Равнодушие

Они много сражались... Их стрелами были утыканы тела, их лезвия рубили и резали, их заклинания испепеляли и обращали плоть в мороженое мясо. Они убивали монстров — всевозможных тварей, какие только ни водились на Ксине, убивали и людей, от разбойников и свирепых варваров до тронувшихся разумом прокаженных. Молодой жрец совсем не так представлял себе героев. После боя он стоял и не мог шелохнуться, глядя на окровавленные тела у их ног. — Бедолаги, — пробормотал он. — Пошли! Нечего тут терять время, — окликнул его рыцарь. Но перед глазами жреца все еще стояла картина последнего боя. Нищие, кожа да кости. Тощие, грязные, почти беззубые, в рваных рубищах и с телами, покрытыми язвами, они больше походили на упырей, чем на людей. Их разум полностью помутился. Завывая, они бросались на отряд, хватались крючковатыми пальцами за одежду и пытались укусить немногими оставшимися у них гнилыми зубами. Это была озверевшая толпа, охваченная бессильной яростью и бессмысленно кидающаяся на чужаков. Пена валила из их перекошенных ртов, а белесые пустые глаза не выражали ничего. С этой толпой отряд героев разделался в два счета. Один удар остро заточенного меча, струя крови — и плешивая голова слетает с шеи на каменную брусчатку. Удар булавой по другой голове — и череп с хрустом проламывается, забрызгивая содержимым стены. Заклинание — и запах паленой плоти: тощее тело извивается на земле и сгорает до черного остова. Сухие узловатые руки и ноги отрубаются так же легко, как сучковатые ветки сухого дерева... Жрец будто видел, как за их спинами смеется и танцует смерть. Бьет, костлявая, в бубен и радуется урожаю. — Ты же понимаешь, что они потеряли всякий рассудок и первыми бросились на нас? Жрец медленно кивнул, но посмотрел исподлобья. «Герои». — Нет, ты все туда же. Ну что тут поделаешь? Идеалист! — насмешливо сказала воровка-гном из отряда и надула щеки. Жрец вспомнил их первый разговор. Они нашли его в таверне. Их жрец умер от старости, и они искали ему замену. — Но разве я смогу заменить опытного жреца? — удивился он тогда. Все остальные были немногим старше него, и, как он тогда решил, жрец был их наставником. Лишь потом он узнал, что жрец был так же молод, а к смерти его привело состаривающее проклятье. Но отряд лишь отмахнулся: — Научишься. В странствиях быстро учишься… ну, или быстро умираешь, — сказала все та же воровка в их первую встречу. И тогда он узнал, что они следуют посланию самого Хранителя Ксина, Фараона-Дракона, и цель их ни много ни мало — спасение мира. Он был так удивлен, так воодушевлен, что почти сразу, узнав об этом, присоединился к отряду. — Всю добычу мы делим поровну, так что тебе будет справедливо принадлежать одна шестая всех найденных трофеев, — уведомил его паладин, лидер отряда, когда жрец уже присоединился к ним. — Что? Зачем? Я не ради денег иду, — убежденно возразил жрец. Такой подход оскорблял его высокие намерения. — Речь идет о спасении мира, и я готов бороться за него совершенно безвозмездно. — А вот это ты вот брось, — тут же сердито возразила воровка, — нам не нужны идеалисты! Идеалисты — это такие люди, которые слишком зависят от своих высоких мечтаний. Они быстро ломаются — их пыл остывает сразу же, как только они видят, насколько действительность отличается от их сладких грез. Или ты спускаешься обратно на нашу грешную землю, или идешь обратно в свою пивную и рассуждаешь о высоких ценностях с местными завсегдатаями. Они-то любят послушать сказки за кружкой-другой. Уже вскоре жрец понял, что она имела в виду. Что только не включало в себя спасение мира: ограбление сокровищниц и гробниц, истребление логовищ диких тварей, нападения на варварские поселения, а также выполнение мелких поручений различных толстосумов. Спасение мира было дело дорогим: на починку доспехов, новое оружие, путешествия, новые заклинания и тренировки у мастеров постоянно требовались деньги. — Но мы спасаем мир от коварного завоевателя, побеждаем его слуг, неужели нам не выделят деньги? — удивлялся жрец. Но никто не давал денег на спасение мира. Все награждали только за личную помощь. Заказчиков волновала судьба не мира, но мирка, где находились они и их ближайшее окружение. Все, что выходило за его пределы, их совершенно не волновало. — Но… Но… — молодой жрец почти плакал от бессилия. Ты мог сколько угодно выпускать кишки чудовищам, которые терроризируют города, убивать ведьм и колдунов, насылающих проклятья и болезни, нести лечение страждущим, но героем становился только для одного конкретного человека, когда спасал его жизнь или, хуже того, возвращал ему потерянную безделушку. — Ты пойми: если уж сам Хранитель ищет героев и ожидает, когда проблема решится сама собой, чего ты хочешь от простых людей? — фыркала воровка. В такие моменты ему хотелось все бросить. Зачем нужно вообще спасать мир, если всех все устраивает, если его жители не хотят быть спасенными? Им в итоге удалось добиться своего. Миру больше ничто не угрожало, но жрец не мог радоваться, и когда его отряд буйно отмечал победу в таверне, он только уныло смотрел в кружку. — Ну, что теперь не так, романтик с пылающим сердцем? — Я… нашел героя, — он сделал глоток, закашлялся и смахнул выступившие слезы. — Он… он… Корак… он же пожертвовал собой, да? Он пожертвовал своей жизнью ради другого мира, чужого ему. Мир спас чужак, потому что ему, вот ему, было не все равно. Понимаешь? В отличие от тех, кому жить тут. Вот он… он…— жрец зарыдал, — свою жизнь. А Хранитель… а жители… о-о-о. — Успокойся, успокойся! — воровка начала хлопать жреца по спине. — Он умер за меня и тебя, за всех, — продолжал плакать жрец, — а вы веселитесь! — Во-первых, он был робот, — начала воровка. — С сердцем побольше, чем у живых, — пробубнил жрец в ответ. — Во-вторых, Шелтем — его враг, которого он решил изжить любым путем. Пойми, он ничем не отличается от остальных. Есть мир, а есть, как ты там говорил? Мирок. Его мирок состоял из жажды убить Шелтема. Без Шелтема его мирок был невозможен, поэтому он и пожертвовал собой. Все как и у этих людей. Они не станут жертвовать ничем ради мира до тех пор, пока их личный мирок не окажется под угрозой. Наши ценности нам всегда дороже чужих. Так что нам повезло, что существование Корака было напрямую связано с тем, чтобы Шелтем прекратил существовать. Понял? Она ушла и вернулась, но застала его все там же. Он уже не пил, только погрузился в сонные пьяные размышления, положив подбородок на руки. — Ох-ох, — воровка неожиданно приобняла его и накрыла плащом, — ты хороший мальчик. Но пойми, все видят то, что видят. Тигр опасней кошки, но мышь волнует только кошка. Прими этот мир таким, какой он есть, не зря же ты его спас.