Ни капли недопонимания

— К этому с каждым разом всё тяжелее привыкнуть. Медицина идёт вперёд семимильными шагами, ещё недавно у девочки не было бы надежды на безболезненную смерть. Но сейчас она не страдала. Он в возбуждении схватил со стола письмо: — Это от доктора Альбера Кальметта, из Института Пастера. Он работает над вакциной и почти завершил свои исследования. Если бы Эмбер родилась несколькими годами позже, она бы не заболела! — доктор Каллен отбросил бумагу в сторону и тяжело вздохнул, тихо продолжив. — А ещё через десять–двадцать лет её болезнь научатся лечить. Ей просто не повезло. А мне… Ужасно стыдно. Я чувствую себя путешественником во времени, который движется в одну сторону. — И ты винишь себя в том, что не можешь пойти против природы? — мягкий голос Эсми был полон понимания. Карлайл покачал головой, давя смешок. — Медицина издавна идёт против природы, вот в чём дело. Наше с тобой существование — против природы. Я не могу смотреть на всё иначе. Эсми коснулась руки Карлайла, лежавшей на столе. — Знал бы ты, как мне хочется тебе помочь… Хоть чем-нибудь. Ты берёшь на себя так много. Карлайл перебил её сжав тонкую ладонь: — Нет. Нет, я справлюсь. Только… — он замолчал ненадолго, размышляя опустив глаза. Наконец он поднял взгляд на Эсми и задал свой вопрос: — Можно попросить тебя?.. — Да, — кивнула она. — Ты не дослушала, — серьёзно заметил Карлайл. — Тогда считай, что я согласна, что бы ты ни предложил, — Эсми плавно выпрямилась, оттолкнувшись от столешницы, на которую опиралась. Карлайла будто подменили. Робко, тихо спросил, улыбаясь уголками губ, готовый обратить всё сказанное в шутку, пусть, может быть, и не очень удачную: — А в поцелуе мне… не откажешь? И Эсми, замерев на долю секунды, размышляя о сказанном, уловила в его глазах что-то похожее на страх: она всё ещё была сильнее его, могла свернуть ему шею, если бы захотела так ответить на его оскорбление. Но он её не оскорбил, совсем нет. Улыбка расцвела на лице Эсми, она наклонилась, пальцами цепляя галстук на шее доктора. Карлайл перестал дышать — от ужаса ли, предвкушения, ожидания подвоха… Эсми дразнила доктора, кончиком носа касаясь то его носа, то одной щеки, то другой, будто бы примеряясь, как лучше подступиться. Снизу донеслось несколько разобщённых фортепианных нот, словно кто-то нащупывал мелодию. Вот, мисс Мейсен сейчас рассмеётся и отпрянет, объясняя, что музыка ей помешала… Поцелуй Эсми оказался мягким, как дорогой шёлк; тёплым, как весенний солнечный свет; нежным, словно прозрачный тюль занавесок, которыми играет ветер через открытое окно; уверенным, как шаги офицера; настойчивым, подобно речам революционера, чьё сердце сгорает от страсти. Карлайл закрыл глаза — зажмурился — подался вперёд, боясь упустить желанное прикосновение и вдохнул полной грудью мягкий миндальный запах женщины, которая его целовала. Он попытался ответить на поцелуй — пусть его и без этого переполнял восторг, и он готов был отдать оставшуюся вечность ради ещё пары таких же секунд, но ведь Эсми, наверное, ответ был важен? Они стукнулись зубами. Эсми тотчас отпрянула, смеясь, Карлайл схватил её ладони, боясь, что она уйдёт, но она не отходила — стояла рядом, глядя на доктора своими тёмными полными радости глазами. — Ты не целовался никогда? — По правде говоря… — Карлайл смущённо потупился, — нет. В странном порыве, не переглядываясь, не произнося ни слова, они сплели пальцы. Эсми неотрывно смотрела на опущенные золотистые ресницы Карлайла — густые и, наверное, пружинистые, если дотронуться до них. Перед ней был совсем другой Карлайл Каллен — не собранный опытный врач, на внешнюю молодость которого тенью ложились все прожитые им годы и испытания, но юноша, каким он был до обращения. Ему едва минуло двадцать, и он не знал жизни, кроме охоты на вампиров — и бытности вампиром. Юноша поднял на неё взгляд тёмно-янтарных глаз. Тёплый, полный восхищения, смешанного с так и не прошедшим смущением. Эсми вдруг почувствовала себя старой по сравнению с ним: к двадцати шести годам она пережила все горести, способные выпасть на долю женщины. Даже обращение не смогло стереть следов прошлого: ей никогда не стать прекрасной Артемидой. До конца вечности с ней будут её раздавшиеся бёдра, круглые щёки, полные плечи — все признаки женщины, родившей несколько дней назад. Но Карлайл как будто видел что-то другое. Как будто ему нужна была не шестнадцатилетнаяя Эсми — невинная, неопытная, юная и красивая своей почти детской красотой, потерей которой часто попрекал её муж. Карлайлу была нужна та Эсми, что стояла перед ним. Больше полугода она старалась не смотреть в зеркало, и, когда думала о себе, совсем забывала, как изменилась для человеческого взгляда. А ещё — и вообразить не могла, что Карлайл разглядывает её рыжие густые ресницы и представляет, как мягко они пружинят от прикосновений. Он вдруг плавно встал, усмехнулся, притягивая Эсми к себе за талию, зашептал безо всякого озорства: — Я был примерным сыном своего отца-священника и Господа. Я и с женщиной ни разу не был. Ни до обращения, ни, тем более, после. — Я не верю, — тоску и неуверенность, наверное, сдуло сладкое дыхание Карлайла. Как бы там ни было, Эсми вновь почти смеялась. Доктор Каллен напустил на себя серьёзность: — Я только что испортил наш первый поцелуй, о чём ты? Теперь смеха было не сдержать, и Эсми, смеясь, вновь потянулась к губам Карлайла. — Давай всем скажем, что это была репетиция. Мне столькому ещё нужно тебя научить, — улыбаясь, она поцеловала Карлайла в лоб, меж бровей, затем кончик носа, уголок губ. — Мне остаётся только быть прилежным учеником, — прошептал он в ответ, прикрыв глаза. Живая мелодия, доносившаяся из зала, усложнилась и ускорилась. Короткие ноты были вместо ударов сердца. Но вдруг музыка смолкла, оборвавшись на дисгармоничном аккорде. Захлопнулась крышка рояля. Шагов не было слышно, но завершил репризу звук закрывшейся парадной двери. Спокойный, не похожий на обиженный хлопок. Эсми перевела встревоженный взгляд на дверь кабинета, прильнув к Карлайлу. Он обнял её машинально и вздохнул. — В чём дело? — Эсми теперь смотрела на доктора. — Это совсем на него не похоже… — Я не знаю, — Карлайл вновь едва подавил вздох. И попытался подбодрить Эсми и себя заодно: — Может, ему надоело пытаться перебить наши мысли своей музыкой. — Надеюсь, — женщина вновь неотрывно смотрела на дверь. — Что так беспокоит тебя? — Карлайл запустил пальцы в волосы Эсми, заставив её повернуть голову. — Ты знаешь, что он играл? — спросила она в свою очередь. — Нет, — озадаченно ответил мужчина. — А ты?.. — По-моему, он слушал нас и… Сочинял. Обращал в музыку то, что чувствовал, — предположила Эсми. Глаза Карлайла загорелись, и она стушевалась, опустив взгляд, всё ещё не зная, как принимать неподдельный интерес, который он ей оказывал. — Может быть, он услышал то, чего не хотел… — Не думаю, что… — заверил её Карлайл, но она его перебила: — Нет, послушай. Он же просто мальчишка, сколько ему, девятнадцать? — В сентябре будет двадцать, — качнул головой Каллен. — Но три года, что он живёт с тобой, он совсем один. То есть, — она спешно поправила себя, сжав ладони Карлайла, — ему не с кем расти. Ты для него эталон, но не друг и союзник. И я тем более. Он проходит свой путь один, и представь себя на его месте: ты едва начал сближаться с тем, кто принял тебя в семью, а его уже пытаются отобрать. — Боже мой, Эсми, что ты говоришь, — Карлайл непонимающе улыбался. — Что такого мы оба могли подумать? — Что мы поженимся? — выпалила Эсми. Карлайл в мгновение ока посерьёзнел, взял её лицо в ладони. — Думаешь, это могло бы его расстроить? — Он что, не слышал её предположения? Почему он не удивлён? — Не знаю, — честно ответила Эсми, которой все никак не удавалось переварить реакцию доктора. — Но вдруг?.. Я даже не знаю, как мне извиниться, если я задела его или тебя… — Она вдруг отступила на шаг назад, так что доктор больше не дотягивался до неё руками. — А если он не вернётся?.. Нужно поторопиться, объяснить ему… — Погоди, — Карлайл остановил Эсми, вновь сократив расстояние между ними и взяв её за руку. — Если дело, правда, в твоём вопросе, не думаю, что Эдвард огорчился. Скорее, дал возможность нам поговорить наедине. И подумать тоже, — он чуть усмехнулся. — Прости, наверное, мне не следовало всё это начинать, — Эсми потупила взгляд, чуть подаваясь назад, но Карлайл держал между ними одинаковое расстояние, держа её ладони в своих. — Не извиняйся. — Я знаю, это глупость, знаю, что такого говорить не стоит, не в моём положении, — замотала головой женщина, а потом замолчала и подняла на мужчину взгляд: — Просто… По-моему, я люблю тебя. Карлайл улыбнулся, не отпуская её рук. — «По-твоему»? — Я… Не уверена, — она понизила голос, вновь опуская взгляд. — Мне не с чем сравнить. Я никогда не чувствовала ничего подобного. Ничего настолько… огромного. Только к сыну, но всё равно не так. То чувство было омрачено болью, смешано со страхом, — Эсми низала слова, словно бусины на шёлковую нить, тщательно подбирая каждое. — А теперь я вижу солнце. В тебе, в Эдварде. В самой себе тоже. Я будто бы… Дышу этим. И оно нужно мне, как воздух. Карлайл промолчал, вздохнул с нежностью и поцеловал Эсми в лоб, положив ладони на её плечи. Она подняла глаза — с вопросом в них и тревогой. — Эсми Энн, ты просто невероятная… Она прикусила губу, опустив голову. Он замолчал, покачивая головой, и вдруг вновь заговорил: — У меня есть знакомый священник. Вампир, правда, живёт в Балтиморе, — доктор Каллен взял ладони Эсми в свои и прижал к груди. — Но он может обвенчать нас по всем правилам, с исповедью. И не будет задавать вопросов о том, почему мы не пригласили гостей. Эсми, которая собиралась было что-то сказать, обескураженно хлопала ресницами, от удивления забыв закрыть рот. — То есть… — голос подводил её. — Ты делаешь мне предложение? Глаза Карлайла снова смеялись: — Мне казалось, я на него отвечаю. Эсми смешалась, завороженно вглядываясь в глаза доктора, и прежним нетвёрдым голосом заговорила: — И ты… Согласен? Карлайл, весёлость которого сменилась скорее мягкой радостью, с нежностью огладил щёку Эсми тыльной стороной ладони, отвечая в тон — тихо и немного отрывисто: — Я согласен. Она охнула. Он будто задумался о чём-то, замер, разглядывая её мгновение. Они потянулись друг к другу — руками, губами — совсем как две серебряные круглые капли воды на листке мать-и-мачехи, которые сливаются в одну, стоит растению дрогнуть от случайного касания или лёгкого дуновения ветра. — Эсми, — Карлайл разорвал поцелуй, и они ещё долго смотрели друг на друга молча. Трёхсотлетний доктор вновь был несмелым юношей, опускающим в смущении золотые ресницы: — Как это сложно сказать… Женщина залилась звонким смехом — не надменным или злорадным — просто весёлым, так что доктору не на что было обижаться. Она склонила голову набок, будто кошка, оценивающая ситуацию, улыбнулась и ответила: — Ты можешь не говорить.