Горечь и радость, смерть и рождение

- Считаете, стоит что-то предпринять? – услышал Ван Цзи, поднимаясь по ступенькам к библиотеке. Говорили совсем рядом, за поворотом окружавшей павильон террасы. Мальчик замер, его брови чуть дрогнули. - Я не считаю, я уверен, что нам стоит сделать все и отвернуть Ван Цзи с неверного пути! – прозвучал решительный голос дяди Ци Женя. Лань Чжань напрягся. В Гу Су Лань запрещалось подслушивать чужие разговоры, но прямо сейчас Ван Цзи каждой клеточкой своего существа противился соблюдению правил. Если он предстанет перед Учителем, то выдаст сам факт того, что слышал этот разговор. И не сможет услышать остальное. «Нельзя подслушивать, - повторил сам себе мальчик. – Случайно или сознательно. Нельзя противиться наказанию. Нельзя перечить учителям. Нельзя спорить». - Я закрывал глаза на поступки моего младшего племянника, принимая во внимание его скорбь, но прошло слишком много времени и продолжение подобного поведения недопустимо, - сказал Учитель. – Ван Цзи стоит объяснить, что его поведение не приведет к добру. Сейчас раз в месяц он бунтует против любых моих слов, нарушает распорядок. Но что будет дальше? Он и так подает дурной пример остальным адептам! А если решит, что можно нарушать правила и в другие дни? - Что вы собираетесь делать, старейшина Лань? – спросил собеседник дяди, и Ван Цзи узнал по голосу четвертого старейшину Ордена. - Сегодня после ужина я приглашу Ван Цзи для беседы и буду говорить с ним столько, сколько потребуется, чтобы окончательно убедить его прекратить эти визиты, - решительно молвил Лань Ци Жень. – Это для его же пользы. Если он хочет достигнуть совершенства, то должен отринуть упрямство. Лань Чжань невольно вытянулся в струну, слушая слова дяди, а потом медленно отступил назад. Шаг. Еще шаг. И вот он на тропинке. Отсюда слова старейшин уже едва доносились. Внутри клокотала обида, которую Лань Ван Цзи не удалось подавить в зародыше. Если бы кто-нибудь увидел в этот миг мальчика, то удивился бы тому, как сильно переменилось всегда холодное и отстраненное выражение лица адепта, а его старший брат перепугался бы не на шутку. Но сейчас в этой части Облачных Глубин никого не было, некому было поймать мальчика на нарушении правил, а он сам внезапно для себя мысленно заупрямился тому воспитанию, которое ему прививали с рождения. Никто не знал, но порой Лань Чжань так поступал. Очень редко. И всегда после сам наказывал себя за непослушание. Прямо сейчас несогласие с решением дяди было столь сильным, что мальчик развернулся и зашагал прочь, оставив мысли о посещении библиотеки. Упрямство было его пороком, который пытались искоренить все и сам Ван Цзи тоже, но этим вечером адепт Ордена Гу Су Лань не собирался корить себя за нарушение целого десятка правил. Боль в душе была столь сильной, что затмевала любые доводы разума. «Дядя поступает неправильно!» - мысленно сказал себе Лань Чжань, и ничто в нем не воспротивилось этому заявлению. В жизни Ван Цзи дядя Ци Жень был главным авторитетом, чье мнение мальчик никогда не оспаривал. Кроме тех случаев, когда дело касалось матери. Пока она была жива, у Лань Чжаня не было причин считать Учителя неправым хоть в чем-то. Мальчик рос и не задумывался о том, что разрешение на посещение матери только раз в месяц на один день – странное правило, ведь остальные ученики видели родителей ежедневно, у многих даже значились специальные занятия, проводить которые следовало лишь близким, а ученицы и вовсе постоянно проживали рядом с родителями дольше учеников. Но Ван Цзи не думал об этом, принимал свою ситуацию без возражений, как что-то само собой разумеющееся. И принимал бы дальше. Но сейчас ему не к кому было ходить, и в душе поселился странный холод, который мальчик обнаружил лишь после смерти матери. Оказывается, быть рядом с близким человеком, чувствовать его прикосновения, видеть обращенную к тебе улыбку, слышать родной голос, который не наставляет, а расспрашивает… Это не что-то неправильное, а важное и нужное. Вот только теперь в душе Ван Цзи не осталось того тепла, которое дарила ему мать. Визиты в Цзинши не заполняли пустоту, но чуть-чуть радовали. А дядя решил отнять и это. Порыв ветра коснулся лица мальчика, и он ощутил, как холодеют щеки. Тронув кожу, Лань Чжань обнаружил следы слез. И вздохнул, а после зашагал так быстро, как только позволяли правила. Мальчик собирался нарушить их очень и очень много этим вечером…

***

- Ван Цзи! – громко произнес Учитель, чтобы непутевый племянник его точно услышал. – Немедленно выходи. И следуй за мной! Мальчик совсем чуть-чуть напрягся, но не двинулся с места. Он сидел внутри домика, устроив себе удобное гнездышко у дальней стены большой комнаты, и не собирался подчиняться приказам. - Ван Цзи! Мальчик сжал челюсти и прикрыл глаза. Он уже нарушил множество правил и проявил верх непослушания, но в душе не было и тени раскаяния. Ужин давно прошел. И дядя, не обнаружив племянника в его комнате, направился на поиски. Ван Цзи сознательно забрался в дом, зная, что дядя даже ради воспитательных мероприятий не сунется в павильон. Учителю претила сама мысль войти в здание. Он и во двор перед Тихой Комнатой за все годы ступил лишь раз, в первый день визита Лань Чжаня сюда после смерти матери. Тогда мальчик, ничего не понимая, отстоял перед павильоном на коленях весь день, считая, что чем-то разгневал матушку, и продрог настолько, что едва не уснул в снегу. Но с тех пор в жизни Лань Ци Женя не было ни одного случая, когда необходимость превышала его собственные внутренние правила. Мальчик надеялся, что и нынешний его поступок – вопиющий, конечно! – не станет поводом для Учителя наплевать на собственные принципы. - Лань Ван Цзи! – рявкнул дядя, и Лань Чжань невольно дернулся, но тут же взял себя в руки, сжал губы в нитку и попытался отрешиться от внешних звуков. Он не собирался уступать дяде. Тот не лишит его дня в Цзинши, не вынудит пропустить визит. А правила… Наказание за нарушение Лань Чжань примет, но послезавтра.

***

Сон не шел, хотя Ван Цзи и привык к распорядку. Нервное перенапряжение сказалось на нем таким образом, что мальчик почти до полуночи просидел неподвижно, пусть Учитель и ушел после часа безуспешных попыток достучаться до племянника. Потом юный адепт перенес подушку ближе к центру комнаты и долго сидел, глядя на дорожки лунного света, проникавшие в помещение через рисовую бумагу стен и дверей. Пол в Цзинши никто не подогревал уже больше трех лет, и в павильоне ощущалась сырость, которую Ван Цзи не замечал прежде. Но в этом запахе чувствовалось что-то еще. И Лань Чжань развлекал себя тем, что пытался определить каждую из нот. Слабый приятный сладкий аромат. Что-то пряное. Горчинка. Пыль от книг на стеллаже. Тонкая нотка сандала от мебели и курильницы, так и оставшейся стоять на столике… За этими занятиями, находясь в полумедитации, мальчик и встретил рассвет, коснувшийся заледеневших щек мягким, как перышко, рассеянным теплом солнца. Чуть сонный и ужасно голодный, Лань Чжань поднялся и раздвинул несколько створок, открыв выход как на террасу. Во дворе никого не было. В зарослях бамбука клубился и таял туман. На листьях и побегах травы блестели капельки росы. Сев на шаг от порога, мальчик приступил к утренней медитации. Если его и терзали вчера сомнения, то сегодня они рассеялись. В день визита к домику матери Лань Чжань всегда забывал обо всех правилах. Когда-то этого очень хотела матушка, а он сопротивлялся, но теперь исполнение ее желания стало для мальчика важнейшим из стремлений. Вот только в желудке неприятно тянуло, а технику поглощения энергии извне адептам начинали преподавать значительно позже. Не сомневаясь в том, что выдержит день без еды, Ван Цзи решительно втянул воздух полной грудью и сосредоточился. Он вынырнул из медитации в тот момент, когда над головой послышался шелест крыльев. Неизменная уже серо-белая птица сделала круг над двориком и как-то слишком неуклюже плюхнулась прямо на террасу. Ван Цзи замер, повернув голову. Птица встряхнулась, выдохнула нелепый квакающий звук и уставилась на мальчика круглым глазом-бусинкой. Глядя на волшебное создание, Лань Чжань испытал прилив любопытства. Пусть он и не читал книги, которые получал в последние месяцы, но уже знал, что в прошлый раз птица принесла завершающую часть «Записок». Что же могло оказаться в вестнике теперь? С этими мыслями мальчик подступил к пернатому созданию и сжал его. Птица дернула крыльями и рассыпалась облачком сизого тумана. В руках мальчика остался небольшой и мешочек цянькунь, сделанный из простого полотна. Даже иероглифы на нем оказались кривоватые и вышитые суровой ниткой. Недоуменно повертев мешочек в руках, Ван Цзи развязал тесьму и осторожно перевернул цянькунь, не рискнув сунуть в него пальцы. О доски террасы, глухо застучав, ударилось что-то довольно крупное и зеленое. Моргнув, Лань Чжань уставился на крупную коробочку отцветшего лотоса со стеблем. Стоило растянуть тесьму чуть больше – и на террасу высыпалась целая гора коробочек. Блестящих, свежих, в мелких брызгах воды. Удивленно таращась на коробочки, Лань Чжань осмотрел мешочек еще раз, но не нашел каких-либо подсказок. Внутри не было даже записки. - И что это означает? – спросил мальчик, рассматривая лотосы. От горки исходил непривычный и не самый приятный запах. Прежде Ван Цзи видел лотосовые коробочки с семенами лишь в виде рисунков. В Облачных Глубинах не выращивали лотосы, семена доставляли на гору из города внизу уже очищенными. Их ели и так, и приготовленными. Свежих, еще не лущеных, мальчик никогда не пробовал. Посомневавшись только мгновение, Ван Цзи взял одну из коробочек, стараясь не испачкать одежду каплями воды, и попытался вынуть одно из семечек. Вышло неуклюже, но мальчик не опечалился. Сейчас он был слишком голоден, чтобы думать о красоте собственных жестов. После нескольких попыток удалось не только вынуть овальное зернышко, но и вылущить его жемчужно-матовую начинку. Удивившись удивительно приятному аромату, мальчик осторожно положил мягкое семечко в рот, а через миг не удержался от улыбки. Ядрышко оказалось сочным и сладким, совсем не таким, как те, что Ван Цзи доводилось есть прежде! Дальше он действовал уже без сомнений, очищая семена и наслаждаясь вкусом. Неприторная сладость окутывала рот и успокаивала взбунтовавшийся желудок. Опустошив пару коробочек, мальчик спрятал остальные лотосы в мешочек и ушел обратно в дом. Больше не сомневаясь, он вытащил из тайника перетянутые лентой книги и раскрыл ту, ленту с которой когда-то успел снять. Погладив полоску алой ткани кончиками пальцев, Лань Чжань без сомнений и недовольства взглянул на испортившие старинный труд иероглифы. Сегодня его посетила мысль, что человек, вздумавший писать в книге, совсем не обязательно так уж плох. «Следование правилам – первейшая из задач адепта Ордена заклинателей, - прочел он начало книги. Фраза не вызывала сомнений в своей справедливости, но только не у того, кто решительно записал рядом: - Первейшая задача заклинателя – защищать слабых и жить по совести. Все остальное не может стоять впереди этого самого важного из правил. Почему-то за столетия заклинатели не только достигли огромных высот в области постижения использования собственной ци, но и обросли шелухой того, что не дает им видеть самое главное. Следуя правилам, подчиняя свою жизнь правилам и не допуская ничего иного, можно легко запутаться в истинах. А почитая себя выше других, можно ошибиться в главном. Кто сказал, что следование Истинному Пути – единственно верное? И кто сказал, что следовать правилам обязательно? И кто сказал, что светлым путем нельзя прикрывать темные дела?» Ван Цзи нахмурился. Слова неизвестного казались настолько вольнодумными, что само их чтение нарушало ряд правил Ордена. Лань Чжань сжал том книги, борясь с желанием отбросить его от себя, как гадюку, но что-то в недопустимых строках беспокоило душу, зарождало в ней зерно сомнений. Так ли уж неправ этот человек? Он ведь не имеет в виду, что нужно отказаться от правил? «Конечно, в правилах есть смысл. И их соблюдение вносит порядок в повседневную жизнь. Но 3000 правил – излишне много для одного Ордена, - значилось на следующей странице, где автор «Записок» разбирал первые два правила Гу Су Лань. – Запрет на драки? Запрет на бег? Запрет на смех без причины? На ночные вылазки? Множество правил Ордена Лань контролируют каждый шаг в жизни адепта от рождения и до смерти, но это и лишает учеников возможности испытать что-то в жизни на себе, через это или познав справедливость правила, или его непригодность в реальной жизни где-либо, кроме стен Ордена. А ведь именно за стенами клана происходит вся жизнь, и там обитают люди, жизни которых заклинатель должен оберегать больше, чем свою собственную. Но поднимая себя выше обычных людей, отказываясь от того, что доступно любому жителю страны, заклинатель отгораживает себя от тех, кого призван защищать. Не познав мир во всех его проявлениях, заклинатель не сможет понять то, что защищает. Не сможет понять людей, которых оберегает. Опыт и лишь опыт очищает путь к совершенству от ненужного и наносного, а для опыта следует жить, а не правила заучивать». Сглотнув, Ван Цзи вновь отложил книгу и вздохнул. Ладони его подрагивали. Мысли путались. Воспитанный ученик Ордена Гу Су Лань должен был собрать книги и отнести их Учителю, чтобы тот подтвердил их вопиющую ошибочность. Но Лань Чжань продолжал сидеть на месте и обдумывать то, что только что прочел. А после продолжил читать. Утром следующего дня он пришел к дяде и со спокойным лицом заявил, что собирается переселиться в Цзинши. Так же спокойно он выслушал дядину отповедь за свое поведение, но не внял призыву сесть напротив и прислушаться к наставлениям, заявив, что его ожидают занятия. С тем же спокойным лицом он вышел из комнаты, слыша позади ругань дяди, а вечером, после ужина, перенес в Тихую Комнату самые необходимые вещи и самолично развел огонь в печи позади дома, которая согревала пол в павильоне.