Я больше не уйду

      Маринетт делает резкий замах, рубленный, больше похожий на удар, вскидывает руки в пятой позиции, перенося свой вес правую ногу. Делает нервный шаг в сторону, меняя руки в третью позицию, склоняет голову и резко, не давая себе подумать о последствиях, делает кувырок в воздухе, без всякой поддержки рук.       Набранный вами номер не обслуживается. Пожалуйста, проверьте правильность набора, или повторите попытку.       Резкий пируэт, после которого она не упала не иначе как чудом, прыжок с подбиванием одной ноги, точное приземление в нужной точке, и несколько сальто назад.       Набранный вами номер не обслуживается. Пожалуйста, проверьте правильность набора…       Серия шагов, резкая подача назад, и, так называемое, кошачье па – быстро, на предельной скорости, не слушая и не слыша музыку, играющую на магнитофоне. В голове звучит только холодный голос из динамика, разбивающий последнюю надежду.       Набранный вами номер не обслуживается…       Наконец, произошло то, к чему неосознанно стремилась Маринетт – не выдержав очередного сложного прыжка, для которого ей не хватало растяжки, ноги просто не смогли удержать ее веса. Не сумев сохранить равновесия, она нелепо взмахнула руками, с грохотом опустившись на паркетный пол.       Реальность, от которой она пыталась сбежать выполняя сложные па, с грохотом обрушилась на нее.       Марина нет.       Абонента не существует.       Связь с другим миром потеряна.       Маринетт пыталась, пыталась связаться, пыталась дозвониться, но все было тщетно. Ее кольцо не реагировало, портал не открывался, а телефон, бывший единственным средством общения с братом, молчал.       Маринетт пыталась, правда. Она старалась выглядеть спокойной, чтобы не волновать родных еще больше, говорила себе, что все образуется, что связь восстановится, что они найдут выход…       Но правда была в том, что она не могла. Не могла справиться с наплывом эмоций, с приливом паники, которая поднималась в ее сознании каждый раз, стоило ей подумать, что Рин для нее потерян навсегда.       Поэтому она здесь. Поэтому она танцует, или, вернее сказать, пытается это делать, потому что в ее состоянии каждое движение напоминает незавершенный удар. Поэтому она старается успокоиться, старается остудить голову, старается вспомнить, каково это – быть сильной, быть стойкой, быть… быть ЛедиБаг.       Потому что Маринетт сейчас не нужна, потому что у Маринетт есть близкие и страх за их жизни. У героини их нет.       И именно героиня сейчас должна поднять голову, оттолкнуть мирские проблемы внутрь и решить, что делать. Как исправить сложившуюся ситуацию.       Но когда она начинает успокаиваться, когда в голове начинают мелькать обрубленные мысли и варианты разрешения проблемы, на глаза попадается какая-то вещь, связывающая ее с братом, и в голове снова звучит холодный безучастный голос, смысл слов которой складывается к «данного абонента нет в вашем мире».       И чувства возвращаются с удвоенной силой.       И падение было последней каплей.       Обессиленно ударив кулаком по паркету, Маринетт почувствовала секундное удовлетворение, что физическая боль оказалась сильнее пожирающей изнутри беспомощности. Но лишь на секунду. В следующий миг злые слезы все же брызнули из глаз, напоминая, что любое терпение не бесконечно. Даже такое, как у нее.       Пожалуй, такой беспомощной она не чувствовала себя с того момента, как поняла, что ее жизнь утекает сквозь пальцы, а она ничего не может сделать, чтобы исправить это. Будучи деятельным по натуре человеком, ситуации, где нужно просто ждать, ее невероятно бесили.       Ждать, надеяться, верить, что брат найдет способ с ней связаться, объяснит, что делать и успокоит одним фактом своего присутствия. Боже, какая же она глупая, как девчонка ищет защиты у старшего брата, ей богу.       Она ведь всегда была одна. Даже с редкими друзьями, с Феликсом, с героями, с родителями – всегда было что-то, разделяющее их. Оставляя их по разные стороны – с одной стороны были они, с другой – она.       Но не с Рином. С ним не было секретов, недоговоренности просто не существовали, или были настолько незначительными, что они не обращали на них внимания.       Да, они не были вместе в полном смысле этого слова. Их разделяло множество разных вещей – школа, отношения, ткань мироздания, в конце концов. Но это было правильно. Это было естественно. Это не разрушало их семейных уз.       А молчание разрушало.       Не в силах больше бороться с отчаянием, Маринетт растянулась прямо на полу, подтянув колени к груди и завыла. Даже не закричала, нет, сил на это у нее уже не было. А вот на тихий скулеж, почти неслышный человеческому уху, но такой отчаянный и горестный, хватило.       Она не помнила, сколько длилась ее боль. Не помнила, сколько времени провела, на пусть отопленном, но все же полу. Не помнила, когда у нее закончились слезы.       Не заметила, когда на смену отчаянию пришла пустота.       В этот миг, она чувствовала себя как никогда одинокой.       ***       Сначала послышались голоса. Маринетт не могла разобрать слов, даже интонацию угадывала с трудом, но точно могла сказать, что голоса были знакомыми. Если бы она, конечно, захотела это делать.       Тихие звуки постепенно становились все громче, но она также не реагировала. Просто не было сил что-либо делать. Все, чего ей сейчас хотелось – чтобы ее оставили в покое.       Кажется, ее нашли далеко не сразу. Несмотря на то, что она лежала практически посреди зала, свет в котором выключался автоматически, но трудно заметить маленькую женскую фигурку, особенно если она лежит неподвижно и не подает признаков жизни.       Несмотря на то, что глаза ее были закрыты, она не спала. Нервное напряжение не давало мозгу отключиться, оставляя сознание в состоянии бодрствования. Поэтому когда голоса зазвучали совсем рядом, а ее тела коснулись чьи-то горячие руки, она почувствовала это.       Вместе с этим неожиданным прикосновением она словно вынырнула из-под толщи воды, мгновенно ощутив холод и боль от разбитых костяшек пальцев и коленей. Честно говоря, моменты, когда она не выдерживала своего дикого ритма и падала, срывая кожу, в ее голове отпечатались лишь мимолетными вспышками, на которых было трудно сконцентрироваться. Да и нужно ли?       Она слышала голоса, звавших ее по имени, но лежание на холодном полу в одной позе не прошли даром – она с трудом могла пошевелиться. Единственное, на что хватило ее сил – приоткрыть чуть-чуть глаза.       Смутными тенями пронеслись перед глазами лица Бриджитт и Альи, где-то вдалеке мелькнули лица родителей, краем глаза она заметила отсвет светлых бликов на голове несущего ее Адриана, но не это привлекло ее внимание.       Рассвет. Яркий, заставляющий глаза слезиться и хмуриться, новый и удивительно знакомый.       - Смотри, сестренка, рассвет, – улыбаясь, указал на естественное явление Рин.       Маринетт поворачивает голову в его сторону, и поражается, как удивительно гармонирует его улыбка с окружающим пейзажем.       Брат откидывает голову, запуская руку в волосы, разъерошивая непослушные локоны еще больше. Восходящее солнце освещает его профиль, раскрашивая знакомый облик новыми красками.       Маринетт на мгновение застывает, пораженная открывшейся картиной. Руки машинально ищут карандаш, стремясь запечатлеть получившийся вид.       - Да, рассвет, - рассеянно соглашается она, невольно заражаясь его улыбкой.       Он смотрит на нее, словно впервые видит, а потом заходится в лучистом смехе. И, пусть никаких поводов для веселья нет, она подхватывает его хохот.       На душе у нее удивительно легко и спокойно. А единственная мысль, пробегавшая по сознанию, чтобы так было всегда.       Несмотря на нынешнюю нерадостную обстановку, от воспоминания тянет почти ощутимым теплом, словно брат снова взял ее руки, грея от холода и одаривая своей привычной открытой улыбкой, так непохожей на ее собственную.       Впервые за прошедшие дни с момента, как переход закрылся, ей кажется, что все наладится.