Ни капли недопонимания

— Ты уверена, что справишься одна? — уже в который раз доктор Каллен повторял этот вопрос, так что Эсми, уставшая на него отвечать, только вздохнула, доверительно взявшая ладони мужа в свои. — Я справлюсь, всё будет в порядке. Ты сам говорил мне, что перед выходом в свет нужно проверить мою выдержку на прочность. С тобой я буду думать, что ты меня остановишь в любой момент, а мне нужно понять, держу ли я сама себя в руках, — объяснила Эсми. — Тем более, мне хочется сделать тебе сюрприз. — Ты же знаешь, что на вечере я буду рядом. Но хорошо, — вздохнул Карлайл. — Пусть будет по-твоему. Он отошёл к своему столу, достал из ящика какой-то конверт и свёрток: — Раз уж ты человек теперь… Когда Эсми получила подарок в руки, в нос ей ударил запах новой кожи. — Это твой кошелёк? — спросила женщина, разворачивая бумагу. Карлайл усмехнулся: — Нет. Это твой кошелёк. Он говорил с какой-то даже гордостью. В конверте была чековая книжка на имя Эсми Энн Мэйсен: они с Эдвардом представлялись братом и сестрой. Эсми предпочитала не вспоминать своих прошлых имён. Почему Мэйсен? Они с Карлайлом заключили брак перед Богом, им, по большому счёту, этого было достаточно, а официальную церемонию в мэрии супруги решили отложить до тех времён, когда Эсми окончательно освоится среди людей. На торжественном вечере в честь назначения на пост главного врача доктора Стивенсона на следующей неделе она представится невестой доктора Каллена. И ей нужно было платье. Эсми переживала свой новорождённый период с трудом, очень тяжело привыкая к тому, что может позволить себе почти всё, и первое время совершенно отказывалась от дорогих подарков. Карлайл пожертвовал ей свой старый костюм, который она перешила по своей фигуре, да ещё пару рубашек и халатов, которые постигла та же судьба. Эсми неплохо управлялась с машинкой и была без ума от рисования. Идея о том, чтобы найти работу, когда находиться среди людей станет легче, не оставляла её. Работа была необходима. Как Эсми ни любила Карлайла, она до конца не могла поверить, что его доброта и забота простираются дальше первых нескольких лет совместной жизни. Ей не хотелось попасться в старую ловушку. И хотя, если бы доктор Каллен бросил её, ей не понадобились бы ни деньги, ни одежда; она могла бы одичать, убивать людей или зверей — кого придётся, — и в конце концов быть казнённой Вольтури, но Эсми хотелось продолжать чувствовать себя человеком. Желательно, человеком с твёрдой почвой под ногами и обеспеченным будущим. Конечно, швеёй ей не стать — по вполне понятным причинам. Но фантазии Эсми вполне хватило бы и на что-то другое, и она, поколебавшись немного, поделилась своими мыслями с Карлайлом. Вопреки её собственным ожиданиям, Карлайл не стал отговаривать её уверениями в своей вечной любви, но загорелся какой-то почти необъяснимой радостью. Следующим вечером перед Эсми лежал список художественных колледжей и университетов, которые принимали слушательниц и студенток на архитектурное направление. Наверное, если бы сам он не застал времени, когда крепость образования можно было взять лишь с помощью увесистого мешка золота, или — очень редко — адским трудом и выдающимся умом, доктор бы только посмеялся над женской прихотью. Но Карлайл оказался настроен серьёзно: в конце концов, несколько лет назад американки получили право голоса — разве он настолько отстал от жизни, чтобы считать желание женщины всего лишь прихотью и мимолётным увлечением? Его мнение разделяли не так много людей, как он думал, но их вряд ли можно было винить. У доктора Каллена было за плечами несколько человеческих жизней, полных времени для размышлений, и в разы меньше забот, которые могли бы занять его ум. — Планы не поменялись? — уточнил Карлайл. — Эдвард отвезёт тебя днём в город, а я заберу после работы? — Да, пожалуйста, — кивнула Эсми и отвела обеспокоенный взгляд, о чём-то задумавшись. Доктор взял руку жены в свою и поцеловал Эсми в висок. Она сразу почувствовала себя спокойнее, но до конца напряжение не ушло, и Карлайл это видел. — Отдохни, дорогая, — мягко попросил Каллен, поглаживая ладонь Эсми. Она выдавила улыбку, и Карлайл только вздохнул. Взгляд обоих упал на часы на стене. — Тебе пора, — сказала Эсми, расправляя лацканы пиджака доктора. — Да, — подтвердил Карлайл, надевая пальто и забирая свой чемоданчик. — До завтра. — Увидимся, — прежде чем Карлайл отвернулся, уходя, Эсми притянула его к себе и легко поцеловала в уголок губ. *** Чёрный автомобиль урчал, как кошка, бока которой мнёт лапками котёнок. Карлайл не успел выйти и подать Эсми руку, она сама запрыгнула на пассажирское сиденье и, сложив пакеты с покупками сзади, захлопнула дверцу и поправила шляпку. Лицо её светилось радостью, и Карлайл заулыбался в ответ, трогая машину с места: — Похоже, настроение у тебя улучшилось? — О да, — кивнула Эсми. Справилась она, как сама считала, на «отлично», а значит, и вечер в гостях у доктора Стивенсона ничем не грозит их семье. Но она уже отвлеклась от себя на мужа: — Как смена? — Всё тихо, — ответил Карлайл, бросая короткий взгляд на Эсми, прядки возле ушей, выбившиеся из её причёски, ласково трепал ветер. Поездку домой заполнили разговоры. Карлайл рассказывал о работе, Эсми перебирала «подходящие по погоде» стипендии: наверное, всю ночь изучала карту Штатов. — В Европу мы тоже можем переехать, — напомнил доктор Каллен. Изумление сделало Эсми похожей на сову. Как ни в чём ни бывало, мужчина продолжил: — Кажется, когда-то ты хотела в Лондон? — Да, но это было… — женщина замялась, — давно. — Может быть, когда ты станешь миссис Каллен, проведём медовый месяц за пределами Американского континента? — серьёзно, но непринуждённо предложил Карлайл. Эсми сжала кулаки на коленях, не зная что ответить. Идея казалась ей не просто чудесной — чем-то на грани фантастики. — Так что скажешь? — переспросил доктор. — На самом деле, — протянула Эсми, — мне нравится. Просто я… — они с Карлайлом долго смотрели друг на друга, и в конце концов женщина вновь опустила глаза: — Ты знаешь. Доктор Каллен кивнул, паркуя автомобиль. Привыкла к безнадёжной бедности и постоянному несчастью. В этот раз Карлайл вышел из машины первым и галантно открыл перед Эсми дверь, подав руку. Женщина крепко сжала его ладонь и не отпускала до того момента, пока они не вошли в дом. Там, возле дверей своей комнаты, она отобрала у доктора покупки и велела ждать за дверью приглашения. Карлайл с покорностью согласился. Шелест бумаги, ткани, глухой брязг бусинок. Эсми разрешила войти. Согнув ножку, и раскинув руки, словно сошла со страниц модных журналов, мисс Мэйсен лучезарно улыбалась. — Та-да-ам! — она покрутилась: — Как тебе? На всё не потратила и десяти долларов! Карлайл лишился дара речи. Мешок грязно-жёлтого цвета, беспорядочно обсыпанный бисером, который кто-то попытался выдать за платье, на кого угодно подействовал бы таким образом. Те, чья жизнь прошла под знаменем нищеты и вечной нужды, часто путают роскошь с излишествами. Убогая жизнь стирает границу между утончённостью и вычурностью. Девиз босоты: "Всё лучшее сразу". Доктору Каллену показалось, он сейчас заплачет от боли, сжавшей каменное сердце: Эсми в этом уродливом платье выглядела по-настоящему счастливой, даже остров в подарок не произвёл на неё такое впечатление. Но будущая (и настоящая, на самом деле) миссис Каллен заметила перемену в лице мужа, и стушевалась, не зная, как быть. — Прости, я слишком много потратила. Нужно было купить одно… Тебе ведь не нравится? Ты злишься? Прости, мне так стыдно… — она попятилась, спрятала лицо в ладонях, продолжая бормотать что-то, только Карлайл её уже не слушал. Говорят, к хорошему привыкаешь быстро. Это было не про Эсми: всё, что у неё появилось, она никак не могла научиться считать своим. Вслед за нежностью должны идти побои. Вслед за лаской — жестокость. Вслед за живительной радостью — иссушающее горе. Она была забитой собакой, сменившей хозяина, и каждый раз, когда она замечала, что встаёт на задние лапы и выпрямляется, превращаясь в человека, она одёргивала саму себя, напоминая, где её место. Карлайл горько вздохнул: — Бедняжка моя, иди сюда, — он протянул Эсми раскрытые руки, и она, дрожа, несмело вложила свои ладони в его. Ещё несколько мгновений — и Карлайл уже обнимал жену, словно закрывая от мира, и целовал в макушку, зарываясь лицом в карамельные волосы. — Мне действительно не нравится. Эсми напряглась, превратившись в стальной прут, но Карлайл не размыкал объятий и поглаживал её по плечам и спине, и миссис Каллен в недоумении замерла. Ей оставалось только ждать. — На мой вкус, оно просто ужасно. И я не хочу, чтобы ты шла в нём на вечер, потому что тогда о нас будут судачить до конца наших дней. Эсми отпрянула, непонимающе разглядывая лицо мужа: чего он ждал от неё? Карлайл усмехнулся: — Я не злюсь, это было бы попросту глупо. Разве что, — он заправил прядь Эсми за ухо, принимая серьёзный вид, — немного на это платье, которое своим уродством лишь оттеняет твою красоту. И у меня из-за этого нет аргументов, чтобы ты его немедленно сняла и никогда больше не надевала… — Прости! Вампиршу вновь всю затрясло, она закрыла лицо руками, спрятала голову в плечи; Чарли, наверное, сорвал бы с неё неугодный ему наряд. Крепкие руки Карлайла вновь обняли её за плечи. Запах, родной и знакомый уже несколько лет — нет, больше трети жизни, — успокаивал. — Всё хорошо, Эсми, — голос доктора Каллена стал не на шутку встревоженным. Те несчастные десять долларов, по-хорошему, должно было стоить одно только платье. А перчатки? Чулки? Ленты для причёски? Веер? — Тебе просто нужно что-то больше подходящее по статусу, и только. Эсми не решалась кивать. Карлайл не размыкал объятий, ища нужные слова. — Может, мне лучше пока уйти? — Нет! — выкрикнула Эсми и тут же вжалась лицом в грудь мужа. И замолчала, снова боясь шевельнуться. Доктор вздохнул и только уткнулся носом в её волосы. — Завтра поедем в город и купим шёлка. Сошьёшь, что захочешь. — Зачем ты меня мучаешь? — прошептала Эсми срывающимся голосом. Больше замечание в пустоту, чем прямой вопрос. — Я не заслужила всего этого… — Я… — Карлайл растерялся, с его губ сорвался неловкий смешок, и доктор положил руки жене на плечи, вглядываясь в её лицо: — Что это значит? Эсми прятала от него взгляд и в конце концов стряхнула с плеч его руки, отстранившись. Карлайл остался стоять в ожидании ответа. — Я… Не могу… — женщина не находила слов. — Не могу принять всё это. Мне… — Тебе страшно, — понял доктор Каллен. Это был не вопрос. Эсми посмотрела ему в глаза и несмело кивнула. Карлайл задумался: ему хотелось сказать, что он не такой, как те, кого она встречала раньше, он никогда не причинит ей боли. Но это всё было не то, что успокоило бы его дорогую Эсми. Сколько подобных фраз она услышала от своего бывшего мужа? Сколько таких разговоров закончилось для неё болью? — Эсми, — серьёзно начал он, — твоя жизнь больше не будет прежней. Ты можешь дать отпор любому, кто попытается тебя обидеть. Тебе хватит на это сил, — заверил доктор Каллен и улыбнулся украдкой: — Вспомни прекрасный антикварный письменный стол, которого я лишился. — Дело не в отпоре, — закачала головой миссис Каллен. Она, конечно, врала: дело было и в нём тоже. Как ни странно, слова мужа придали уверенности. — В чём же тогда? — Карлайл наконец вновь подошёл ближе, осторожно огладив Эсми по плечам, и, не встретив сопротивления, обнял жену одной рукой. Женщина вздохнула, склонила голову мужу на грудь. — Ты будешь рядом? — несмело вопросила она. Мягкий смешок Карлайла поднял из глубины волну тепла, и оно разлилось от сердца до самых кончиков пальцев. Карлайл никогда не смеялся над ней. — Помнишь? В богатстве и в бедности; в горе и в радости, — доктор коснулся щеки Эсми, которая подняла голову, — покуда мы оба живы. Она улыбнулась, вспоминая тот день, когда он — они оба — впервые произнесли эти слова. Прекрасный день, и прекрасная следующая за ним ночь посреди океана под звёздным небом. Они шли под парусом к острову — зелёному и солнечному — её острову, где провели несколько недель, не тревожемые никем и ничем; держась за руки, сминая постель, смеясь, вытряхивая из волос перламутровый песок… Она подыграла мужу, чувствуя, как тяжесть в груди улетучивается: — Можешь поцеловать невесту. Карлайл медлил всего мгновение, но целовал — не выпуская из объятий. С Чарли о подобном она не могла даже мечтать, он по натуре своей никогда не был романтиком, и, иногда казалось, ненавидел женщин в целом, не проявляя ни капли любви или уважения даже к своей собственной матери. Не то чтобы война была ему к лицу — но только таким, как он, она и могла нравиться. И он старался сделать свою жизнь похожей на войну, хотя человек и не создан для убийства себе подобных. Впрочем, Чарли Эвенсон был мёртв — так гласили записи из канцелярии мэрии Колумбуса, куда Карлайл ездил перед их с Эсми свадьбой. К тому моменту миссис Эвенсон числилась пропавшей без вести уже почти два года. Её никто не искал. Никто, кроме, пожалуй, её самой. Ей приходилось идти вперёд на ощупь, то и дело оглядываться назад, сравнивать, задавать сотни вопросов самой себе, ходить кругами, сворачивать не туда и возвращаться, отказываться ото всех старых принципов и привычек. От жизни, где поцелуй казался нежным только для разбитых в кровь губ; где тишина вместо «шлюхи», уже набившей оскомину, казалась сладкими звуками любви; где от самой Эсми вместо любви требовались лишь верность, покорность, и молчание. Каждый раз, когда Карлайл обнимал её, возвращаясь с работы, спрашивал, как прошёл день, нежно заправлял волосы за ухо, он будто говорил на языке, который Эсми не понимала. Она слушала, но не слышала; она чувствовала, но не могла осознать. Всё это радовало и пугало её одновременно, как пугает пляж того, кто никогда не видел воды: волны накатывают на берег, угасая, теплом обдавая ноги; вода мягко лижет песок; но простирающийся до самого горизонта океан ужасен — он поглотит тебя, если ты не будешь внимательна; он станет твоей погибелью, если ты заплывёшь слишком далеко. Если бы у неё спросили, любит ли её Карлайл, сердце её кричало бы «да!», но Эсми смогла бы ответить лишь «не знаю». Потому что не верила — и потому что если она его потеряет, намного легче будет убедить себя, что он её никогда и не любил. Она не была готова когда-то услышать в свою сторону «растяпа Платт», ни тем более «шлюха Эвенсон», но в этот раз она так не ошибётся, она будет готова дать отпор. Ей хватит сил, чтобы выдержать. Когда удар настигнет её, она будет готова. — Эсми, дорогая, — встревоженный голос Карлайла заставил отмереть: оказывается, она стояла без движения уже несколько минут. Слова слышались словно через толщу воды. Слова, которые Эсми слышала, но не понимала. Эсми, дорогая… Удар настиг изнутри — будто бы рухнула стена, спали оковы. И ноги больше не держали: Эсми осела на пол и рассмеялась. Рассмеялась, потому что заплакать она не могла. Она хохотала, ощупывая себя руками, будто проверяя, существует ли по-прежнему. Жёлтое платье полетело прочь. Она была Эсми. Эсми Каллен, которой хватит сил. Которую никто больше не посмеет обидеть. Карлайл присел рядом, несмело протянув руку. Эсми сжала его ладонь, не прекращая смеяться. — Я знаю! Я знаю, Карлайл! Доктор, уверенный, что супруга впала в безумие, совсем растерялся. — Что знаешь, Эсми? — тихо спросил он. — Я люблю тебя, Карлайл! — воскликнула она, как будто бы безо всякой связи с предыдущими словами. — Люблю тебя! — Да, Эсми, — Карлайл бережно привлёк женщину к себе, надеясь успокоить, а она продолжала смеяться вместо рыданий. — Я тоже тебя люблю. — Я знаю! Знаю! — она повисла у него на шее, зарываясь пальцами в пшеничные волосы, целуя бледный висок, отказываясь отпускать мужа. И шептала, словно произносить эти слова дарило ей немыслимое удовольствие: — Я знаю, Карлайл. Знаю. Знаю. Мужчина обхватил её руками и принялся укачивать в объятиях. В конце концов, Эсми успокоилась, и просто сидела у него на коленях, кончиком носа уткнувшись в мраморную щёку. Они пробыли в таком положении долго, намного дольше, чем выдержали бы люди. — Скажи ещё раз, — попросила Эсми. Доктор Каллен мягко вздохнул, оглаживая обнажённое плечо с тремя тёмными родинками: — Дорогая… Лицо миссис Каллен светилось радостью и ликованием. *** Вечером следующего дня на их с Карлайлом кровати было расстелено семь ярдов красно-виноградного шёлка. Эсми была в новом платье: бежево-белом, как крем-брюле, с золотой вышивкой. Волны фиолетовой ткани разглаживались под её прикосновениями и вновь собирались, когда Эсми опасалась, что краешек вдруг соскользнёт с кровати: ей не хотелось ничего испортить. Доктор Каллен осторожно отогнул уголок «покрывала» и присел рядом с женой. Он пристроился у неё за спиной, но Эсми и не вздрогнула, хотя раньше боялась такого. Теперь она закрывала глаза и наслаждалась прикосновениями тонких пальцев, чертящих узоры на плечах, лопатках и вдоль позвоночника. — Я теперь красивая? — поинтересовалась вдруг Эсми с игривой улыбкой на губах. Карлайл помедлил немного с ответом. — Ты теперь выглядишь, как представительница уважаемого семейства и невеста порядочного человека. Эсми обернулась, картинно вздёргивая бровь. Не сказать, чтобы ответ её устраивал. Но оказалось, Каллен ещё не закончил: — А красивая ты всегда. Теперь всё было правильно. Супруги потянулись друг к другу в едином порыве. Эсми упала на спину, увлекая за собой Карлайла; карамельные волосы, разбросавшиеся по фиолетовому шёлку, золотило закатное солнце. Семь ярдов. Длинный путь, который Эсми проделала в поисках утраченной части себя, можно было свести к каким-то семи ярдам.