***
За полчаса до назначенного времени подуставший Чонгук подъезжает к коттеджу на любимой серебристой «Шевроле Камаро» и, заглушив мотор, отправляет Тэхёну сообщение о своём приезде. Подъехал за полчаса раньше, потому что знает, что брату нужно время. Время для собственного безумия. Чонгук, стиснув зубы, его терпит, пережёвывает, на вкус и запах не переносит. Пока Тэхён смотрит на него через размытое дождевыми каплями окно и не решается выйти на улицу, Чонгук мечтает о том, чтобы всё это закончилось. Он устал. В эту субботу парень согласился помочь Чимину перенести недавно прибывшие коробки с антиквариатом в магазинчик его бабушки. И после лёгкой беседы за крепко заваренным чёрным чаем (от предложенных госпожою Пак сладостей он отказался) Чонгук решил абстрагироваться от мира в своей машине. За несколько часов он скурил парочку сигарет и набросал в скетчбуке несколько эскизов для следующей татуировки, которую планировал сделать до наступления Рождества. Домой Чонгуку возвращаться не хотелось. Даже — в свою комнату. Приоткрыв окно, за которым до сих пор шёл дождь, Чонгук тянется к бардачку и достаёт оттуда новенькую пачку «Marlboro». Как только ментоловый дым обволакивает стенки горла, парню внедряется в голову безумная мысль: проколоть бровь и покрасить волосы, цвета вороньего пера, в огненно-красный. Чонгук этот оттенок терпеть не мог точно так же, как и своего младшего братца, за которым он уже, ехидно улыбаясь, поглядывал через стекающие брызги на стекле. Перед тем как запереть дверь дома на ключ, за счёт сильного ветра Тэхён роняет тёмно-зелёный зонтик в лужу, случайно разбивает пару крупных ваз, что стояли на крыльце из-за скорой продажи, и угождает в грязь, измазывая белые кроссовки, ранее отмытые до блеска. «Неуклюжий, как гадкий утёнок», — думает Чонгук, заранее открывая тому дверь с пассажирской стороны. — Здра-равству-вуй, Чонгу-гук-хён, — слишком громко приветствует старшего брата Тэхён и, с трудом расположившись на переднем сиденье, сильно хлопает дверью. «Боже мой!» — мысленно взвывает Чонгук, не в силах смотреть на уже заляпанные грязью бока сиденья и коврик. — Не забудь пристегнуться, — на выдохе говорит парень уставившемуся на него Тэхёну. Спокойствие, Чонгук. Только спокойствие. Машина трогается с места. Чонгук, казалось бы, трогается с катушек, потому что снова эти замотанные цветными пластырями пальцы, нездоровая бледность на лице, тёмные круги под глазами, покусанные губы, в уголках которых явно очертился шоколад, и грустная улыбка. Тэхён всё такой же, как и раньше, поэтому дико раздражает. Он не меняется, в отличие от его окружения. Почему? Почему ты такой? Останавливаясь на светофорах, Чонгук не может не заметить его взгляда — внимательного, считывающего, привязанного. Приторно исцеляющего? «Лучше бы он сел назад», — грызётся с самим собой Чонгук, уловив дрожь чужих рук, вцепившихся в ремень безопасности. — У тебя всё нормально? — зачем-то спрашивает Чонгук, бросив на младшего хмурый взгляд. Тэхён кивает. — Не хочешь говорить? Тэхён мотает головой, и Чонгук не понимает, что тот под этим имеет в виду, поэтому бросает сухое: — Как хочешь. — Только-ко не го-говори папе-пе, хён, — спустя долгое молчание, прерываемое шумом города и бьющимися по ветровому стеклу каплями дождя, размыкает полноватые губы Тэхён. Его слегка морозило, а успевшие намокнуть волосы неприятно липли к горячей коже лица и шеи. Ему очень хотелось домой. Под одеяло. — Мне с ут-утра что-то… — Приехали! — как-то весело говорит Чонгук, мечтая поскорее спровадить младшего к логопеду. — Прости, — кривит губы парень, вспоминая о том, что Тэхён хотел ему что-то сказать. — Что ты там говорил? — Ни-ничего… Просто… — Тэхён всё понимает, поэтому, открыв дверь машины, хотел было выйти, но вдруг вспоминает кое-что очень важное. — Я сдела-лал для те-тебя пе-печенья, — расстегнув передний карман рюкзака, он достаёт из него небольшой контейнер. — Они шо-шокола-ладные. Я испё-пёк их для те-тебя. «Так вот что у него на губах», — хмыкает Чонгук, презренно смотря на протянутый ему контейнер, на крышке которого мозолила глаза яркая наклейка розового единорога. Честно, он хочет выбросить его в окно, но, заметив, как от волнения дрожат руки Тэхёна, лишь наигранно улыбается, принимая вручённую сладость. Истерики Тэхёна ему здесь не нужны. Точно не сегодня. — Это чтобы-бы ты не грусти-тил и не злился-ся на ме-меня. Ты же зна-наешь, я бы-бы сам до-доехал на автобус… на автоб… Подросток резко замолкает и, поджав губы, опускает голову. Трудно говорить. Нужно срочно уйти, пока этих чувств не стало слишком много. Тэхён хватает рюкзак за лямки, предварительно забыв застегнуть его, поэтому учебники по философии и риторике плюхаются прямо в огромную лужу. — Куда ты так торопишься? — раздражается Чонгук, наблюдая за сидящим на корточках Тэхёном, который, не обращая внимания на усилившийся дождь, судорожно складывает насквозь промокшие учебники обратно в рюкзак. Он уходит слишком быстро. Запоздало вызвавшийся помочь ему Чонгук успевает застать только его сгорбившуюся спину. «Ненормальный», — думает он, отмечая, насколько ужасно сейчас выглядел его младший брат, однако мокрого и грязного его уже обнимал высокий мужчина в белом халате. Гадкий утёнок и прекрасный лебедь на фоне нескончаемого дождя. Чонгук прожигает их взглядом до тех пор, пока те не скрываются за широкими дверями госпиталя. Что это было? За всё время Ким Намджун никогда не встречал его, а сегодня аж — с распростёртыми объятиями. Как часто они обнимаются? — Чёрт! — психует Чонгук, несколько раз ударив по рулю. — Мне-то какое дело? Видно, я совсем свихнулся… Даже если Намджун трахает его, мне-то какая разница. Ровно в пять часов серебристая «Шевроле Камаро» покидает территорию госпиталя, оставляя за собой шлейф мыслительной пыли. Шоколадные печенья Чонгук выбрасывает в ближайший мусорный бак, но контейнер с единорогом оставляет себе, потому что тот очень нравится Тэхёну. А тёмно-зелёный зонтик так и остался лежать на переднем сиденье. «На автобусе до госпиталя ты бы ни за что не добрался, Тэхён», — подытоживает Чонгук и бросает безразличный взгляд на перекатывающийся туда-сюда зонтик.***
— Чонгу-у-у-ук, — жалобно стонет Чимин, уже какой раз швыряя в стену скомканный лист бумаги с неправильным решением тригонометрического уравнения. — Помоги же мне, ты идиота кусок! Помнится, ты был лучшим в старшей школе. — Ключевое слово «был», — усмехается Чонгук, вынимая изо рта очередной карамельный чупа-чупс. — Я всё забыл уже давно. — Раз забыл, то хватит отлёживать бока на моей кровати, — рявкает вымотавшийся Чимин, глянув через плечо в сторону похабно развалившегося Чонгука. Ещё и довольно улыбающегося. — Чего ты лыбишься, придурок? Я здесь умираю, а он лежит и насасывает. Да так насасывает, что у меня от этих звуков уши в трубочку сворачиваются. Хоть бы постеснялся, господи. — Обижаешь, — наигранно дует губы Чонгук. — Сосать — это дело святое. — Тогда давно бы предложил кому-нибудь свои услуги, раз ты такой мастер на все руки, а точнее мастер языка, — прыскает в кулак Чимин. — Было дело. И не раз, — как ни в чём не бывало пожимает плечами Чонгук, рассматривая поблёскивающую от слюны карамель. — Тебе что, члены нравятся? — на пониженном тоне уже серьёзно спрашивает Чимин. — Если бы ты только знал насколько… — Шутишь же? — Ты просто не пробовал. О чём с тобой разговаривать, любитель ваг… — Чонгу-у-у-ук, — недовольно протягивает Чимин. — Да шучу я, шучу, — успокаивает друга Чонгук, поудобнее расположив голову на подушке. — Если бы я был геем, ты бы об этом обязательно знал. Ты же всё-таки мой лучший друг. «Больше успокаивай себя, Чонгук. Легче никому от этого не станет», — мысленно вздыхает парень. — А с чего тебе вообще быть геем? — сильно хмурится Чимин, отчего на лбу у него выступили еле заметные складочки. — Ты же с девушками только спишь. — Следишь за мной, что ли? — играет бровями Чонгук, смотря на друга и широко улыбаясь. — Пошёл ты! — отмахивается расплывшийся в глупой улыбке Чимин и поворачивается к Чонгуку спиной. — Делать мне больше нечего, как следить за тобой. Сдался ты мне больно. Стоило Чимину вернуться к решению тригонометрического уравнения, и улыбка с лица Чонгука мигом испарилась. Ежедневно парню приходилось вести с самим собой множество битв, ценой которых были тайны, размером в несколько лет. От семьи и лучших друзей он продолжал утаивать этот ураган противоречий. Если с Хосоком и отцом Чонгук не ладил, то с Чимином и Сокджином он вполне мог поделиться всеми сокровенными мыслями. Но каждый раз его что-то останавливало. Впервые Чонгук обнаружил в себе тягу к мужскому полу, когда случайно увидел старшего брата в душе. Ему было одиннадцать с половиной. Всё, о чём он мог тогда думать, — это крепкое и мокрое тело Хосока, коснуться которого так сильно желала отчаявшаяся в нижнем белье ручонка. Чонгук неоднократно злился на старшего из-за его привлекательности, поэтому на его вопрос «Чем же сегодня рассержен мой младший брат?» Чонгук, будучи шестнадцатилетним, молча уходил на встречу с Мин Юнги — парнем, который разделял с ним его проблему. Юнги был старше него на шесть лет, оттого напоминал Хосока, оттого его безумно хотелось приручить. Эти воспоминания Чонгук предпочитал держать в дальнем ящике своей души. Его детская любовь к брату давно в прошлом. Хосок женился два года назад. Ровно столько Чонгук перестал поддерживать с ним общение. — О чём задумался? — вновь обращается к Чонгуку Чимин. — Да как-то ни о чём. — А жаль, — с упрёком в голосе говорит Чимин. — Я-то думал, что ты там над моим уравнением голову ломаешь. — С чего ты вообще решил, что я ломаю голову? — недоумевает уставившийся в потолок Чонгук. — Разве не этим ты обычно занимаешься? — Отстань, Чимин, — Чонгук поворачивается к другу спиной, тем самым показывая ему своё нежелание продолжать этот разговор. — Кстати, — начал Чимин, не обратив внимания на бормотание раздражённого Чонгука. — Ты вчера после меня за Тэхёном же поехал? — «Только не это», — мысленно стонет Чонгук. — Вы с ним как, ладите? — Он меня раздражает. — Перестань, — одёргивает друга Чимин. — Будь с ним подобрее, Чонгук. Ты ведь единственный человек в его окружении, кому он может по-настоящему довериться. — На это у него есть психолог. — Ты сейчас серьёзно? — негодует Чимин. — Не могу поверить, что ты это сказал. Тэхён заслуживает луч… — Я поехал домой, Чимин, — перебивает друга Чонгук, приподнимаясь с кровати. — Ты невыносим, Чонгук.***
Чонгук проскакивает на красный свет светофора, ухмыляясь остановившимся позади автомобилям. Стрелка на спидометре минуту назад перевалила за сто двадцать. Из встроенных колонок доносилась его любимая композиция Генри Джекмана «The Comedown». Парень на секунду прикрывает уставшие глаза, полностью отдаваясь воцарившейся гармонии. Ощущение скорости умело успокаивало его беспокойно бьющееся сердце и облегчало ношу собственноручно созданных оков. В какой-то момент Чонгуку даже показалось, что над его головой расплылся шлейф настоящих звёзд, в то время как справа без умолку болтал его младший брат — лучезарно улыбающийся, будто в это мгновение он очень счастлив был: «Чонгук, посмотри, какие огромные поля! — радостно визжит собственное сознание хриплым голосом Тэхёна. — Какие прекрасные одуванчики! А деревья там, вдали, за рекой… Ты никогда не думал о том, сколько им уже лет? Чего ты улыбаешься? Я вот думал!». Внезапно робкая нежность начинает растекаться по венам осевшего в согревающих чувствах Чонгука, отчего тот начинает говорить вслух: — И что ты надумал? — Ну, ты мне нравишься, — мило смущается Тэхён, закрывая ладонями порозовевшие щёки. — И как это связано? «А как это связано?» эхом проходится в разнеженном сознании пришедшего в себя Чонгука. Он резко нажимает на педаль тормоза и, рефлекторно вывернув руль вправо, на долю секунды теряет контроль над машиной. Благо асфальт успел просохнуть от недавно прошедшего дождя, поэтому взмокшему от перепуга Чонгуку удаётся остановить серебристую «Шевроле Камаро» посередине глухой дороги. По иронии судьбы из колонок начала играть «When Life Was Beginning, I Saw You», из-за чего Чонгук, облокотившись на спинку сиденья, безудержно засмеялся. По правую сторону от него никто не сидел. Никто не улыбался ему и не восхищался красотой пейзажа. Выйдя из машины, Чонгук не увидел огромных полей, заселённых множеством одуванчиков. Не увидел высоких деревьев за рекой. Его окружали лишь серые коттеджи и затянутое тучами небо. На душе стало непривычно тоскливо. И одиноко. Когда Чонгук приезжает домой, он какое-то время сидит в машине. В полной тишине. Парню было трудно расставаться с теми чувствами, которые ему подарила дорога, приятными воспоминаниями осевшая в груди. Его внутреннее капризное «Я» хотело прямо сейчас рвануть к Тэхёну в комнату и попросить его вновь наколдовать эту эйфорию. Вряд ли младший понял бы его, но Чонгук полностью уверен, что он бы последовал за ним и попробовал создать то, что приобрело значение для его старшего брата. Положив голову на сложенные на руле руки, Чонгук шумно вздыхает. Возвращаться в реальный мир не хотелось, однако начало уже смеркаться. Завтра снова нелюбимый понедельник, а значит, огромная стопка невыполненной домашней работы. С неохотой дотянувшись до рюкзака, всегда валяющегося на заднем сиденье, Чонгук выходит из машины и направляется в дом. Уже с порога парень улавливает аромат запечённой курочки. Пройдя на кухню, он видит нарезающего овощи отца. — Я звонил тебе. Пять раз, Чонгук, — с упрёком в голосе говорит Йеджун, глянув на полезшего в холодильник сына. — Я уже думал выгонять машину и искать тебя по всем закоулкам Сеула. — Я не пью уже пять месяцев, отец, — закатывает глаза Чонгук, наливая в стакан шоколадное молоко. — Хватит стебать меня единичным случаем. — «Единичным случаем» — это мягко сказано, — ухмыляется мужчина, бросив взгляд на часы. Время запекания курочки вот-вот должно подойти к концу. — Ты простудился? — интересуется довольствующийся молоком Чонгук, кивая в сторону разложенных на обеденном столе лекарств. — Нет, — чеканит мужчина, тыльной стороной ладони вытирая испарину со лба. — У Тэхёна температура поднялась. — Понятно. Прихватив с собой ещё три стаканчика клубничного желе, Чонгук поднимается на второй этаж. Дверь, ведущая в комнату Тэхёна, была приоткрыта. Чонгук отчаянно желает её закрыть, однако, подойдя ближе, улавливает странное бормотание. — У тебя что, ещё шиза? — неожиданно для себя выпаливает Чонгук. Тэхён брату не отвечает, но тот понимает, что его услышали по резко наступившей тишине, прерываемой лишь тяжёлым дыханием первого. Комната младшего брата была меньше собственной: двуспальная кровать располагалась с левой стороны от двери; рабочий стол, на котором аккуратно стояли стопка учебников и светодиодная лампа, — у плотно зашторенного окна; шкаф-купе с зеркальной раздвижной дверью и LED подсветкой, которая сейчас была включена, — тянулся вдоль стены, размещённой параллельно окну; на невысоких тумбочках, которые стояли с обеих сторон от кровати, лежали ампулы, шприцы и таблетки в нескольких блистерах. «Неужели всё так серьёзно?» — сильно нахмурился Чонгук, ощутив под ногами мягкие ворсинки ковра, цвета белой лилии. В какой-то момент парню даже показалось, что его не успевшие согреться после улицы ступни погрузились в воздушное облако пивной пенки. Сладко-горьковатой. Губы Чонгука приподнялись в еле заметной улыбке. Возвращаясь к интерьеру этой комнатки, тот был сделан в пастельных тонах. Если бы Чонгуку сказали описать «убежище» Тэхёна двумя словами, он бы первым делом стал сравнивать его с некрепким кофе со взбитыми сливками и сгущённым молоком. Чонгук не знал запаха Тэхёна, но с уверенностью мог бы предположить, что кожа младшего брата отдавалась лёгким ароматом клубники. Его любимой ягоды. Однако ему не стоит думать об этом, когда внутренние демоны норовят придушить младшего брата за его халатность к собственному здоровью. Тэхён лежал на боку, укрывшись до подбородка лёгким пуховым одеялом. Его влажные от пота волосы, цвета пшеничных хлопьев, разбросались по подушке, а отросшая чёлка цеплялась за длинные реснички, от слёз собравшихся в маленькие треугольники. На этот раз крошки от шоколадного печенья не украшали его полноватые губы, наоборот, те были бледными. Цвета мягкой розы. Говоря по правде, выглядел Тэхён совсем неважно, но у рядом стоящего Чонгука, который несколько минут назад видел брата с квадратной улыбкой на губах, до сих пор трепетали в животе бабочки, а по ранее покрытому льдом сердцу стекала вода. — Ты не сказал отцу, — озадачивается Чонгук, присаживаясь на край кровати. — Почему? — Ух-уходи, — еле слышно прохрипел Тэхён, даже не удосужившись посмотреть на брата. — Хочешь моих извинений? — сразу же насупился Чонгук. — Знаешь что, Тэхён… Ты невыносим! Вот зачем ты вылез из машины, не взяв с собой этот чёртов зонт? Вечно тебе нужно напоминать об элементарных вещах. У тебя своя голова на плечах есть или нет? Удивительно, как ты ещё не забыл своего имени. — Хён, пре-рекрати-ти, — сморгнув с длинных ресничек горячие слёзы, Тэхён отрывает пластырь на большом пальце левой руки. — «Пожалуйста». Слишком слабый и маленький. Без младшего брата в доме было непривычно. Тихо. Обычно тот мельтешит где-то рядом, надоедает, но сегодня лежит, на старшего брата даже не смотрит. Уходить от него такого не хочется. Чонгук не замечает, как неотрывно начинает смотреть на Тэхёна — беспомощного, взмокшего и бледного. Коснись его сейчас, фарфоровой куклой рассыплется. Чонгук осколки подбирать ни в коем случае не будет, безжалостно пройдёт мимо, потому что слабость эту он принимать отказывается. — Твой зонтик в шкафу в прихожей, — опустив голову, спустя несколько минут буркнул под нос Чонгук. — Контейнер на кухне. Я его помыл и положил в шкафчик, который находится справа от раковины. Ты достанешь. Я специально положил на нижнюю… — Что ты здесь делаешь? — не довольствуется присутствием среднего сына вошедший в комнату Йеджун. — Иди к себе, Чонгук. А ты, — он обращается к затаившему дыхание Тэхёну, — поднимайся. Тебе нужно принять лекарства. И почему ты после улицы не переоделся? — делает замечание мужчина, прикладывая ладонь ко лбу с трудом присевшего Тэхёна. — Горячий какой, — мрачнеет. — Где градусник? Как давно ты мерил температуру? — Не-не помню, — качает тяжёлой головой Тэхён, забираясь обратно под одело. — А кто должен помнить? — мужчина находит градусник меж подушек сына и, настроив его, осторожно просовывает подмышку изнемогающего Тэхёна, уткнувшегося лицом в левый край одеяла. — Ты переодеться всё-таки не хочешь? Улёгся, дружочек. Йеджун обходит кровать и останавливается напротив приоткрытого шкафа, стороны которого были подсвечены фиолетовым цветом. Достав первые попавшиеся вещи, белую футболку и зелёные пижамные штаны, мужчина, не терпевший каких-либо отлагательств, вновь просит Тэхёна сменить уличную одежду на домашнюю. — Что это? — внезапно нарушает тишину Чонгук, всё это время беззвучно стоявший в стороне. — Седативно-снотворный анксиолитик, — поясняет мужчина, погружая иглу в ампулу. — Для чего? — В случае появления приступа, — спокойно отвечает Йеджун, перед введением препарата обязательно щёлкая шприцем, чтобы собрать и выпустить из него воздух. — Он очень тяжело переносит какие-либо перемены. Совесть Чонгука его гложет: «Не помог тогда брату — теперь разделяй с ним это бремя». Впрочем, есть ли в этом необходимость? Тэхён с детства не контролирует свои действия; всегда идёт вперёд, будто на пути его не поджидает зловещая пропасть. Младший брат не понимает, какая жизнь бывает за стенами дома, потому что вся жизнь Тэхёна — это нравоучения отца… и его забота. Чонгук проводил грустным взглядом широкую спину отца, унёсшего на руках в край побледневшего Тэхёна в ванную комнату. Помимо ровной стопки учебников и лампы, на столе младшего брата стояли два стаканчика клубничного желе.***
Сложно-структурированные предложения, начавшие мельтешить перед газами уставшего Чонгука, поминутно превращались в массу не связанного между собой текста. Его мысли возвращались в комнату Тэхёна, вопли которого невозможно было заглушить громко играющей музыкой в наушниках. Он неоднократно надрывался, чтобы выговорить имя старшего брата. В эти минуты Чонгук старался не дышать. Тэхён всегда зовёт его во время приступов. Однажды за завтраком, после очередной неспокойной ночи, отец пояснил следующее: «Тэхёну нужно звать тебя, Чонгук. Ему так легче справляться с приступами. Будь добр, не дразни его этим, потому что он по большей части не осознаёт, что вытворяет. Возможно, он даже не знает, что каждый раз борется за твоё имя». — «Борется за твоё имя», — вслух произносит Чонгук, неосознанно касаясь груди в области неспокойно бьющегося сердца. Каждый раз, как впервые: нервозность бьёт под дых и не позволяет сделать спасительный глоток воздуха. Вот уже как пятнадцать минут собственная комната познала звенящую тишину, но Чонгук продолжает слышать чужую боль, прислушиваться к её бездушному пению. Это невыносимо. Когда всё это закончится? С каких пор грёзы младшего брата стали главной проблемой Чонгука, который никогда не позволял другим людям забираться к себе в голову? Ему срочно нужно миновать поток нахлынувших переживаний, после чего примкнуть ко дну и перенять естество настоящего безразличия. Отодвинув в сторону нагревшийся макбук, Чонгук лениво приподнимается с кровати. Бросив взгляд на лежащую на столе пачку сигарет, он хотел было выйти на балкон и покурить, однако его замысел прерывает стук в дверь. — Не занят? — спрашивает Йеджун, просунув голову в дверной проём. — Эссе по психологии пишу. А что? — Я собираюсь отвезти Тэхёна в больницу, — на выдохе произносит мужчина, потерев влажные от пота волосы. Было видно, что младший сын изрядно его вымотал. — Мне нужно собрать вещи Тэхёна и его самого. От твоей помощи я бы не отказался. — Может, всё-таки без меня… — Я пришёл не уговаривать тебя, Чонгук, — перебивает сына насупившийся Йеджун. — Быстро встал и… Мужчина резко замолкает, отвлекшись на приглушённый удар, донёсшийся из комнаты Тэхёна. Он удручённо вздыхает и, кинув Чонгуку «Не заставляй меня долго ждать», уходит, не удосужившись закрыть за собой дверь. Чонгук начинает злиться. Отец только что наказал ему помочь брату. Парень мог бы сделать это без чьих-либо указаний, однако сейчас его душила мысль о том, что эта помощь — в первую очередь просьба отца, а не его желание, сотканное из сожаления о содеянном. Присев обратно на кровать, Чонгук наклоняет голову вниз и трёт холодными ладонями припухшее от усталости лицо. Он не хотел чувствовать вину за случившееся, но Тэхён вынуждал его это делать. Зайдя в комнату брата, Чонгук от резко нахлынувшей тревоги оцепенел. Что-то внутри него надорвалось, отчего приоткрытых губ коснулись чувства, чёрствому сердцу чуждые. Тэхён всегда зовёт его во время приступов. И только сегодня Чонгук его услышал. — Что мне делать? — Для начала тебе надо подержать его, — говорит подошедший Йеджун. — «Но я обращался…» — Чонгук! — Да, я понял, — судорожно выдыхает парень, вцепившись в тонкие запястья Тэхёна. Того мучала судорога. Уткнувшись левой щекой во влажную от пота и слюны подушку, Тэхён очень тяжело дышал и что-то непрерывно бормотал. По стоящему возле кровати тазу Чонгук понимает, что того душила рвота. Живот неожиданно скрутило. Чувство вины безотказно впилось в стенки пересохшего горла. Еле стоящий на ногах Чонгук вновь переводит взгляд на бледное лицо Тэхёна и понимает, что тот смотрит на него. По его горячим вискам текут слёзы, а в карамельных зрачках принимается собственное искупление. Что же ты делаешь, Тэхён? — На тебе лица нет, — смотрит на сына Йеджун, продолжая закутывать дёргающегося Тэхёна в плед. — Никогда не видел его таким, — признаётся Чонгук, поджимая искусанные губы. — Ты точно так же выглядишь, когда напьёшься до беспамятства. — Ха-ха, — закатывает глаза парень. — Очень смешно. — А кто смеётся, — хмыкает мужчина, заправив левый угол пледа так, чтобы Тэхён не смог высвободиться и навредить себе. — Мне ещё сумку нужно собрать. Думаю, несколько дней всё-таки придётся побыть с Тэхёном в больнице, — Йеджун обходит кровать, начиная собирать болотного цвета рюкзак. — Не стой на месте, Чонгук. Унеси его в мою машину. Я там всё уже приготовил. — Отец… — Не спорь со мной! — рыкнул Йеджун, одарив сына суровым взглядом. — Я лишь хотел сказать, что на столе стоит моё желе, — скупо пробормотал Чонгук и, подхватив брата на руки, направился к выходу. — Возьми его тоже. — Чо-чонгу-гук, — с трудом выговаривает имя брата Тэхён, как только они оказываются на первом этаже. — Мне-не та-так плохо-хо. — Скоро станет легче, Тэхён, — несмотря на внутреннее землетрясение, твёрдо произносит слова поддержки Чонгук. — Ку-куда мы-мы? — пугается младший, когда Чонгук осторожно укладывает его на переднее пассажирское сиденье, спинка которого заранее была немного опущена. — Отец сейчас увезёт тебя в больницу, — поясняет Чонгук, укрывая трясущегося брата дополнительным пледом. — Там о тебе позаботятся. — О нет, — скулит Тэхён. Чонгук не видел лица Тэхёна, потому что его голова была повёрнута в сторону водительского сиденья, но он был уверен, что влаги на его бледных щеках стало ещё больше. Парню понадобилось не так много времени, чтобы восстановить картину недавних событий. — Ты знал, что так будет, Тэхён, но всё равно решил халатно отнестись к своему здоровью, — упрекает младшего Чонгук. — И сколько дней ты замалчивал плохое самочувствие? — Не-не по-помню. — Тэхё-ё-ё-ён, — продолжает давить на брата Чонгук. — Три дня-ня. — И для чего весь этот спектакль? Тебе мало внимания? — Я не-не хоте-тел, Чонгу-гук… — уже надрывно плачет Тэхён. — Вни-нимани-ния. Я ни-никогда-да… Че-честно-но, — услышав копошение со стороны брата, он начинает неосознанно кричать: — Не ух-уходи, Чон-чонгу-гук! Прошу-шу… — Я никуда не ухожу, Тэхён, — успокаивает младшего Чонгук и, осторожно взяв его за подбородок, поворачивает голову к себе. — Видишь? Я всё ещё здесь. — Я нико-когда-да… — судорожно лепечет Тэхён, неотрывно смотря в тёмные глаза брата. — Я ни-никогда-да не хо-тел все-сего эт-этого. — Знаю, Тэхён, — грустно улыбается Чонгук, нежно проведя ладонью по влажной щеке младшего. «Я знаю, малыш» остаётся не озвученным.