***
Вечерний Альбасете встретил Антонио и Ану темными пустынными улицами. Ана еще крепче прижала к себе любимую холщовую сумку, в которой были самые ценные, для нее, вещи — наброски зданий, улиц, городов, где она побывала. Ана не помнила ни своей фамилии, ни своих родителей. Казалось, что она родилась уже 30-40-летней художницей без прошлого и без будущего, без паспорта и без места жительства. Ана ухмыльнулась, вот сейчас, во время эпидемии, кому нужны эти документы? Те, кто столько времени, сил и денег тратил на восстановление утерянных клочков бумаги или, позже, пластика. Защитили вас эти наборы букв и цифр от Фэн-вируса? Смогли вы выбраться на другую часть планеты, где не властвует Фэн-в? Чем ваше легальное положение оказалось лучше нелегальных иммигрантов, захвативших столицу? И чем полицейские вам помогли? На этой мысли Ана даже хихикнула. Она посмотрела на рядом идущего пожилого мужчину. Антонио Наварро Мартин, полицейский из комиссарии Ретиро города Мадрид. Он должен был ее арестовать, или оштрафовать, или депортировать из страны. Ирония состоит в том, что он не знает, куда ее депортировать, если даже очень захочет выполнять свои служебные обязанности. Нет страны, которая могла бы сказать, что да, Ана — это моя гражданка, я приму ее к себе. Раз нет такой страны, значит и некуда слать нелегально проживающую в Королевстве Испания. Они прошли несколько пустынных кварталов когда Антонио показал ей на дверь. Пустынная парковка и обшарпанный маленький мотель под названием «Alba». Ана заметила, что около входа висела табличка с двумя желтоватыми звездами. Это заведение претендовало на хостел. — Нам надо где-то переночевать, — предложил Антонио. — А почему бы не остаться в заброшенной квартире? — Ана чувствовала себя неуютно в таких гостиницах, она передернула плечами. Было ли это связано с ее прошлым, она не знала и уже наверное и не хотела знать. — Мы не знаем, кто орудует в этом городе, — полицейский постоянно оглядывался, — то, что город пустой, может означать две вещи. — Скорее только одну, — перебила его Ана, — все умерли от Фэн-вируса. Антонио покачал головой: — Сколько трупов мы видели? Ана задумалась. А ведь правда, в Мадриде мертвые тела складывали прямо на улицах, сначала их увозили санитарные службы, затем помогали поддерживать порядок монашки, но когда и они погибли от Ф-вируса, то трупы сжигали на перекрестках. Когда она с Антонио выбирались из столицы, то уже некому было выносить и сжигать тела, люди умирали у себя дома или на лестничной площадке, около ограбленных магазинов или на уличных скамейках. Банды, захватившие город, не беспокоились о санитарии, они разъезжали на ворованных автомобилях «скорой помощи» и надеялись, что респираторы и машины защитят их от вируса. — Хочешь сказать, что жители покинули город? — спросила Ана. — Может быть покинули, а может сидят по домам и боятся выйти на улицу, — Антонио нервничал. Он был без оружия и считал, что ходить по улицам незнакомого города более чем опасно. И особенно в вечернее время. — Черт возьми! Ана! Давай переночуем здесь и завтра будем искать машину. Тебя это устраивает? Она немного нервно кивнула. Они вместе зашли в комнату. Ана огляделась. Комната была затхлой, в ней неприятно пахло, а стены были покрыты уродливыми обоями. — Еще две звезды получили, — усмехнулась Ана. — Сейчас не важно, сколько здесь звезд, — Антонио деловито обходил комнаты. Все они были одинаково страшными, неуютными, холодными. Он удостоверился, что в хостеле нет ни живых ни мертвых, видимо заведение не пользовалось популярностью. В районе не было ни дискотек ни магазинов. Странно, что кто-то выбрал это место для гостиницы. Ана подошла к кровати, и надавила на матрас обеими руками, проверяя его упругость. Кровать заскрипела. Она скинула покрывало и удивилась, что простыни были чистыми, накрахмаленными. Ана всегда боялась прихватить вшей и очень долго привыкала к новому сквоту или как называли их здесь, к окупас. Но кровать и белье в этом дешевом хостеле ей понравились. Наконец вернулся Антонио. Он не хотел бы навязываться, Ана ему не пара, не невеста, не жена. Но он боялся оставить ее одну в комнате, поэтому стоял и мялся в дверях. Ана правильно поняла его заминку и просто предложила посмотреть постельное белье с его стороны кровати, насколько оно чистое, и надо ли поменять.***
Хорхе и Лукас обошли церковь San Juan и оказались в центре города. Бутики, рестораны, банки, кафе сияли черными разбитыми витринами. Хорхе покачал головой. — Как всегда, как везде. Грабить, убивать, насиловать. Если в магазинах оставались какие-то вещи, то аптеки были разграблены подчистую. Лукас нахмурился и подтянул покрывало, которым он закрывал нос и рот. — Ну давай и мы ограбим этот магазин. Хорхе оглянулся. На улице никого не было, жители Альбасете либо погибли от Фэн-вируса либо от глупости проповедника, звавшего всех на «тот» свет. Вывеска гласила, что они находятся в элитном бутике «У Эммы». Хорхе с тоской посмотрел на элегантные мужские костюмы, кожаные туфли, на галстуки всех мастей. Лукас нервно засмеялся. — Это не то, что нам требуется, так? — Я пока обувь поменяю, — Хорхе избавился от окровавленных кроссовок и натянул мягкие туфли от Stefano Bemer, которые стоили как три его прежние зарплаты. Лукас рассматривал рубашки и ремни: — И нахер кому нужны модные тряпки? ¡Joder! Я столько платил за пиджаки, за рубашки и галстуки! А сейчас хочу найти удобные джинсы и хлопковую футболку. Они поочередно заглянули в Sfera, Cortefiel, Zara, Mango… Модные джинсы, дорогие костюмы, яркие футболки или белые рубашки, сейчас такая одежда была неудобной и непрактичной. — ¡Mierda! Вот так во время эпидемии начинаешь понимать, почему женщины столько времени проводят в магазинах! — Лукас пнул очередной манекен, одетый в ярко-зеленый спортивный костюм от Benetton. Хорхе заметил вывеску гипермаркета El Corte Inglés, это будет последний магазин. Лукас обратил внимание, что двери складских помещений остались целыми, и Хорхе направился сразу туда. Тусклый свет пробивался сквозь зарешеченные маленькие окна. Склад был забит коробками, одежда, обувь, постельные принадлежности, кухонная утварь, дальний угол занимали компьютеры, телефоны, принтеры. Здесь стояли и холодильники, стиральные машины, плиты. Без электричества большая часть вещей представляла собой ненужный хлам. Наконец они нашли рабочие спецовки, джинсы, футболки, теплые рубашки, кроссовки и ботинки. Хорхе прикатил тележку гипермаркета, куда и сгрузили всю одежду. Было около трех часов дня, пора бы уже возвращаться в церковь. Хорхе думал, что им еще предстоит похоронить Кармен и Густаво. Страшная, безобразная смерть. Во время работы он часто произносил слова соболезнования мужьям и женам, родителям или детям жертв. Но то были дежурные слова. Он пытался заговорить с Лукасом о его девушке, но все правильные слова куда-то девались. Когда они вышли на площадь перед церковью, им попались две женщины, которые медленно передвигали ноги в сторону собора. — Черт! — вырвалось у Хорхе, — нам сейчас не нужны посетители. Лукас заржал, откинув голову назад: — Бля! Они же больные и идут за спасением в церковь. Святой отец их спасет! Оттрахает подсвечником, а потом еще и освятит своим членом! Лукас стал что-то кричать и кружиться на месте, он матерился и плакал. Потом он просто стал выть, приговаривая почему Кармен? Хорхе понимал, что Лукас еще держался. Он представил, если бы замучили Эстер? Если бы она умерла от извращенного изнасилования? Как бы он чувствовал себя? Он и сейчас отстранился от нее, понимая, что всех женщин насиловал и сам Преподобный отец и его помощник. Как только они проверили монастырские кельи, Хорхе убежал, уговаривая себя, что идет искать одежду. Он боялся расспрашивать Эстер о том, что произошло; его голова хотела забыть все и продолжать жить; он не хотел знать, кто, как и сколько раз трогал Эстер. Она не виновата в том, что случилось. Никто не виноват, кроме него. Это он, Хорхе, уговорил всех заехать в этот город, предложил остаться переночевать и искать проклятый бензин! Теперь у них нет фургона, им не нужно горючее. Хорхе задумался и не заметил, что Лукас что-то кричал прихожанкам, которые нерешительно стояли на лестнице перед входом в церковь. — Нахуй! Валите нахуй! — Лукас подобрал какой-то камень и кинул в них. Одна из сеньор оказалась проворней, она спустилась на тротуар и быстрым шагом удалилась. Вторая пыталась спорить с Лукасом, подняла руку и стала сыпать проклятиями. Лукас кинул в нее еще один камень и попал точно в голову. Прихожанка упала и скатилась со ступенек. Хорхе крикнул Лукасу, чтобы тот немедленно шел в церковь. Никто не знает, была ли больна эта сеньора Ф-вирусом, а Хорхе и Лукас ходили по улицам без респираторов. Он закатил тележку с коробками внутрь и прикрыл внешние двери. Конечно, католическая церковь была всегда открыта для своих прихожан, поэтому двери не закрывались на ключ или на засов. Хорхе пробежал по проходу до алтаря, свернул в одну из дверей, которая вела во внутренний двор и в здание монастыря. Лукас все еще кричал, но выглядел более спокойным, чем на улице. Альфредо нашел в подвале емкости с водой. Никто не осмелился пить эту воду, но добавив немного хлорки, ее можно было использовать для душа. Вода была холодная, но лучше замерзнуть, чем носить на себе следы насилия. Эстер перерыла ящики и полки в монастырской кухне и нашла средства для мытья посуды. — С запахом лимона, апельсина, граната, — перечисляла Эстер, раздавая пластиковые бутылки. — Буду пахнуть как чистая тарелка, — поблагодарила ее Инма. Эстер ждала, что Хорхе предложит ей помощь, но он только оставил коробку с женской одеждой для нее и для Инмы. Она с остервенением терла свое тело. Ее трогали мерзкие руки Карлитоса, ее лапал старик-священник, она давилась рвотой, а Карлитос насиловал ее в рот. Эстер не знала, что они вытворяли с ее телом в короткие моменты ее отключки. Эстер думала, что ей повезло, ее организм очень часто отторгал многие лекарства. И то, что колол сумасшедший священник, на нее слабо действовало. Эстер радовалась, но тут же себя остановила. Она видела, что Преподобный отец часами насиловал Кармен, что он любил растягивать Инму. Она не знала, говорить об этом или смолчать. И самое страшное, Эстер не была уверена, что делали с ее телом, сколько и как ее насиловали. Наверно надо благодарить судьбу, что я осталась жива? Эстер вылила на намыленную голову большой кувшин с холодной хлорированной водой. Защипало глаза. Эстер расплакалась и не могла остановиться, слезы так и катились из глаз. А еще добавилась боль в животе. Как теперь рассказать всем о беременности? Mierda. Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! Инма ощущала неприятную боль в промежности. Меня изнасиловали. Ее тело сигнализировало, что не все в порядке, а Инма привыкла доверять своей интуиции. Болел живот. Она нащупала, что матка припухшая, и при пальпации болезненная. ¡Joder! Блядь! Влагалище тоже неприятно саднило. Ее не только разорвали, а еще занесли заразу. Инма намыливалась, стараясь не пропустить болезненные участки. Она не собиралась сдаваться. У священника есть лекарства, надо найти их и она вылечится. Антибиотики. В первую очередь антибиотики широкого спектра. Инма вылила воду на грудь и живот. Ее тело вздрогнула от неприятной температуры. А если насильники болели гепатитом или у них были другие инфекции? Mierda! Ей придется жрать таблетки «от всего». Она не может сдать кровь на анализ и придется действовать по максимуму, охватить любые возможные заболевания. Инма была в ярости. На себя, на священника, на церковь. Пока девушки приводили себя в порядок, Альфредо, Хорхе и Лукас подготовили ямы для тел Густаво и Кармен. Висенте злился, что не мог полноценно помочь. Однорукий инвалид, ругал себя. Зато живой, говорил ему внутренний голос. Его тело покрылось испариной, когда он увидел как голая нога Кармен вывалилась из куска ткани, в которую они ее обернули. Это могла быть Инма. Висенте прикрыл холодную конечность Кармен. Это могла быть Инма. Он потряс головой, отгоняя наваждение. Это могла быть Инма. Что же с ними вытворяли? Он сам был все время в полусне. Что сделал этот гребаный священник с его женой? Мужчины копали яму и не заметили, что Висенте направился в келью, где они оставили умственно отсталого ублюдка. Эстер даже назвала его имя, но Висенте не хотел думать об этом. Пусть он однорукий инвалид, но в его левой руке хватит сил, чтобы избить извращенца. Висенте бил методично, ровно, сильно, словно выполнял физическое упражнение. Сначала Карлитос удивился, он явно не ожидал увидеть здесь Висенте. Затем на лице олигофрена сменились две эмоции — страх и непонимание. Карлитос не знал, почему его бьет этот разъяренный мужчина. Он боялся удара, так как не любил чувствовать боль. И не понимал, за что его бьют. Висенте ждал просьб, мольбы, может быть слов сожалений и просьбы о прощении. Но Карлитос молчал. Висенте превратил его лицо в кровавое месиво и перестал бить только когда почувствовал, что больше не сможет поднять руку. Он вышел из кельи и закрыл ее. Никто не спрашивал, почему у него левая рука в крови. Кажется, все поняли и молча поддержали. После «женского душа», так назвал Лукас обливание холодной водой из кувшина, мужчины тоже принимали «душ». Висенте был благодарен, что никто не стал предлагать помощь инвалиду, он потерял только кисть руки, он справится. Он все не мог забыть голую мраморную ногу Кармен. И снова повторил, это могла быть Инма. И кажется, он произнес фразу вслух. Потому что Хорхе добавил: — Это могла быть Эстер. Лукас молчал. Ему было жаль Кармен, очень жаль. Но больше никаких чувств он не испытывал. Они не были женаты, они не были помолвлены. Dios mio. Они только спали вместе. Секс конечно связывает мужчину и женщину, но Лукас не чувствовал потребности рыдать над телом Кармен. Надо жить дальше. Если получится. Кармен могли изнасиловать в любом другом месте. Как и Эстер, как и Инму. Когда не останется женщин, то будут насиловать молодых парней. Это жизнь в джунглях, человеческих джунглях. Лукас был рад, что остался цел. И наверно для Кармен было лучше погибнуть. Он не смог бы вести себя так будто ничего не случилось. Он боялся бы трогать ее, вдруг сделает ей больно. Или не стал бы ее целовать. Точно. Он не стал бы целоваться с ней. Она может быть заразной, очень заразной. Лукас должен предупредить Хорхе и Висенте. — Висенте, ты будешь спать с Инмой? Вопрос прозвучал слишком грубо, но Висенте не обиделся. — Почему ты спрашиваешь? Он пытался облить себя полностью из кувшина, но левый бок оставался намыленным. Лукас показал ему, что надо смыть пену. Висенте снова набрал воды и вылил на себя, отфыркиваясь и громко ругаясь. — Я понял, — вдруг заявил Висенте, — ты из-за ран? Ну я дам ей время на восстановление… — Нет, — перебил его Лукас, — раны тут не так важны. Инму изнасиловали. Как и Эстер, — на этих словах Лукас повернулся к Хорхе. — Да, изнасилования случаются, — начал Хорхе, — и девушка в нем не виновата. — Я не про это, — Лукас сжал кулаки, — я рад, что Кармен умерла. Я запомню ее такой, какой она была до эпидемии и буду думать, что никакого изнасилования не было. Я рад, что Кармен умерла. Я… я… я не смог бы снова трогать ее, целовать, снова трахать ее. Лукас закрыл глаза. — Я понимаю тебя, — тихо проговорил Хорхе. — Эй! Ребята, вы что? — крикнул Висенте, — девочек надо пожалеть и успокоить. Хорхе, ты же адвокат, ты знаешь как это бывает. — В том то и дело, что знаю, — Хорхе уже был не рад, что поддержал Лукаса, — Я знаю, что могут натворить насильники, и я… и мне… я чувствую брезгливость. — Хорошо, что ты сознался, — встрял в разговор до этого молчавший Альфредо, — мы не говорим, что ты должен заняться сексом с Эстер прямо сейчас. Должно пройти время. Достаточное количество, чтобы понять, что с ними все в порядке. — Ты про болячки разные? — уточнил Висенте. — И про болячки, — кивнул Альфредо, — нам нужны антибиотики, и чем больше тем лучше. Парни, у всех сохранились личные аптечки? — Те, что собирала Инма? — Да, маленькие наборы, которые мы носили в рюкзаках. — Вроде да, — ответил Лукас, — эти ублюдки не трогали наши вещи, похоже им нужны были только тела. — Проверьте наличие амоксициллина и начните пить по три таблетки в день. Альфредо помолчал и тихо добавил: — Надеюсь, девушкам не понадобятся контрацептивы. Висенте продолжал: — Я не понимаю, как можно говорить про брезгливость. Девушки не работали проститутками, их связали и держали под наркотой как и нас. — Черт, Висенте! Я не говорю, что они виноваты! — вспылил Хорхе, — Я говорю о своем отношении. Мне будет очень трудно снова быть с Эстер, не вспоминая того, что произошло здесь. — Минутку, Хорхе, — разозлился Висенте, — мы здесь по твоей вине! Это ты притащил нас в этот долбанный город, чтобы искать гребаный бензин, хотя в фургоне еще были полные канистры. Это ты договорился со священником о ночевке после пожара. — Не нужно валить все на меня, — кричал адвокат, — вы все согласились! Значит все виноваты в том, что мы застряли в этой дебильной ситуации! — Прекратите! — Альфредо редко повышал голос, поэтому все удивленно уставились на него, — у нас посттравматический синдром, насилию подверглись все. Хорхе, Лукас, вы уверены, что этот священник не изнасиловал вас во время медикаментозного сна? Может Эстер сама не захочет дотрагиваться до тебя, долбанный адвокат? Лукас, мы сейчас пойдем хоронить твою девушку, Кармен. Ты сможешь держать себя в руках? Мужчины молча домылись и переоделись в новые одежды. — Santa María, Madre de Dios… Santos ángeles de Dios… Святая Мария, Богородица… Святые ангелы Божии… Комья земли, травы, камни покрыли два тела. Эстер, Инма, Хорхе, Висенте, Лукас, Альфредо бормотали молитвы, слова прощания. Эстер не плакала. Она удивлялась своему новому чувству — радости, что плохое произошло не с ней, что умерла не она. Эстер посмотрела на остальную группу. Инма стояла грустная, иногда вытирала слезы, катившиеся по щекам. Рядом с ней стоял Висенте, приобнимая ее. Какая разница в отношениях, Эстер было обидно, что Висенте кажется не беспокоит то, что Инму изнасиловали. А вот Хорхе держится от нее подальше, словно она прокаженная, заразная. Он брезгует мной, решила Эстер. Если бы его изнасиловали, что бы сделала она? Эстер была уверена, что случись такое до эпидемии, то повезла бы Хорхе ко всем врачам, прошла бы рядом с ней тесты, держала бы его за руку. Да, определенно, она бы его не бросила, она бы его поддерживала. Если бы ее изнасиловали до эпидемии, стал бы Хорхе ухаживать за ней? Или бросил бы около бесплатной клиники? Эстер не терпелось расспросить его, но она не знала как начать разговор. Висенте положил последний камень, который завершил буквы «Г» и «К» на могилах Густаво и Кармен. — Давайте выбираться отсюда. — Скоро вечер, — Альфредо поднял голову, — где будем ночевать? — Только не здесь, — выкрикнула Инма, — я готова пешком уйти из города. — Мне тоже не нравится это место, — согласился с ней Висенте. Все замолчали, чувствуя, что их группа может развалиться. Вдруг Хорхе заявил: — Не смотрите на меня. Вы все обвиняете меня в том, что произошло. Не ждите моего мнения, я сделаю то, что решите вы. — Тогда уходим из этой церкви, — спросил Висенте. — Да. Уходим, — согласились остальные. — Нам нужны лекарства, — напомнил Альфредо. — Все аптеки разграблены, — Лукас наморщил лоб, припоминая то, что они видели около собора, — много разной дорогой одежды и обуви, но аптеки пусты. — Инма, Эстер, — обратился к ним Альфредо, открывая свой рюкзак с личной аптечкой, — пачка цефалоспорина, антибиотика, разделите между собой, вам нужнее. Надеюсь, что найдем еще что-нибудь. Толпа, человек тридцать, собралась на площади напротив церкви San Juan. Люди выглядели изможденными, худыми, но кажется, их еще не коснулся Фэн-вирус. Они кричали о воскрешении, о святости, звали священника, который так и не вышел к своим прихожанам. Пожилая сеньора стала кричать, что они пришли закончить свои дни перед воротами собора, и никто не сможет помешать им. Она была не одна, рядом стояла ее семья, почти взрослые дети. Ее поддержал другой сеньор, он уже вылил на себя бутылку алкоголя, зажег спичку и поднес к своим волосам. Моментально вспыхнул. За ним повторили остальные. Гореть заживо — невыносимо больно. Люди кричали, падали на землю, некоторые пытались сбить пламя. Ветер подхватил и разнес запах спирта и горящей плоти. Казалось, что на площади начинается веселье, карнавал, еще один испанский праздник, на котором шумят местные жители, на котором готовят срочное жаркое и разливают море пива и вина. Эстер прикрыла глаза. Все это можно было представить, и праздник, и алкоголь, и живых людей. Она споткнулась и снова стала смотреть под ноги. — Вовремя мы смылись, — усмехнулся Лукас. — Эти прихожане пришли на самосожжение, как по расписанию, — заметил Хорхе, — они не заходят в церковь. — Никто не знает, что ударит в голову фанатику, — проворчала Инма, — сейчас он не зашел, а через пять минут решит спалить все нахер! Они шли быстрым шагом на запад, договорившись, что по дороге будут осматривать магазины и аптеки, а ночевать останутся в каком-нибудь заброшенном доме. Где только одна входная дверь, поставил условие Висенте. Аптеки, как и говорил Лукас, были разграблены до основания. Альфредо все больше падал духом. Рядом с Альбасете нет больших городов, а значит все меньше возможности найти медикаменты. Они быстро устанут передвигаться пешком. Сейчас вся группа ведет себя активно на повышенном адреналине. Через день-два всем станет плохо. Он, врач, должен позаботиться об остальных. Лекарства могут держать не только в аптеках, надо проверить детсады и школы, кабинеты медсестер. Можно искать и по квартирам, но тогда им придется остаться в этом городе на несколько дней. Инма воспользовалась тем, что Эстер и Хорхе ушли немного вперед, а Лукас и Висенте о чем-то спорили. Она подошла к Альфредо. — Ты уверен, что нам с Эстер нужны только антибиотики? — Нет конечно, не уверен и нет, вам нужны не только антибиотики, — улыбнулся Альфредо. — ¡Mierda! Дерьмо! — Инма еле сдерживала слезы, — ты думаешь, что мы могли забеременеть? — Этого нельзя исключить, — Альфредо нахмурился, — в любом случае, нужны контрацептивы. — У меня есть пачка гормональных, — неуверенно произнесла Инма. — Их нельзя смешивать с антибиотиками, сначала надо пропить цефалоспорин, потом если найдем, то другую группу антибиотиков. Священник был уже стар, чтобы становится отцом, а второй, умственно отсталый парень, — Альфредо помолчал, потом добавил, — будем надеяться, что он бесплоден. — А если нет? — зашипела Инма. — Тогда избавимся от ненужного, — сухо произнес врач. Детский сад «Montserrat» направо, институт «Lеоardo» налево. Альфредо остановился. — Налево? Направо? — Мне все равно, — подчеркнул Хорхе. — Пойдемте в детский сад. Может там осталась еда, — Эстер всю дорогу хваталась за живот, который неприятно и странно болел, она надеялась, что это от голода. — Детсад значит детсад! Помещение снаружи было тусклым и неприметным, Эстер вспомнила, что детские заведения закрыли еще в январе, когда все думали о двухнедельном карантине, рассчитывая вернуться на учебу уже к февральским распродажам. Похоже, это здание никто не посещал с того времени. За грязными стеклами висели детские рисунки с Папа Ноэлем и с письмами для трех Королей-волхвов.* «Дорогие Мельхиор, Гаспар и Валтасар! Меня зовут… Я хорошо себя вел и прошу игрушку…» Главный вход защищала металлическая решетка, которая без электрического двигателя легко раздвигалась руками. Входные двери имели большие стеклянные части, которые Висенте выдавил локтем. Он объяснил, что при наличии сигнализации строители стали экономить материалы на входных дверях и окнах. Он первый пролез в проем. Попробовал открыть дверь изнутри, но замок заклинило. Остальные тоже перелезли через образовавшуюся нишу. Затем Хорхе затянул решетку, чтобы снаружи все выглядело заброшенным. Эстер удивилась, что классы сохранили «запах детства» — смешались запахи нового пластика от игрушек, запах фломастеров и красок, запах сладостей. — И никакой хлорки или обеззараживателя воздуха, — тоже заметила Инма. — Кажется, они не открывались после новогодних праздников, — Лукас рассматривал детские поделки с нарисованными Королями-волхвами. — Интересно, где здесь кабинет медсестры, — проворчал Альфредо. — Может поищем утром? — предложила Эстер, — мы можем здесь остаться на ночь. — Неплохая идея, — согласился Висенте, — но только есть хочется. От его слов у Эстер скрутило живот и она выбежала в коридор. Черт! Где их туалеты? В наступивших сумерках все двери выглядели одинаковы. Она стала открывать все подряд, сдерживая рвоту. Третья или четвертая по счету дверь оказалась туалетом для мальчиков, Эстер бросилась к писсуару и ее вывернуло желтой слизью. Застарелый запах мочи ударил в нос, и Эстер стала кашлять и отплевываться. Она снова вспомнила как Карлитос пихал свой толстый член с красной головкой в ее рот, когда она задыхалась и давилась рвотными массами. Эстер заплакала. Она стояла согнувшись, пока ее организм исторгал последние капли желудочного сока, кажется ее внутренности вывернулись наизнанку. Болело и саднило горло, щипало в носу и слезы лились градом. Эстер плакала и не заметила как к ней подошел Хорхе. — Что с тобой? — его голос был полон заботы, — это твое отравление? — Черт возьми, Хорхе! Иногда ты бываешь глуп даже для дорогостоящего адвоката! Эстер совсем не хотела говорить обидные слова, но они сами вырвались из нее. Хорхе сощурился и отстранился. — Ну расскажи тогда, что с тобой. Расскажи глупому адвокату. — А сам догадаться не можешь? Меня тошнит уже три недели! У меня нет менструации полтора месяца, — Эстер подняла заплаканное лицо. Она подумала, что выглядит сейчас просто ужасно, сопливая, зареванная, в воне от блевотины и мочи. Хорхе сделал маленький шаг назад. Совсем крошечный. Но Эстер заметила это. Не шаг вперед, чтобы обнять ее или поддержать. А шаг назад, от нее. Эстер разозлилась. Она была беременна его ребенком, это она должна страдать, вынашивая его дитя во время эпидемии? ¡Joder! Как же она жалела, что не может обратиться в клинику и покончить с этим раз и навсегда. Эстер не могла сдержать слез, обидных, злых. Ей стало жалко себя. Она не нужна Хорхе, он с ней только потому что их настигла беда в виде эпидемии Ф-вируса. Он наверняка жалеет, что связался с девочкой, которая раздевалась на веб-камеру. Эстер зло выдавила из себя: — Я больна. Не подходи ко мне и не трогай меня. Хорхе развернулся на пятках и вернулся в класс, где Висенте на полу расстилал детские складные коврики. — Будем спать на полу как в детском саду! — объявил он. — Могли бы остановиться в мотеле, — сказал Лукас, который смотрел в боковое окно, — «Alba» две звезды. — Мы можем заглянуть туда завтра, — предложил Альфредо, который все-таки нашел какой-то ящик с лекарствами и теперь подносил каждый блистер поближе к окну, чтобы прочитать его название. — Что делать в мотеле? Смотреть на грязные простыни? — удивилась Инма. Она нашла пачки с сухим завтраком и принесла в класс. — Как станет посветлее, посмотрю еще раз на кухне, — сказала медсестра, — но вроде там больше ничего нет. Эстер постаралась успокоиться и вернулась в игровую комнату. В темноте разноцветные детские столы и стулья стали серыми, класс превращался из яркого веселого помещения в серо-тусклую комнату. Эстер поблагодарила Инму за еду, вскрыла свою пачку и поняла, насколько же она была голодна. Она стала запихивать в рот кукурузные хлопья большими горстями. На ночь все устроились на полу. Первым заступил на ночное дежурство Альфредо, он все еще пытался рассортировать найденные медикаменты.***
Антонио смотрел в окно, наблюдая за улицей. Ана пригласила его спать вместе, в одной кровати. Конечно, он не собирался пользоваться моментом. Они даже не сняли верхнюю одежду, чтобы можно было быстро собраться и убежать. Ему не спалось и было проще смотреть в окно, чем в потолок. Глаза полицейского заметили движение через две улицы от мотеля. Мы удачно выбрали номер, подумал Антонио. Окна выходили не во двор, а на перекресток, позволяя полицейскому наблюдать за редкими прохожими. Он обратил внимание на группу из шести человек, которая проникла в какое-то помещение, Антонио не мог разглядеть название. Он думал, что жители решили ограбить очередной офис, но эти шестеро так и не вышли из здания. Возможно они такие же чужаки как и он с Аной. Черт! Антонио теперь не мог уснуть. Он должен принять правильное решение. Скрываться от всех или попробовать присоединиться к группе? ------------------------------ * Кавалькада волхвов (исп. Cabalgata de los Reyes Magos) — ежегодный традиционный праздник в Испании в День волхвов, отмечаемый в каждом испанском городе в ночь с 5 на 6 января, на исходе рождественских и новогодних каникул. Волхвы раздают конфеты, которые выходят собирать всей семьей. И в эту ночь они приносят подарки детям. Самый любимый детский праздник.