Душа Ангела

Мы в полнейшей тишине возвращаемся обратно, и мне даже не пытаются намекнуть, что моя миссия выполнена и пора валить, только смотрят так, словно раздумывают над тем, чтобы высадить одну из трёх пуль Кольта мне в лоб. Я чуть рассеяно улыбаюсь, стараясь не обращать внимания на это проявление недружелюбия с их стороны, и в какое-то время Дин просто включает музыку, и атмосфера самую малость разряжается. Меня так и не выгоняют. Мистер Сингер улыбается мне по-доброму при новой встрече, и мне почти неудобно от этого. Кастиэль окидывает непонятным взглядом, и как бы я не пыталась придумать, что он может означать, у меня так и не вышло. Охота на Дьявола назначена на завтра, и для меня это не самая лучшая новость — восстановится я не успею, если только не считерю, но от подобных фокусов мне может стать куда хуже, чем сейчас, и, если честно, я трушу. Человеческая душа — словно батарейка для ангельской благодати, и я могла бы воспользоваться этим, раз уж во мне коктейль из этих двух субстанций, но, во-первых, они причудливо сплелись, а во-вторых, я не знаю, что будет со мной, если я перестараюсь и перетяну слишком много из души. Поэтому я всегда предпочитаю восстанавливаться естественным, но, к сожалению, более долгим способом. Они собирают напиться перед походом на безумную и самоубийственную охоту, словно даже не надеятся выжить завтра. Винчестеры переглядываются так, что даже для меня становится очевидным их желание поболтать с остальными и нажаловаться на злую и плохую меня, что лезет не в своё дело и мешает честным охотником убивать одного строго определённого демона. Поэтому я отговариваюсь тем, что мне нужно позвонить Алексу и выхожу на свалку машин, блуждая между них, пока действительно пытаюсь дозвониться этому игнорирующему меня и мои звонки другу. — Я с тобой не разговариваю, — первые его слова, когда он поднял трубку, кажется, на раз десятый. Я задумчиво хмыкаю. — Завтра я, вероятно, стану трупом, так что, полагаю, у тебя последний шанс поговорить со мной, но если ты всё ещё обижаешься… — Скажи, что ты пошутила? — просит он. Я улыбаюсь с грустью, радуясь, что выражение моего лица ему не видно. Сама смеюсь с поведения охотников, но ведь я тоже не из оптимистов. Винчестеры-то выживут в любом случае — они важны, они нужны — не только моим охреневшим самым старшим братьям, но и в принципе этому миру. Я не иронизировала, когда говорила, что Отец верил и, вероятно, всё ещё верит в людей. И, думаю, из всех людей в этих двоих он верит больше всего. — Шучу, — никак не выдавая своего истинного отношения к происходящему говорю я. — Не злись. Я не выбирала, чтобы меня вытащили из дома ритуалом. — Знаю, — он молчит недолго. — Но ты отказалась говорить, где ты. — Слишком опасно, солнце, — фыркаю я. — Старые друзья, давние не особо дружелюбные знакомые, новые союзники — не самое лучшее сочетание в моей жизни, чтобы впутывать тебя в это. — Винчестеры? — только и спрашивает Алекс. — Отчасти, — не скрываю я. — Я знаю, что ты хочешь помочь. Но, пожалуйста, не лезь в это. Не в этот раз. — Эм, ты меня пугаешь, — честно говорит он, и я чувствую вину. «Себя тоже» — с самоиронией хочу сказать. — Прости, — в итоге говорю я. Ненавижу, когда люди пролазят сквозь кирпичную стену, которую я возвела вокруг себя. Но саму себя я ненавижу ещё сильнее. — Эмма. — Будь осторожен, — говорю я прежде, чем сбросить трубку. Лучше бы вообще не звонила. Стою ещё некоторое время на улице, пока мне не надоедает пялиться в небо. Словно ко мне придёт ответ на мои мысли и сомнения. Глупо. Как же глупо. Гуляя однажды возле небольшой церквушки, я услышала слова о том, что искренняя молитва верующего человека может призвать на помощь множество ангелов. Интересно, а искренняя молитва верующего ангела может достучаться до Бога?

***

— Эммануэль, — говорит Кастиэль, подходя ближе, и я еле подавляю желание вновь достать свой клинок. Вряд ли я смогла бы убить его, даже если бы он напал. И дело даже не в том, что я утомлена. Просто… не смогла бы. Друзья так не поступают, верно? Но ведь мы уже не друзья. — Что ты хочешь? — спрашиваю я, стараясь не провоцировать ангела на агрессивные действия. Прошло время, когда я могла не то, что повернуться безбоязненно к нему спиной, а и вовсе позволить прикрывать меня от противников. Много воды утекло с тех пор. Я пала, он на пути к этому. Растерян, но по-прежнему верен до безумия — не Небесам, а Отцу и людям, в первую очередь — старшему Винчестеру. И вот мы оба, те, кто без вреда не должны были снова встретиться друг с другом, стоим неподалёку, а завтра и вовсе вместе пойдём на Люцифера. Сюр какой-то. — Поговорить, — словно это очевидно говорит он. — Почему ты опасаешься меня? Я от его вопроса немного выпадаю в осадок. Действительно, почему? У тебя, что, проблемы с памятью, Кастиэль? Я ведь знала. Знала, что однажды я упаду. Я задавалась многими вопросами. Кто тогда будет рядом? Кто поймает изломанное в полёте тело? Кто прижмёт к себе истлевшие крылья в искреннем сожалении? Когда-то я думала, что это ты, Кас. Ты был рядом со мной и на небесах, когда мы были всего лишь детьми, и когда Михаил решил, что я слишком опасна, потому что бесконтрольна. И я действительно пала. А ты… ты не смог меня поймать. Но ты был рядом. Первое время, но я не требовала и той малости. Но ты и малейшего представления не имеешь о том, что я чувствовала, когда мой любимый брат, мой лучший друг, проклинал меня, угрожая, что если ещё раз увидит — убьёт. Вот только вчера мы смеялись, радуясь жизни и тому, что не одиноки в этой чёртовой вселенной, а внезапно он становится твоей личной Немезидой. Здорово, правда? Ну так я отвлеклась. — Ты сам прекрасно знаешь, почему, — кривлюсь я. Я действительно думала, что этим кем-то будешь ты. Что ты поможешь. — Не знаю, — говорит он, и в словах пернатого не слышно лжи, и я в замешательстве. Я помню это, будто это было недавно, но, чёрт возьми, это далеко не так. Это было давно, но периодически мне кажется, что я всё ещё горю и тлею — сейчас даже не крыльями, а изнутри. Я пала не сразу. Не тогда, когда это происходило массово с теми, кто поддерживал мятежного Люцифера. Мои просьбы пощадить его, выслушать, были восприняты и Богом, и остальными братьями, как причуду наивного и непонимающего ничего дитя. Не могла же я поддерживать кого-то, кто ненавидит людей, нося в себе человеческую душу. Будто мне это мешает сейчас. Впрочем, себя я ненавижу куда сильнее. Я пала позже. Тоже из-за своей совести, своих эмоций и чувств. Попытка помешать убить Нифелима, сперва привела меня в соседнюю камеру от Гадриэля, а затем, после длительных разбирательств, к падению с клеймом непослушная, бесконтрольная. Отныне — ещё и Падшая. Крылья горели, я чуяла запах истлевших перьев, а за собственным криком боли не слышала свиста воздуха, пока я падала с огромной скоростью на землю. Я пыталась оклематься, пыталась привыкнуть, но не могла. Не получалось. Но я могла существовать с этим, лишь иногда было так хреново, что хотелось выть и выцарапать себе все ошмётки крыльев со спины. Кастиэль был рядом примерно месяц — не постоянно, но когда мог незаметно сбегать с Небес. Его забота помогала мне не рехнуться окончательно, не отпустить себя, не позволить себе пасть ещё ниже, а тьме окончательно завладеть мной. А затем как-то раз он пришёл вновь. Его глаза горели яростной синевой, во взгляде больше не было мягкости, а на лице не мелькала сочувственная и сожалеющая улыбка. Весь его облик словно был чужим. И он напал, оправдывая мои опасения. Я, сходящая с ума от слабости и боли, растерянная от его предательства, отбивалась, как могла. Защищалась, не нападала, надеялась, что он придёт в себя. Его слова о том, что я ошибка, я никогда, наверное, не смогу забыть. Я сбежала, и слышала, как он говорил мне вслед, что лучше мне не попадаться ему на глаза. — Ты пытался убить меня, — говорю я. Он недоумевающе моргает, и я начинаю задумываться так ли неправдивы были неясные слухи, что кто-то, вроде даже Наоми, способна изменять ангельское сознание. Интересно, если это так, то почему со мной не поступили также, чтобы взять под контроль, а выбрали моё изгнание? Тому ли виной моя странная природа? — Я не делал этого, — качает головой пернатый. Похоже, всё-таки проблемы с памятью. — Забыл, видимо, — пожимаю плечами я. Он смотрит долгим немигающим взглядом. — Мне жаль, если это действительно так, — искренне произносит он, и я прикрываю глаза. Знал бы ты, сколько бы я отдала чуть раньше за подобные слова. — Забей, — отмахиваюсь я. Всё равно, если он действительно не помнит этого, то всё это не важно. Возможно, даже не его вина. Как же всё бесит. — Тебе не стоит общаться с демоном, — говорит Кастиэль спустя недолгое время тишины. Я замираю, уставившись на него. Кратко смеюсь горьким смехом. — Не тебе мне говорить, с кем мне общаться или нет, — с явным раздражением заявляю я. Почему я должна слушать это? И, более того, слушаться его советов. Я думала, что то, кто мне поможет — будет Кастиэль, мой лучший друг. Да даже у Люцифера было больше возможностей и желания мне помочь. Предложение поступало. И, наверное, мне стоило смириться с тем, что он превратился в чудовище, и стать под его знамёна. Вот только несмотря на то, что я безжалостно отрезала свои крылья в тщетной надежде облегчить свою жизнь, я ещё не превратилась в абсолютно равнодушное существо. Во мне и сущность ангела, и душа человека, и обе они причудливо переплелись. И тем абсурдней то, Кастиэль, что меня спас ни ты, ни наш знакомый Падший, а создание ада. Кроули нашёл меня чуть позже моей милой ссоры с моим явно уже не лучшим другом. Не знаю, через сколько времени — я потерялась в его течении, зализывая раны от драки и сходя с ума от боли и моего отчего-то через чур растянутого падения. По случайности. Совсем юный по меркам демонов, но уже довольно предприимчивый Кроули. Я думала, что он убьёт меня. Я хотела, чтобы он добил меня. Я, кажется, даже молила его об этом. Я жаждала избавиться от боли, но так отчаянно не хотелось становиться такой же, обращаться в демона, что так и застряла в переходном состоянии. Он же помог мне. Не просто так, у нас была сделка, и я уже отдала должок довольно давно, выручив его в какой-то из демонических разборок, но мы по-прежнему общаемся с ним. Не знаю, какую выгоду он мог углядеть в ослабшей и отчаявшейся мне, но тогда он действительно выручил меня, спас. Плевать, что не по доброте душевной, но это именно он держал меня в своих руках, когда я скулила от боли, пока он окончательно не заставил мои крылья перестать тлеть и мучать меня, отрезая то, что от них осталось — их основания — каким-то серпом. Ещё позже он сделал что-то, что позволило мне уравновесить собственное состояние, и остаться тем, кем я стала. Впрочем, это особо не изменилось, просто ангельское и человеческое стало ближе, сплелось теснее. Он не говорил, что сделал, а я и не спрашивала. Теперь между нами не стоит ни договоров, ни долгов. Но мы продолжаем этот абсурд. Периодически ищем друг друга, иногда натыкаемся по случайности, остаёмся на время, чтобы уйти и всё повторилось вновь. Спасаем, когда есть необходимость, помогаем — без просьб и требований об ответной услуге. Странная дружба неправильного недоангела и демона. Я не собираюсь прекращать это. Ни за что. Никогда. — Эммануэль, — не успокаивается пернатый. — Он опасен. Он использует тебя. — Во имя Господа, Отца нашего, — закатываю глаза я. — Зови меня Эмма, прошу тебя. А насчёт Кроули? Ты ничего не знаешь. Ты не можешь судить, использует он меня или нет. Он спас меня. — Демоны ничего не делают просто так. — Знаю, — улыбаюсь. — Но за тот должок я расплатилась. А за новые — его и мои — никто так и не потребовал расплаты. Понимаешь? — Не думаю, — качает головой Кастиэль. Я тяжко вздыхаю. — Говорить, что ангелы — милашки, творящие только добрые поступки, а демоны — зло во плоти более чем абсурдно. Мы не добрые, они не злые. Просто каждый использует свои возможности, как может, в борьбе за территорию. — Во время которой они творят зло. Вот упрямый. — Я — Падшая, ты тоже скоро станешь, — говорю я. — По меркам наших собратьев, мы тоже презренное зло. Я так вообще сразу дефектной была. Почему я должна быть такой же узколобой? Завтра будет тяжёлый день, Кастиэль. Не береди мне душу пустой и бессмысленной болтовнёй. Ни ты, ни я мнений не поменяем. Лучше пошли выпьем… напоследок. Я чуть улыбнулась, останавливая себя от других, более глупых слов. Не думай, что я позволю ему навредить ради абстрактного «всеобщего блага».