Эту песню тебе пою...

Всего лишь миг назад сердца страдали, Как боль преодолеть, они не знали, Но вот уж снова бьются в унисон. Так это правда или сладкий сон?

Эндрю был выжат до предела. Популярность, к которой он раньше так стремился, тяготила и выматывала. Работать приходилось буквально на износ. Репетиции шли одна за другой, перемежаясь концертами. Но вечером, когда, еле живой от усталости, парень доползал до кровати, сон к нему не шел. Бессонница стала вечной спутницей его ночей. Лёжа в кровати и бессмысленно пялясь на белоснежный потолок своей комнаты, он снова и снова вспоминал последние слова Кости о том, что секс был всего лишь частью сделки. И снова ему хотелось зарыдать или пойти проблеваться, чтобы смыть эту горечь с языка. Но выкинуть из головы бывшего любовника никак не получалось. За прошедший с возвращения в Лондон месяц он сильно похудел и осунулся. Аппетита не было совершенно, а репетиции забирали много энергии. Поход в ночной клуб тоже не принёс результата – желания завалиться домой с кем-нибудь из тех, кто проявил к нему интерес, не было никакого. Но неожиданно парень нашел средство от своей бессонницы. Однажды, когда ему было особенно тоскливо, он начал перебирать струны своей любимой гитары, а в голове само собой родилось печальное стихотворение. Ему даже не нужно было записывать слова, они намертво отпечатались в его голове. Спев эту песню всего пару раз, Эндрю почувствовал, что его глаза начинают слипаться, а усталые руки уже почти не в силах удерживать гитару. В ту ночь он впервые за последнее время заснул как младенец. С тех пор так и повелось: как только сон покидал его, музыкант начинал петь свою «колыбельную», и уже десять минут спустя засыпал. Вот только дяде эта песня категорически не нравилась, как и замученный вид племянника. Они даже ругались пару раз по этому поводу, но рассказывать Эвану о своих сердечных ранах парень не хотел – они были ещё слишком свежи, и не стоило их тревожить почём зря. К известию о том, что через два месяца его ждут с концертным туром в той самой стране, о которой он бы с преогромным удовольствием забыл, музыкант отнёсся отстранённо, постаравшись ничем не выдать своё угнетённое состояние. Он снова с головой окунулся в репетиции, стараясь не задумываться о будущем и не вспоминать прошлое. Когда за неделю до предстоящих гастролей Эван улетел, чтобы удостовериться в качестве подготовки к туру на местах, парень почувствовал себя ещё более одиноким, чем обычно. Он и сам не ожидал, что ему будет так сильно не хватать дядиного ворчания. Именно поэтому в аэропорту, где его встречал единственный родственник пять дней спустя, он кинулся на шею продюсера и едва не задушил того в своих крепких объятиях. Всю дорогу до гостиницы дядя как-то загадочно смотрел на него. А по прибытию к месту временного обитания странности продолжились. Зайдя в лифт, Эван нажал на кнопку последнего этажа. В Лондоне на верхних этажах отелей обычно размещались люксы и номера для новобрачных. Зная, что дядюшка не большой любитель переплачивать за «понты», музыкант удивился, с чего это вдруг тот решил снять номер в люксе. Или это принимающая сторона расщедрилась на столь широкий жест? Выйдя из лифта, Эндрю последовал за продюсером, а тот остановился у третьей двери по коридору и распахнул её перед племянником. – Ну вот, мы и на месте! «И зачем так орать?» - подумал музыкант, когда дядя совершил ещё один совершенно нелогичный, с его точки зрения, поступок. Он выскочил в коридор и захлопнул за собой дверь. «Неужели эта страна и его доконала? Не зря же он так не хотел сюда ехать в первый раз… О, Господи! Этого просто не может быть!» - Эндрю, ты можешь прогнать меня, потому что я причинил тебе столько страданий, но я умоляю, выслушай меня, - на него глазами побитой собаки смотрел ОН. Тот, чьи слова ранили так жестоко. Тот, чьи руки были так нежны. Тот, кого он никак не мог выкинуть из головы, как ни старался. - Что, пришел за очередным приятным бонусом? – всю боль и терзания последних месяцев он вложил в эту едкую фразу, и был вознаграждён исказившей костино лицо мучительной гримасой. Вот только ему совсем не хотелось жалить словами. Глупое сердце радостно затрепетало в груди при виде этого родного лица, слегка осунувшегося, но всё такого же прекрасного. Хотелось вновь оказаться в объятиях сильных рук, получать нежность и ласку, которые мог дарить только он. - Говори, раз уж пришел, - едва способный сдержать свои эмоции, выдавил Эндрю. И Костя рассказал. Поначалу сбивчивый и путанный, его рассказ по мере повествования становился всё более связным и понятным. Он поведал и о своих глупых мыслях насчёт невозможности встречаться на расстоянии, и о чувстве, завладевшем его сердцем, а также о мучительных месяцах, проведённых вдали от любимого. Отстранённо, словно говоря о чём-то само собой разумеющемся, он называл себя безмозглым идиотом, не видящим дальше собственного носа, и ещё массой не самых лестных эпитетов. А Эндрю уже почти не слушал. Он любовался знакомым до каждой мельчайшей чёрточки лицом, крепким телом и полными губами, которые так и манили прижаться к ним, наказать их владельца, показать, как он соскучился, наконец. - Если ты когда-нибудь сможешь меня прости... – договорить Косте не дали. Преодолев разделяющее их расстояние, музыкант всем телом прижался к любимому, впиваясь голодным поцелуем в его рот. Даже лопнувшая от напора его страсти и слегка закровоточившая нижняя губа не остановила поползновений юркого язычка в рот боксёра. А пару минут спустя парни уже сплетались в порыве страсти на огромной кровати в номере для молодоженов, так предусмотрительно забронированном Эваном два дня назад, когда они с Костей приехали в столицу. Этой ночью музыкант впервые за последние месяцы заснул без своей «колыбельной» и был несказанно рад этому факту. Да и просыпаться на следующий день в крепких объятиях любимого было гораздо приятнее, чем в гордом одиночестве. Вот только филейная часть после их феерического примирения слегка побаливала, но это уже было такой мелочью, по сравнению со всем остальным, что парень просто решил не обращать на это внимания. Тем более что этот самый момент куда большего внимания к своей персоне требовал ворвавшийся в комнату дядя. Отчаянно жестикулируя, он при помощи матерных слов и перекошенного лица пытался донести до музыканта мысль, что его первое выступление должно начаться через каких-то несчастных четыре часа, и если кое-кто быстренько не поднимет свою ленивую задницу с кровати, то оно может вообще не состояться. Переведя всё ещё немного мутный со сна взгляд на настенные часы, Эндрю и сам поддался панике. Они показывали три часа пополудни. А когда дядя распахнул плотно задвинутые шторы, в комнату ворвался поток ослепительного света, заставивший парней зажмуриться. Когда умывшийся и наспех натянувший на себя первую попавшуюся одежду, оказавшуюся изрядно помятой, потому что с вечера ему было не до разбора чемодана, музыкант нерешительно остановился около двери, Костя ослепительно улыбнулся. Встав с кровати и даже не подумав хотя бы обмотать вокруг бёдер одеяло, он подошел к музыканту и нежно его поцеловал. - Давай, зажги толпу. Ты это можешь. Я в тебя верю, - ободряюще улыбнулся Савельев. И уже когда дверь за Эндрю почти закрылась, он услышал тихие слова любимого. – Я буду ждать тебя, так что сильно не задерживайся, Андрюша. Когда сияющий от счастья племянник плюхнулся на заднее сидение машины, блеск его счастливой улыбки едва не ослепил сидящего рядом Эвана. Стоит ли упоминать, что первый концерт Эндрю собрал полный стадион, да и все остальные имели бешеный успех, потому что везде певец выкладывался на полную катушку и нес в массы такой заряд позитива, что заряжал своей энергией всех любителей музыки. Ещё планируется небольшой эпилог о случившемся с парнями за год, прожитый вместе, но основную историю можно считать законченной.