все еще был мелкой и вредной молью, но сейчас… он казался почти ангелом. — Не придавил, расслабься. Дождь скоро кончится, так что лежи и не отсвечивай, — жрец кивнул, устроил голову на плече Какузу снова и задремал. Финансист слегка растрепал волосы язычника и улыбнулся. Ребенок, совсем ребенок. И плевать что двадцать пять исполнилось. Вышли они ближе к вечеру и добрались в деревню почти за полночь. Мацураси был напряжен, как струна и Джионго это держало в таком же напряжении. Еще никогда он не видел напарника таким озлобленным. Они не убили и половины людей из списка, а альбинос уже был готов поднять всю деревню на воздух. — Хидан, успокойся, я прошу тебя. Мы не можем взорвать деревню, это будет слишком очевидно, — прорычал банкир, затащив напарника в темный закуток. Жрец был на взводе и словно под кайфом, часто облизывая сухие губы. Зрачки, расширенные, превратили лиловые глаза в два черных омута. Какузу прижал очумевшего язычника к стене и легонько стукнул, пытаясь привести в чувства. Хидан заскулил, хватаясь за разбитый нос, но дрожать и загнанно дышать не перестал. Снова зарычав, банкир ладонью припечатал чужой рот и, извернувшись, прижал парня к себе. — Носом. Хидан всхлипнул, хлюпнул кровью, протестующе вцепился клешнями в плечи напарника, но, даже не укусив предусмотрительно укреплённую дотоном ладонь, задышал через нос. Сначала неровно и загнанно, после все спокойнее и размереннее, пока совсем не успокоился. Его безумие это, конечно, не излечит, но хоть немного успокоит нервы. — Лучше? Язычник кивнул, легонько облизывая уже отнятую ладонь напарника, и, кашлянув, прохрипел: — Лучше. Джионго, не в силах вытерпеть этого выражения измаранной мордахи, большим пальцем стирает из-под носа кровавые разводы. Хидан смотрит на него снизу вверх и зачем-то улыбается. Хочется снова ударить, но финансист, горько вздохнув, наклоняется и целует приоткрытые в ожидании губы. Язычник удивлённо стонет что-то невнятное, отвечая на долгий поцелуй, но, стоит только напарнику скользнуть руками под плотную ткань плаща и сжать теплую талию, разворачивает банкира, и, прижав его к стене, встаёт на колени. Язычник впивается в бедра ногтями, пытается поцарапать и зло рычит, когда не получается высвободить твердый член из штанов. Какузу пытается остановить его, но стоит только горячей скользкой ладони потереть нужное место, обхватить уверенно пульсирующий ствол, направляя прямо в жадный рот, и все мысли моментально покидают голову. Мужчина с трудом сдерживает рвущиеся наружу стоны, хватается одной рукой за волосы блондина, тянет, заставляя выпустить и сразу взять до конца. Хидан смотрит все так же злобно и ускоряется, впуская член до самого упора. Обхватывает его плотно стенками горла, сглатывает пару раз и внутрь ударяет горькая пряная струя, которую парень, прикрыв, наконец, свои дикие глазищи, пьет. Какузу с трудом отрывает белую макушку от себя, и, пальцами ноги коснувшись промежности напарника, ухмыляется. Кончил, даже не касаясь себя. — Хидан, — банкир поднимает парня и, поправив штаны, медленно отряхивает его плащ, — мы сейчас вернемся на базу, отдохнем немного, и я буду драть тебя во всех позах, какие только вспомню. Если не вспомню — придумаю и выдеру. Черт бы тебя побрал, Хидан, почему с тобой я чувствую себя пацаном, у которого гормоны разве что из ушей не льются? –прошипел финансист, пытаясь отдышаться. Жрец хмыкнул. — Потому что ты этого хочешь. Хочешь меня, — ехидство изо всех щелей лилось, пока он это объяснял, поправляя цепочку. -…идиот. Переведя дух и ещё пару раз поцеловавшись, напарники отправились дальше — творить темное и неблагодарное дело. Тех, кого Хидан обозначил своей меткой, он принес в жертву, остальные были убиты Какузу. Наконец, остался только один человек. Его дом находился рядом со старым пепелищем, которое до сих пор никто не удосужился убрать. Хидан, взглянув на угли, замер, а затем медленно пошел прямо по руинам. — Хидан… Хидан! — негромко окликнул его банкир, догоняя. В один момент его напарник упал на колени и начал разгребать пепел, землю и мусор. Подойдя поближе, Джионго увидел, что в руках язычника, сложенных лодочкой, лежит красивое кольцо на цепочке. Выглядело дорого, но они — наёмники, а не мародёры. Хотя профессию сменить никогда не поздно… — Хидан… что это? — тихо спросил финансист, присаживаясь на корточки рядом. — Это Незуко. Странно, что его никто не украл… — прошептал юноша, сжимая драгоценность в руках. Банкир, откидывая мысли о продаже, осторожно приобнял его за плечи. — Те, кто повинен в ее гибели — мертвы. Вещи хуже мы не сможем с ними сделать, Хидан. Отпусти свое горе и живи дальше, а с их душами разберётся твой безумный бог. Альбинос прижал сжатые ладони к груди, вздохнул и, посидев немного, успокоился. В дом последней жертвы они зашли очень тихо, но внимание Хидана привлекла фотография. Какузу тихо пошел в сторону спальни, пока его не остановил твердый голос напарника. — Нет, — резкий окрик останавливает банкира, и тот, обернувшись, изгибает в немом вопросе бровь, — Какузу, позволь мне его убить, пожалуйста. Джионго пропускает. В чем разница, кто его убьет, если плата не меняется? Хидан считает шаги до комнаты. Каждое движение отдается глухой болью в сердце, которое ноет, словно его проткнули тупыми иглами. Прошлое накрывает с головой, словно цунами. Пусть этот человек не был в том борделе, но он предал его, оставил совсем одного и обрек на несколько лет горя. Сегодня мужчина по имени Роши Сагара умирает, как собака, едва успевая проснуться, прежде чем вся кровь вытекает из перерезанного горла. Хидана накрывает в их импровизированном убежище. Он даже не плачет, просто сидит на кровати, обняв колени. — Кто это был такой, Хидан? Почему ты так на него среагировал? Спрашивать не особо хочется, но надо. Какузу видит, как его напарнику тяжело и садится ближе, теплом своего тела согревая дрожащего язычника. — Это… мой отец. Сагара — девичья фамилия матери, — глухо отвечает жрец. Финансист накрывает ладонь язычника своей и, наклонясь, целует, только крепче сжимая его в объятиях, когда слышит тихий благодарный вздох.