В борьбе все средства хороши

Я очнулась, чувствуя себя так, словно в мое тело впилось одновременно несколько сотен жутко голодных комаров. Попробовав пошевелить рукой, я потерпела неудачу. Перед глазами стояла непреодолимая темнота. В головве крутилось неуемное количество вопросов. Где я? У себя дома на кровати? Сейчас раннее утро, и я просто еще практически не проснулась? На последнее не похоже. Временами случалось такое, что, проснувшись где-нибудь в районе пяти утра, я была будто парализована от желания уснуть, но такой боли я в такие моменты однозначно не чувствовала. Да мне вообще, черт побери, никогда не было настолько невыносимо! Хотелось кричать, но я даже это сделать не могла. Что со мной случилось? Что-то вроде инсульта-инфаркта? А с какой стати? У меня вроде бы нет никаких значительных проблем с сердцем или же сосудами. Авария, в результате которой я переломала все, что было возможно и невозможно переломать? Но я, кажется, накануне никуда не ехала... Или все-таки ехала? Но я совершенно ничего об этом не помню! Последнее воспоминание — странные черные и белые полосы, невесть как образовавшиеся на экране моего телефона, когда я с его помощью в десятитысячный раз пересматривала бес помнит какую серию «Великолепного Века». Черные и белые полосы, а дальше... Дальше... Точно! Что-то вспоминается! Мне резко захотелось спать, чего ранее со мной никогда не случалось: я могу спать по четыре-пять часов в сутки неделями и превосходно высыпаться, я обладаю... Так, сейчас надо не расхваливать себя на все лады, а пытаться уяснить, какого черта сотворилось. Ситуация-то, как бы мне ни хотелось считать обратное, патовая: во-первых, я не могу видеть — хочется полагать, что только потому, что не могу открыть глаз, а не по этой причине и по той, что с моими глазами тоже произошло нечто неладное; во-вторых, что куда хуже, по мне, даже слепоты, так как отбирает большее количество возможностей, я не могу пошевелиться и не знаю, смогу ли; в-третьих, ко всему прочему, вряд ли могу слышать — проверить, так ли это, никак нельзя, ведь, возможно, в помещении, в котором я нахожусь, просто стоит тишина: была бы я движимой, нарушила бы ее с помощью частей своего тела, но сейчас, очевидно, мне это сделать не удастся. Прелестная картина вырисовывается. Исходом черных да белях полосок, начиная с которых была и есть полнейшая чертовщина, в лучшем случае, как мне это сейчас видится, станет долгая и, быть может, не несущая мне спасение от капитальных проблем со здоровьем, реабилитация после... после... — Что здесь стряслось? — внезапно услышала я высокий, определенно женский незнакомый мне голос. Фу-у-ух. Я хотя бы слышу, что означает, что я точно не окончательно потеряла связь с внешним миром. Где я? В больнице? Наверное, да: со мной однозначно что-то случилось, мои родители должны были это заметить и принять меры, да и услышанный голос, раз он мне незнаком, принадлежит не моим приятелям-друзьям-родственникам, но может принадлежать какой-нибудь, скажем, медсестре, ведь, кроме круга лиц, с которыми я поддерживаю общение, может находиться поблизости от меня в сложившейся ситуации, если не медработники? Со мной — или, не теряю надежды — в моей палате произошло нечто из ряда вон, раз сотрудник, как я предполагаю, больницыы задает подобный вопрос, говоря ясно, что взволнованным тоном? Может, мне стоит попытаться подать женщине какой-нибудь сигнал? Вновь попробую подвигать рукою... А-ай! Черта с два! Пока я строила теории, совершенно забыла про адскую боль, а сейчас, сосредоточившись на ощущениях, стараясь совершить задуманное, конечно же, снова ее почувствовала, а вот сдвинуть с места «лапу» так и не смогла. Вдруг мне стало не по себе. И сколько мне еще мучаться в таком состоянии? До скончания веков? Хотя нет, про века я загнула: учитывая, что меня либо хватил удар, либо конкретно помяло в автоаварии, что навряд ли имеет место быть, — повторюсь, я похоже вырубилась, увидев полоски — их было больше двух, ха-ха — и находясь у себя дома, — вероятнее остального, мне осталось не так уж много — меньше, по-крайней мере, чем большинству иных обитателей планеты Земля моего возраста. И все это время, что-то мне подсказывает, пройдет совершенно безрадостно — я лишена способности видеть, перемещаться и... Легче сказать, каких возможностей я не лишена! Я лишь слышу и чувствую жуткую острую боль, больше ничего! Прекрасно! Воистину замечательно! Мне захотелось кричать, истерить, рвать и метать, проклинать всех и вся, ведь до меня наконец-то дошло в полном объеме осознаниее произошедшего: я обречена, обречена на не такие уж долгие, но все же продолжительные мучения, за коими последует гибель; и я так и сделала, на миг целиком и полностью забыв, что я не могу открыть рот, и не сразу удивившись, что я ору нечленораздельные звуки во все горло. Когда же я, опять с запозданием, поняла, что «шевелима», мое тело, не дав мне успеть возрадоваться, начало дергать разными своими частями, как бы давая мне убедиться, что все не так уж и плохо, даже... даже хорошо — нет, просто прекрасно: боль постепенно стала отступать. — О, Аллах! — вновь послышался тот самый женский голос. Аллах? Какой еще Аллах? Медработница — мусульманка? Ну ладно, я не имею ничего против иноверцев. Да и чего, собственно, в ее восклицании удивительного? Ну да, «Аллаха» не каждый ожидает услышать в Московской больнице, ведь в столице России большинство врачей, — местные, коренные, славяне и, соответственно, христиане, — но это же не означает, что никто его не услышит. Я решила предпринять попытку раскрыть глаза, и та обвенчалась успехом, чему я была довольно-таки, извиняюсь за тавтологию, довольна. Однако в следующую секунду довольство сменилось крайней степени удивлением: я стопроцентно находилась не в больнице, как мне казалось, — в медучреждениях редко бывают каменные, разрисованные, надо признаться, шикарными орнаментами стены, палаты тех чаще всего больше размером, и на их полах не лежат ужасно дорогие красно-коричневые ковры, расшитые, надо полагать, золотом. Я повернула голову, желая все-таки определить, где я очутилась. Странный маленький диванчик, комодик, на поверхности которого валяются какие-то ткани выглядели куда менее богато. Хотя нет, постойте-ка, тряпки-то нехудые: материл, что видно даже невооруженным взглядом, качественный, а к некоторым частям, как я догадалась, шелка присобачены — чует мое сердце, что они драгоценные, — блестящие и переливающиеся на солнце, свет от которого проходит в помещение через окно, увиденное мною ранее, камушки. Я вновь сменила положение головы. Вот тебе и «менее богато»! На комодике, отличном от того, на котором лежали — язык уже не поворачивается их тряпками назвать — шелка, обреталась подвеска на цепочке: вторая была ничем не примечательной, а вот первая, что я, обожавшая любого рода качественную ювелирку, немедленно подметила, состояла из здорового сапфира и рубинов чуть поменьше, расположенных сбоку от камня. Бог мой, где я?! Меня усыпили, украли, а затем направили к шейху? Нет, такое вряд ли реально: я не выходила из дома в тот день, когда со мной, наверное, и приключилось то, что приключилось, — говорю же, смотрела «Великолепный Век», был выходной день, в который я была свободна от лекций... Я на секунду оторвалась от воспоминаний, и тут до меня дошло-доехало, как обычно, с запозданием, что я вижу перед собой не только комодик с... миленькой подвесочкой, но и ноги женщину, как видно, безрезультатно зовущую меня, обалдевающую от происходящего, уже некоторое время. Женщина была на вид лет сорока, на ней красовалась белая ночнушка с длинными рукавами, состоящая из несколько слоев полупрозрачной не очень прочной ткани, темно-коричневые волосы ее были распущены, глаза напуганы... Еще бы они не были напуганы: явно ненормальная девушка сидит перед ней на... полу, — ох-охонюшки-хо-хой, только сейчас уяснила, почему ногам холодновато! — не реагирует на вполне резонные вопросы вроде «Вы меня слышите?», которые она, что я сейчас уже воспринимала, мне задавала и таращится то на одну, то на другую точку. Но не судите меня строго! Нужно сделать скидку на шок: обычноо у меня не случается подобных... выпадений из мира сего, но и в «шейховской спаленке» я оказываюсь отнюдь не каждый день... Стоп-стоп-стоп! Меня снова унесло в анализ окружающей среды. Нужно перестать пугать бедную женщину — еще бы знать, что она делает в комнате, в которой я тоже что-то, вероятно, делаю, и кто она такая — и, естественно, выйти с ней на контакт и попытаться с помощью нее понять, что происходит, — да-да, «что происходит» я повторяю далеко не первый раз за весь этот «кошмарик»... Да, женщину несомненно следует распросить, но как-нибудь осторожно: я не знаю, где я нахожусь, в каком я положении, и есть ли из этого положения легкий выход, — просто выход есть всегда, а вот легкий... — следовательно, нужно аккуратно-преаккуратно все разузнать, чтобы решить, как мне нужно действовать дальше, — если я действительно у какого-нибудь шейха «в гостях», неверно будет орать и требовать отпустить, засыпая местных оскорблениями, как это делала Хюррем, когда ей прописали поездочку на турецкий курорт, — могут же и изнасиловать, избить... Вас небось удивляет, отчего я так спокойно рассуждаюю на подобные темы, да еще и оказавшись в подобной ситуации? Просто со мной за эти восемнадцать лет случалось всякое, так как я та еще авантюристка и любительница найти приключений и, заодно, проблем на все свои интересные и не очень интересные места, посему жизнь успела научить меня, что бы ни произошло, искать в сложившейся ситуации положительные моменты, шутить насчет своей непоколебимой и порой губительной тяги к неизведанному и, что крайне немаловажно, ни за что не впадать в панику, помня, что выход есть всегда и отовсюду, ища этот самый выход, смотря на ситуацию свысока и с долей сарказма и получая удовольствие от нового занимательного приключения. Да, иногда, как сегодня, посчитав, что я больше никогда не сдвинусь с места и не увижу белого света, я срываюсь, но лишь потому, что меня, бывает, «угоразжживает» на некоторое время впасть в забвение, находясь в котором я далека от собственных принципов. Через некоторое время забвение всегда уходит, я вспоминаю, что, в конце концов, если не выходит изменить ситуацию, надо изменить отношение к ней, и так и поступаю.