Хороший день, или тетушка для Питера Паркера

Голова раскалывалась, а все тело болело. Что со мной произошло? Стоило приоткрыть глаза, как яркий свет ослепил и усилил мигрень. Я лежала на спине, что странно, всегда сплю на боку. Рядом раздался шорох, руки кто-то коснулся. – Мэй? Ты очнулась? Я видел, ты открыла глаза. – прошептали рядом. Голос явно детский. И такой… потерянный, печальный. Я почувствовала, как привычно напрягся лоб – опять хмурюсь, надо прекращать. Тебе уже не двадцать, и морщины близко. Сосредоточься, ребенок. Рядом ребенок. Я что, потеряла память? Успела родить и забыть своего сына? Ох, эта боль. Давно не было таких мигреней. – Мэй? – все тот же тихий голосок. – Может ты хочешь воды? Только ответь, пожалуйста. – последнее слово произнесено с таким отчаянием и безнадежностью. Так постарайся. Открывай глаза, медленно. Свет все также слепил, но сил чтобы прикрыть глаза рукой не было. Терпи. Из горла вместо слов вырвался хрип. Вода и правда не помешала бы. Спустя некоторое время глаза наконец привыкли к освещению, и я увидела этого ребенка. Питер? Вспомнился рушащийся павильон, страх и пыль, забивающая горло. Не сон. Но ведь я уже должна была умереть. Предсмертный бред? Слишком реально. Тогда… Неужели сработало? Возможно. Малыш рядом наблюдал за мной своими большими глазами, переполненными надеждой и печалью. Питер. И кто же ты мне? Не сын – это уж точно, иначе называл бы мамой. – Малыш, воды. – я смогла немного приподнять руку. Надо постараться, если хочу пить. Вода смочила горло, и говорить стало легче. – Где мы? – Больница имени Роджерса. Тогда… – он замялся. – Нас нашли спасатели и привезли сюда. Ты помнишь? И Бен… – Питер, я не помню, как нас сюда привезли. Я потеряла сознание. И… – ну что, что ты скажешь? Я не помню кто ты, кто тот мужчина и кто я? Стандартно. Но действенно, хотя бы для начала. – Я не очень хорошо себя чувствую, позови пожалуйста врача. Мальчик ушел. Кто же он? Если не сын, то может… Я посмотрела на свою правую руку, кольца нет. Значит не замужем. Хотя… Левая рука, кольцо на безымянном. Если это Америка, то я замужем. Вспоминая подробности того кошмара, можно предположить, что тот мужчина – Бен, кажется? – мой муж. Тогда, если Питер его сын, то мне он – пасынок. Но это лишь версия. Я оглядела палату, но не нашла никаких своих вещей. Все что у меня было – больничная пижама. Я даже не знаю какая у меня фамилия. – Миссис Паркер, хорошо, что вы очнулись. Как ваше самочувствие? – в палату зашел Питер и мужчина в халате. Судя по бейджу – Доктор Дж. Доу. А фамилия моя – Паркер. Мило. – Головная боль, и все так смутно. – Не стоит сразу говорить про амнезию, побольше сомнений. – Неудивительно, множественные гематомы. И у вас было была зафиксирована травма мозга. Сотрясение. В любом случае вы останетесь под нашим наблюдением еще на пару дней. А теперь несколько вопросов. Вы помните какая сегодня дата? – Доктор, как я могу помнить какой сегодня день, если была без сознания неопределенное для меня время? – врач смутился, но не потерял дружелюбной улыбки. Слишком оптимистичен, если ему надо будет сказать, что я умираю, он это сделает с этой же улыбкой? – Кхм, и правда. Сегодня 23 мая 2011 года. Половина четвертого после полудня. Вы находились без сознания более суток. Вы знаете, в каком городе мы находимся? – и почему я никогда не изображала обмороки, сейчас бы и правда сознание потерять. Хотя этот точно понял бы, что притворяюсь. Доктор нравился мне все меньше. Думай, думай. Говорят на английском, но явно не англичане, а это не Британия. Скорее всего Америка. Хотя сколько стран где говорят на английском?! Не паниковать! Вдох-выдох. Думай. Окно. Быстрый взгляд на окно. Ничего, сплошные многоэтажные здания, все явно выше больницы. Ничего не разглядеть. С улицы ничего не слышно, слишком хорошие окна. В общем-то, про Америку я знаю немного. Ладно, я знаю в США совсем немного городов. Крупных и вовсе всего три: Вашингтон, Нью-Йорк и Сиэтл. Сомневаюсь, что допустили бы такой беспорядок в Вашингтоне. Большая выставка. Май. Солнечно. Сиэтл же где-то к северу и, если верить Майер и её саге, там мало солнца. Так что… – Нью-Йорк? – да уж, доктора я явно не впечатлила. Молчание затягивалось. – Хорошо. Миссис Паркер, что вы помните? Это важно, нам необходимо понять степень возможных повреждений. – и что мне ему сказать: помогите, я даже адрес свой не помню, как и то, что это за несчастный ребенок? – Все смутно… – пауза. Замечательно, что еще? Ну, прояви свой гений. – Я помню взрывы. Вокруг все рушилось. И там был мужчина. – пауза. Что дальше? Как же его звали? Ну, не помнишь, как звали твоего мужа? – Это мой муж. – имя, какое же имя. – Бен? – На данный момент ведутся работы на месте трагедии, разбираются завалы. Но.... – Мэй, – заговорил Питер, сидевший до этого тихо. Мальчишка захлюпал носом. – Дядя Бен… Его еще не привезли в больницу. Его не нашли. Но ведь он мог выбраться, да? В глазах ребенка стояли слезы, но он сдерживался, стараясь не разреветься. Ох, малыш. Как сказать, что шансов почти нет? Мужчина явно не успел выбраться из здания до обрушения. Если его не нашли за эти сутки, то шансы практически нулевые. Но как об этом сказать ребенку? Я посмотрела на врача. Его лицо выражало отстранённое сочувствие. – Миссис Паркер, к сожалению, я вынужден сообщить, что вероятнее всего ваш муж уже мертв. – пауза. Следишь за реакцией? – Завалы уже почти разобраны. На это было направлено большинство ресурсов СИ. Питер все же расплакался. Он залез ко мне на кровать и уткнулся лицом в мое плечо. Я никогда не умела утешать словами. Поэтому прижала ребенка к себе, давая выплеснуть всю печаль. Я не чувствовала боли от потери незнакомого мне человека. Я была благодарна Бену Паркеру, и испытывала некоторую печаль от известия о его смерти. Но не горевала по нему. Однако, мне доставляло боль горе этого прижимающегося ко мне ребенка. Он вздрагивал и лишь сильнее обнимал меня. Малыш. – Думаю, я оставлю вас на некоторое время. – Доктор вышел из палаты. Скоро ребенок успокоился, лишь изредка всхлипывал. Он молчал и все также крепко обнимал меня, будто боялся, что я исчезну. – Питер, где твои родители? – тихий вопрос, заставивший малыша вздрогнуть и удивленно-настороженно посмотреть на меня. – Ты не помнишь? – удивленный шепот в ответ. – Но… Они умерли Мэй. Еще три года назад. И вы с Беном забрали меня. Ты… ты помнишь это? – Малыш, – и что мне сказать? – Ты помнишь, что сказал доктор? Сотрясение. Я знаю много, но не помню тоже многого. Поможешь мне? – Я легко провела по его кудрявым волосам. Они были мягкими и чистыми. За ребенком кто-то присматривал и ухаживал. – Но сначала скажи, где ты обустроился? Тебя хорошо кормили? Кто присматривал за тобой? Питер рассказал, что в больнице организован блок для детей, чей единственный попечитель находится в больнице. По путанным объяснениям, я поняла, что в тех беспорядках и разрушениях пострадало много народу. Кому-то повезло и все обошлось легкими травмами, кому-то же повезло меньше. Малыш говорил о других ребятах и воспитателях, которые следили за их графиком. Питер говорил, что кроме него было еще около тридцати детей. И у всех остался один попечитель, который находился в больнице. Но всем ребятам обещали, что их родные уже вот-вот очнутся или и вовсе уже готовы к выписке. Ни у кого из детей не было тяжело больных взрослых. Похоже, что кто-то позаботился, чтобы у таких «легких» пациентов как я не было проблем с опекой. После рассказ Питера перешел на нашу квартиру в Квинсе, его учебу в школе, нашу семейную жизнь. Иногда он ненадолго замолкал, но потом вновь продолжал говорить. Несколько наводящих вопросов, и я узнала, что из всей семьи у малыша осталась только я, что Мэй и Бен были очень счастливы. И что все вещи лежат в тумбочке у кровати. Мальчик говорил и говорил, но прошло уже около часа. Он явно измотан всеми переживаниями. Я прижала его к себе покрепче и легко поглаживала по голове. Постепенно, он совсем затих. – Теперь остались только мы, Мэй. Ты же не оставишь меня? – тихое бормотание мне в шею. Ребенок уже спал. А я не знала, что же мне делать. Чужая страна. Хорошо, что я сносно знаю язык. Непонятные перспективы. Мэй Паркер училась в медицинском, оставалось еще три семестра. А сейчас проходила стажировку в одной из больниц. Я явно не смогу ее заменить. Никаких нужных знаний и навыков у меня нет. Не говоря уже о том, что я боюсь различных шприцов и инъекций. И не люблю много общаться с людьми. Значит работы у меня нет. И денег кроме меня зарабатывать некому. А образования нет. Хотя, есть много опыта инженера. И знания. Но никаких документов, подтверждающих это. Никакой легальной работы. Хорошо, хоть жилье имеется. Это все так пугающе. Непонятно, что делать. За что хвататься. И ребенок. Я ведь знаю, что уже не отпущу его. Он уже стал моим ребенком. Да уж, особенности характера: почти никого не подпускаю в свой круг, но если уж приняла кого-то, то он становиться моим человеком. То есть моей семьей. У меня есть замечательный ребенок, полезные знания и неясные перспективы будущего. Не так уж много и поменялось. Кроме мира. Но и тот, вроде похож на наш, даже на десяток лет раньше. Ничего, вытянем. Узнать бы еще, какое у меня новое полное имя.