Путеводная звезда

      — …21, 22, 23! Погружение достигло критической отметки. Пилот возвращается на базу. Жизненные показатели снижены, состояние организма — средней тяжести. Команде медиков приготовиться встречать пилота. Глубина погружения — 23 клика. Зафиксирована новая отметка.       — Это рекорд! Вы слышали? Рекорд! Он сделал это!       Восторженные крики персонала заглушает надрывное гудение колёс турбин. Безупречный овал зеркального озера дрожит, исходит рябью, натягивается по центру серебряной тканью и медленно разрывается, являя острый кончик носа буровой осы, затем узкий каплевидный грузовой отсек, блестящие бока кабины пилота и заканчивается двумя загнутыми кверху гребными винтами.       Чистильщики, облачённые в тяжёлые скафандры и вооружённые переносными насосами, моментально обступают бур, тщательно собирают с него остатки капающей параматерии и освобождают проход сварщикам.       С кабины срывают пломбы и разрывают целостность люка, открывая дорогу пилоту. Тот выходит оттуда на своих двоих, но его сразу подхватывают под руки, укладывают на носилки и увозят в медотсек, на ходу впрыскивая дозу нейролептика и увешивая сканерами. С его лица постепенно сходит мертвенная бледность, а пульс и давление приходит в норму. Пока он сидит под капельницей, вокруг толпятся возбуждённые коллеги.       — Какая глубина? — спрашивает он, обводя взглядом знакомые лица, останавливается на одном из них и ждёт. Все молчат, будто боятся озвучить невероятное событие вслух.       — 23 клика. Слышишь, Чэнлэ? 23 клика! — не выдерживает долгой паузы его товарищ и, размахивая руками будто пропеллер, пляшет вокруг. — Ты побил рекорд! Ты первый в истории пилот, который погрузился на такую глубину, да ещё и без оператора! Теперь никто не посмеет называть тебя обрубком!

***

      — Джисон, сынок, иди сюда! Скорее! Скорее!       Влетев на кухню на зов взволнованного голоса, Джисон скользит носками по паркету и цепляется за дверной проём, чтобы прекратить незапланированный вираж. Сначала с тревогой смотрит на маму, на вымазанную тестом лопатку в её руках, потом на телевизор, в экран которого она яростно тычет этой же лопаткой. Жидкое тесто разлетается во все стороны. Ведущий новостей, хорошо поставленным, монотонным голосом рассказывает о растущем курсе криптовалюты и падении цены на параматерию первого ранга.       — Ну мам, я же занят.       — Подожди-подожди. Сейчас начнётся!       Зануда-ведущий исчезает, сменяясь симпатичной местной журналисткой Леей — Джисон не раз сталкивался с ней в колонии и знаком лично. Лея явно чувствует себя настоящей звездой, ведь именно ей поручили донести в массы столь шикарную новость.       Сегодня на китайско-корейской базе Цзюйлан-Кёнги был зафиксирован новый рекорд погружения. Рекордсменом стал двадцатидвухлетний пилот Чжон Чэнлэ, уроженец Восточной колонии, который в одиночку, без оператора, погрузился на глубину 23 кликов и добыл параматерию четвёртого и пятого рангов. Напомним, до этого момента абсолютными рекордсменами считались американский лимбодайвер АлексСандр, что смогли погрузиться на глубину 22 кликов и добыть параматерию четвёртого ранга, благодаря которой была изготовлена вакцина против каменного вируса…       — Наш герой! Ты ведь узнал его? Да? — Мама как всегда избыточно реагирует на любое яркое событие, с восторгом смотрит в экран, будто там показывают не соседского пацана, которого она не видела уже шесть лет, а горячо любимого сына.       — Ну… не очень. Мне ведь тогда, кажется, восемь было, — мнётся Джисон, пряча глаза. — Плохо его помню.       Мама тянется за белым вафельным полотенчиком и аккуратно промакивает слезу гордости за соотечественника, параллельно помешивая тесто и поглядывая на скромное крохотное фото, размещённое в самом углу экрана. Фото старое, «герою» на нём лет семнадцать — чтобы по-быстрому состряпать относительно горячую новость, не стали дожидаться, когда дальнобойщики привезут свежий отснятый материал, а взяли имеющееся в архиве.       — Разве тебе не одиннадцать было? Вообще, как так? Ты за ним везде хвостиком таскался! — Мама не верит и смеётся. — А тот случай в церкви… Госпожа Чжон до сих пор ругается, когда вспоминает. Вот тогда смеху было!       — Не помню.       Оскалившись, Джисон неспешно втягивает в себя сквозь сомкнутые зубы воздух, передёргивает плечами и с напускным безразличием уходит, но стоит ему скрыться за углом, как он срывается с места и со всех ног мчится в комнату, с разгона падает на кровать, выуживает из складок покрывала планшет, набирает номер Джемина и засовывает в ухо наушник в ожидании ответа. На той стороне довольно долго длится подозрительная тишина, а потом слышится взволнованный голос друга:       — Он здесь! Чжон Чэнлэ приехал и сейчас находится в секторе Х-4. Наши все тут, скорее приходи! Я тоже туда направляюсь!       — Как здесь?! Где?! Когда он приехал?! Ты почему не позвонил мне раньше?! — Джисон орёт во весь голос и от негодования пружиной подскакивает на месте: он лишь хотел спокойно обсудить рекорд, а тут очередной удар обухом по голове. Он не готов к такому поспешному развитию событий! Джисон нервно вглядывается в экран, но там видна лишь голая спина товарища с красноречивым зигзагообразным «засосом» — отметины хищной амёбы, на которую они охотились ещё неделю назад на озере, до сих пор не рассосались. Джемин на него даже не смотрит, скачет на одной ноге, натягивая штаны, и исчезает с поля зрения под сопровождение грохота и ругательств.       — Да я сам только что узнал, — наконец изволит он объясниться, когда поднимается после падения. — И только что собирался позвонить, клянусь. Блин, прикинь, настоящий, живой лимбодайвер! В нашей дыре! Ну всё, бывай, увидимся в… ну ты понял где!       Он отключается, экран гаснет, оставляя Джисона в смешанных чувствах. Понятно лишь одно — сердце колотится, будто вот-вот выпрыгнет из груди, пружинисто поскачет в небеса и потеряется в пустоте космоса, потому он пару минут сидит, уставившись в никуда в попытке успокоить пульс, давление, и такие же безумно скачущие мысли. Со временем эйфория от того, что кумир из детства прибыл на малую родину хоть и не сходит на нет, но слегка отступает, освобождая место рациональному мышлению.       — Никакой Чэнлэ не лимбодайвер, — ревниво бухтит он. — Ими становятся только полноценные пары оператор-пилот, а до этого… да какая на хер разница! Лэ-Лэ вернулся! Мой Лэ-Лэ… — Джисон почти пищит от восторга, барахтается в кровати, дрыгая ногами и руками, и, выплеснув первый адреналин, подскакивает, собирается с той самой тщательностью, с которой собираются на первое свидание с возлюбленной. Очевидный выбор падает на новенькие, всего раз надетые светлые джинсы с многочисленными прорезями, стразами и торчащими нитками — последний писк моды, ретро, дефицитный дорогущий товар, привезённый отцом аж с самой Земли. Белая рубашка из наношёлка не такая крутая, но незаменимая в гардеробе любого гиперактивного пацана — лёгкая, нежаркая, а главное — почти не пачкается и её практически невозможно порвать. На ноги натягивает берцы на жёсткой нестираемой наноподошве, с укреплёнными металлическими носками и кучей заклёпок — местный песок настолько острый, что не стирает подошву только из специальных материалов.       Во время сборов Джисон подостывает, замедляется и задаётся логичным вопросом:       — Ты же герой. На кой вернулся в эту дыру?       Оставив вопрос для размышлений по дороге, он крутится перед зеркалом, расправляет непослушную блондинистую чёлку, пшикает на себя из отцовского флакона с духами, закидывает жвачку в рот и приходит к выводу, что можно двигать. Сорвав со стены разрисованный граффити ховер, Джисон надевает управляющую перчатку и бегом выскакивает из дома, по пути обдавая мать пряными древесными нотками.       — Я к Джемину! — на ходу кричит он, швыряет ховерборд на землю, и, пока магнитная подушка стабилизируется, ловко вскакивает на доску, на максимальной скорости мчась к точке встречи.       — Смотри не упади! — кричит ему в спину мама, но его уже и след простыл. — К Джемину он, конечно… Вырядился, как на свидание…       На последних словах задумчиво складывает губы в трубочку. Джисон и Джемин дружат давно, чуть ли не с пелёнок, и она за ними никогда не замечала других чувств, кроме дружеских. Но мальчишки уже давно не дети, так что, возможно дружба переросла в нечто большее, ведь они круглосуточно торчат друг с другом?       Госпоже Пак нравится Джемин. Смышлёный, весёлый и шебутной парень её умиляет, но сына она знает неплохо, потому с досадой отмахивается от этой мысли.       Около церкви, сектор расположения которой Джисон с друзьями ради конспирации наделил кодовым названием «Х-4», то бишь «Хрень №4», на случай, если родители вдруг взломают сеть, уже висят четыре ховерборда: среди них он узнаёт понтовый хромированный, увешанный кричаще-вульгарной кучей неона и дымовыми трубами — Джеминовский. Тот, что разукрашен готичными бабочками, принадлежит Хэчану, а простенький с виду, но самый быстрый и манёвренный — Марку. Ну, а хозяин уродливого двухместного монстра, обмотанного изолентой, цветной проволокой и усеянного шипами — Джено.       Джисон недовольно цокает языком: наверняка тот снова притащил свою капризную подружку, он вообще везде её за собой таскает, будто боится пропустить момент, когда она надумает перевести отношения в горизонтальную плоскость. Все знают почему Миса с ним — девчонка хочет себе ховер, а Джено гений, он сам их клепает, со всякого хлама, выкинутого на мусорку, и получается у него ни капли не хуже, чем у мастеров больших компаний. Впрочем, с Джено может приехать и Ренджун, ведь парни живут по соседству, а девчонок брать на такое дело вроде как не с руки.       В общем, вся их привычная компания давно в сборе, а он самый последний узнает о столь важном событии и то, по счастливой случайности, ведь позвонить ему никто не удосужился.       Джисон сильно разочарован предательством Джемина. Ну ладно Хэчан — он всегда ведёт себя как сучка, хотя обижаться на него невозможно, он слишком милый. Марк вечно на своей волне, наверняка бедняга даже не понял из-за чего паника, а у Джено гормоны играют, ему тоже простительно. Пнув доску товарища, отчего та плавно скользит несколько метров и скрывается в цветущих колючках местного чертополоха, он крадучись приближается ко входу и замирает в благоговении, забыв обо всём на свете.       О, да! Рассмотреть предмет своего многолетнего обожания и обоготворения несложно, и вроде ничего необычного, но Джисон ощущает сильный приступ тахикардии. Возможно, даже паническую атаку. Столько лет не видеть его вживую! Чэнлэ за прошедшие годы стал ещё красивей, он больше не похож на того пухлощёкого юнца, чью фотку Джисон до сих пор хранит на своём планшете за семью паролями. Он вырос, возмужал, его плечи стали шире, а скулы — заметнее и острее, придавая ему слегка звериный вид. Он больше не блондин, а в ухе больше нет серёжки-креста. Джисон досадливо теребит свою серёжку: ему столько пришлось бороться с матерью, чтобы получить разрешение сделать прокол задолго до совершеннолетия… через некоторое время он втихаря покрасил волосы, за что был удостоен несколькочасовой нотации от отца, который твердил, что сын посла не имеет права на подростковый бунт, но и эта вольность ему была милостиво прощена. Его родители слишком добрые и слишком его любят…       С момента их последней встречи прошло целых шесть лет, в Чэнлэ всё изменилось, и то, чему так стремился подражать Джисон, исчезло. Сейчас желание стать похожим кажется совсем глупым, таким детским, но тогда оно отдавало острой, болезненной необходимостью. Так ему казалось, что Чэнлэ чуточку ближе и разлука переносилась легче. Чэнлэ был его мечтой, путеводителем и светом в конце тоннеля. Благодаря ему он рано определился кем хочет стать и целеустремлённо шёл к своей цели. Теперь же Джисон боится, что всё зря, что его чувства изменились, что он разочарован, или ничего не чувствует, но нет. Чэнлэ не стал менее притягательным. Хочется броситься к нему, растолкать всех зевак и повиснуть на шее, уткнувшись носом в ямочку над ключицей — именно так, как он представлял всё это время, с каждым годом всё более откровенно и страстно. Но Джисон понимает, что ему больше не одиннадцать и он не может вести себя как ребёнок, тем более что и желания у него теперь совсем не детские…       Чэнлэ сидит в окружении подростков с выражением снисходительного превосходства на лице, такого, которое присуще всем столичным жителям, приезжающим погостить в глухую деревню к бабушке. Он что-то рассказывает негромким, но чётко поставленным голосом — сказывается военная выучка. Перед этим он наверняка всем пожал руки. Пожать руку — важная составляющая взаимодействия, и Джисон чувствует, как от нервов леденеют и потеют его ладони, потому быстро и тщательно вытирает их о джинсы. Ни в коем случае нельзя, чтобы Чэнлэ стало мерзко от прикосновения к нему!       Джисон издалека слышит его, но не может разобрать ни слова. Нужно стоять ближе, ближе! Желая подойти к своему кумиру, он стесняется и тянет время, рассматривая его профиль до тех пор, пока не попадает под прицельный взгляд Хэчана. Тот машет ему, привлекая внимания всех вокруг к себе, а затем приковывая взгляды к виновнику переполоха, и зовёт присоединиться с присущей лишь ему язвительностью:       — Ну чего там торчишь, сталкерюга?       Собираясь с духом, Джисон морщит нос, скалит зубы, теребит бесполезную уже серёжку и наконец нацепляет нужное выражение, с которым и вступает в круг, смело становится рядом, между Джемином и Джено, как раз напротив Чэнлэ. Искренняя и радостная улыбка даётся легко, несмотря на рвано колотящееся сердце.       — Привет! С приездом, Чэнлэ-хён! — протянув руку он долго, неприлично долго держит её на весу, а уголки губ, растянутые в улыбке, начинают подрагивать от напряжения.       — А ты кто?