Коля знал, что так крепко Сашу может любить только Паша. Трепетно-нежно, с большой дикой любовью, от которой у Коли буквально в сердце щемило. Что-то ухнуло внутри, то ли от того, каким взглядом Паша смотрит на сына, то ли от всей этой незабываемой красоты сегодняшнего вечера.
В зале резко раздаётся девичий писк, ещё один оглушающий выстрел и гортанный стон, от которого исходят отголоски отчаяния и смерти. Непрекращающийся грохот, чей-то протяжный рёв и звон битого стекла. Кто кашлял до сблёва от вида крови на полу, кто сипел, тужась что-то сказать, кто прятался под мебелью, затаив своё дыхание. [Au: Петю пригласили на вечеринку, но никто не догадывался, чем это обернётся.]
Саша вытащил прямоугольную коробку из-под обуви и, сдвинув вещи со стола, вытряхнул всё содержимое на узорчатую скатерть. В ней было множество исписанных бумаг, наверное, ещё со времён Отечественной войны, письма, аккуратно сложенные друг на друга, и выцветшая фотография тридцатилетней давности.
Сам Николя открыл дверь. И что теперь нужно говорить? Он и подрос немного, возмужал даже. Брови сначала нахмурил, от чего между ними образовалась маленькая складочка. Глазами своими наслезенными смотрел на гостя, будто бы и дыхание задержал на мгновение. А как же Паша скучал по этим глазам цвета самого-самого чистого океана! Хоть бы раз в неделю видеть их еще и еще, запечатлеть в своей в памяти, каждый раз вспоминать — причинять себе боль. AU, где Паша — вернувшийся с войны солдат.