У них не было своей Беатриче. Её и не будет. И не за кем будет нырять в ад. Да и не за чем. Хотя водоворот определённо затянул бы обоих.
Каждое утро тело было тяжёлым, как камень. Прежде чем проснуться, Сойер ощущала мелкую дрожь в каждой мышце и крепче куталась в одеяло. Если она откроет глаза сейчас, то увидит этот выжигающий всё вокруг свет, услышит звуки мотора и скрип половиц. Это страшно. Вылезать из кровати иногда страшно. Но надоедливый телефон продолжал звенеть, отчего внутри появлялись сколы и раны. А когда терпение разбилось, она резко сделала вдох и отбросила в сторону одеяло.
Она не дома. Да, она не дома. Она здесь гость с привилегией. Она здесь заключённый и она же тюремщик. Хелен заходил, пока она спала. О, он определенно заходил, иначе бы не оставил свой синий пиджак висеть на стуле, а телефон — на тумбе. По старой привычке Сойер потянулась к волосам, чтобы заправить их за ухо, но обрезанные пряди, которые теперь были короче, чем когда-то у брата, вывалились обратно. Осознание стукнуло по голове практически мгновенно и заставило согнуться. Ох, это имеет смысл.
На звонке Хелена стояла очень заезженная мелодия, одна из тех, которую девушка постоянно слышала в чартах на радио. Что-то попсовое, но не слишком. Громкое, но в то же время тихое. Что-то популярное, что-то, что заедает в голове, но в то же время совершенно обычное. Ты мог бы запомнить этот мотив, но никогда бы не озвучил смысл, если бы тебя о нём спросили. А был ли он там? Кто знает. В общем, медиум была не уверена, что Хелен в действительности задумывался о том, какую песню ставит на рингтон. Вероятно просто скачал первую попавшуюся, либо же, чтож, попросил выбрать совершенно другого человека.
Сойер сползла с кровати настолько тихо, насколько смогла. Её босые забинтованные ноги тут же глухо стукнулись о пол. Раздался скрип, который, впрочем, заглушил звук телефона. И как только она подошла, чтобы ответить на звонок, — а это явно был звонок, потому что будильник бы не звонил так долго, — дверь приоткрылась.
— Доброе утро, — Хелен, одетый в непривычную для неё домашнюю футболку и растянутые штаны, встал, оперевшись о косяк и скрестив руки на груди, — давай же, отвечай, ты ведь хотела. — Он кивнул в сторону телефона, сохраняя при этом своё неизменно безучастное выражение лица, как будто ему правда было всё равно на то, что девушка заведёт разговор с кем-то другим.
Поначалу Сойер так и зависла с протянутой рукой, переводя сощуренный взгляд то на Хелена, то на телефон, но затем осторожно нажала на кнопку «ответить».
— Ох, Хелен, наконец-то ты ответил, — на другом конце провода послышался довольно уставший мужской баритон, — ты знаешь эти формальности, бла-бла-бла, в общем, мне нужно узнать, как ты освоился на новом месте.
Сойер сидела на корточках возле тумбочки, как маленький ребёнок, пытающийся украсть вазочку с конфетами прямо у матери из-под носа. Самый обычный телефон теперь казался для неё вещью весьма чуждой, словно она таких никого не видела. Но такая её реакция скорее была вызвана присутствием Хелена, нежели нежеланием общаться с незнакомым человеком.
— Вы… Кто? — Сойер наконец нашлась с мыслями, чтобы озвучить вопрос, который крутился на языке. Её собственный голос после сна снова стал хриплым и низким.
Мужчина на секунду замолк, словно обрабатывая вопрос Сойер.
— У меня к вам тот же вопрос, — сказал он озадаченно, — неужели я позвонил не на тот номер…
— Нет-нет, если вы искали Хелена, вы правильно набрали, — Сойер наконец встала и непроизвольно ссутулилась над телефоном, продолжая вести разговор на громкой связи. Кончики её волос непривычно защекотали щеки, — просто я сейчас… — она посмотрела в сторону Хелена, встретившись лишь с его немым взглядом, — живу с ним.
— Ох, так вы, должно быть, его подруга? — человек выдохнул с явным облегчением, — я _______, бывший лечащий врач Хелена.
Сойер замерла, не совсем понимая, как правильно реагировать на то, что она только что услышала. Появился жуткий звон в ушах, и голова ушла в сторону, словно медиум в действительности начала падать. Она встала, взяв телефон в руки; человек продолжал.
— Вы знаете, Хелен хороший мальчик. Очень трудный и, наверное, неразговорчивый, но тем не менее, эээээ… — врач задумался, и медиум услышала его тяжелый выдох, — в общем, главное следите, чтобы он не попадал в плохую компанию, мисс…?
Внезапно ее плечо обхватила большая мужская ладонь, и Хелен слегка прижал девушку к себе.
— Её зовут Хезер, — его голос стал необычно приветливым и доброжелательным, почти таким же, как когда он говорил с родителями, — доброе утро, _____, как там дела в лечебнице? — Сойер ощутила его касание и то, как он практически вырвал телефон из ее рук, отключая громкую связь и уходя вниз, чтобы девушка, вероятно, не услышала дальнейшего разговора.
Единственное, что крутилось в ее голове: что это только что было? Она замерла посреди комнаты, тупо пялясь на дверь пустым взглядом. Вчера она уснула в его футболке, растянутой серой футболке, в уголке которой был нарисован маленький смайлик. Очевидно, сейчас эта футболка висела на ней, словно на вешалке, даже несмотря на то, что Хелен был ненамного выше нее. На секунду эта футболка приросла к ее бледной израненной коже, и дыхание сперло. Она пропахла им.
Наконец Сойер плюнула на это. Её чувства сейчас были объективно не важной вещью в колесе происходящего. Даже если она ничего не понимает, даже если она запуталась и находится на грани, ни Хелен, ни кто-либо другой не станет ей ничего объяснять. Брат бы стал. Да, Дан бы точно сказал, что на самом деле Сойер ощущает сейчас, потому что сама она не в состоянии этого понять и принять. Как и раньше, он бы посадил ее на колени, обнял и тихонько поделился секретом.
Тебе некомфортно с этим человеком, Сойер. Он откровенно использует тебя. Пока открывала ящики с бельем, чтобы найти что-то, во что она могла бы переодеться, присутствие брата рядом стало ощущаться наиболее отчетливо. Он здесь, он живет глубоко в ее сердце.
К ее удивлению, в бельевом шкафу Хелен хранил рисунки. Небрежные карандашные наброски, сделанные явно на скорую руку. На каждом из них было изображено обнаженное женское тело. С разных ракурсов, где-то в профиль, где-то один лишь торс. Девушки были разными, у одной не хватало руки, у другой был разрезан живот. Фантазия автора поражала, если то действительно была лишь фантазия, на что Сойер продолжала тщетно надеяться. И, если бы не одно
но, она бы сунула рисунки обратно в ящик и постаралась как можно скорее забыть о находке. На последних листах очень часто стала мелькать (живая) связанная девушка, чьи части тела были изображены намного более детально, нежели у остальных. И нарисовано было чем-то коричневым. Небольшая грудь, длинные истерзанные ноги, большой шрам на плече. Сойер не сразу узнала в этой девушке себя, но сходство было очевидно. Художник изучил её тело вдоль и поперек и, кто же знает, что он делает с этими реалистичными рисунками теперь.
Прежде, наверное, ее бы вырвало. Когда обнаружила, что бывший любимый человек делился ее обнаженными фотографиями с другом, случилось именно это. Её просто вывернуло наизнанку. А сейчас, чтож, это было ожидаемо. Она до посинения пальцев сжала в руке бумагу, и рисунок смялся.
Она не ощущала ничего, хотя свободной ладонью все равно оперлась на комод и приоткрыла рот, грубо вдыхая и выдыхая. Рисунки оказались брошены обратно, Сойер плотно затолкала их под вещи и решила, что сейчас лучше не поднимать большой паники. Пустить ситуацию на самотек и уйти, плотно захлопнув глаза. Хотя то самое детское любопытство буквально пожирало изнутри.
— Хелен? — она спустилась вниз, застав парня в зале. Он сидел напротив открытого окна, и свет падал прямо на мольберт перед ним.
Тихое шерканье карандаша резало слух. Хелен водил по мольберту очень грубо, и его лицо в этот момент было мраморным. Тень падала на рисунок, скрывая его.
— Ты что-то хотела, Хезер? — он не отвлекся даже тогда, когда она остановилась перед ним, слегка возвышаясь над холстом.
Впервые её глаза стали его прямым отражением. Хелен прямо ощутил неморгающий взор, который походил на яблоки, выглядывающие прямиком из-под снега. Медиум стояла по привычке согнувшись, прижав руки к груди и ковыряя вчерашний порез на пальце. Словно рыба, она буквально вылупилась, думая, стоит ли говорить то, что она хочет сказать, а её бледному лицу в этот момент чертовски не хватало красного пигмента. Стоило закопать её тело глубоко-глубоко, и оно бы расцвело только к лету, став замечательным изображением весны.
— Зачем тебе эти рисунки? — она положила свою руку на холст и её обгрызенные ногти словно впились в него, — те, которые в шкафу наверху.
Её тон был не похож на тот, которым она вела разговоры ранее. Сойер прожигала в нём дыру, и Хелен горел, как самая обычная бумага. Наконец обратил на неё своё королевское внимание, посмотрев исподлобья; смольные грязные волосы накинули на лоб вуаль, и глаза будто обратились чёрными стекляшками.
— Мне нравится, — он ответил тихо и коротко, не моргая и непрерывно смотря на Сойер.
Резкий укол в районе груди слегка выбил медиума из колеи, и она сощурилась. У художника правда трясется рука?
— Это… Мерзко, — Сойер сама не поняла, почему вдруг так расхрабрилась, однако она была ведущей сейчас.
Хелен был похож на скульптуру, момент, залитый бетоном. Всё крошится и осыпается, но он не может даже дёрнуть рукой в её сторону; просто маленькое провинившиеся дитя, чьи художества грели камин.
— Не вижу в этом ничего мерзкого, — он наконец парировал, весьма резко встал, снова возвысившись над Сойер, и его тень упала прямо на неё, — женское тело весьма эстетично, — пальцы сжали её тонкие плечи и толкнули в сторону дивана, заставляя сесть, — особенно когда сквозь кожу можно рассмотреть каждую венку.
Он насильно усадил замолчавшую Сойер и нарочито медленно провёл вниз от её скул и до ключиц. Эти руки одновременно душили её и покрывали каждую мышцу истомой. Эти руки сейчас очень грубо раскрошили остатки её образа, стоило только им сорвать повязку с шеи и намазать ранку на шее какой-то мазью.
— Мы позже поговорим об этом, Хезер, — он словно промурлыкал, когда его пальцы ловко нажали на шею, отчего Сойер должна была поморщиться, но лишь хмыкнула, — я приготовил кассеты.
Кассеты? Те самые, которые братец хранил под дряхлыми половицами, да? Сойер зависла, смотря на стойку с телевизором у противоположной стены, где стояла та самая стопка из шести кассет. В этом правда не было ничего удивительного, поэтому Сойер не ерзала, слегка надув губы и думая о том, что такого они могли бы там найти. Хелен совершенно сбил ее с мыслей своей показной заботой и глупыми загадками.
— Не думаю, что развлечения моего брата важнее сейчас, — Сойер насупилась как ребенок, блокируя в своей памяти абсолютно все. Ничего не было, и она ничего не видела.
Её шея успела зажить. Полоска шрама тянулась ровной лентой немного сбоку; если бы Хелен взял немного вправо и протянул нож дальше, было бы это похоже на то, что голова пришита к телу? Будто ее оторвали, выпотрошили и залили мозг керасином. И если вся известь начнет всплывать, она взорвется. В какой-то мере все было так. Пробегаясь по теперь открытой шее, руки Хелена лепили ей новую форму, именно такую, которая могла бы пережить взрыв, но оболочка, созданная чужими руками, была крайне прочной и ломать ее нужно было резко и без сожалений.
— Я бы не назвал это развлечением, — Хелен бросил на диван мазь и вальяжно прошелся к телевизору, вталкивая кассету в проигрыватель, — слушай внимательно.
Поначалу внутри Сойер пульсировало только раздражение, ведь то, как Хелен начал улыбаться, как прошелся и сел совсем рядом, соприкоснувшись своим бедром с ее, было слишком развязно. От него пахло шампунем и какими-то маслами, но волосы все равно висели мочалкой. Весь его вид кричал о том, что сейчас он, ну, не опасен. Просто человек, в котором есть плюсы и минусы.
— Не понимаю, что ты.... — Сойер зашипела, пытаясь отодвинуться, но потом ее внимание резко переключилось на телевизор.
Я облажался, блять, я просто пиздец как облажался.
Голос, знакомый до чертиков. Сойер включала старые записи, чтобы услышать его, чтобы почувствовать защиту и тепло, которую она могла найти только в этих блаженных нотках. Она сотню раз представляла, как брат говорит с ней, ее внутренний голос был его голосом, ее образ был его прямым отражением. Но теперь, чтож, он ругался. Его лицо на экране было… непривычным. И мрачным. Он сидел в своей комнате с этими расширившимися от ужаса темными глазами, а русые волосы, обычно заплетенные в хвостик, были растрепаны.
Эта шлюха, я уверен, виновата она. Она виновата, виновата, я не виновен в том, что она не умеет четко говорить нет!
Сойер резко дернулась, когда Дан закричал и буквально начал рвать на себе волосы. Словно безумный, он переходил с бормотания на яростные крики. Раскидывал все, что лежало на столе, стучал по нему кулаками и постоянно кого-то обвинял. Мозаика начала рушиться. Кусочки падали, и из мелких дырок медленно вытекала гниль. Это правда Дан? Сойер непроизвольно наклонилась ближе к экрану, ведь он так её манил. Перед глазами проносились невзрачные смытые моменты, а позади брата летал запечатлённый камерой призрак. Сойер видела его так же, как и Хелен, потому что объектив зафиксировал все его смазанные движения.
Кто знал, что этот высокий, этот тонкий человек станет гоняться за мной, — речь Дана прервалась, когда дверь позади него заскрипела, и в комнату заглянул маленький детский силуэт с двумя хвостиками, —
Сойер.
Наверное впервые медиум узрела, что находилось за границей её глаз. Дан не повернулся к её маленькому силуэту и не отреагировал на детски невинную просьбу посидеть с ней. Вместо этого, чтож, он грубо выдохнул, и его губы скривились в лёгком отвращение, когда он замахал рукой, выгоняя сестру.
Сойер, милая, я сейчас занят, — говорил он, а Сойер, настоящая Сойер только качала головой и никак не могла прочувствовать тот слащавый привкус, который крутился на языке её брата. Она не могла понять его сжатые до крупных вен кулаки и раздражение. Она не могла, —
Ещё и эта мелкая. Эта мелкая дура. Продолжает мнить себя особенной, хотя особенного в ней только то, что ее родила какая-то молодая пизда, покрутившая своей юбкой возле старика. Чтоб они обе в аду горели.
— Хелен, выключи, — Сойер была спокойна. Да, она была спокойна, когда резко зацепилась за штаны сидящего рядом парня и сжала их, — прошу тебя, выключи это.
Её сердце начало ломаться. Оно лопалось, и песок высыпался прямо на пол. Это было не правдой. Это монтаж. Склейка. Ничего правдивого здесь нет. Дыхание перекрыли. Кто-то повернул вентиль, и Сойер молча начала задыхаться, пока её лицо не выдавало никаких признаков боли и, наверное, жизни как таковой. Медиум в корне не понимала, какие эмоции стоило испытывать теперь.
Я убил её. Да, я убил её. Мне не оставалось иного выбора, кроме как схватиться за лопату и размазать черепушку, когда она открыла глаза.
Хохот выбил перепонки, и у Сойер зазвенело в голове. Она не обратила внимания на то, как повело себя её тело в этот момент, как она сама сжалась в эмбрион и зарылась носом в футболку Хелена. Тело крошится. Воск плавится. Она больше не имеет физической оболочки и не знает, кто она такая. Она была Сойер. Она была той, кого хотел видеть в ней брат. Она была его идеей, его повадками, его привычками, его фантазиями, его стремлениями.
Она была Даном Сойер.
Никакой Хезер Сойер-Бланшер никогда не существовало.
Если бы не она… Если бы не она, это блядское существо бы не посылало своих приспешников, чтобы меня грохнуть!
— Хелен, выключи это! — её крик слился с криком брата.
Всё было идентичным, вплоть до интонаций в голосе. И именно это было то, чего парень, в какой-то степени, добивался. Дезориентированная и плачущая, к его груди прижималась не Сойер. Хелен отчётливо ощущал хаотичное биение сердца маленькой Хезер; её ручки хватались за его спину, и именно её память сминалась и расправлялась в заблокированных осколках.
Она всегда догадывалась, она всегда понимала намёки, которые оставались на каждом шагу. Дан мёртв, потому что существо питается отбросами. Иного вывода не было.
И теперь _____ больше не знала, кто она такая. Она всегда была Сойер: упёртая, немного саркастичная и, главное, сильная. Она принимала ту форму, которую из неё лепила Мама, которую строил Дан и которую теперь так легко создавал Хелен. Как рыба, не существующая вне аквариума, девушка не существовала вне чужой поддержки. Вся личность строилась исключительно на том, что она впитала в себя, как губка; незнакомые позы и ситуации выбивали из колеи и заставляли выпускать наружу ветки вереска.
— Тише, я выключил, — Хелен проявил осторожность, когда притянул её к себе на колени.
Лёгкая.
— Теперь ты понимаешь, что я хотел тебе показать? — он смотрел на ____ и любовно убирал с её лица пряди. Красное от паники лицо красило её острые черты, а громкие всхлипы предавали особого шарма, — Твой брат такой же убийца, как я, Хезер.
— Н-нет, — она не могла выговорить даже слова без всхлипов и слез, замотала головой.
Хотя Хелену определённо не доставало нежности, но то, как этот тонкий хлипкий комочек плакал в его руках было… Возбуждающе. Он гладил своими пальцами её волосы, шептал что-то неразборчивое, почти как настоящий родитель. А он и был, считай, её родителем. Он так страстно желал всю её себе, потому что она определённо была органичной. Остатки длинных светлых прядей вплелись в его произведение словно влитые. И теперь она просто кусок материала, которым он может пользоваться по своему усмотрению.
— Нет, Хезер, твой брат определённо убийца, — довольно мурлыкал Хелен, пока качал её на руках, — те кости, которые ты нашла на заднем дворе — это его рук дело. И
тонкий человек следовал за ним не просто так, — он объяснял её всё, постепенно вливая в уши разбавленный суп. Это то, что должно стать её истиной, — он всю жизнь врал тебе… А я всегда говорю тебе то, что думаю, Хезер.
В молчании ___ видела свой покой. Сидя в этой колыбели, она считала размеренное сердцебиение Хелена, и её собственный пульс постепенно подстраивался под его.
— Я Сойер.
Она наконец вернула себе некое подобие формы, и вновь смогла управлять конечностями; сползла на диван рядом. Хелен ухмыльнулся.
— То, о чем ты спрашивала меня ранее, — проворковал он с неким давлением, наклоняясь, — мне просто нравится твоё тело, Хезер, — каждое его движение стало напористым, и Хелен делал явный упор на её имени, разогревая и подготавливая почву.
Судя по рисункам да, ему нравилось не столько её тело, сколько обнажённая человеческая натура. И под обнажённой скорее имелась в виду вывернутая наизнанку, ведь перед глазами всё ещё витала инсталляция из органов. Человек обнажен, если вывернут перед тобой наизнанку; тогда он уже ничего и никого не сможет утаить.
— А ещё мне нравится все внутри тебя, — продолжал щебетать Хелен почти над самым ухом, пока по матерински осматривал её.
Всё это так фальшиво, но Сойер по привычке слушала и впитывала всё, что подносили ей на блюдечке. Она даже не заметила, как начала понимать его мысли намного глубже, чем он сам, возможно, понимал. Как стала вычленять из невесомых любовных прикосновений мотивы.
— Я мог бы назвать тебя своей любимицей, — очевидно заметив, что со стороны девушки не исходит какого-то негатива, что она сидит, глубоко зарывшись в свои мысли, он позволил себе аккуратно придвинуться своим лицом к её.
Он и раньше так делал, но этот раз был особенным. Он сомневается. Сойер не смотрела на него, отводила глаза, но видела, как он стукает пальцем по колену в размеренном такте, и как поджимает губы. Словно котёнок, который опускает лапку в чан с водой.
— Я хочу тебя попробовать.
От этих слов Сойер вздрогнула. По всему её телу пробежал разряд тока, и воздух заморозился в лёгких. Что она только что услышала? Эти слова, этот тихий мужской голос, пронизывающий каждую венку в теле, ещё ничего не вызывало в её теле такой реакции. На лице застыло нечитаемое выражение, и она медленно развернулась. Теперь движения пронизывала несколько типичная женская неловкость: медленно заправила волосы за ухо, ссутулилась и сплела пальцы в замок, словно готовилась к нападению.
— Ты..— слова застряли в горле, так как она не понимала, как выразить свои взрывающиеся мысли, — дурак?
В зале было совсем тихо. Эта дрожащая тишина, пропитанная особенно сладкой отравой, оседала на стенах мелкой пылью, пока Хелен словно рыбка смотрел. Он смотрел, и рядом не было даже призраков, которые могли бы хоть как-то интерпретировать его мысль. А Сойер не двигалась. У неё конкретно ехала крыша, и она позволяла себе сидеть в этой опасной близости. В её мире будто таилось дополнительное пространство, скрытая комната, в которой стояла кнопка сохранения. И кроме этой кнопки и прожектора там не было больше
Н
И
Ч
Е
Г
О
П
У
С
Т
О
Она просто откатит время, если что-то пойдёт не так. Использует слот сохранения и сотрёт диалог, который ей её понравится.
Перезапустит игру и начнёт всё заново.
— Я хочу поглотить тебя. — выразился Хелен более прямо, и Сойер в действительности поразилась тому, что он сейчас сказал.
Это было его чистейшее желание, не скрытое абсолютно ничем. Он сказал в лоб, без пряток, без утаект, без вранья. Более прямого ответа нельзя было даже придумать. Она должна стать его частью, если он хочет выйти победителем в войне с
этим.
Но, признаться, именно такое выражение своих чувств поставило Сойер в тупик. Вот он, Хелен, она видит, он сидит так близко, что она может спокойно вытянуть пальцы и дотронуться до его мраморной кожи. Да, действительно, вот он, Хелен, который (не)преднамеренно трётся своим бедром о её, и его дыхание убивает в ней личность. Конечно, вот он, это Хелен, и его пальцы
дрожат, когда он кладёт их ей на щеку. Снова.
— Можно? — его голос ласкает слух, и он наклоняется, а сознание Сойер в момент вырубается.
Медиум точно глупенькая, раз позволила себе пустить это на самотёк. Она позволила себе слабость, она убедила себя в том, что нет зазорного в ситуациях, которые не угрожают чьей-либо жизни. Те эмоции, которые осторожно вкладывает в неё Хелен после того, как она рассыпалась, врастали в мышцы словно влитые. То, что он пытался донести до неё, наконец-то стало новым стержнем, стоило только старому и избитому образу испариться.
Его губы были сухими, очень контрастными с языком, который скользнул внутрь рта. Сойер не умела целоваться, вернее думала, что не умеет, хотя инстинкты сами вели её в нужном темпе. Губы сминали его, а нос терся о тёплую кожу лица. Застряв в мгновении, она блаженно закрыла глаза. Дан никогда не дарил, да и не мог даже подумать о том, чтобы дать сестре такой вид любви, поэтому сейчас девушка полностью отдавалась тому, что вываливала брата из головы истертым испорченным грузом.
Хелен определённо знал, куда положить руки, чтобы заставить её растаять. Знал и то, как правильно углубить их сближение, чтобы раз и навсегда выплавить из осколков новую статую. Сойер его лучшее искусство.
— Ближе, — пробормотал, не отрываясь и притягивая её за спину.
И с тихим писком Сойер, не привыкшая к такому бережному обращению с его стороны, поддалась этому чувству навстречу, пока в её животе зарождалось нечто чудесное и пугающее одновременно.
