Сны о чем-то большем

– Ты все-таки колдовал! Ты врал мне! Это… это хуже, чем свинство, Макс! – взвизгнула Меламори, живая и настоящая леди Меламори, занося изящную ножку для следующего удара. Макс Фрай - Жертвы обстоятельств

Юэ Цинъюань снова видел прекрасный сон — сяо Цзю в дверном проеме его аскетичной спальни на пике Цандюн, залитый лучами солнечного света, рассеянного и неяркого, какой часто бывает здесь ближе к закату. Сяо Цзю, вопреки обыкновению, был одет не во все положенные ему как главе пика Цинцзин слои зеленого и белого шелка, но только в ночные одежды — тонкие ткани ниспадали с плеч, не скрывая стройных линий изящного тела. Только узкая линия шелкового пояса поддерживала полы нижних одежд сведенными на поясе, но Юэ Цинъюань ясно видел, что под ними нет ни нательных штанов, ни чего-то еще — лишь обнаженная кожа. Веер в руках сяо Цзю зашелестел, складываясь об ладонь — а после и вовсе лег на прикроватный столик. Сяо Цзю присел на край кровати и протянул руку, слегка касаясь кончиками пальцев щеки Юэ Цинъюаня. Тот привычно подался вперед, позволяя себе наслаждаться обществом чудесного видения. Сяо Цзю улыбался. Не усмехался надменно, скрывая за ядовитой усмешкой скорбь и пережитые страдания, а улыбался — ласково, нежно, так, как никогда не улыбался наяву. И в глазах не было обиды и злости — только радость встречи. Юэ Цинъюань качнулся навстречу, обвивая руками тонкий стан, и сяо Цзю вновь — как всегда бывало в этих снах — не оттолкнул его, а обнял в ответ, позволяя увлечь себя на постель. Наяву Юэ Цинъюань стыдился этих снов. Много ли чести в том, чтобы мечтать и фантазировать о ком-то недосягаемом и недостижимом в горячих постыдных снах? Но в то же время он не мог не радоваться приходу этих сновидений. Снова и снова перед сном он возжигал умиротворяющие благовония, подаренные Му Цинфаном, и ложился в постель с надеждой, что сяо Цзю разделит его общество хотя бы во сне. И сяо Цзю приходил снова и снова. Сначала — когда сны только начались — он просто засыпал рядом, обнимая Юэ Цинъюаня или позволяя ему прикорнуть головой на плече. Спать во сне стало интересным опытом и опорой для медитаций, но даже проводя в медитации долгое время, Юэ Цинъюань не разобрался, как это работает. Зато точно знал, что после таких ночей просыпается выспавшимся и полным сил, как никогда ранее. Поначалу им было неудобно — в этих снах. Последний раз, когда они спали вместе, им было так мало лет, а тела неустанно ныли от постоянных побоев. Теперь же каждый из них привык засыпать в одиночестве и долгие годы ни с кем не делил ложе — о причинах для сяо Цзю оставалось только догадываться, сам же Юэ Цинъюань просто не желал никого подпускать. Пробовал пару раз, но просыпался разбитым и с колючей иглой тревоги в сердце, поэтому просто оставил попытки. Теперь же они учились быть рядом — хотя бы просто быть, касаясь друг друга обнаженной кожей под распахнутыми шелковыми одеждами. Сяо Цзю всегда молчал в этих снах, но в уголках его глаз то и дело угадывались язвительные морщинки. Юэ Цинъюань так и ждал, что он спросит что-то вроде: — Как мне лечь, чтобы точно сломать себе руку к утру? Или: — Судя по всему, нога тебе уже и не нужна? Но сяо Цзю молчал, только менял неудобную позу, и через несколько сновидений — длящихся и длящихся, словно все было по-настоящему — они привыкли друг к другу настолько, что стали засыпать, просто обнявшись: удобное положение находилось само. Юэ Цинъюань устраивался на узком твердом плече, чувствовал, как расслабляется в его руках вечно напряженное тело, и улыбался. Просыпался всегда один, и всегда в смятой постели, на влажных простынях. Первое время сердце жгла тоска, гнетущая, яростная, она заставляла бросить все и мчаться на Тихий пик — но Юэ Цинъюань смирял ее постом и медитациями, как смирял оголодавшее тело, и заставлял себя быть неизменно вежливым, скромным и почтительным — особенно в общении с сяо Цзю. И это был единственно правильный путь — сяо Цзю в последнее время был особенно не в духе, прятал грубость за излишней вежливостью и сверкал глазами над веером так, что вокруг него воздух сгущался и трещал, словно перед грозой. Юэ Цинъюань едва обменивался с ним короткими приветствиями на собраниях, а после них — и такой возможности не имел, сяо Цзю всегда уходил быстро и самым первым. И только во снах можно было обнимать его без страха, что он оттолкнет или скажет что-то жестокое. То, что во снах он молчал, можно было считать чудом — счастьем, которое позволяло избежать ссоры, но побыть рядом с ним. Первый поцелуй вышел случайно. Юэ Цинъюань повернулся неудачно, и его губы ткнулись в губы сяо Цзю. Зеленые глаза округлились, и Юэ Цинъюань, предвидя вал вопросов, грозивший обрушиться на него, открыл было рот — и сяо Цзю поцеловал его сам. Юэ Цинъюань всегда считал, что плох в поцелуях и утехах на ложе — где ему было учиться? Но с сяо Цзю не было знакомой унизительной неловкости, наоборот, все происходило естественно, словно Юэ Цинъюань всю жизнь провел, целуя сяо Цзю в ответ. Поцелуи, становящиеся с каждым разом все менее целомудренными, начали сопровождать эти странные сны. Теперь сяо Цзю приходил, ложился рядом на кровать и целовал сам — или ждал, что Юэ Цинъюань сделает это первым. Поцелуи в губы в скором времени превратились в жаркие прикосновения к шее, к плечам, к груди — а иногда в легкие касания скул или ресниц. Нежность сменялась жаром желания, а потом возвращалась, и, казалось, одних только поцелуев будет достаточно до конца вечности. Юэ Цинъюань просыпался после этих снов неприлично возбужденным и долго не мог привести себя в чувство. Смотреть сяо Цзю в глаза наяву стало труднее — и впервые Юэ Цинъюань был благодарен за то, что тот первый отводит взгляд и избегает любых разговоров. Однажды Юэ Цинъюань не устоял. Сяо Цзю в его руках был такой горячий и податливый, ладони скользили по шелковой коже под подолами одежд, и чужое возбуждение неприкрыто и явно легко под руку — Юэ Цинъюань никогда не был железным. Тем более что сяо Цзю и не возражал — лишь широко раскрыл глаза, когда Юэ Цинъюань впервые сжал ладонь. Юэ Цинъюань тогда едва не забыл про масло — тут про все на свете можно было забыть, таким невероятно, незаслуженно красивым был сяо Цзю, раскинувшийся на кровати, запрокинувший голову, слишком красивый для аскетизма этой спальни и этого дома, с его волнами шелковых волос, нежными руками и бесконечными ногами, каждый цюнь которых Юэ Цинъюань стремился покрыть поцелуями. Оказаться внутри сяо Цзю оказалось так хорошо, как невозможно было и мечтать. Сяо Цзю был тесным, жарким, низко и глубоко стонал, обхватив талию Юэ Цинъюаня ногами, и двигался с ним в едином ритме, таком, что дыхания не хватало, и мысли таяли и рассеивались в мареве предрассветного тумана. Юэ Цинъюань проснулся в то утро от собственного крика, выплескиваясь на простыни, и еще был вынужден выдумать что-то пристойное в ответ адептам, прибежавшим на шум. Смотреть на сяо Цзю наяву стало еще невыносимее — Юэ Цинъюань вспоминал сон, в котором все было так… по-настоящему: и запахи, и ощущения, и звуки, и ему нестерпимо хотелось повторить. Или хотя бы коснуться сяо Цзю, наяву убедившись, что воображение не лжет и он в самом деле… такой. Но повторить удавалось только во сне. Теперь они каждую ночь соединялись на ложе — чаще Юэ Цинъюань брал сяо Цзю, но иногда сяо Цзю решал взять вверх — и уже Юэ Цинъюаню приходилось быть младшим братом. Хотя он ни разу не испытывал подобного в жизни, во сне все происходило без боли — возможно, потому что это был сяо Цзю. Член, знакомый до узора вен, вбивался в него с ласковой силой, и Юэ Цинъюаню оставалось только обессиленно комкать подушку и вцепляться в спинку кровати до боли в пальцах, отдаваясь воле сяо Цзю. Разгоряченные, они сплетались в объятиях, глядя друг другу в глаза, и подолгу молчали, не шевелясь, медленно засыпая. Сны превратились в пытку — и в то же время оставались сладким видением, возможностью обрести то, что никогда не будет доступно в жизни. Так было и в эту ночь — сяо Цзю потянулся вперед и поцеловал его, и Юэ Цинъюань обнял его в ответ, увлекая за собой, и потянул руку, чтобы вынуть шпильку, удерживающую черную массу волос. Внезапно он ощутил острую резкую боль. Отдернул руку, растерянно посмотрел на палец — капля крови медленно набухала на месте пореза. Кажется, он только что укололся шпилькой сяо Цзю… Сяо Цзю внезапно отпрянул. В зеленых глазах его вскипела яростная буря. — Ты! — прошипел он, разом подобравшись, как для удара. — Ты это сделал! Ублюдок! В тот же миг в лицо растерянного Юэ Цинъюаня прилетел кулак. Драться сяо Цзю умел с детства и не растерял этот навык за годы совершенствования. Удар пришелся в скулу, болезненный, точный — так, что загудело в виске. Юэ Цинъаюнь помотал головой, пытаясь прийти в себя. Сяо Цзю замахнулся вновь. — Это худшее из того, что ты мог придумать, Ци-гэ! — рявкнул сяо Цзю, отводя руку снова. Юэ Цинъюань перехватил удар, не особо пытаясь остановить — кулак сяо Цзю ударил его в плечо. — Ублюдок! Зачем тебе это надо? Придумал, как еще меня унизить? — сяо Цзю дышал тяжело, со всхрипами, зрачки сузились до крошечной точки. — Зачем?! — Я ничего… — Юэ Цинъюань схватил его за руку, бездумно надеясь удержать. — Я ничего не делал. Это же сон… — Вот и я думал — что за странные сны! С какой бы стати мне не высыпаться каждую ночь, да еще с такими вот… картинками! Главное, где бы я ни заснул — не помогало! Все равно мне снилось, что я заявляюсь сюда! А теперь тебе стало мало моего недосыпа? Решил и целиком меня получить? — Сяо Цзю! — умоляюще прошептал Юэ Цинъюань. — Я клянусь, я… я ничего не делал. Я был уверен, что это не более чем сны… — Еще бы ты не был уверен! — взревел сяо Цзю, вырывая руку. Он вскочил с кровати и осмотрелся. — Так, а это у нас что… — Он схватил курильницу, где едва-едва теплился конус благовоний, и принюхался. Потом присмотрелся к инкрустации на медной крышке и прорезанным чжуаням печати. — Хм… Вот так вещица. Откуда бы она у тебя, Ци-гэ? — Не помню, — растерянно пожал плечами Юэ Цинъюань. — Кто-то подарил… — А ты всегда используешь чужие подарки, не удосужившись разобраться, что к чему? Ах да, это же ты, святой Юэ Ци, которому никто не желает зла! — едко прошипел сяо Цзю, убирая курильницу в рукав. — Слышал о таких вещах, посмотрю в каталогах, даже интересно стало, у кого же для таких подарочков хватает мозгов. Доброго утра, господин глава Ордена! Сяо Цзю резко развернулся и пошел к выходу. Веер остался лежать на столике, и Юэ Цинъюань рассеянно скользнул по нему взглядом — и его словно подбросило на кровати. В два шага догнав сяо Цзю, он поймал того за локоть, поворачивая к себе, поднял лицо за подбородок и впился губами в губы. — Что… ты… зачем.. — попытался было отбиться сяо Цзю, но потом плавно обмяк в его руках, обняв за плечи, выдохнув в губы что-то вроде ласкового «убью». — Ты… веер забыл… — пробормотал Юэ Цинъюань, заливаясь краской, когда поцелуй закончился. Сяо Цзю пожал плечами. — Значит, придешь и занесешь вечером. Сам, своими ногами. И еще один такой фокус, Ци-гэ, и я сверну тебе шею. И кстати… Это тоже обратно получишь потом. Не пойду же я домой голый. Сяо Цзю стащил со спинки кушетки черное ханьфу с серебряной отделкой и завернулся в него. Подпоясал — и решительно зашагал по горной тропинке вниз, оставив Юэ Цинъюаня ошарашенно смотреть ему вслед. И только потом осознать — то, что он услышал, было приглашением.