***
Декабрь больно покусывал лица и руки, обдавал холодом, пока кадеты сновали между срубами, стараясь, по возможности, не задерживаться на улице. Однако уличные тренировки продолжались: бесконечная беготня по кругу стала еще сложнее, теперь сапоги месили мокрый снег. Еще хуже делалось в особые холода и пургу, нещадно бившей колючим снегом в глаза. Приходилось защищаться руками, но беда была в том, что вмиг терялась эффективность тренировки. В то утро мне удалось пропустить (и, к счастью, остаться безнаказанной) утреннее построение, превратившееся с наступлением заморозков в экзекуцию. Утепленные куртки с мехом и жесткие сапоги были куда туже и неудобней чем стандартный комплект, но несмотря на это, тело насквозь прошибало холодом, и спасала лишь обжигающая обледенелое нутро похлебка. — М! Язык обожгла... — Анни прикусила кончик языка. — Заживет же, не страшно, — и правда, вместе с паром от пищи к потолку поднималась тонкая струйка и от языка. — Никакого сострадания, — хмыкнула она. — От тебя тоже не дождешься, так что все честно. — Вот и не скажу тебе ничего... — Что? О чем? — Привет, — знакомый голос совсем рядом. Я чуть повернула голову и кивнула Марко. — С выздоровлением, — невпопад сказала Анни, и тем не менее Марко благодарно улыбнулся, садясь рядом. — Спасибо. — Марко! Вот ты где! — рядом с Анни тут же уселся Жан. Мы уже привыкли к его появлению: сразу после или незадолго до Марко. — Скоро поход в горы, слышал? Что? Опять? — Сегодня с утра говорили. А. Тогда это многое объясняет. Я проспала, однако чудом избежала наказания. Анни об этом говорила? — Да. Кое-кто бы был в курсе, если бы уснул вчера пораньше, — язвительно заметила Анни, доев. — Опять выживать в горах? — Марко хмыкнул и качнул головой, в карих глазах поблескивали лукавые искорки. — Учтите, Анни в снегу еще проворней! — Заливаешь! — стукнул Жан ложкой по столу. — Хочешь проверить? — Обойдусь, стало мне с девчонкой спорить. Марко глубоко вздохнул и закрыл глаза: — Опять сгоришь со стыда, если тебя обыграют, Жан? Именно так. Опять Райнер будет хохотать и хлопать злющего Жана по плечу, сквозь смех пытаясь объяснить Берту и Йегеру, что же такого произошло. Вполне неплохо, особенно для меня. А мир Жана не рухнет, ну так и чего переживать? Сейчас действительно хорошо… Что бы Анни ни говорила. — Списки обещали вывесить сегодня или завтра ближе к вечеру... — задумчиво пробормотал Марко, почесывая подбородок. — Ну вот и посмотрим. Надеюсь, мы будем в разных командах, — фыркнул Жан, глядя в упор на меня.***
— Э-э! Так нечестно! — Что там? — Да ты идешь с Миной, Флоком и Томасом! — Должен же быть еще один человек? — Анни приподнялась на цыпочках и сощурилась, изучая вывешенные списки. Я спешно отвела глаза от фамилии «Арлерт» в начале списка и нахмурилась. Анни же, напротив, видя мое явное недовольство прямо-таки зацвела. — А ты у нас с кем? Сейчас посмотрим… — Анни повела пальцем по листку и наконец наткнулась на мою фамилию. — Ага… Марко, Бертольдт, Ханна и Жан. Неплохо, ты их хотя бы знаешь. — А ты будто с Форстером общаться собралась! — А Форстер это кто? — Анни слегка нахмурилась и снова обратилась к доске. — Рыжий такой, — я изобразила нечто вольное над собственной головой, пытаясь показать прическу парня. — А… Кажется я поняла, о ком ты… Но ты ведь помнишь его, да? Помню… Вот как она решила это называть. Я кивнула. — А этих? — Да. Мина и Томас погибнут сразу после выпуска, — сухой ответ повис в морозном воздухе, а перед взором возникли картинки. Странные, плоские. Такую форму обрела память о будущем. Это, по сути, пророчество. — Я не вижу того, что бы могло предотвратить их смерть. — Ты так говоришь, будто не видишь их каждый день. — А ты? Анни нахмурилась и засопела. Вновь плеснули холодом и будто вспыхнули обычно приглушенные в цвете глаза. Не страшно. — А ты? — повторила я. — Будто не ты хочешь поскорее свалить отсюда. Они просто статисты. Их смерть или существование не влияет... — Это… Это другое. — А как же исполнить свой долг, Анни? Поскорее разделаться с этим дерьмом и сбежать отсюда? — Твоей идеей было идти в кадетский корпус! — глаза ее стали еще больше, как и тень, наползшая на них. — Вы бы пришли к этой мысли и без меня. — Порой ты слишком похожа на Райнера, — фыркнула Анни и, развернувшись на каблуках сапог, пошла прочь от доски. Я пожала плечами: на ровном месте разозлилась. — Чем это мы похожи? — я рывком развернулась. Райнер облокотился на доску и скрестил руки на груди. — Не парься, все уже на обеде. — Ты что, подслушивал? — Можно сказать и так, — он слегка склонил голову набок, лукавая улыбка тронула губы и хитро сощурила янтарные глаза. — Так чем мы похожи? — Я периодически оказываюсь в той же категории людей, что и ты — «обормоты и идиоты». Райнер поджал губы и посмотрел вслед Анни. Маленькая фигурка направлялась в сторону столовой. Уголки его рта задвигались, явно пытаясь выразить еще не выбранную эмоцию. — Не принимай близко к сердцу, — наконец сказал он. — Странно, что ты еще не привыкла… — А ты, смотрю..? — Ага, — Райнер кивнул. Неудивительно. — Но это же ведь не всегда так, она хорошая, правда… — В ней есть чувство справедливости. И терпение. Она хорошо переносит боль. Еще на тренировках и после экзаменов… Странная характеристика осталась в тишине. К чему это? Справедливость? Марсель... — Хочешь сказать, поделом? — Ну да, — он пожал плечами и вздохнул. — Знаешь, как она… о, Эрен! Здорóво! Ну так знаешь, как она лупит? — он явно хотел сказать что-то иное. — Вы про Анни? Да будь здоров! Она мне такой синяк поставила, благо заживает как на собаке… — Эрен попытался изобразить размер синяка, однако он явно преувеличивал. — Да не могла она тебе весь живот отбить! — А вот и могла! — Не мог такой синяк размером с тушку твою зажить! — Мог! Я скрестила руки на груди. М-да, отличный диалог. Так он еще и разгорался: Эрен размахивал руками и тыкал себя в грудь и живот, в конце концов схватился за шнурок на шее и ключ. Ключ… Райнер не уступал Йегеру в жестах и демонстрировал царапины и кровоподтеки. — Вы просто не можете решить, кого из вас сильнее поколотила Анни? — наконец спросила я. Райнер замер на полуслове, раскрыв рот и уставившись на меня. Эрен тоже повернулся, почесывая шею. — Ну… Да? — Да-да, Райнер, да-да… Может ему еще по роже съездишь, чтобы посмотреть, как синяки заживают? — Эй! Не надо! По крайней мере не сейчас… Списки… — тем спор и окончился. Эрен и Райнер уткнулись в список, а я направилась прочь. «Как на собаке…» — или на титане? Он не контролирует регенерации, поэтому в том нет ничего удивительного.***
Сборы проходили в том же режиме, что и осенью. Жан был совершенно не в восторге от расположения дел. — Но все-таки это лучше, чем соперничество, — попытался урезонить его Марко. — Ну, нашу еду она не сворует. — А как же Саша? Или ты до конца жизни будешь, как и она, хвататься за еду и озираться? Это глупо! — Больно ты добрый. — Да и к тому же, если ты собираешься в Военную Полицию, то все блага ты получишь, при том до конца жизни. — И что мне, перед каждым самоубийцей кланяться? — Да ладно тебе, я не так ужасна, — наверное. Ну, война войной, а обед — святое, поэтому… Ладно, чего там, Жан просто утрирует. Мы собирали вещи. Теплая униформа, наконец-то… Температуры воздуха никто в корпусе не измерял, однако куртки выдали только сейчас. Утепленная классическая униформа грела, однако уже недостаточно. Жан убрал в рюкзак несколько факелов, обернутых тряпкой, за ними последовал и коробок спичек. Бертольдт стоял тут же, но слегка поодаль. С ним Жан тоже не особо разговаривал (Марко предполагал, что виной тому злосчастная записка), да и Берт не жаждал общения. — Шапок нет… Мама все кудахтала, как же зимой и без шапки, — проворчал Жан, рассматривая капюшон. — Уши главное не отморозить, да и теплые они, должно быть. Мой брат как-то воспаление подхватил, лечили-лечили… У Марко есть братья? А впрочем, о его семье мне не было ничего известно. Но что с уровнем медицины? Отит лечат, значит… эм… мои познания в области медицины весьма ограничены. Положим, Гриша Йегер принес внутрь стен концепцию антибиотиков. Но, судя по тому, что мы видели в Тросте, химическая промышленность получила развитие исключительно в алкогольной ветви. Как-то удалось украсть бутылку вина — откровенная бурда попалась. Согреться получилось, хоть Бертольдта потом и стошнило. Паршиво… — Поверю тебе на слово, — пожал плечами Жан. — Она писала мне, спрашивала, когда в Тросте буду. Нам обещали когда-нибудь? — Да вроде нет пока. — А тебе твои пишут? — Мама один раз. Она с отцом поругалась. А тебе? — спросил Марко уже смотря на меня. Я качнула головой. Почтой я не интересовалась, да и кто мне напишет, если все, кто меня знают, здесь? — Они… — Нет, с ними все в порядке, наш дом в горах, далеко добираться… Случилось бы что — написали бы, — Бертольдт покосился на меня и кивнул самому себе. Конечно-конечно, в горах… Только не внутри стен. — У тебя есть братья или сестры? — Нет… я единственный ребенок. Бертольдт снова молча кивнул самому себе. Что с ним не так? Стоит, уши греет. Мама, папа, бабушка… и брат. Лицо вспыхнуло фотографией где-то в глубине сознания. Стоп, зачем я… В чем смысл этой лжи? Ладно, примем это. — Везет, — протянул Марко, улыбаясь. — Так говоришь, будто у тебя там с десяток братьев и сестер. — Нет-нет, конечно нет, нас четверо: Мартин, Маргарет, Мари и я. — И все на «Мар»? Серьезно? — встрял Жан. Марко умудрялся менять выражение лица, не прекращая улыбаться. Потупив взгляд, он продолжил собирать рюкзак. — Да, я старший. — Не знаю, не знаю, меня вполне себе устраивает быть единственным ребенком, — развел руками Жан, самодовольно улыбаясь. И не поспоришь… — Ну, не ты и не я это решали, но… если у меня есть возможность сделать жизнь моих близких лучше, то почему нет? — А, так во-от как мы заговорили! А как же благородные речи о защите короля? — тут же зазубоскалил мальчишка. — Ну слушай… — Марко улыбнулся чуть шире. — Разве я отказываюсь от той цели? — Жан, ты перегибаешь палку, — «Этот максимализм скоро сгинет… И ты знаешь причину...» Что? Нет-нет… Стоит отвлечься. Я мотнула головой. Взор никак не желал зацепится за факелы, обращаясь к тряпице, оборачивавшую их. Нет, не покрытая ржавыми пятнами и не пойми чем еще ткань, но платок. Белый платок, нужно скорее надеть. Но для чего?.. Сияет, в опустившемся мраке сияет чистотой. Пустота, даже рук нет, имеет значение лишь платок. Нет-нет, лучше оставить его в поглощенных тьмой руках, не поднимать глаза, не отводить взгляд... Все пошло по кругу, утаскивая в душный и тошнотворный водоворот, платок, белый платок, а рядом... Копошится мрак, шипит и хрипит, переваривается. Чавкает. Кожаные сапоги на безвольно расползшихся в разные стороны ногах, белые брюки, пояс, а выше... Откуда-то из глубины к горлу подступил ком. Я не отрывала глаз от бока солдата, на который наползла и уже успела пустить корни пожирающая пустота. Нет. Не смотри. Не слышь мерзкого хлюпанья. Закрой уши, закрой глаза, оно уйдет, сгинет туда, откуда было порождено... Оно смотрит. Глядит потухшим глазом в упор. Не может, нет, нельзя, не смотри. Против воли все взметнулось по горлу, вверх и наружу, и все тулово, и взгляд, карий глаз уродства зиял пустотой, я сделала спешный шаг назад и зажмурилась. Исчезни! «Разве ты не услышала? Не смотри». — Эй! Ты слышишь? Ау! — тело снова будто поднялось, но я будто села в кровати. Теплый свет вернулся, ребята, факелы и злосчастная грязная тряпка тоже. Жан в нетерпении щелкал пальцами. — Что на тряпку уставилась? Сворачивай и убирай. Меня отвлекли щелчки: Бертольдт не глядя застегивал рюкзак. Он слегка хмурился, а взгляд его упирался в мое лицо и одновременно в никуда. Что-то скажет? Нет, губы плотно сжаты. Гувер отвел взгляд и тихо кашлянул, длинные руки хаотично бродили по столу и рюкзаку, будто ища за что зацепиться, новое себе занятие. Они заметили. Как долго это продолжалось? — Думаю, рюкзаки стоит разнести по казармам. Тебе помочь? — Марко обратился ко мне. Я приподняла рюкзак за обе лямки. Получилось тяжелее чем в осенний поход, но все еще терпимо. — Спасибо, я сама. — Марко, ну ты чего? Да ее Анни засмеет! Что такое, Бертольдт? — М-м-м, нет. — Что «нет»? — Анни не будет смеяться, — на удивление твердо сказал Берт, уставившись на Жана. — Да-а? Ну и ну… «Без Райнера и разговаривает с кем-то, во дела!» — примерно такая мысль отразилось на вытянутом лице мальчишки. Жан фыркнул, а Марко закатил глаза. Я снова встретилась глазами с Бертольдтом, он, продолжая хмуриться, взял рюкзак и направился к выходу. — Я бы на твоем месте про Анни так не говорил, — вкрадчиво произнес Марко. — Ты, конечно, прямолинейный, но обижаешься, когда получаешь щелчок по носу от девочек. — Да они не щелкают, они бьют будь здоров! Вроде грубость, а приятно. Интересно, Анни бы улыбнулась? Карие глаза Марко сощурились в улыбке. — Рады стараться, — я склонила голову в шутливом поклоне и тоже, взвалив рюкзак на плечи пошла вон из помещения. Тошнота отступила, но голова все еще кружилась. — Спокойной ночи! — крикнул вслед Марко, я обернулась, и мальчишка махнул рукой. — И вам! Бертольдта и след простыл. Очевидно, его, как и меня теперь, поглотил ночной мрак, среди которого еще более темными пятнами маячили казармы и срубы. Некоторые из них угрюмо поглядывали оконцами и хмурились едва различимыми балками и карнизами. Не тот мрак, спокойный и не бездонный. Наваждение сгинуло, но от чего пришло? Что за напасть? За… я здесь уже почти полгода. Я успела запомнить маршрут. Налево, два дома, потом направо и… — Эй! — я дернулась и вскинула кулаки. — Это я… Из темноты отделилась фигура. Нет, уж точно живая. По-нормальному живая. Бертольдт приблизился. Без сомнения это был он: тихий голос, длинный силуэт. Небо сплошь и рядом заткано лоскутьями облаков, и луны вовсе не было видно. — У тебя… это было видение, да? Когда они говорили, ты вдруг уставилась в одну точку, прекратила моргать... Видение? Верно, это оно. Марко. К лицу прилипла ткань, а рот наполнился привкусом крови. Опять... в темноте что-то лежит у стены сруба. Не смотри. Не смотри. Не смотри. — Марко... он умрет, — правда просочилась из сдавленных связок. — Что?.. Постой, когда? Мои плечи едва сжали поверх лямок рюкзака. Я подняла глаза, примерно представляя, где должна быть его голова. Сливаясь с тенью дома, Бертольдт сделался словно невидимкой. Разговор вслепую. Не вижу его глаз, но отлично представляю. Нужно рассказать, необходимо… и почему это знание тяготит сильнее прочего?.. Только бы не увидеть как мрак поглощает и Берта. Не смотри. Порванная солдатская форма, безвольно протянутые ноги... Не смотри. — Когда учеба окончится, накануне разъезда выпускников по станциям... Когда все будут в Тросте… Колоссальный титан пробьет стену Роза, а потом… А потом Марко узнает то, чего не должен. Окажется не в том месте, не в то время. Его съедят заживо... Даже нет, не съедят, просто надкусят и бросят. Невкусный. Какой-то странный судорожный вдох выдавил улыбку. Глотку сдавило пуще прежнего в рвотном позыве. Труп, до чего отчетливо сопоставимый с плоским воспоминанием... Веснушки обращаются во всепоглощающие дыры, лицо будто проваливается в них, всасывается, пытаясь сгинуть, погрязнуть в коррозии, рот обезображен, как и... Ноги сковало, руки начало колоть. Марко. Минуту назад, счастливо улыбаясь, пожелал спокойной ночи. Этот человек столь близко. Нет, не человек, он с острова, всего лишь механизм к развитию Жана Кирштайна, создан, чтобы умереть, создан, чтобы уме… Я выбрала сторону, я не могу играть на обе. Грудь схватило и каждый удар сердца будто бил по ребрам изнутри и тянул, и разрывал. Чуть больше слов, и уже разрывает от жалости? Ты убьешь его. — Эй, эй, ну ты... — он замямлил, забормотал, спотыкаясь о слова. — Постой, услышит не то... Мы..? — он сглотнул, а я кивнула. — Нет, не может так быть! Может. Но не должно... Не правильно. Существо из плоти и крови, как я, должно умереть просто так, даже не за идею. Волна за волной накатывала странная боль, смешанная со страхом, давила на грудь. — Ты... Ты ведь говорила… что видишь события так, если бы ты в них не участвовала, да? — осторожно спросил Берт, узловатые пальцы чуть крепче сжали плечи. Нутро замерло. Я хотела было ответить, но получилось только промычать что-то невразумительное. И действительно… Он же прав. Нет, от того, что один солдатик останется в живых глобально ничего не изменится. Если предупредить Райнера или перевести тему, то все будет в порядке. Во мне должно быть больше сил. И хладнокровия. Как у Анни. хотя... — Мы справимся и вернемся домой, так ведь? Мы должны. Обязаны. Назвать тварью человеческое существо, которое видишь впервые — одно, но смотреть, смотреть за товарищем по кадетству и знать, помнить, что чужая мечта не исполнится, исключительно из-за тебя… Еще же ведь такой правильный, такой хороший. Не думать об этом. А Томас и Мина?.. Отбрось эти принципы. Отбрось и не смотри. Не смотри. — Не думал, что тебя это так ужаснет. Я… есть что рассказать, хотя, наверное, ты это знаешь… но, вдруг тебе станет легче от этого. — Что? — Давай отойдем, — меня потянули за плечи вперед. — Мне знакомы эти чувства, думаю, всем нам. Когда нас только выбрали, начали испытывать… скорость, маневренность, все такое… Отправили на полигон. Меня посадили в… Металлическое подобие корзины, понесла Пик, я слышал только ее дыхание. «Когда Перевозчик уйдет — действуй», — сказали мне. Уколоть палец — на самом деле, моя задача была самой легкой среди всех ребят! Меня похвалили, сказали, что я показал великолепные результаты... Знаешь, как я был счастлив? А потом, уже дома, я нашел у отца вырезку из газеты: «Западные Земли успешно присоединены к Марлии. Успех программы "Воины Марлии" очевиден», — он сделал паузу и сглотнул. — Я… понимаешь ведь, да? Отчего-то я улыбнулась. Вернее, рот скривился. Это был не полигон. Ну конечно… — Тогда я испугался, но… В Сигансии я испытал нечто совершенно иное. На «полигоне» я выжег их всех, ни косточки не осталось. «Всего за час была завершена операция, потери со стороны врага составили более пятнадцати тысяч человек», — так там было написано. Но… Когда мы оказались среди жертв… В какой-то момент я решил, что тоже стану жертвой. Когда ты убила… Я, честно говоря, испугался тебя в тот момент, — послышался нервный смешок. — Но я думаю, ты бы тоже подошла на роль воина. А видение... Сейчас ведь ничего нельзя сделать, так? Ну вот и... — он замялся, быстро сойдя на нет. Тем не менее его мысль абсолютно ясна. — Ладно… Пора расходится… Ты неплохо поддерживаешь, — я подняла руку и наощупь нашла чужое плечо, легонько по нему постучав. Не сказать, чтобы стало легче, но это неуклюжее подобие объятий, когда и силуэта толком не различить, слегка отвлекли от мыслей о Марко. Переключили на извечное и уже осточертевшее «сволочи из Марлии». — Еще увидимся, — он наверняка не увидел, но я подмигнула в темноту. Бертольдт прав: это своего рода инициация в Воины. А Марко можно и спасти.***
Вышли засветло. Анни махнула мне на прощание и направилась к Флоку — огненную рыжину не могла скрыть и тень капюшона. Их группа еще не была в сборе: Мина замешкалась, мы втроем оставили ее. Нет смысла ждать, особенно мне и Ханне. Бертольдт уже успел расстаться с Райнером и теперь стоял, ожидая появления Жана и Марко. В компании целующихся Ханны и Франца ему было явно неловко. Нет ничего противней публичных проявлений «великой любви». Сочувственно взглянув на Берта, я скорчила страшную гримасу и высунула язык. Гувер в ответ широко распахнул глаза и задергал губами — вот-вот заплачет. Присмотревшись к моему выражению лица, он тоже скривился и высунул язык. Мелкие морщинки побежали по переносице, делая его лицо забавнее, и я улыбнулась. — Малышка, я должен идти… — слишком сладко. Даже приторно. — Ну Франц… — они все еще не отлипли друг от друга, но хотя бы их языки прекратили сплетаться. Ханна прижималась к Францу так, будто желала просочиться внутрь парня. Бертольдт стал покачиваться из стороны в сторону, выискивая глазами Жана и Марко. — Какая грязь, какая пошлость, — тихо прошептала я, встав рядом. Берт едва слышно засмеялся, прикрыв лицо руками. Длинные пальцы дотягивались до подергивающихся бровей, пряча прищуренные зеленые глаза. Куда милее, чем покрасневшие и опухшие… — А вот и мы! — возглас Жана вспугнул Ханну. Марко нервно улыбнулся и махнул мне рукой. — Привет, — я кивнула в ответ, в очередной раз скривив рожу. — Ну пока! — брякнул Франц, махнув рукой и спешно удалившись. Повисло неловкое молчание, Ханна заморгала, растягивая губы в подобии улыбки. Жан же напротив нахмурился, прикрыв рот рукой. Марко покосился на приятеля, поморщился и сделал шаг в сторону: — Жан, блин, фу! Что там? Я хотела слегка наклониться, чтобы увидеть, однако Жан спешно убрал руку от лица. Ничего примечательного. Никаких повозок, топали пешком. Тепло, окружавшее Кадетский корпус, быстро развеивалось, его быстро разбрасывал в разные стороны ветер, порой будто врезающийся в бока и ноги. Весь корпус высыпал на плац, словно всполошенные муравьи, а затем двинулся к юго-западу в сером свете позднего рассвета. Все упрямо молчали, разве только Жан подбрасывал пару слов, ему, будто не особо вникая, отвечал Марко, и энтузиазм Жана тут же сходил на нет. Бертольдт не думал начать диалог и явно не горел желанием его поддерживать, как и Ханна, судя по отсутствующему взгляду, пребывавшая где-то далеко-далеко. Вероятнее всего в компании Франца. Вокруг таким же группками двигались и другие кадеты, однако из-за крупных капюшонов с мехом, практически никого из знакомых я не увидела. — Узнаешь кого-нибудь? — спросила я, поравнявшись с Бертом. Приходилось задирать голову в обращении. — Не-а, — он коротко мотнул головой и опять замолк, нахмурился и сосредоточился на чем-то невидимом и неосязаемом. И опять повисла тишина. Хотя полагать, что Анни была бы болтливей несколько наивно. Вскоре впереди показались домишки, а за ними из белого тумана выплыла и наша цель — гора. Укрытая лесом и снежным одеялом, она наверняка казалась больше, чем была в действительности, однако это вовсе не облегчало предстоящего пути. Голос инструктора, неожиданно далекий, раздался над толпой. Бертольдт, встав на цыпочки и вытянувшись в струнку, заговорил: — Он тычет пальцем в гору. — Ну да, туда нам надо. Подняться на гору, оставить метку, прийти сюда же. Звучит проще. Вереница групп по пять-шесть человек потянулась к цели, растягиваясь в кольцо и растворяясь среди снегов и деревьев. Пошли и мы. Поначалу подъем был пологим, однако, чем больше снегу загребали сапоги, тем отвеснее становилась гора. Тяжелее чем осенью, но тягость пути облегчала мысли. Страшное видение зимние метели успели практически замести, но рядом с Марко внутри снова начинала копошиться прожорливая тьма. В какой-то момент наша группа осталась в одиночестве: голоса утонули в гуле ветра, а силуэты смешались с лапами сосен и елей. Долго ли еще идти? Словно звери, ели в холод распушили иголки, став занимать чуть ли не вдвое меньше пространства. Ничего не видно. — Я совсем замерзла… — протянула Ханна, натирая докрасна лицо. Девушке повезло разжиться варежками. Я такими не обладала, да и неудобно, пускай руки со временем и могут перестать подчиняться, это всяко проще контролировать, чем вязанные путы, сцепляющие четыре пальца воедино. — Да ну не ной, ничего не холодно! Конечно, заявление, столь преисполненное бравадой, могло принадлежать из нас пятерых только одному. Я повернулась, Жан тыкал себя в обе щеки по очереди. Красные пальцы вжимались в белые, будто молоко с едва красноватыми прожилками, щеки, но сам он улыбался, будто не видя в этом ничего дурного. — Да ты их отморозил! Так, погодите… — Бертольдт споткнулся и едва не сшиб меня с ног, но все же, неуклюже запрыгав, сумел устоять. — Что? Но я не… Эй, не надо! — Жан отпрянул. Предсказуемо. — Что ты делаешь?! Я наклонилась и черпнула снега, желая растереть ему щёки. — Их согреть нужно, — терпеливо произнесла я. Вся компания замерла, наблюдая за разыгравшейся сценой. — Да ты дура что ли, как снегом согреть-то?! — Иди сюда! — я сделала пару шагов, но Жан, начал плавно пятиться будто от хищного зверя. — Да отстань ты! — Жан отпрыгнул, подняв кулаки. Глаза широко распахнулись, а брови изобразили нечто решительное. Готов защищать шиворот и лицо от снега любой ценой. Хочешь драться? А щеки-то, щеки! — Ребят… — слабый голос Бертольдта не убеждал отступится. — Сам дурак, нужно просто снегом растереть, отрежут же! Как титан будешь! — честно говоря, мне доподлинно не было известно, что могут предпринять против обмороженных щек Жана, но лучше, конечно, не проверять. — Что?! Да врешь ты! — закрывая шею руками, рявкнул Жан. Будто Бронированный в одном из воспоминаний, совсем далеком. Бертольдт протянул руку и попробовал сдержать меня, однако… неужели я сдамся? Я размахнулась, Жан вскрикнул, закрыв лицо руками. — Ты!.. — лицо его закривилось, он стал судорожно смахивать снег с лица. — Теплее не стало! Я хотела рвануться, но неожиданным препятствием стала рука Бертольдта. — Пусти! Арх… — ответный снежок не заставил себя долго ждать. К счастью, снег не мокрый, не очень больно. Жан радостно засмеялся, загорланил, запрыгал вокруг. Дурак. Я выпуталась из сдерживающих объятий и снова нагнулась за снегом. — Ребят, нам нужно… — Эй! — Жан вмиг отскочил и тоже наклонился за снегом. Мы оба замерли. — Устроили тут… — проворчала Ханна, нахмурившись и скрестив руки на груди. Новый снежок! Я бросила вслепую, зря отвлеклась на Ханну… Но стоило растерять глаза, как передо мной мелькнул Кирштайн. Я упала, и пнула Жана ногой. Едва начавшаяся перестрелка переросла в драку, хоть и несерьезную. Жан не стал бить в ответ, победно улыбнувшись. И тут же получил горстью снега в глаза. Кончили ничем, Марко решил вмешаться и оттащил Жана. Я быстро встала и отряхнулась. Щеки Жана все-таки покраснели, а значит я победила. Однако Жан придерживался противоположного мнения. — Все? Пойдемте! — Марко махнул рукой и побрел дальше вверх. Перепалка разнообразила тоскливый и абсолютно бессловесный поход, разве только Жан теперь бурчал себе что-то под нос, периодически вздергивая ворот куртки. Марко шел рядом, поглядывая по сторонам и изредка улыбаясь чему-то своему. Бертольдт шел впереди, размахивая руками чуть решительнее, чем стоило бы. Отличаясь удивительной стойкостью и упрямым молчанием, Берт, кажется, и не думал завести диалог. «Побыстрее отделаться хочет и домой», — и в чем он не прав? Домой-домой-домой. Быстрее бы. Подняться наверх, поставить отметку… Постойте-ка, а кто проверять это будет? — Народ, вы правда думаете, что туда кто-то поперся, чтобы собирать флажки, что-то там проверять?.. — Ну наве-ерное… — протянула Ханна. — Ну не просто же так это все. — Да если никто не проверяет, какой в этом смысл? — Жан развел руками. — Мы что тут, зря мёрзнем? — Может и зря, но ты же ведь продолжаешь участвовать в тренировках с тросами, хотя если уж и идти в Военную Полицию, то по стенам ползать мы там вряд ли будем… А вот холода во время патруля терпеть придется... Берт, а ты что думаешь? — Я? — Гувер слегка притормозил и повернул голову. — Я не знаю. Но здесь красиво, — говорил он отрывисто, подолгу оглядываясь. — Ты говорила, что тут не так уж и плохо. Помнишь? Я?.. Деревушка в горах недалеко от Либе… — Ага. — А я думал, что ты в Джинае жила, — Марко слегка нахмурился. Черт. И вот зачем он начал?.. Бертольдт… А ты не хочешь рассказать о прелестях жизни места, где ты никогда не был? Что за штамп стоит у тебя в документах? — Отец решил, что на природе лучше. Он охотится. — Прям как Сашка, она что-то похожее в столовой рассказывала. — Это когда ты от нас с Анни и Миной к Францу пересела на занятиях? — Не-а, тогда Саша была со мной, — откликнулся Бертольдт. — Принципы работы УПМ? — Именно. — Кажется, это было совсем недавно, — Марко снова улыбался. — Интересно, как там Франц?.. — абсолютно невпопад сказала Ханна, обращая глаза к быстро темнеющему небу. — Он наверняка лежит в сугробе, обмороженный, — брякнула я, разведя руками. — В скором будущем все хищники, обитающие в этих горах, соберутся пробовать мороженое со вкусом Франца. — Не смей так говорить! Что бы это твое «мороженное» ни значило! — она практически вскрикнула, закрыв лицо в защитном жесте, будто за острыми словами должен был прилететь мокрый увесистый снежок. — С ним все хорошо, я уверен, — терпеливо и с нажимом произнес Марко. Я слегка повернула к нему голову и невольно сглотнула: карие глаза впились прямо в душу. Не стоило мне… Поездка в Марлию с Парадиза... Оставалось надеяться, что все, кроме Бертольдта, подумали о замороженном мясе. Анни однажды отрежет мне язык. — Спасибо тебе, Марко, — Ханна улыбнулась, убрав руки от лица и, спотыкаясь, продолжила идти. Бодт пробормотал что-то в ответ, и я отчетливо услышала «со вкусом». Наклон горы все увеличивался, идти становилось тяжелее, чаще стали останавливаться, облокачиваясь на деревья, радоваться небольшим оврагам, где хоть и ненадолго, можно было и сделать перерыв перед тем, как идти в гору, все чаще между нами проскакивало ворчливое «Тяжело...» — Ну все, народ, вы как хотите, а я дальше не пойду, — Жан развернулся спиной к горе и рухнул в снег. — Я устал, я не хочу, я замерз, — отчеканил он, ударив кулаком сугроб. — Да ладно тебе, немного оста… — Да какой «немного», ты издеваешься?! Марко, мы топаем и топаем, топаем и топаем, на кой эти рюкзаки с собой — вообще непонятно! — Спину греют, — вставила я, тоже остановившись. — А нахер столько вещей тогда? Кирпичи таскаем! — Жан! — Марко задохнулся от возмущения, Ханна же изумленно вскинула брови. Факелы, тряпки, спички, спальные мешки. Хотя поход и не должен был отнять много времени (уж точно меньше суток), но в теории… Если кто-то и замерзнет, в мешке тащить легче. Или закопать. — Да дойдём мы, не ной, как баба! — неожиданно воскликнула Ханна, лицо ее тут же вытянулось в испуге. — Кто бы говорил! «Ах как же ты там, Франц, где Франц, Франц, Франц!» — высовывая язык, Жан затряс головой, Ханна раскраснелась и сжала кулаки. — Прекратите пожалуйста… — сдавленно произнес Бертольдт и тут же прикусил губу. — Жан, я считаю, что тебе нужно извиниться перед Ханной, — с нажимом сказал Марко, убрав руки за спину. — А ты мне не мать, — прорычал Жан и тут же получил заготовленным снежком в лицо. — Ты невыносим, ведешь себя хуже ребенка! Я отступила к Бертольдту и отвела глаз, от начинавшейся заварушки. Гувер лишь тяжело вздыхал, устало оглядывая окрестности. Деревья, снег, ветки, деревья, снег, ветки… «Разнообразием» стали сугробы, будто симметрично поднимавшиеся до нижних ветвей. Странная закономерность в расстояниях между сугробами наталкивала на мысль о кладбище, но лучше эту идею, конечно, не развивать. — Прекратите препираться, там что-то есть! — я испуганно отпрянула, ухо заболело. — Ох, прости… — Берт протянул ко мне руку, в извиняющемся жесте, второй рукой указывая на темный силуэт. Неожиданно близко от нас будто из ниоткуда возникло буро-серое пятно. Ме-медве… нет, вряд ли… это больше… — Похоже на хижину! — Жан тут же прекратил препираться и заозирался в поиске объекта общего внимания. — Пойдемте посмотрим! — А кто ж тут в такой глуши… Мама рассказывала мне сказку… В горах так высоко и в такой глуши только ведьма какая-нибудь… — Госпожа Метель? Или Госпожа Вьюга? Или обе!.. Насылают морозы на близлежащие земли… — подхватила Ханна, прижав руки к груди. Какие-то местные страшилки для детей? Бертольдт тоже нахмурился. — Неужели тебе никогда не рассказывали? — Марко вскинул брови. — Я не порывалась в холод в лес, вот, видимо, и не понадобилось… а что за сказка? Знаю только, что «злой Хозяин леса Мороз подкрадется и откусит нос», — сказки… Что-то далекое, совершенно неуместное, но… теплое. — Я про трех медведей сказку знаю, — ни с того, ни с сего брякнула я. — Про что? — Ну там девочка в лес пошла, заблудилась, набрела на домик, а там медведи живут… — Странно. Почему медведи-то, если волки? Жан приоткрыл рот, что-то прикидывая, затем замотал головой. — Точно помню, волки там были… Слово за слово мы потащились к постройке, только Ханна шла медленней остальных: — Ребята, может не надо? — Да это, может быть, наш конечный пункт! Я дальше в любом случае не пойду, — взмахнул руками Жан, тут же скрестив их на груди. Темное пятно с каждым шагом приобретало все более явные черты. Покосившая крыша, в стене зияли дыры окон и двери, трубу укрывала ветвь гигантской сосны, раскинувшей лапы подобно зонту. Тем не менее, это не укрывало деревянный домишко от снега и беспощадного ветра. — Дверь открыта… — Жан, а мы дальше-то и не поднимемся… — удивительно, но дом был сколочен аккурат на границе: прямо за ним, покрытый чудом выросшими на нем соснами и елями склон был отвесным. — Нормальный такой заборчик, видимо, это действительно конечная. — Хорошо, но… где оставить флажок? Бертольдт засуетился, завозился с рюкзаком на пороге, не решаясь зайти. Рухнет еще… хотя домик держался на удивление стойко и даже не поддавался страшном силе и свисту ветра. — Свету бы… — Нет, факелы экономить нужно, — возразил Марко. Как в воду глядел. — Давайте бросим и будь что будет с ним… — Ханна все еще не решалась приблизиться, оставаясь в метрах пяти, пока я, Марко, Жан и Берт топтались у порога. — Ну тепла-то мы тут точно не найдем, — дверь нараспашку, порог обледенел… и давно тут так? Берт сделал шаг внутрь, слегка склонив голову. Его силуэт не пропадал в тени, и мы отчетливо видели, как он прошел до середины единственной комнаты, пусть и относительно просторной, и остановился. Послышался легкий деревянный стук, и Бертольдт выскочил из хижины, боязливо обернувшись. — Там потолок так скрипел… — забормотал он, судорожно отряхиваясь. Я различила стол, на котором, судя по всему, и расположился флаг, очертания пары скамей проглядывались смутнее. Прочего не наблюдалось. — А вдруг мы… А вдруг мы пойдем, а тут где-нибудь хозяин обледенелый лежит?.. Ой мамочки… — Если не поторопимся, то обледенелыми в снег ляжем мы, — фыркнул Жан, развернулся и пошел в обратную сторону, придерживаясь наших следов. Марко широко улыбнулся: — Считаю, с поставленной задачей мы справились. — Ну вот и пошли, раз справились, — гаркнул Жан, уже успевший пройти около двадцати метров. Марко вздохнул и пошел за другом, Берт следом. — Давай поторопимся, вниз пора, раньше отсюда уйдем, раньше по домам разойдёмся, — снова заскулила Ханна. Я напоследок обернулась на пустой домишко и оставленный флаг. Только сейчас я заметила еще один, оказавшийся под столом. Они здесь не скапливаются, а значит кто-то забирает их, да и ткань весьма потрепана. Да только кто попрётся в такую глушь? «Да небось летом забирают», — почему-то эта мысль была озвучена голосом Анни. Иными словами, можно было и остаться у подножья, подождать часа, наверное, четыре и назад. Дело каждого из нас — следовать инструкции или увильнуть. Почему-то я оказалась среди честных людей. Странно. Мы снова побрели, загребая сапогами снег, и ловя лицами снег, выбрасываемый на нас ледяным ветром. Горячо. Так холодно, что обжигает, ну уж нет… Я как можно сильнее натянула капюшон и вжала голову в плечи. Подобное положение пыталась принять и Ханна, при этом стараясь не отставать. В итоге, не придумав ничего лучше, она обняла меня под руку, намертво прилипнув. Вой ветра не прерывался человеческой речью, так что мотивацию поступка приходилось додумывать самой. Бертольдт, словно окрыленный, шагал вниз в синюю темноту, куда быстрее, мы прямо за ним. Ноги путались, сплетались, запинались, в общем, мы катились чуть ли не кубарем, отчаянно подгребая и стараясь не упасть. Ханна не помогала, лишь бестолково семеня и усугубляя ситуацию, однако остальным, впрочем, не мешая. — Не бегите так! — гаркнул Жан. — Я чуть ногу не подвернул, — Бертольдт остановился, как вкопанный. Мы втроем обернулись. Жан и Марко, отставшие метров на двадцать, поспешили к нам, Жан — слегка прихрамывая. Все же подвернул? Только этого не хватало… — Ты можешь идти? — Да нормально все, — отмахнулся Жан, поправляя ворот и озираясь. Маленькая неприятность выбила из колеи, но через пару минут мы продолжили путь. А краски сгущались. С каждым пройденным метром вокруг становилось все темнее, а вой ветра в горах усиливался, затормаживая ход. Зима закрывала нам глаза покрытыми инеем ладонями. Идти становилось все сложнее, мое плечо все сильнее сдавливали руки Ханны. — Твою мать… — Марко изумленно вскинул брови, но промолчал. — Нам нужно укрытие… — по пальцам, прикрывавшим глаза больно тарабанили крошечные льдинки, и я тихо шипела, покусывая губы. Снег действительно усилился, ветер крепчал, и уже, не проявляя ни капли жалости, откровенно бил в лицо, я подняла руки и сощурилась. — Ты права, — заметила Ханна. Голос ее исходил от темного высокого силуэта. Бертольдт заозирался, стараясь как-то незаметно отодвинуться от Ханны. — Вы видите что-нибудь?! — рявкнул Жан, пытаясь пересилить ветер. — Нет! — и правда, ни зги не видно, пурга окружала нас со всех сторон, словно дикий зверь, готовящийся прыгнуть. А если лавина?.. Бертольдт-то спасется, вопросов нет, но что делать мне? А ветер все выл, выл, мчась по снегу, подбрасывая его, поднимая вверх и еще старательнее уменьшая поле зрения. Вокруг встала непроглядная снежно-синяя стена, жутким холодом подступающая к нам.