Я тебя боюсь И с тобой хочу быть. Ты приветствуй меня каждую ночь Возле пропасти на краю. The Hardkiss — Пропасть
Небольшая поляна под одиноко растущим на краю леса деревом вишни была любимым местом отдыха Саске. Он случайно нашёл её в детстве: как-то раз старший брат взял его с собой на рыбалку, и, пробираясь мимо очередного вечнозелёного растения, Саске вдруг заметил, как прекрасно в солнечном свете колебались на ветру нежно-розовые цветы, густо покрывшие ветки этого непохожего на остальные дерева. Осыпаясь, они превращались в воздушную пелену, что разлеталась вокруг поляны, покрывая траву и камни бледно-лиловым покрывалом. Красочность лепестков настолько понравилась мальчишке, что впредь из года в год он приходил на край леса, ложась в тени цветущей вишни, и, закрыв глаза, старался ни о чём не думать. Безмятежность этого места всегда наполняла его какой-то особенной энергетикой, что заставляла возвращаться на поляну каждую весну. Окраина луга, пропитанная сладким ароматом цветущей вишни, тихая и скрытая от любопытных глаз, стала для Саске убежищем, где он всегда мог уединиться. Отодвинув рукой колючие ветки акации, Саске устремил взор вдаль, незаинтересованно изучая бесконечную степь. Сухая и высокая трава стелилась волнами, скрывая грунт и превращая равнину в большое жёлто-зелёное море, встречающееся на горизонте с лазурным небом. Несколько певчих птиц вспорхнули над ветками вишни, под которой Саске присел, откинувшись назад; согнув правую руку, он подложил её под голову, а левую устало откинул, немного расслабив плечи. Ярко-голубое небо давило на глаза даже сквозь покрытые цветением ветки, и Саске прикрыл их, протяжно выдыхая и ощущая, как мышцы в теле с каждой секундой расслаблялись. Уединение — вот что он находил на этой поляне, и, наверное, оно так и выглядело со стороны, ведь никто и ни за что на свете не рассказал бы Саске, что каждый раз, когда он приходил подремать под цветущей вишней, за ним пристально наблюдала пара изумрудно-зелёных, обрамлённых длинными ресницами глаз. Прикусив пухлую губу, она робко протянула бледную руку к лицу юноши. Тонкие пальцы прикоснулись к его смоляным волосам, убирая пряди в сторону, чтобы открыть вид на высокие скулы и нахмуренные брови. Волноваться, что он вдруг проснётся, причин не было — мирно спящему Саске её прикосновение покажется не более чем лёгким дуновением ветра. Это всегда успокаивало и огорчало Сакуру, которая уже много лет смиренно, с особым трепетом в груди ждала прихода этого симпатичного молодого человека. Повстречав его пятилетним ребёнком, она никак не ожидала, что Саске вернётся к её дереву через год. И пусть он приходил в определённый сезон, Сакура не теряла надежды повидаться с ним где-нибудь в другом месте, может, даже в лесу, что скрипел древними ветвями, отпугивая людей. Но сколько бы дней она ни проводила в обществе лесных дриад, уповая на случайную встречу с Саске, появлялся этот чертовски красивый юноша лишь весной. Наверное, ему нравился нежно-розовый цвет вишни, что льстило Сакуре, ведь её дерево было единственным в своём роде в этой местности. Откинув с плеча длинные, украшенные листвой и весенними растениями волосы, она беззвучно опустилась на траву рядом со спящим юношей, ни на мгновение не отрывая взгляда от его идеального, умиротворённого лица. С каждым годом красота Саске задевала невидимые струны в её сердце с новой силой; он становился мужественнее, на когда-то детском лице появлялась щетина, а руки крепли — так и хотелось прикоснуться к мускулам и мягкой коже. В последнюю пару лет разлука была особенно невыносимой, и в голову Сакуры всё чаще пробирались глупые мысли, фантазии, как она покидает эту поляну с возлюбленным, как он забирает её в мир людей, куда её тянуло всей сущностью. На окраине леса она была уникальным, но в той же степени одиноким растением. Саске волей случая оказался единственным, кто навещал её, верил в неё, любил, а всё потому, что ему нравилось неординарное цветение дикой вишни. За это Сакура была ему безмерно благодарна. Может, если бы он только увидел её, если бы только можно было убрать эту невидимую преграду между ними, чтобы они наконец встретились… Но люди, подобно природе, менялись, и нынче немногие верили в наяд, океанид и дриад. Верховные божества Олимпа ещё не канули в пропасть, внезапно открывшуюся с появлением новой религии, а вот остальным приходилось несладко. Сакура провела на окраине старого леса всю жизнь, посему узнавала о происходящем от тех нимф, которым ещё было интересно путешествовать. Зачастую её сёстры старались держаться деревьев или водоёмов, с которыми были связаны, ведь существование нимф было тесно переплетено с явлениями, которые те олицетворяли, и с верой людей. Некоторые, как Сакура, дошли до предела, и их жизнь стала зависеть от последнего и единственного источника веры. Поэтому для неё визиты Саске были большим, чем медленно разгоревшейся в сердце влюблённостью: он был её спасителем, стал источником веры, без которого Сакура больше не могла существовать. Зависимости, как эта, было сложно сопротивляться. Вздохнув, Сакура положила руку поверх медленно вздымающейся груди Саске, прижавшись головой к его плечу. Её длинные нежно-розовые волосы расстелились вокруг них, скрывая траву. Приподняв веки, Сакура прислушалась к ровному дыханию смертного, которому невольно отдала сердце. Нимфы редко связывались с людьми. Сакура не принадлежала к изысканно-светскому кругу своих сестёр, что навещали Олимп и проводили время в атмосфере праздника. Она вела примитивно-бытовой образ жизни, навечно привязанная к этой местности, охраняющая и украшающая окраину древнего леса. Но она всегда мечтала оказаться где-то там, в кругу божеств или даже в обществе какого-то героя, чтобы ощутить, каково не быть одинокой, стать желанной и удостоиться чего-то большего, чем ветра в степи и неба над головой. И пусть её надежды были наивными и несбыточными, Сакура знала, что уже нашла своё счастье. — Смотри, Химавари, неужели это тот смертный, о котором наша любимая сестра прожужжала нам все уши? — Точно, мальчик, хм! — ответил радостный детский голос, и Сакура вмиг поднялась на ноги, оглядываясь, словно была поймана с поличным. — Тен-Тен, что вы здесь делаете?! — прошипела она, отыскав взглядом хитро улыбающуюся подругу. — Тебя пришли навестить, — спокойно ответила та. — Извини, мы не знали, что твой смертный… — Он не мой смертный! — возразила Сакура. — Он просто… прилёг под деревом… — И ты решила составить ему компанию, понимаю, — подмигнув, продолжала сладко лепетать Тен-Тен. — В этом нет ничего криминального, сестричка, мы никому не расскажем, да, Химавари? — Красивый, — показав пальчиком на мирно дремлющего Саске, ответила та. — Как его зовут? Приложив руку к груди, Сакура попыталась успокоить сорванное от пронзившего её шока дыхание. Тен-Тен и Химавари были её сёстрами, нимфами, и, к счастью, Саске не мог их видеть. Они изредка приходили навестить Сакуру, чтобы та не сходила с ума в этой глуши на краю леса, и сегодня подгадали самый неподходящий момент для подобного визита. Тен-Тен олицетворяла небо, а Химавари, эта маленькая девочка, была привязана к подсолнечникам. Эти жёлтые, похожие на небольшое солнышко цветы появились в степи совершенно недавно, а в силу того, что люди всё меньше верили в нимф, Химавари оставалась девочкой — подпитываться для развития и роста было особо нечем. Сакура подозревала, что эта малютка может никогда не вырасти в полноценную нимфу, но они с Тен-Тен решили раньше времени не пугать Химавари, ведь нынче никто не был полностью уверен в своей судьбе. — Саске, — более спокойным тоном ответила Сакура на вопрос малышки. Вмиг его глаза открылись, и нимфы застыли, будто испугались того, что доселе мирно спящий юноша мог их услышать. Поднявшись с травы, Саске потянулся и, поправив верхнюю часть одежды, сделал несколько шагов в сторону леса, через который приходил. Сакура смотрела ему вслед, не отрывая взгляд ни на секунду. В сердце всё до боли сжималось и ныло, ей хотелось последовать за Саске, как она обычно делала, попытаться дойти с ним до его дома, но находящиеся рядом Тен-Тен и Химавари заставляли стоять неподвижно. Меньше всего Сакуре хотелось, чтобы в кругу остальных нимф, куда Тен-Тен частенько наведывалась, пошёл слух о том, что она помешалась на каком-то смертном юноше. Они и без того считали её странной — зачем добавлять причины для насмешек. Глубоко вдохнув прохладный воздух, Сакура повернулась к подругам, как только силуэт Саске скрылся в тени веток акации. — Ты извини, если мои шутки были не к месту, — нарушила тишину Тен-Тен. — Я просто не ожидала увидеть тебя с человеком. — Да ничего, — пожала плечами Сакура и присела на камень, поправив длинные волосы. Химавари подбежала к ней, протягивая плетённую корзину с фруктами и ягодами, которые они, наверное, собрали в южном лесу у моря, где температура была более тёплой и нимфы, что жили в том месте, могли выращивать плоды раньше привычных людям сезонов. Мягко улыбнувшись, Сакура приняла подарок, другой рукой притянув к себе тихо засмеявшуюся Химавари. Поцеловав её в щёку, Сакура протяжно и устало вздохнула. Занесло же каким-то ветром на окраину леса её вишню, и теперь она вынуждена коротать дни, отдалённая от всего, о чём так часто ночами мечтала. Если б только был способ разорвать эти невидимые оковы и спастись, Сакура отдала бы за такой шанс всё на свете. Но, к сожалению, все известные ей пути были наказуемы, и в лучшем случае быстрой смертью от руки верховного бога. Ещё раз невольно взглянув в сторону леса, она попыталась в тысячный раз убедить себя: бездействие — вот чего надо придерживаться. В этот момент ветки кустарников странно согнулись, будто за ними кто-то прятался, наблюдая за поляной и тремя нимфами, сидящими под вишней. — Что нового на юге? — спросила Сакура, медленно поворачиваясь к Тен-Тен, всё ещё ощущая затылком чей-то взгляд. — Плеяды всё так же работают спутницами Артемиды? — Ой, я тебе столько всего нового расскажу! Лепет Тен-Тен заполнил тишину, но Сакура прислушивалась к сплетням лишь одним ухом. Посадив к себе на колени Химавари, она медленно перебирала пальцами длинные пряди волос девочки, вдумчиво переплетая их и мечтая, чтобы Саске поскорее вернулся к её цветущей вишне. У неё ещё было несколько дней в запасе — после этого розовые лепестки опадут, превращаясь в жёлтые и сухие, и Сакура опять останется одна на окраине леса, терпеливо дожидаясь новой весны. Она ненавидела период разлуки и много раз обещала себе, что предпримет что-нибудь ради достижения желанного, но каждый раз нервы подводили и страх пересиливал решительность. Сакура продолжала лелеять надежду на чудо, хотя прекрасно понимала, что ничего изменить не могла. Ещё с десяток лет — и жизнь её любимого предстанет перед закатом, ведь смертные безоружны перед недугом, их массово отправляли в царство Аида бессмысленные войны, но ещё больше неизвестности представляла длина нити жизни человека — этого никто не мог предугадать. — Мы, пожалуй, пойдём, — пронзив размышления Сакуры своим голосом, Тен-Тен поднялась, протянув руку Химавари. — Я обещала одной знакомой океаниде принести немного голубики. Никогда бы не подумала, что этим рыбам могут нравиться наземные ягоды! — Осторожно в пути через степь, — машинально промолвила Сакура, встав и покосившись в сторону кустарников, где раньше заметила странное движение. Её мысли всё так же отдалялись вслед за Саске, и она не помнила ничего из рассказа Тен-Тен. — Не скучай, сестричка! — Обещаю, что не буду, — усмехнулась Сакура и обняла себя за плечи, словно пыталась отыскать утешение в словах маленькой Химавари. — И не вздумай наломать дров, — медленно отдаляясь, добавила Тен-Тен, и в её карих глазах на мгновение промелькнуло беспокойство, которое Сакура упёрто не признала. — Некоторые вещи не стоят наших стараний, да и необходимо помнить, что эти вещи не вечны. — В этом мире ничто не вечно… — прошептала в ответ Сакура, провожая нимф пустым взглядом. Они оставили её одну из солидарности, явно заметив, что она после ухода Саске потерялась в мыслях. Но слова Тен-Тен определённо касались Саске, и Сакура понимала опасения сестры: увлечение смертными для божеств природы никогда не заканчивались добром. Сколько подобных историй они наслушались от нимф более древних, легенд о том, как бедные дриады влюблялись в мужчин, а после умирали от неразделённой любви; истории о предательствах или наказаниях, прогремевших на провинившихся с небес. В этих случаях никто не выслушивал участников и уж тем более не вознаграждал противоестественный союз счастливым концом. Тен-Тен олицетворяла небо и находясь в пространстве между землёй и верховными богами Олимпа, она не понаслышке знала о подобных случаях, поэтому беспокойство с её стороны было оправданным. Она многое повидала и пыталась быть добрым другом каждому, но искренне заботилась лишь о немногих. Сакура знала, что могла положиться на сестру-нимфу во многом, но она никогда не сможет поделиться секретом, ведь её любовь к Саске непохожа ни на что в мире, и она не хотела делиться этими чувствами с кем-либо. — И не скучно тебе тут одной, милейшая дева? Голос, который нарушил затянувшуюся тишину, принадлежал хорошо знакомому козлоногому существу, которых Сакура избегала под любым предлогом. Уйти далеко от своего места обитания она не могла, но в те моменты, когда Менма появлялся в округе, это было жизненно необходимо. Резко развернувшись к незваному гостю, Сакура скрестила руки на груди, сжимая пальцами плечи, чтобы не спровоцировать и без того чересчур увлечённого ею сатира. Эти лесные божества, демоны плодородия, ленивые и распутные, любили в жизни только две вещи: пьянствовать и охотиться за нимфами. Иногда Менма, казалось, особенно зацикливался на втором занятии, и его нескромное, навязчивое и грубое поведение сказывалось на спокойной и мечтательной жизни Сакуры. Он обитал в ближайшем старом лесу на другой стороне поляны и был известен сестрам Сакуры как самый агрессивный и целеустремлённый сатир, от которого ещё не спаслась ни одна нимфа. Учитывая, как часто Менма стал навещать её, можно сделать вывод, что Сакура уж очень приглянулась ему и занимала достойное место среди потенциальных жертв. — А тебе чего надобно? — отрезала она, смерив сатира раздражённым взглядом. — Решил посмотреть, как ты тут, одна… среди пустоши и под бескрайним небом… — хмыкнул Менма, подступив ближе к дереву вишни. Он протянул руку к ветке, окутанной розовым цветением, и, притянув к носу, вдохнул сладкий аромат, ухмыляясь, будто ощущал полный ненависти взгляд Сакуры. — Я говорила уже: не приходи сюда больше. — Сакура, я ведь чисто с дружеским визитом, чтобы поддержать тебя в это нелёгкое для твоего сердечка время, — елейно ответил Менма и отпустил ветку вишни — та, точно стрела, взлетела обратно, осыпаясь цветом по земле вокруг дерева. Он был волком в овечьей шкуре, и Сакура это знала. Инстинктивно она отступила на пару шагов, когда сатир приблизился, а в ответ он лишь самодовольно усмехнулся, будто не ожидал от неё ничего иного. Наверное, Менму забавляло навязанное общение и пустые разговоры, к чему обычно сводились их встречи. Но Сакура была готова признать несколько контрастов. В отличие от остальных сатиров, от него никогда не веяло вином или другой выпивкой, что Сакуре казалось странным и настораживало, ведь эти верные служители Диониса зачастую купались в вине, преследуя менад, спутниц и почитательниц бога виноделия. Менма не был похож на похотливых и самовлюблённых сатиров, о которых рассказывала Тен-Тен. Конечно, внешне он ничем от сородичей не отличался: козлиные ноги, покрытые густой тёмной шерстью, борода и лохматая грива, из которой виднелись козлиные рога. Его обнажённый торс, руки и голова были человеческими, из-за чего молодые нимфы часто путали затаившихся в кустарниках сатиров людьми, особенно — если те полностью не показывались, скрывая ноги в высоких зарослях. Отличающиеся части тела проявлялись лишь тогда, когда эти питающие слабость к девушкам существа выпрыгивали из кустов в попытке поймать нимфу и изнасиловать её в порыве похоти. Менма ещё ни разу так себя не повёл, но это не значило, что рядом с ним Сакура ощущала себя в безопасности или что он ей интересен как собеседник. Осмотрев небосвод, она заметила, что с западной стороны надвигались тёмные тучи — определённо приближался вечерний шторм, наполненный молниями и рассекающим кожу дождём. Ей совершенно не хотелось спасаться от обезумевшего сатира в такую мерзкую погоду. Менма любил разговаривать с ней, и что удивляло, так это расспросы непосредственно о ней как о личности, о её мечтах и желаниях. Он мало рассказывал о себе, но Сакуру особо не интересовала подобная информация, ведь зачастую сатиры были одиночками и собирались только ради Диониса. Но даже без красочных деталей из его прошлого Сакура видела, что Менма отшельник и жил по своим законам. — На что ты намекаешь? — спокойно спросила она, осмотрев пустую поляну. Они совершенно одни, и этот факт начинал слегка волновать Сакуру, ведь предугадать действия Менмы невозможно; спасаться бегством в ближайший лес затея не самая лучшая, ведь он быстрее и вмиг поймает её. — Я имел в виду человека, который приходит дремать под это дерево. Паренька этого: темноволосый такой, высокий, над которым ты сегодня витала, словно пёрышко. — Он просто человек, — попыталась отмахнуться Сакура. — Конечно, я ничего иного не подразумевал, — расслабленно хмыкнул Менма и смерил нимфу пристальным взглядом. — Но ты к нему питаешь какие-то сентиментальные чувства, хм… Может, влюблена в него, нет? Зелёные глаза сверкали раздражением, и это манило его ещё больше, притягивало, как и всё в этой необыкновенной нимфе. Её длинные волосы оттенка лепестков цветения вишни скрывали хрупкое тело как балахон, украшенный зелёными листьями и полевыми цветами. Бледная кожа напоминала молоко, что в последних лучах солнца приобретало кремовый оттенок. Пухлые губы были сомкнуты в недовольную линию, и Менма понимал, что это напрямую связано с его визитом. Он приходил сюда понаблюдать за ней — как и любой уважающий себя сатир, он испытывал слабость и притяжение к прекрасному, и, всевышние боги, Сакура обладала неземной красотой. Она держалась в стороне от сестёр, почти не посещала Олимп, когда там проводились празднования, и даже не приходила развлекаться к служителям Диониса, за что, будь она более известной в своих же кругах, могла схлопотать, ведь это неуважение к традициям. Нет, это дивное создание обитало посреди поляны под старым деревом и в свободное время мечтало лишь об омерзительном смертном человеке, который даже не подозревал о существовании Сакуры. Она была влюблена в него, и эти мысли обжигали Менму изнутри, как раскалённое железо, взывая к худшим чертам его характера. Он ненавидел того юношу, ведь ему хотелось, чтобы Сакура наконец обратила внимание на него, заметила его, доверилась, отдалась ему, а берегла себя ради какого-то смертного, что сгинет в мгновение ока. Люди рождались и погибали, в то время как божественные существа мира сего наблюдали за этим неизбежным процессом, особо не принимая такой исход близко к сердцу. Почему-то Менма не сомневался, что Сакура в своих размышлениях отличалась от принятых норм и судьба этого юноши волновала её больше всего на свете. От подобных мыслей ему становилось ещё хуже, гнев медленно вскипал, и погасить этот костёр могла лишь стоящая как можно дальше от него нимфа. Он был ей противен, омерзителен, это было очевидно. Что же, он мог отплатить ей той же монетой, быть жестоким и безразличным. Может, тогда она поймёт, что за все желания в этой Вселенной необходимо платить. — Я не понимаю, о чём ты, — строго ответила Сакура. — Менма, не доставай меня глупостями. — Что ты, какие глупости, я просто хотел поделиться с тобой одним секретом, который мне поведала ореада из дальних гор, — с ухмылкой продолжил Менма. — Она рассказала мне, как Эхо не решилась последовать одному древнему и малоизвестному способу изменить предначертанную судьбу. Если б она поступила, как ей советовали сёстры ореады, Нарцисс не отверг бы её и они зажили бы счастливо, вдали от Олимпа и прочих предрассудков. Мне её рассказ показался интересным, вот и захотелось услышать, что ты думаешь о подобном решении проблемы, честно ли это, справедливо ли… — Судьбу смертного не вправе изменить никто, все это знают, Менма, — покрывшись румянцем, ответила Сакура, чувствуя, как по спине пробирался вечерний холодок. — Разумеется, что напрямую и за великие заслуги такое могут одобрить только верховные боги, но способ, о котором мне поведали, действующий, хоть и опасный, а также, если всё раскроется, воспользовавшийся им может предстать перед самим Зевсом. Но результат оправдает средства. — Ты явно бредишь, — отмахнулась Сакура, поправив длинные локоны рукой. — Прекрати надоедать мне своими глупостями! Оставь меня в покое! Гневно отвернувшись, она вдохнула полной грудью прохладного вечернего воздуха. Сакура понимала, что пытался сделать Менма, ведь цель его визитов не была тайной. Он старался влезть ей в голову, заморочить какими-то мечтами и фантазиями, несбыточными и манящими, чтобы она страдала в полном одиночестве и стала уязвимой. А затем он без лишних препятствий добьётся того, чего от него требует его сущность: Менма сможет заполучить её во всех смыслах, которых только пожелает. Но Сакура не собиралась поддаваться на его уловки. Она точно знала, что не было никакого тайного способа привязать к себе смертного, повлиять на его судьбу и уж тем более остаться с человеком вместе. Подобного рода союз разрешался лишь между верховными богами и смертными, и то впоследствии страдали все, не только вовлечённый в иллюзию человек. Всё это выдумки Менмы, и чем быстрее она от него сбежит, тем лучше: пустые надежды и без того иглами пронзали её сердце — зачем делать себе только хуже? — И всё же способ крайне интересный. Ты должна украсть пять звёзд из созвездия Андромеды, — чётко промолвил Менма, будто и не слышал, что она сказала минутой ранее. — Отбить их в монеты придорожным камнем и преподнести эту плату Мойрам. Лишь они способны повлиять на судьбу смертного без последствий с Олимпа. Тебе нужна сестра, которая бросает жребий судьбы, ведь именно она сможет что-то поменять. Сам Зевс подчиняется воле Мойр, поэтому, если плата будет достойной, никто не тронет ни волоска на голове твоего смертного. Эхо отказалась следовать этому пути, мне вот интересно почему… — Это великое преступление, — вполголоса ответила Сакура, продолжая стоять к нему спиной. — Что именно? — Красть звёзды, — пояснила Сакура. — Оу… Тогда понятно, почему Эхо избрала бездействие и стала чахнуть, истаяла, превратилась в ничто. Наверное, это меньшее из двух зол, кто я такой, чтобы судить о чужих поступках. Ухмыляясь, Менма наблюдал, как хрупкие плечи нимфы содрогнулись, точно она сдержала всхлип, пыталась не плакать в его присутствии. Он надеялся, что его слова повлияли на Сакуру именно так, как он хотел: она должна понять, что безответная любовь к тому парню не принесёт ей счастья и единственный способ забыть смертного — увлечься чем-то другим, новым, необычным. Менма предлагал ей всё, что душа пожелает. Он был готов ухаживать за ней, сопротивляться своей сущности, если это плата за внимание и любовь самой неординарной нимфы на земле. Он не хотел владеть ею насильно, ведь любой дурак мог добиться плотских утех силой, — нет, он хотел её согласия: именно таким Менма видел союз двух отшельников, изгоев привычной свиты Диониса. Они не вписывались в своё традиционное общество, а значит подчиняться всем правилам и моральным устоям также не обязаны. Он хотел, чтобы Сакура это осознала, и надеялся, что после нескольких тяжёлых, ранящих в душу разговоров он достучится до неё и наконец добьётся своей цели — он станет владеть ею. — Тебе бы укрыться от дождя, — подметил Менма, отступив назад к кустарникам. — Доброй ночи, Сакура. Она не ответила, но после его слов раздалось шуршание и треск веток, а затем поляну вновь окутала тишина. Лишь над головой шмыгал бушующий ветер, несущий влагу, сырость и всколыхнувший землю гром. Сакура стояла неподвижно, наблюдая за темнеющим горизонтом, ощущая на волосах капли прохладного дождя. Слова Менмы были неприятными, он намекал на множество вещей, которые были абсолютно неприемлемыми в обществе божеств, будь то верховных или не столь важных, выходцев из самих низов. Красть звёзды Андромеды — да сама Афина отрубит ей руки за такой поступок, а Зевс подпишется под этим наказанием яркими молниями, что сожгут родную степь, а вместе с ней и чу́дное дерево вишни, из которого появилась Сакура. Она понимала, что Менма пытался спровоцировать её, задеть за живое, чтобы подобраться к ней в меркантильных целях. Но Сакура также понимала, что этот метод вполне действующий и это единственный шанс изменить их с Саске судьбу, навсегда отречься от одиночества и неизбежного увядания среди пустой степи. Время богов Олимпа подходило к концу, ведь люди всё больше интересовались новой религией, где, по слухам, существовал единственный бог; смертных поглощали кровавые войны за территории и бесконечные политические интриги жестоких императоров. Сакура прекрасно понимала, что без веры человечества все нимфы, фавны, боги и мифические существа пропадут, позабудутся, а те, кто останется, будут вынуждены спрятаться в самые глубокие норы, пещеры и скрыться в высоких горах, чтобы не попадаться людям на глаза. Возможно, сейчас самое время для радикальных перемен. Вряд ли богам Олимпа есть дело до какой-то неприметной нимфы, которая в один прекрасный день попросту растворится, не оставив и следа. Подступив к вишне, Сакура присела у корней и прислонилась спиной и плечом к шершавому стволу. Влажная кора покалывала бледную кожу, зацеплялась за пряди волос, но погружённая в размышления нимфа не обращала внимание на физический дискомфорт. Она дышала ровно, ощущая, как промокшее тело медленно соединялось с деревом, что спина буквально врастала в ствол, и Сакура превращалась в свою неизбежную сущность: душа одинокого дерева, что гордо стояло посреди бескрайней степи, вдали от мира людей, на фоне бесконечного неба и глухих лесов. Капли дождя медленно скатывались по её похолодевшему лицу, но природные стихии мало волновали Сакуру — она наконец решилась на то, чего раньше старалась избегать. Начиная с завтрашнего вечера каждую ночь она будет отправляться на край пропасти, что находилась на другом конце степи, и высматривать созвездие Андромеды в надежде поймать заблудшую звезду. Больше всего на свете она хотела, чтобы Саске наконец увидел её настоящую, а не только оболочку дерева, в котором Сакура жила. Она мечтала покинуть эту забытую богами местность вместе с Саске, и бездействие никак не принесёт ей желанного. Она не доверяла Менме, но, отчаянная, была готова рискнуть и умолять властительниц судьбы быть благосклонными к её участи. Одной нимфой больше, одной меньше… Да и как человек она не будет выделяться, но это преображение кардинально изменит мир Сакуры в лучшую сторону. Она ведь никому не будет мешать, чужого не тронет, а просто соединится с любимым человеком и проведёт с ним остаток жизни. Она ведь не просила стать властительницей империи, не жаждала золота, богатств, бессмертия или величия. Сакура, наоборот, была готова отказаться от своей бесконечно долгой жизни ради тихого счастья рядом с Саске. Нет, она не просила слишком многого, не зазнавалась. Сердце от мыслей о Саске начало болезненно выкручивать, будто в груди кто-то медленно растягивал все мышцы, наслаждаясь немыми мучениями неподвижной нимфы. Гром и молнии, что сопровождали ночную бурю, притихли, холодный дождь почти развеялся, последние капли выстреливали, точно мелкие камушки из-под колёс телег редко проезжающих этой местностью торговцев. Сакура приподняла уставшие веки, взглянув на усеянное белым млечным сиянием небо. Сможет ли она рискнуть всем ради любви к юноше, который, несомненно, любил её не меньше, просто не подозревал о существовании Сакуры? Да, всё это можно исправить. Она обязательно должна попробовать уговорить Мойр, и будь что будет. Оставлять всё как есть не позволяла гордыня, и Сакура, прикрыв глаза, попыталась уснуть, прислушиваясь к далёкому завыванию ветров и ритмичным ударам последних капель дождя. С завтрашнего дня она станет усердно работать, чтобы изменить свою жизнь в лучшую сторону, и цена будет высока, Сакура не сомневалась.* * *
Менма не хотел обижать её, но, как уже не раз случалось, при виде Сакуры у него всё катилось в тартарары, и он, поджав хвост, оставлял её посреди степи разгневанную, опечаленную, ранимую. Он не знал, почему так вёл себя с нимфой, которая ему нравилась больше других, с которой ему было интересно, а не просто хотелось поразвлечься. Менма не понимал, как предстать перед ней в правильном свете, поэтому делал что мог, а зачастую это влекло за собой идиотские разговоры, глупые советы и порывы раздражения. Особенно это касалось бесед о том смертном юноше, что зачастил приходить к ней на поляну. Сакура определённо влюбилась в самого неподходящего для неё человека, и это сулило беду. Нет, не только потому, что союз божеств со смертными был запрещён, но и потому, что Менма видел по её глазам — она готова ради этого юноши на всё. Он рассказал ей чистую правду: серебряные монеты, которые отбивались из звёзд, имели немалую ценность, когда дело доходило до торговли за чью-то судьбу или жизнь. Менма проводил свободное время в кругу служителей Диониса, бога виноделия, всяческого веселия, оргий и прочих мероприятий, о разврате на которых иногда даже не хотелось вспоминать. На этих лесных полянах всегда толпилась тьма народу, состоящая из менад, силенов, сатиров и других спутников Диониса, жаждущих повеселиться, насладиться лучшим в мире вином и музыкой. Именно здесь он познакомился со многими нимфами, которых частенько приглашали на Олимп. Они любили рассказывать самые невероятные истории прошлого, половина из которых не стала легендами лишь потому, что это выставляло верховных богов не в лучшем свете. Он не солгал Сакуре, когда сказал, что услышал историю о монетах Андромеды от ореады из дальних гор. По словам той нимфы, Мойры справедливы и суровы, но везде существовала лазейка, ведь эти сёстры обитали в тотальной изоляции, наблюдая за рождением каждого существа на земле, а через некоторое время они так же спокойно обрывали нить жизни. Их невозможно разжалобить, уговорить или наобещать им богатств — Мойры сами решали, будет ли тот или иной человек богатым. Но та ореада поведала, что звёздные монеты ценились сёстрами, ведь они расценивались в своём роде как жертвоприношение во благо цели того, кто умолял Мойр посодействовать с переменами будущего. Самыми яркими звёздами становились души героев, которых на небеса возносили боги за определённые заслуги или страдания. Кража этих звёзд рассматривалась как ужасное преступление, в этом Сакура была права. Мало кто готов пожертвовать душами умерших героев прошлого ради достижения своих целей. Эхо не решилась на такой шаг и приняла свою печальную участь. Менма опасался, что сболтнул сегодня лишнего. Он не знал, насколько Сакура хотела изменить судьбу, но очень надеялся, что наказание за преступление её отрезвит. Наверное, ему лучше присмотреть за ней некоторое время, чтобы вовремя остановить, если вдруг эта нимфа решит перекроить жизнь ради никчёмного человека. Тот юноша не стоил всех тех бед, которые Сакура на себя навлечёт, если решит последовать безрассудному совету Менмы. Поморщившись, он поднял флягу с вином и залпом опустошил сосуд, позволяя красной жидкости растекаться вниз по бороде и оголённой груди. Он осмотрел танцующих с нимфами братьев-сатиров и чуть крепче сжал руки в кулаки. Обычно Менма держался от таких мероприятий в стороне, но после очередной неудачной беседы с Сакурой ноги сами привели его в это место, будто он не мог избавиться от инстинктов своей проклятой сущности. — Эй, Менма! Сквозь музыку и гул прорезался знакомый голос Кибы, который направлялся к нему с кружкой вина в руке, расплёскивая выпивку на всех, кто встречался ему на пути. Улыбнувшись, сатир остановился в шаге от Менмы и, подмигнув парочке дриад, протянул свободную руку, хлопнув друга по плечу, за что в ответ получил недовольный косой взгляд. — Ну как твои успехи с той одичалой нимфой? — Никак, — отрезал Менма. — Что, настолько всё плохо? — Киба вопросительно вскинул брови, немного пошатываясь. — Я думал, ты уже добился своего и, утолив жажду, вернулся в круг друзей, чтобы продолжить наш традиционный стиль жизни и верования Дионису. — Отвали, — рыкнул Менма, осматривая поляну в поиске других знакомых лиц, которые могли поспешить дополнить этот безнадёжно испорченный вечер. — Да ладно тебе, не груби. Оглянись вокруг — тут умереть можно от выпивки и ласки, которой нас так любезно одаряют менады. — Киба сверкнул глазами, указав на танцующих вокруг костра сатиров, нимф и других мелких лесных существ. — Присоединяйся, друг! — Не думаю, — отчеканил Менма и отвернулся от толпы, направляясь в сторону деревьев. — Эй! — позвал его Киба, но тот не обернулся. — Когда поймёшь, что та одичалая ничего не стоит, будем рады принять тебя обратно! Помни мои слова, брат! Скривив губы, Менма поспешил скрыться в тёмном и влажном после бури лесу, отдаляясь от шумной компании. Он знал, что знакомые сатиры считали его навязчивую идею чуть ли не болезнью. Его давно интересовала только Сакура, и никто из собратьев не понимал, почему он был на ней зациклен. Признаться, Менма и сам не понимал, почему увлёкся этой одичалой нимфой, как её любили называть местные прислужники Диониса. В мире было полно других безумно красивых дриад и океанид, добиться которых не составит труда, но, возможно, в этом и заключался ответ: Менма видел в Сакуре препятствие, которое стремился преодолеть, некий приз, трофей, который он подсознательно хотел завоевать любым способом. Спортивный интерес явно пересилил трезвый разум, если Менма так открыто отдалялся от своих же традиций и верований. Он вышел на окраину старого леса, где не было слышно музыки и хохотливых криков менад, и остановился в нескольких шагах от пропасти, что разделяла эту местность с виднеющейся вдалеке степью. Именно там, на другой стороне, росла дикая вишня, там, на поляне, тихо-мирно спала Сакура. Менма преодолевал немалую дистанцию, когда навещал её, ведь ему приходилось обходить вокруг эту бездну. Возможно, в будущем она оценит его заботу, и это станет первым шагом к их дружеским отношениям, а дальше… Потрусив головой, точно пытался прогнать приторные фантазии, Менма взглянул на усеянное звёздами небо. Сакура ненавидела его. Вряд ли она поверила рассказу о звёздных монетах, да и неглупая, сама знала, что с судьбой шутки плохи. Ему вряд ли стоило беспокоиться, лучше не надоедать Сакуре слишком частыми визитами. Она сама понимала, чем обернётся затея со звёздами; никто в здравом уме не пойдёт торговаться с Мойрами даже ради истинной любви.