Скрытые резервы

Life'll kill you That's what I said Life'll kill you And then you'll be dead Life'll find you Wherever you go Requiescat in pace That's all she wrote Warren Zevon ‘Life'll Kill Ya’

Огромной, дымящейся грудой лежит город. Город состоит, как это обычно бывает, из недвижимости и жителей. Он забит живой многоклеточной органикой, информацией, энергией, бессмысленной рекламой, шумом, постоянным движением, и светом. Цитируя писателя, город можно описать «полным жизни, как заплесневелый сыр в жаркий день; громогласным, как проклятие в храме; ярким и блестящим, как пролившийся и играющий на солнце бензин; многоцветным, как синяк, и кипящим суетой, деловой активностью и всякого рода бурной деятельностью, как муравейник с дохлым псом посередине». Город этот шлюха, да, именно так и есть. Женщина. Ревущая, огромная, исчисляющая возраст столетиями. Она, которая открыла бы для тебя исполинское, грохочущее, прогнившее… кхм… сердце, если бы ты был при деньгах и все делал по правилам. Ее правилам. Чаще, она просто давит тебя каблучком, не беспокоясь извиниться, и не заботясь вытереть подошву. Водит тебя за нос, позволяет в себя влюбиться, а затем дает пинка в зубы. Пожирает тебя, и ты оказываешься у нее в брюхе, в этой сточной канаве… Было сумрачно, холодно и дождливо. Тучи задевали подсвеченными брюшками крыши, деловито бормотали водостоки, фонари освещали то, на что лучше закрыть глаза, подмигивали рекламные вывески. Отплёвывая сизоватый дым, сплошным потоком мчались граждане. Поздний вечер вторника, тоска и уныние. Дома ждет холодный, слипшийся ужин и сон перед телевизором. Вот, истошно завывая и ослепляя прохожих проблесковым маячком, пролетела скорая. Подвинемся ближе, сейчас начнется. Для Хельги, фельдшера А, первый день дежурства выдался напряженным. С самого утра едва удавалось присесть, а время неуклонно катилось, на часах почти семь. Под формой натер бюстгальтер, живот подвело, ноет натертая нога, к тому же, этот пожар… Смена должна была вот-вот закончиться, но, похоже, придется сделать несколько сверхурочных выездов, поскольку власти города объявили чрезвычайную ситуацию. Адовая работа для вчерашней студентки, но, нужно держаться. И этот пациент, опять-таки… Из категории уже отагонизировавших, ему бы труповозка больше подошла, а не реанимация. Рация вовсю шипела, тихонько вещал навигатор, водитель нервно курил, наплевав на правила. Визг тормозов на поворотах, кондиционер гоняет запах гари по салону. Чтобы успокоиться и прийти в себя, Хельга вспомнила шесть принципов работы врачей скорой помощи, что так долго и нудно втолковывали на занятиях. – Быстрое обнаружение (кружить стервятником, заметить падаль первым), – Быстрая отчетность (передать информацию на материнский корабль для корректировки курса), – Быстрое реагирование (первыми прибыть на сцену и) как можно скорее начать качественно обеспечивать надлежащее и своевременное вмешательство, – Хорошо отработать на сцене - качественно обеспечить надлежащее и своевременное вмешательство на месте происшествия, – Уход в пути (не расплескать больного), продолжать оказывать необходимую медицинскую помощь в течение всей поездки, – Передать пациента по инстанции, в больницу, под наблюдение врачей. Всего один день дежурства, но девушка чувствовала себя на сто лет старше и на тысячу – циничнее, если бы цинизм измерялся в годах. Парамедики долго не могли иглой проколоть задубевшую кожу. Наконец, с десятой попытки это удалось. Попав в нужное место, фельдшеры установили катетер в подключичную вену и начали противошоковую терапию. Оба фельдшера-стажера и внимательно наблюдающий врач и даже водитель с помощником, дышали через раз. Кабину и салон долго еще не получится выветрить от тошнотворного запаха горелого мяса. Существует стопроцентный ожог, но то, что видели врачи, можно было обозначить как все сто двадцать процентов, потому что кроме кожи пострадали и дыхательные пути. Скрюченный полутруп лежал на каталке в позе «боксера», подогнув колени и локти. Выпрямить полностью обгорелое тело не удалось, потому что при повреждениях температурой мышцы-сгибатели преобладают над разгибателями, и тело принимает такую характерную позу. Весь опаленный открытым пламенем, кожный покров был черным, обугленным, местами видны были обгоревшие мышцы. Плюс контактный ожог руки четвёртой степени. Это такая степень, когда вместо мышц уголь до костей. Ушей, носа и половых органов не было, на их месте лишь кучки пепла. Глаза были широко открыты, но вместо чёрных зрачков смотрели мутно-белые, как яйца всмятку. И над всем этим стоял удушливый запах жженого мяса и бензина. Тело было живое, судорожно дышало и постанывало. Фельдшеры пытались очистить ожоговую поверхность и наложить повязки, хотя трудно было решить, с чего начать. Должно, наверное, существовать специальное слово для такой микроскопической искорки надежды, которую опасаешься лелеять, боясь спугнуть одним признанием факта ее существования. Хельгу внезапно замутило. — Улыбайся! — злобно крикнул врач. — Да вы, что, издеваетесь?! — Улыбайся, говорю! Улыбка подавляет рвотный рефлекс. Девушка нехотя растянула губы в гримасе. Парень тоже попытался оскалиться. Тошнить не перестало, но блевать расхотелось — в таких случаях приём судмедэкспертов при работе с разлагающимися трупами обычно срабатывает. — Если вдруг случится чудо, чем будут лечить? — Гемодиализ, гемасорбция и плазмаферез, стерильная среда. — Хельга выглянула из окна и не узнала района: скорая срезала путь через промзону – глухие стены заводов и скучные склады. — Мы разве не в центральную? — Все забито, да и комбустиология там слабая. …пространство озарилось ярчайшей вспышкой, она лишила зрения. Потом, толстая стена дыма и удушливая гарь пластика. Накатывающие волны огня поглотили плоть, много плоти. Немного злил факт потери верхнего слоя мышц и кожи, но была и радость освобождения. Смерть вновь забрала жизнь и вновь не приняла жизнь. Обугленная рука дернулась и схватила Хельгу за грудь. Ну, попыталась схватить. С почерневших пальцев сыпались частицы плоти, пачкая плотную ткань комбинезона. Вопль девицы подхватили фельдшер и врач. Водитель попытался обернуться, посмотреть, что происходит в салоне и, кажется, подавился своей сигаретой. Реанимобиль занесло на мокром асфальте, руль крутануло в сторону, завывающую скорую вынесло на встречную полосу. Машина с высоким центром тяжести неуправляемо неслась в стену. У кареты скорой помощи не было много времени, чтобы постичь свою судьбу, довольно скоро, она пала жертвой гравитации. С чудовищным скрежетом, разбрызгивая металл и пластик, скорая проехалась по асфальту бортом и ткнулась в бетонное ограждение. Учитывая скорость, столкновение не было таким уж страшным – всего-то измяли капот, раскурочили один борт и лишились проблесковых маячков. Фельдшера Б звали Зак. Он приподнялся на локтях и первым делом попытался ощупать себя, в поисках ран и переломов. На макушке ссадина, ногу подвернул и царапина на лодыжке. Жить будем. О том, что произошло дальше, Зак рассказал только федералам, когда стало ясно, кого они везли. Парень не разговаривал с коллегами на тему пациента. Ведь обгорелые полутрупы не могут отстегивать ремни носилок и самостоятельно вставать, так ведь? Также, не в их привычках подбирать рассыпавшиеся по всему салону стерильные пластиковые контейнеры с 0,9% раствором хлорида натрия и 5% глюкозой, рвать их жжеными зубами и жадно глотать, один за другим, верно ведь? И еще Зак не мог припомнить, чтобы пациенты в таком состоянии сдирали с бесчувственного шефа форменные брюки, куртку и ботинки и напяливали их на себя. Зак не видел (он все равно не поверил бы своим глазам, так зачем метать бисер?), как погорелец обыскал карманы водителя и помощника (добычу пришлось рассматривать чуть не впритык – денатурированный белок в глазах еще не весь сменился здоровыми тканями). Зато Зак слышал, как диспетчер выслал бригаду им на подмогу. Спутниковый навигатор сработал на отлично и послал сигнал об аварии. И уж точно обгоревшие со 100% ожогом, обычно, не лапали сиськи его напарницы на прощание, перед тем, как подмигнуть ему и выскочить в промозглую ночь. — Что ж, мне пора лететь, - прохрипела фигура в одежде врача скорой. – Жаль только, нельзя.