Надежда сияет сердцу

      Деревянный родительский дом стоял лицом к небольшой полноводной реке, на которой буквально четыре года назад лишь в самый ранний час отражался багровый деревенский восход. Река была добротной, плодовитой: в ней не только старики целыми днями ловили мелкую рыбеху, чтобы к вечеру принести в дом и баловать свои желудки жареными судаками. У ребятишек была эта речка в почете, особенно у самых старших. Вода была прозрачная-прозрачная, того и глянь, как оттолкнешься от травянистого обрыва, как поплывешь, глаза заприметят илистое дно, усыпанное пустыми ракушками. Но так лишь в детстве казалось, может еще в подростковом возрасте. Паша же теперь из окна долго за ней наблюдал, и даже бывало с двумя жестяными ведрами к ней ходил, мало ли, воды понабрать на три дня, чтобы не идти к колодцу. Речка была заброшена: вода помутнела, кое-где высовывалась выцветшая трава. Во время войны никто за ней не следил, женщинам и некогда было, а кто постарше из ребятишек был, того забрали на фронт, и больше никто не вспоминал про эту чудесную речку.       Уже как неделю вернувшись из краснодарской пересылки, где достаточно долго пробыл в местном госпитале, Пестель увидел полузаброшенный, заросший ковылем участок. Отец умер еще год назад, не дождавшись возращения любимого сына. Дома было тогда студено, не отапливаемая печка целый день прогревала жилье от пола до самого потолка. Ничего вот в доме не поменялось, только Паша уже вырос, уже совсем не тот. Книжки со школьными принадлежностями уже совсем не будоражат сердце, а они вот все не нужные лежат в углу, будто все эти годы дожидались возращения их хозяина.       Собака только осталась. Отцовская лайка все это время жила у соседей на их охотничьей псарне. Вернулась вот теперь на свое место, ходит по пятам за Пашей, когда тот все таскается со своим постиранным бельем за баню, чтобы развесить посушиться.       Пашина жизнь вроде как-то шла, а вроде и пролетала мимо него, прям как тот самый поезд, который вез его обратно на родину. — Дай прикурить, может найдется у тебя где табак?       На другом конце грядки разморенный работой Паша поставил круглый таз с жухлой травой возле компостной ямы. Прокрутил у себя в голове Сережину просьбу, вспоминая наличие табака в доме. — Может и найдется, папка мой вроде и курил.       После рабочего дня пот катил со лба в три града, а вот вечернее солнце уже постепенно заходило за горизонт, скрываясь где-то в лесной чаще возле реки. Хотелось просто передохнуть на крылечке, где сейчас стояло блюдце со свежей клубникой, которое заботливо передала Анна Семеновна для Пестеля. Половину ягоды правда уже съел Ипполит, Пашка сам не против — не жадный, а младшему брату лучшего друга грех не дать такую сладость, сам ведь он ее собирал, и с энтузиазмом нес для старшего.       Пока в гостях у Паши были, Сережа вызвался помочь с перекопать заброшенные грядки, а Польке накрыли стол с чаем из пузатого самовара, и бублик Паша ему отдал, который покупал недавно в городе. — Нашел! Тут еще и спички есть, дед вроде когда-то из Канска привозил, ты представляешь, как сохранились? — Паша сел на ступеньки крыльца и хмурясь, покрутил папироску в руках. — Летит же время, — Сережа усердно намыливал руки и промывал под струей уличного умывальника. Закатив рукава своей холщовой рубахи, они закурили одновременно.       Поля неподалеку от лимонника играл с Пашиной собакой, бегали друг за другом и как-то не обращали даже внимание на окружающий мир. Совсем еще юный, как воробей растрепанный, без старших братьев рос все это время. Ждал их очень сильно, потому что любил по-своему, по-детски, а Матвей так и не вернулся с фронта. У Анны Семеновны от него лишь письма остались, хранит их бережно в комоде. Перечитывает иногда в тайне от сыновей, плачет молчком до тех пор, пока текут слезы.       На Сереже ответственность теперь большая, маме везде старается помочь: всю тяжелую работу на себя берет, с Полькой везде таскается, учит его всему.       А у Паши больше ничего нет, кроме его дома. Было бы теперь жить ради кого, переносить каждый день всю эту боль, которой он сыт по самое горло. Пережить бы весь этот ежистый страх. — А помнишь, как я за Анькой в восьмом классе бегал? Ну, Бельская, которая.       Паша пытался вспомнить. Та самая Аня со светленькими волосами? Или у нее они были темные? Та самая, за которой бегали все мальчишки по деревне, как угорелые? С ней же вроде ходил Коля, кудрявый мальчик с грустными глазами. Коля. — Видел ее вчера, выросла так. Стояла с ребятенком маленьким. Даже не верится. Все еще кажется, что я сплю, а просыпаться не хочется. Так все изменилось, Паш, и мы уже не те.       Пестель почти не слушал его. Надо же было вспомнить это имя, черт его дери, то самое желанное имя. — А с Женькой как? Петькой? Помнишь их? Мы ведь тогда неплохо общались, вместе тогда зимой на замершую реку ходили рыбу удить.       Оба почти докурили папироски. На душе как-то гадко стало от воспоминаний, та самая душевная смута въелась в мозг. — Не знаю Сереж, не знаю. Только бы все слава богу было у них.       Уже с сумерками Сережа взял Польку за руку и повел домой через дворы. Они все вместе еще два часа назад затопили деревянную баню, от стен которой синяя краска уже начала давно слезать. Ипполит сам помогал дровишки и мелкие бруски таскать, а вот к огню его не подпускали — издалека смотрел как его брат поджигает старые газеты и щепки в печке.       Наверное, и хотелось сегодняшний разговор забыть, да вот Коля теперь не выходит из головы. И в бане не распарились эти мысли. Укрыться бы в верблюжье одеяло с головой, да чтоб прекратилась эта ноющая боль, и мысли про Колины красивые голубые глаза исчезли.

***

      Паша уже и привыкать стал к своей одинокой жизни. Дом уже более-менее в порядок привел, пыльные шторки даже застирал, выбросил не нужную посуду, которую успели прогрызть мелкие грызуны. Ласки душевной только хотелось, как тогда раньше, чтобы и бабушка была рядом, укрыла от всех детских невзгод, наказала бы папке срубить всю эту крапиву, которая в саду болючи ужалила мальчика. А они и вместе с отцом срубят ее! Паша палкой бьет, ногами приминает к самой земле, а папенька смеется только, и приговаривает “чего агрессивный такой, и в кого ты такой вырос, растение пожалей, шалопай!”.       Еще чего — жалеть ее! Пашка, между прочим, никого не жалел! Девочек если только беззащитных, которые в школе молчком сидели за партами, совсем из толпы не выделялись. Вот Аньку Паша помнит: она всегда активная была, бегала по огородам вместе с мальчишками, а они ее постоянно домой всем классом провожали. От городской школы до деревни не так далеко, но пока шли все вместе, столько историй интересных можно было насочинять!       А Аня с Колей с самого детства дружат. Они соседи, вместе выросли, прям как Паша с Сережей. Только Коля особенный. Перевелся к ним из параллельного класса в середине третьей четверти. Выглядел прям как истинный аристократ со своими красивыми кудряшками, шеей тонкой, аккуратной. Паша в первый раз даже представлял себе, что Коля мог быть бы каким-нибудь императором. Все были мальчишки как мальчишки, обычные восьмиклассники, будущие выпускники ПТУ, а Николя особенный был. Паша так и начал свои недоухаживания. До дома доведет, который стоял на перекрестке двух дорог. Молчком шли, потому что неловко было, угостит калачом, который бабушка привезла с города.       Неловко это все было. Потому что Коля сначала боялся Пашу, у него ведь в школе была глупая кличка от учителей “хулиган”. И хмурый Пестель постоянно ходил, ругался благим матом, который услышал из разговора дедушки с каким-то дядькой. Но с Романовым нежно общался, не так, как с другими.       Только ни к чему это не привело. Старшие братья Коли гоняли Пашу постоянно от их семейного дома, не давали с младшим общаться. А тут скоро и война началась, Пестеля на фронт забрали, и забыл он уже про яркие голубые глаза, красивые кудряшки и про императорское лицо. Не до этого уже было.

***

      Под окнами дома Муравьевых-Апостолов росла шептун-трава, чернобыльник, так и норовивший просунуться в открытые створки. К правой скуле дома примыкал горбатый огород, с уже проросшими стеблями молодой картошки. Вдоль деревянного заборчика раскинулись плодовитые кусты смородины, возле которой сейчас кружился Полька с маленьким цветным ведерком. — Мальчики мои, вам бы отдохнуть сейчас, вон, краска никуда не денется, а я компот с ягодами сварила, вкусный-вкусный! — На крылечке Анна Семеновна вытирала руки вафельным полотенцем и с заботой посматривала на парней, которые перекрашивали старый сарай в зеленый цвет. — Да, сейчас мам, пять минут и закончим. — Ага, давайте. Только не задерживайтесь как всегда, знаю я вас, — Анна Семеновна специально сварила компот из ягод, которых собрал младший сын. Она еще помнила, как маленькими мальчишками Сережа и Паша постоянно приносили ей земляники лесной, просили компот сварить, самый-самый вкусный, такой только у нее и получался.       Компот действительно оказался вкусным, Паше даже самое детство вспомнилось, еще то время, когда бабушка была жива. — Как думаешь, до вечера докрасим, или на завтра уже оставить этот сарай? — Сережа дожевывал последнюю лепешку, поглядывая на ребро ладони, испачканное краской. — Закончить надо, мало ли, дожди нагрянут.       Сказал, будто отрезал своим сиплым голосом. Рана в боку начала побаливать после утомительной работы под палящим солнцем. Черт побери эту контузию. — Да какая уже работа, Сереж, Пашеньке тоже, наверное, домой надо. Чего надрываться? — Женщина по-хозяйски поправила волосы под цветастой косынкой. — Анна Семеновна, а вы слышали чего-нибудь про Романова? — Пестель внимательно посмотрел на то, как она в удивлении приподняла свои брови. — Это ты про Кольку? — Ну да.       Анна Семеновна растерянно поправила складки на скатерти. — Слышала, что с девочкой какой-то все ходил, поженились они может, что думаете? — А он тут до сих пор живет? — Сама не видела. Но старшенький, Александр вроде, постоянно мотается из деревни в город. — Паш, а ты чего удумал? — В разговор вклинился Серёжа со своим вопросом. — Да так, из интереса спросил.       На этом самом перекрестке двух дорог по-прежнему стоял двухэтажный деревянный дом. Все такой же, ничего даже внешне в нем не поменялось. Окно было чуть-чуть нараспашку, занавески легонько колыхались от ветра, а на подоконнике стояла одинокая свеча. На участке все также стояла высокая береза, ветви которой слабо колыхались из-за вечернего ветра, ударяясь об высокую крышу.       Калитка была приоткрыта, поэтому попасть на чужой участок не составило труда. Постояв с минуту у закрытой двери, Паша задумался зачем вообще пришел. У Романова, может быть, уже и семья есть, и своя судьба, в которую Пестель не вписывался ни в какие рамки. Лишний он тут, да и только. Чувство это саднящие и не пройдет никогда уже.       Но в дверь все-таки постучал тяжелой рукой своей. Будет что будет, правда же? Если уж прогонит с порога, значит так и надо, значит Паша вернётся к себе домой, задавленный воспоминаниями.       Но сам Николя открыл дверь. И что теперь нужно говорить? Он и подрос немного, возмужал даже. Брови сначала нахмурил, от чего между ними образовалась маленькая складочка. Глазами своими наслезенными смотрел на гостя, будто бы и дыхание задержал на мгновение. А как же Паша скучал по этим глазам цвета самого-самого чистого океана! Хоть бы раз в неделю видеть их еще и еще, запечатлеть в своей в памяти, каждый раз вспоминать — причинять себе боль. — Паша?       Голос был у него сиплый. Переступив порог своего дома, прижался к Пашиной груди, смял у себя в руках рукава его рубашки, и кажется, задрожал. — Жив я, вернулся. Ну, Коль, ты чего? — Пестель гладил его по таким же волнистым волосам, пока Романов приглушенно плакал, а слезы его мешали сказать хоть что-то.       И тогда Паша впервые узнал, как может болеть у человека сердце. Как изнывает оно, вот тут рядом. Как плачет он ему в плечо, обнимает, к себе ближе прижимая. — Папенька! Ты куда ушел?       Маленький мальчишка выбегает откуда-то из комнаты, с недоверием переводя взгляд сначала с Коли, потом на Пашу. — Папа, а почему ты плачешь?       Мальчик обнял босую отцовскую ногу, не переставая смотреть своими ярко-голубыми глазами на незнакомца. — Саш, вернись обратно в комнату, я сейчас приду.       Где-то у Паши внутри что-то надломилось. — Ты женат?       Коля поднял сына на руки и приобнял его за кудрявую макушку. — Давай на кухне лучше поговорим, проходи.       В комнате была темень, лишь та самая одинокая свеча по-прежнему стояла у открытой створки. На улице щебетали птицы, радуясь заходящему солнцу. — Нет у меня жены, Паш, и не было — сгинула она давно.       Коля по-отцовски так, нежно гладил сына по его темным волосам, а тот сидел у него на коленях, рассматривая уставшего Пестеля. — Один тут живешь?       Глупый вопрос. Явно же что не один он тут. Вон — чья-то огромная телогрейка висит, несколько котелков на печке дымят. — Братья скоро вернутся.       Они будто бы нуждались в этой долгожданной молчаливой паузе. Каждый думал о своем: Коля потупил взгляд в пол, Паша тер свои шершавые руки.       Сашенька сел рядом с Пашей. Обнял его массивную руку, голову на нее положил, будто бы он для него родным был. Совсем еще маленький, но точная копия Коли: глазенки такие же грустные, волосы еще коротенькие, но уже вьются. Губы так же пожимает, как и папа его. — Я ведь ждал тебя, когда ты вернешься. Все это время ждал.       Пестель одной рукой приобнял мальчишку, а второй — Колины худые плечи. Так и сидели, как будто давно уже были родными друг для друга. Будто бы и не было этой проклятой войны, всего этого ада с бесконечными муками. Будто бы теперь есть, ради чего жить. — А я больше и не уйду никуда от вас.

***

      Каждый знал, что в январе, с приходом самых сильных заморозков, деревенская речка замерзала. На нее как магнитом тянуло деревенских— рыбы немерено, начинался тот самый сезон, когда можно целый день просидеть, дожидаясь богатого улова. Та самая пора, когда можно надеть подходящую обувку, как раз-таки предназначенную для такой суровой зимы.       Сашенька гордо вышагивал под руку с Пашей в своих маленьких валеночках, преодолевая самые высокие сугробы. Он был закутан в маленький овчинный полушубок, который чуть-чуть ему не по размеру. Постоянно съезжал куда-то в сторону, из-за чего Паше приходилось заботливо поправлять его чуть ли не каждые пять минут. — А мы с папкой столько рыбы наловили, целое ведро! — Уже дома, закутанный в теплую шаль, Сашенька не унимался и все размахивал своими руками, показывая Коле бесконечное количество рыбы, — На всю жизнь хватит! — Сына, ты сейчас лучше чай горячий выпей, а папа тебе к вечеру рыбу пожарит, — Паша усадил мальчика к себе на колени и начал дуть на его чай, чтобы остудит кипяток. — Папенька, ты сильнее дуй! Он же так не остынет совсем!       На противоположном конце стола Коленька с улыбкой наблюдал за своим сыном и Пашкой. Будто бы они всю вечность были семьёй. Будто так и надо.