Освободи меня, освободи От моего прошлого, И моё будущее исчезает в моих грехах. Что я вижу — слёзы, которым причина я. The Hardkiss — Free Me
Тёплый западный ветер, что часто приносил дожди и даже бури, трепетал, переплетая её длинные розовые локоны, игриво поднимая кончики в воздух, точно те плыли в невесомости. На горизонте клубились тёмные тучи, нависая над землёй, словно тяжёлое покрывало. Ночью природу оросит дождь и неба видно не будет, а свист ветров, удары грома и вспышки молний способствовали тому, что Сакура намеревалась в очередной раз совершить. Она, потупив голову и прижимая к груди сцепленные в замок пальцы, передвигалась тропой в степи, приближаясь к опушке древнего спящего леса. Каждые несколько секунд она мельком осматривала местность, будто боялась, что кто-то заметит её, что кто-то спросит, куда она отлучалась и почему до побелевших костяшек сжимала руки на груди. Она не хотела отвечать. Правда была мерзкой, и Сакура, услышав подобное, никогда бы раньше не подумала, что это не выдумки, что такое возможно и что кто-то из хорошо знакомых ей существ мог взять на душу такой великий грех. Оказалось, она сама вполне способна пойти на преступление. Однако Сакура не считала свой поступок таковым, оправдывая свои действия чем угодно, только не прихотью, не эгоизмом. Впервые за столько лет она решила взять судьбу в свои руки, а так никто не поступал. Но соблазн был чересчур велик, а нашёптанные ночью в тишине слова Менмы казались ей столь убедительными, что устоять было невозможно. Она поддалась манящей идее, подчинилась чувствам к Саске и рискнула всем ради того, кто был сердцу мил. Сакура без конца повторяла себе, что раз существовал такой способ подкупа Мойр, значит кто-то должен им воспользоваться, и только тот, кто достаточно силён, смел и целеустремлён, способен добиться успеха. По миру ведь ходили легенды о героях, которые отсекали головы чудищам, к примеру Персей, порешивший Медузу; Прометей, что подарил смертным цветок пламени, и теперь оно согревало их жилища и сердца. Этим героям была уготована их славная судьба, так может, происходящее с Сакурой — часть и её доли? Возможно, она не нарушала запрет, а лишь плыла по течению, что предписано высшими силами? Вполне вероятно, что она много лет ждала появления Саске, чтобы наконец ступить на тропу, ведущую к счастью и бессмертной любви. Присев на сухую траву под осенней вишней, Сакура медленно опустила скованные в замок руки, делая глубокие и ровные вдохи воздуха, пропитанного запахом дождя. Уже скоро она сможет приступить к делу. Лишь мысль об этом заставляла тело напрягаться. Опустив взгляд на бледные пальцы, Сакура на мгновение задумалась, стоил ли результат всех этих усилий и страданий. Станет ли она той самой героиней, образ которой вырисовывала себе в голове, или же боги накажут её за нарушение строгих запретов? Пока что никто не заметил её длительные прогулки и стремление ещё больше изолироваться от общества, но такая рутина продолжаться долго не могла. Сакура знала, что обязана закончить подготовительные работы как можно быстрее, а после отправиться в горы к Мойрам, чтобы наконец заполучить то, чего так отчаянно жаждало её сердце. Дрожа, она протяжно выдохнула, опустошив лёгкие, и приподняла большой палец левой руки, будто не могла удержаться от искушения заглянуть внутрь вместилища, созданного из тонких и хрупких пальцев. Глаза вмиг ослепило белое сияние, что заставило Сакуру поморщиться и сжать ладони крепче, отсекая источник неординарного свечения. Глядя на покрытое далёкими точками небо, она ни за что бы не подумала, что звёзды вблизи выглядели по-другому. Она никогда не спрашивала Тен-Тен, что происходило среди облаков и выше, ведь мысли Сакуры были всегда приземлёнными, но теперь это казалось ей упущенной возможностью, и будь она умнее, то сначала поинтересовалась бы у подруги, что собой представляли звёзды. Вздохнув, она прислушалась к ночной тишине. К промокшей коже ладоней прижалось и щекотливо затрепетало нечто маленькое, словно орешек. Сглотнув неуверенность, Сакура подняла голову, осматривая затянутый тучами небосвод. Маленькая, как колибри, звёздочка была не менее живой, чем полевые цветы или певчие птицы. Сакура всегда считала, что звёзды — это мёртвые оболочки душ героев и простых людей, отнесённые волей богов на небо, чтобы наблюдать за будущими поколениями, но всё оказалось не совсем так. Лишь самые яркие звёзды олицетворяли известных героев, к примеру Геракла, потому что за свои достижения они удостаивались вечной памяти среди смертных. Боги помещали их на небеса, чтобы будущие поколения могли гордиться и равняться на них. А вот мелкие звёзды, которые составляли млечную пелену таких созвездий, как Андромеда, и которые как раз и были теми падающими звёздами, оказались живыми существами. Пусть они не умели разговаривать, но они двигались, дышали и чувствовали. Когда Сакура поймала первую такую звёздочку, она сначала подумала, что ошиблась, ведь совершенно не ожидала держать в ладонях крохотное существо, которое пыталось вырваться из её хватки, как пташка. И первую свою звезду она отпустила, потому что не могла поверить, что ей придётся сделать ради создания монет: Сакуре необходимо погубить пять невинных звёзд во имя мечты. Она не знала, отыщет ли в себе силы для такого поступка, ведь считала, что если использует вместо украденных звёзд упавшие, то не будет чувствовать себя столь паршиво — они и без того при смерти. Оказалось, что нет: они живые. Единственное, что тешило — это последняя звезда, которую необходимо поймать и отбить в серебряную монету. Сакура уже имела четыре монеты и прятала их в укромном месте. Одна мысль о том, что ей больше не придётся возвращаться к той пропасти и выжидать падающие звёзды, наполняла Сакуру облегчением. Из слов Менмы она поняла, что необходимо заполучить звёзды, что были частью созвездия Андромеды, но, чтобы взобраться столь высоко и украсть их, Сакуре пришлось бы проникнуть на территорию Тен-Тен, а это повлекло бы множество вопросов и отговорок, которые она не хотела выслушивать. Благо звёзды нередко падали, и хоть поймать их, находясь на земле, нелегко, это не значило, что невозможно. Громадный запас терпения и ловкость рук помогли Сакуре справиться. Конечно, у неё не получилось с первой попытки, но ради Саске она упорствовала, пока не достигла цели. Она мысленно повторяла себе, что делала всё правильно и что в конце пути она обязательно будет счастливой вместе с человеком, который любил её взаимно и принимал такой, какая она есть. Сакура понимала, что с прошлой весны у неё в запасе меньше полугода, чтобы добыть необходимое количество монет и побеседовать с Мойрами. Она намеревалась принять свою новую сущность до наступления новой весны, когда её вишня распустит бутоны нежно-розового оттенка и к ней придёт любоваться этими цветами Саске. Каждую ночь она с надеждой в сердце прорисовывала в голове их встречу: как он пробирался сквозь колючие кусты акации и выходил на поляну; его чёрные глаза в недоумении смотрели на украшенное цветами дерево, под которым терпеливо дожидалась его прибытия Сакура. Момент осознания недолгий — и вот Саске подходил к ней, протягивая руку, чтобы помочь Сакуре подняться. Он обнимал её, поглаживая по длинным волосам, что-то шептал, а после забирал с собой. Они скроются в старом лесу, через который Саске многие годы проделывал путь к любимому дереву, и отправятся в его посёлок. Несколько раз моргнув, прогоняя мечты, Сакура осмотрелась, сглатывая тяжёлый ком в горле. Такой была её судьба, и она намеревалась сделать всё, чтобы воплотить эти прекрасные фантазии в реальность. Осталось совсем чуть-чуть, и Сакура добьётся желаемого. Где-то вдали промелькнула первая вспышка молний, точно сигнал, а за ней ворчливо раздался гром. Осмотрев поляну, Сакура в который раз убедилась, что рядом не было любопытных глаз. Сердце в груди бешено колотилось, но она старалась держать себя в руках. Поимка падающих звёзд и создание из них монет — это почти самая лёгкая часть задумки Сакуры, поэтому необходимо поспешить завершить этот этап и приступить к следующему. Она сжала пальцами левой руки маленькую дрожащую звезду, которая упала из созвездия Андромеды, а правой схватила округлый камень, которым орудовала во время процесса, и, приложив мерцающий белым светом кругляш к валуну, что был побольше, нанесла удар, щурясь от искр, что рассыпались по траве у корней вишни. Скрип пролетел эхом по степи, но его удачно перекричал гром, отчего задрожала земля. Этот пробирающий до костей звук был самым тяжёлым, и Сакура до сих пор не понимала, как справлялась с принятием содеянного. Она собственноручно выбивала жизнь из невинных существ, которые не могли защититься или спастись. Вмиг пелена дождя накрыла ночную природу, барабаня каплями по голым веткам, срывая с кустарников последнюю листву, точно бушующий титан. Сакура молча продолжала работать, нанося удар за ударом по уже плоской серебристой поверхности, чтобы выровнять монету. Пальцы давно замёрзли от дождя и грязи, что покрывала не только руки Сакуры, но и её одежду, и даже прекрасные розовые волосы. Но она не обращала на это внимания, точно как и на горячие слёзы, что текли по щекам, перемешиваясь с проливным дождём. Писк этого невинного существа до сих пор стоял в ушах, пробирал по коже, как яд, от которого хотелось избавиться любым путём, но вместо облегчения и удовлетворения Сакура испытывала тяжесть в груди, истощённость и горечь во рту. С последним ударом она отбросила камень — тот покатился куда-то в траву, — и поднесла светящуюся монетку к лицу, рассматривая гладкую поверхность погасшей звезды. Кратко вдохнув, Сакура прикусила губу, опуская тяжёлые веки. Вот и всё, теперь у неё на руках пять таких вот монет, и она могла отправляться к Мойрам, чтобы изменить судьбу. Вот только эта мысль почему-то не грела душу, как прежде, и на мгновение Сакура замешкалась: она прошла уже полпути, можно ещё остановиться и передумать. В мыслях всплыл образ Саске. Она не перенесёт ещё одну весну без возможности поговорить с ним, дотронуться до него, чтобы он ощутил её прикосновение, а не просто дуновение ветра, коим сейчас это казалось; Сакура мечтала обнять его, смеяться над его словами, расспросить обо всём на свете и поделиться с ним надеждами и поддержкой. Ей так хотелось отправиться с ним к людям, посмотреть, как те живут, попробовать их странной пищи, примерить что-то лучше плетёного из мягкой травы платья. Сердце в груди разрывалось на части от мыслей, что она не сможет покинуть этот забытый богами уголок мира, и это немало мотивировало. Маленькие звёздочки, конечно, ни в чём не виноваты, но Сакура сделала, что должна ради будущего. Теперь осталось преподнести эти монеты Мойрам и умолять среднюю сестру, которая пряла нить судьбы, изменить события настоящего времени, что нанизывались на эту нить. Сакура не просила каких-то кардинальных перемен, вряд ли её становление человеком повлияет на судьбу Вселенной или богов Олимпа. Она просто хотела быть счастливой рядом с Саске — вот и всё. Взглянув на дальние горы, чей седой силуэт скрывался за дождливыми тучами и лесами, Сакура чуть покачнулась, чтобы подняться на дрожащие ноги. Она сжала в руке монету, подойдя к придорожному камню, откинула его и схватила ещё четыре серебристых кружка, а после отвернулась от своего дома — от дерева дикой вишни, что одиноко стояло в степи, — и медленно направилась в сторону гор. Именно там, на самой верхушке заснеженных скал обитали Мойры — строгие и непреклонные вершительницы судеб богов и смертных.* * *
Сквозь отверстия в скалах пробирались беспощадные дуновения Борея, из-за чего трепещущее пламя костра изредка то низко стелилось по земле, то подпрыгивало, расплёскивая искры по пыльной каменной поверхности. Свист северного ветра приносил внутрь острый снег и пробирающий до костей холод, но Мей давно привыкла к здешним условиям и, закутавшись в тёплую накидку, отошла от небольшого отверстия в скале, в лучшую погоду служившего окном. В этом округлом пространстве, что напоминало купол, всегда находились лишь они, Мойры, беспрерывно занимающиеся единственным призванием — свершением судеб всего живого в этом мире. Занятие это ответственное, но крайне утомительное. Мей знала, что её сёстры изредка презирали монотонность обязанностей, но ничего с этим не могла поделать. Призвание, дарованное им с рождения уникальным происхождением их же родителей, было неизменным, и никто в этой Вселенной не был достаточно могущественным, чтобы повлиять на судьбы Мойр, даже они сами. Зевс, бог грома, молний и неба, ведающий миром, был их отцом, а мать, Фемида, богиня правосудия, одним своим призванием подтолкнула Вселенную к распределению обязанностей трёх сестёр. Божественному предопределению, исходящему из этой комнаты, подчинялся сам Зевс — верховный устроитель порядка на Олимпе и за его пределами. У каждой из сестёр был свой дар, своя обязанность, передать которую она не могла никому. Первой сестрой была Цунаде, отвечающая за прошлое человека. Её задача — назначить жребий ещё до рождения человека и проследить за его исполнением. Этот жребий невозможно нарушить, поскольку за его исполнением помогали следить все боги Олимпа. Цунаде также разматывала и пропускала сквозь жизненные невзгоды и превратности судьбы жизни смертных, которые являлись нитями, исходящими из рук Мей. Будучи Мойрой настоящего, Мей пряла нить судьбы, на которую нанизывались события настоящего времени в жизни человека. Именно она решала, что ждёт смертного в следующем году, когда и у кого появятся дети, кто отправится в плавание и не вернётся, а кому уже пора встречать закат недолгой по меркам богов жизни. Но этой обязанностью распоряжалась Кагуя — третья сестра и Мойра будущего. Кагуя хладнокровно перерезала ножницами нить человеческой жизни, непоправимо обрывая её. Разумеется, когда дело касалось богов Олимпа или других божественных спутников — и в некоторых случаях даже магических существ, — распределение жребия, прядь нити и неотвратимая кончина подчинялись иным правилам, нежели рождение и смерть человека. К примеру, Кагуя не могла перерезать нить жизни Аполлона — у той не было конечной точки; иными словами, Мей не могла пропустить нить жизни Олимпийца через превратности судьбы, которые бы подтолкнули его к гибели. Это случалось крайне редко и зачастую не из прихоти самой Мей. Убийство бога — очень сложный и хлопотный процесс. Осмотрев помещение, Мей окинула взглядом зависшее в воздухе веретено, занимавшееся пряжей нитей судеб смертных. Когда ей хотелось отдохнуть, Мей оставляла кропотливую работу под ответственность орудия, которое не знало ошибок и подчинялось каждой мысли госпожи. С правой стороны от плавно витающего в воздухе веретена сидела Цунаде, вдумчиво разглядывающая весы, которые использовались для определения жребия смертного. Её пшеничные волосы развевали порывы ветра, что пробивались в помещение сквозь дальнее отверстие в скале. Тёплая накидка с капюшоном скрывала тело Мойры, выставляя напоказ лишь руки и голову Цунаде. С левой стороны сидела Кагуя. На её коленях была раскрыта книга жизни, а рядом на полу лежали те самые ножницы, которыми она разрывала нить жизни смертного. Белые как снег волосы обрамляли худое лицо Кагуи, окутывая её непреклонной аурой. Обе сестры выглядели погружёнными в работу, но Мей знала, что им всем хотелось немного передохнуть, отвлечься от повседневной рутины. Точно по велению судьбы, она вдруг ощутила постороннее присутствие в тоннеле, что вёл к этому скрытому внутри высокой скалы помещению. К ним кто-то направлялся, и если Мей правильно толковала видения, это существо не бог, не человек, а нечто средним, скорее, с божественным происхождением, что уже интересно. — Что такое, Мей? — нарушила тишину Цунаде, оторвавшись от весов. — Гермес? — добавила Кагуя, в отличие от сестры, не отрываясь от книги жизни. — Нет, если не ошибаюсь, нас решила навестить нимфа, — спокойно ответила Мей, поправив накидку на плечах. — Хм, — безразлично издала Кагуя. — Чего ей надобно? — Откуда мне знать, — чуть фыркнула Мей, но сдвинулась, оставляя витающее в воздухе веретено погружённым в нескончаемую работу. — Но сейчас услышим, она уже почти здесь. — Странно, — добавила Цунаде, подпирая голову рукой. — Мне казалось, это всем известно — сюда путь заказан каждому, кроме Гермеса или других Олимпийцев. Смертные не прошли бы сквозь все препятствия, скрытые в скале, а лесные и горные духи обычно стараются держаться подальше от того, чего не понимают. Интересно, чего станет просить, — усмехаясь, продолжила она. — Обычно нимфы хотят одного, если мне память не изменяет… — Молчи! — прошипела Мей, откинув рыжие локоны за плечо. — Хоть какое-то разнообразие, я уже помираю со скуки: у нас каждая вторая нить — солдат, которого Кагуя отсечёт, не моргнув и глазом, из-за бушующих войн. С чем бы эта нимфа ни пришла, всё лучше этой монотонной рутины. — И как это ты не углядела такого поворота судьбы, сестра, — будто между прочим вполголоса добавила Кагуя, переворачивая страницу книги. — Теряешь бдительность. Мей прикусила язык, чтобы не ответить ничего оскорбительного своей менее любимой родственнице, и вместо этого сосредоточилась на поднимающейся тоннелем гостье. Кагуя права, и она должна была предвидеть такой поворот судьбы живого существа, но почему-то ничего даже отдалённо подобного на ум не приходило, а это уже подозрительно. Мей помнила каждого, кто приходил в этот мир, ведь именно она подбирала им путь, тернистый или не очень, и совершенно никто не мог проскользнуть мимо её веретена. Покосившись на дальнюю стену, где на маленьких гвоздиках висели все плетёные нити жизни, Мей попыталась визуально определить пряжу, что соответствовала их гостье, но либо то волокно светилось слишком слабо, чтобы заметить с этой дистанции, либо его не было на стене. Признаться, Мей не знала, что думать. К ним не могло идти существо, судьба которого не вершилась в этом помещении. Это невозможно. Сцепив длинные пальцы в замок, она гордо подняла голову, чтобы созерцать замершую в тени нимфу. — Кто ты? — беспристрастно спросила Мей. — Подойди к нам, не бойся. — Я… Меня зовут Сакура, я нимфа дикой вишни, — раздался голос девушки, и к ним робко подступило очаровательное создание с длинными розовыми волосами и зелёными глазами. — Зачем пожаловала к Мойрам, Сакура? — проложила расспрос Мей, не спуская с нимфы пронзающий взгляд, ведь было в ней нечто странное, необычное, вот только что — Мей не знала. — Я хочу изменить свою судьбу, — чётко произнесла та, упрямо сдвинув брови. Смех Кагуи разлетелся эхом по куполообразному помещению, отбиваясь от каменных стен, неприятно пропитывая обстановку холодом и насмешкой. По испуганным глазам юной нимфы можно было сказать, что она не понимала причины такой реакции одной из Мойр, а вот Мей не требовались объяснения Кагуи — она знала, что насмешило обычно апатичную Мойру. Если Сакура проделала путь на вершину этой скалы в одиночку, то она, несомненно, видела скелеты, что украшали проходы внутри горы. Это малая часть смертных и существ, подобных их гостье, которые являлись к Мойрам, умоляя о другой судьбе. Все они либо погибали на пути к трём сёстрам, либо плата за желанное оказывалась слишком высокой, и они были вынуждены отдать жизни за потраченное впустую драгоценное время Мойр. Мей понимала, почему смеялась Кагуя: лишь она могла кардинально изменить жизнь человека, и это подразумевало еле заметное движение ножницами, что обрезало нить жизни смертного. — Не ты одна лелеешь надежду что-то поменять, — промолвила Мей, не спуская глаз с нимфы. — Но я почему-то не вижу у тебя за спиной толпу желающих молить нас о помощи. Как думаешь, с чего так? — Я знаю, что просить о подобном не имею права… но… Я так больше не могу… Всю жизнь я провела в полном одиночестве, в какой-то глуши, далеко от сестёр и Олимпа… Я никогда не чувствовала, что принадлежала к обществу нимф, мне всегда казалось, что у меня иное предназначение, и только недавно я поняла, что, возможно, моя сущность мне не подходит, — почти нервно говорила Сакура, потупив взор, но Мей пристально наблюдала за ней и активно размышляла, кто же эта нимфа такая. — К моему дереву начал приходить смертный юноша… — Я же говорила, что у них обычно всё сводится к одной теме, — пробубнила Цунаде, что только Мей и Кагуя услышали. Духи природы, в особенности девушки, были падки до одного греха: они очень быстро и чрезвычайно крепко влюблялись в смертных мужчин. Мей несколько раз использовала этот ход как поворот судьбы, чтобы наказать конкретную особь по просьбе верховного бога — чаще всего такие намёки поступали от Геры, — но Цунаде права: даже без стороннего вмешательства нимфы почти всегда влюблялись в смертных, и это было для них камнем преткновения. Обычно эти девушки не могли совладать с чувствами, и это медленно убивало их. Глядя на Сакуру, Мей видела, как нелегко ей признавать вслух это табу. Любовь к тому юноше, подобно коррозии, разъедала Сакуру изнутри, и, отчаянная, она была готова на всё, лишь бы оказаться рядом с возлюбленным. Вот только она не единственная в мире, кто умирал от любви, и Мей привыкла относиться к таким случаям крайне деликатно, без пристрастий и сочувствия. — Он любит меня, а я его… Мне хотелось бы стать человеком, чтобы остаться с ним навеки. Я готова отказаться от бессмертия и даже заплатить за свою просьбу, — сбиваясь, продолжила нимфа и, засунув руку в карман платья, достала небольшой мешочек, который протянула Мей. За спиной раздались шаги и шуршание подолов накидок Кагуи и Цунаде. Сёстры подошли к Мей и замерли по обеим сторонам, смиренно наблюдая за происходящим. Подступив на несколько шагов, дрожащей рукой нимфа передала мешочек с оплатой, которую считала достойной такой прямой и бесстыжей просьбы. Протянув руку, Мей приняла и раскрыла миниатюрную плетёную торбу, чуть крепче сжав дно вместилища, точно проверяла содержимое на твёрдость. В свете костра сверкнули, словно отлитые из яркого звёздного сияния, серебристые монеты. Мей насчитала пять плоских кружков, покрытых грязью и слегка неровных по краям, что наталкивало на размышления, как Сакура их добыла, а после, услышав резкий вдох Кагуи, она поспешила прикрыть мешочек свободной рукой, чтобы не зацикливаться на дарованных монетах. Оплата была необычной, и это в очередной раз заставило Мей задуматься, кто эта нимфа. Происходящее слегка не укладывалось в голове, ведь мойра поимённо знала каждое существо в этом мире, кроме Сакуры. Эта девушка действительно казалась ей выбитой из колеи, не принадлежащей к конкретной свите, словно отрешённая от мира богов и смертных. Ни своя, ни чужая, отнесённая в глухую местность, где о её существовании мало кто догадывался. Мей нужны были ответы на многочисленные вопросы, ведь то, что сделала эта нимфа ради достижения цели, строго каралось олимпийцами; но даже если бы она пришла без оплаты — её просьба была нахальной и эгоистичной. Мойры обычно пресекали такие разговоры ещё с порога, чтобы не внушать никому надежду на счастливый конец. То, о чём просила Сакура, было достижимо, вот только будущее этого бедного существа изменится крайне непредсказуемо — даже Мойры не могли контролировать последствия вмешательства в судьбу. Но прежде чем Мей разобьёт вдребезги надежды нимфы, она хотела кое-что проверить. Поспешно спрятав мешочек с монетами в карман накидки, она сказала: — Подойди сюда, дитя. — И протянула бледные руки, прикасаясь пальцами к дрожащим ладоням нимфы; та была холодной, как льдинка, и Мей старалась не зацикливаться на этом. — Твоя плата имеет предначертанное Вселенной последствие, — громко и строго промолвила Цунаде, возвращаясь к весам. — Ты должна понимать, что за всё в этом мире приходится платить и последствия твоего выбора могут оказаться непредсказуемыми, неудовлетворительными и неприемлемыми. Некоторые вещи нельзя изменить просто потому, что ты захотела или имела возможность добиться иного исхода. — Я понимаю… — прошептала Сакура. — Но… пожалуйста, это невыносимо… В её глазах выступили слёзы, и Мей умело не придала этому никакого значения. Сколько людей ежеминутно обливались слезами в мольбах о лучшей жизни. Если б Мойр можно было разжалобить таким способом, они стали бы известны мягкими сердцами, а не твёрдыми как гранит, неуступчивыми характерами, разгневать которых побаивался сам Зевс. Страдания — обычная часть жизненного цикла, и зачастую Мей заставляла проходить людей через Ад с поучительным исходом. Сакура не была исключением из принципов Мойры, и единственное, что слегка смущало Мей — это нечёткость нити судьбы этой нимфы. Но, заглянув в прошлое и будущее Сакуры сквозь прикосновение, она сможет убедиться в догадке, и это внесёт в слёзы их гостьи чуточку больше оправданий. Может, действительно её жизнь сложилась печально и ей выпал худший жребий. — Невыносимо веками сидеть в этом помещении, занимаясь одним и тем же изо дня в день, — отрезала Кагуя, подняв ножницы с каменного пола. — Тебе кажется, что ты прожила длинную жизнь, и в какой-то момент тебе наскучило идти по вымощенному пути, вот ты и решила, что имеешь право просить изменить судьбу у Мойр. Из всех в этом мире ты посчитала себя самой достойной этого одолжения, а значит будь готова понести наказание за своё желание. Руки нимфы дрогнули после слов Кагуи, и Мей, повернув голову в сторону сестры, смерила её холодным взглядом. Каждая Мойра имела свой подход к тому, как необходимо решать подобные проблемы. Кагуя любила рубить с плеча. Её не тревожили чувства смертных и богов, ведь она знала единственную и неизменную правду, исходящую из её обязанностей: сегодня, завтра или через год, но Кагуя оборвёт нить жизни наведавшегося к ним существа, и на этом завершатся страдания всех вовлечённых в дело сторон. Она была Мойрой будущего, а оно у всех в этом мире сводилось к одному — к смерти. Её подход был грубым и болезненным, но Мей это совершенно не удивляло — Кагуя ответственна за ту часть их работы, которую ни Цунаде, ни Мей никогда не смогли бы исполнить: гораздо сложнее лишать жизни, нежели создавать и оберегать её. У Кагуи достаточно стальных нервов, чтобы вынести жестокое наказание чуть ли не мгновенно, а вот Мей никогда не смогла бы так поступить с тем, во что вложила душу и время. Цунаде предпочитала не вмешиваться в манипуляцию судьбами или в неизбежный исход. Её задача — создавать существо, а не уничтожать его. Именно поэтому она отвечала за прошлое человека: за спиной каждого смертного было то самое мгновение из прошлого, когда Цунаде решила создать новую жизнь. Она редко вмешивалась в подобные дела и предпочитала честно бросать жребий, нежели жульничать и потакать вечно жалующимся на свою долю смертным. Не от неё зависело, какие невзгоды повстречаются на пути человека, поэтому Цунаде возвратилась к своим обязанностям, чтобы не ввязываться в то, что её не касалось. И поэтому подобные решения сводились к Мей — именно от её суждения зависела судьба этой нимфы, которую Мойра пыталась раскусить. Холодная рука Сакуры могла рассказать многое. Сжав её в ладонях, Мей прикрыла глаза, впитывая информацию об этом хрупком существе. Она старалась понять, почему не узнала нимфу, и после нескольких минут загробной тишины, которую прерывал лишь шум Борея за пределами скалы, открыла глаза, поспешно отпустив руку девушки. Косой и выжидающий взгляд Кагуи ощущался на спине, но Мойра, осознав, что произошло с судьбой Сакуры у самих истоков, попыталась не показывать эмоций. Поправив рыжие локоны, Мей отступила от нимфы на несколько шагов, возвращаясь к веретену. Догадка подтвердилась — у них только один выход из ситуации. Мей пристально осмотрела взволнованное, покрытое влагой от слёз лицо Сакуры. Она была исполнена надеждой, которой почти не было, ведь ещё никому на этом свете не удавалось убедить Мойр изменить чью-то судьбу. Возможно, то, что хотела сделать Мей, покажется глупостью, и сёстры осудят её за такое решение, но она не могла поступить иначе, ведь в печальной судьбе Сакуры была виновата именно она, как бы прискорбно это ни звучало. Эта нимфа заслуживала хоть немного надежды и счастья. Сделав глубокий вдох пропитанного морозом воздуха, она собралась с мыслями и усмехнулась. — Твоя плата за желание принята, дитя, — наконец промолвила Мей, остановившись рядом с нитями судеб, что уже были сплетены и нуждались в сортировке на стене с гвоздиками. — Ты можешь возвращаться к своему дереву, а в первый тёплый день весны, когда твой возлюбленный придёт навестить тебя, он станет самым счастливым на свете, и ты сможешь провести остаток жизни рядом с ним. Всё будет так, как ты хотела, Сакура. Кагуя и Цунаде молча наблюдали за происходящим, точно не верили своим глазам и ушам. Мей понимала, что они засыплют её вопросами, как только нимфа покинет пределы их пристанища, и у неё были ответы на все их претензии, но сейчас Мей хотела, чтобы это бедное дитя природы отправилось домой, наполненное надеждой, мечтающее о любви красивого юноши. Она понимала, что отчасти виновата в горькой судьбе Сакуры. Такое раньше не случалось, возможно, Мей была слишком беспечна, когда плела нити, а всё из-за приевшейся рутины и глобальных перемен в мире богов на фоне новой религии, пришедшей с востока. Сакура — обрезок нити, который затерялся где-то в этой пещере и который изначально не должен был существовать. Наверное, чёртовы дуновения Борея унесли этот маленький кусочек нити куда-то под камень, и Мей, не обратив внимания, позабыла, не сожгла ненужный обрезок, который, имея достаточно индивидуальности и часть судьбы другой древесной нимфы, пророс на земле в форме дикой вишни. Неудивительно, что Сакура чувствовала себя чужой даже среди своих — она не должна была существовать. К ним явилась ошибка природы в своей непосредственной сущности. — Вы… это действительно так? — Захлопав ресницами, нимфа попыталась скрыть улыбку. Радость, что озарила это заплаканное, грязное и милое лицо, могла осветить самое тёмное помещение. В какой-то момент Мей показалось, что Сакура готова потерять сознание от нахлынувшего на неё волнения, но слова Мойры будто по щелчку изменили настроение их гостьи. Забавно, как иногда самые банальные вещи могли утешить незнакомого собеседника, а вся суть скрывалась в том, как воспринять определённые слова во время разговора. Сакура услышала от них то, за чем пришла, и её сердце наливалось счастьем буквально у них на глазах. Она была готова выпорхнуть из этой мещеры, как маленькая певчая пташка, стремящаяся навстречу зимним ветрам, не ведающая, что такое холод и мороз, пробирающийся к её хрупкому сердечку. — Иди, — мягко улыбнулась Мей, кивнув. — Путь домой будет долгим, да и привести себя в порядок надо до прихода Саске, м? — Спасибо! — вскрикнула она и чуть подпрыгнула. — Я обещаю, что оправдаю ваше доверие! — Не надо ничего доказывать, Сакура, — вздохнула Мей. — Просто будь счастлива и… прощай. Покружившись, нимфа прижала ладонь к лицу, будто подавляла радостные писки, а затем, помахав им на прощание рукой, поспешно скрылась в тени длинного и тёмного тоннеля, которым добралась до пристанища Мойр. Напряжение в помещении возросло до ощутимого уровня: по коже под тёплой накидкой пробежало несколько волн мурашек от убийственного взгляда Кагуи. Обе сестры Мей выглядели недовольными, но пока что держались, позволяя произошедшему впитаться, как дождевая вода в покрытую мхом поверхность. Такие решения не принимались в одиночку, и Мей это прекрасно знала, а вот бедная нимфа — нет. Когда тот мешочек с монетами оказался у неё в руке, Мойра сразу поняла, откуда Сакура взяла эту бредовую идею о плате и торговле за судьбу с Мойрами. Разумеется, не существовало способа подкупа вершительниц судьбы, а тот глупый слух пустили отчаявшиеся люди, которые знали, что не смогут украсть звёзды с неба. Но, как и все остальные легенды и истории, что бродили миром смертных, им было необходимо какое-то решение нестандартных проблем, которые им навстречу бросала Мей. Она подумать не могла, что какое-то божественное существо решится на воплощение этого способа подкупа Мойр, не говоря о том, что ему удастся создать монеты и добраться до обители богинь справедливости и судеб. Этот визит действительно оказался интересным, разбавивший их монотонный день чем-то необычным, неслыханным. Мей запомнит эту нимфу и её печальную историю. — Это как понимать, сестра? — наконец нарушила тишину Цунаде. — Никак, — спокойно ответила Мей, достав из кармана мешочек с монетами. — Всё произойдёт именно так, как я пообещала. — Ты ведь знаешь, что мы не можем перекроить чью-то судьбу, исходя только из их просьбы, а тут ещё и какая-то невразумительная плата — о чём она говорила? — повышая голос, требовательно продолжила Цунаде. — Впервые слышу подобную ересь! Если бы каждый человек мог притащить нам мешок монет и оплатить лучшую судьбу, то мы бы давно стали известны не как самые справедливые богини, а как продажные и подкупные колдуньи! А ты сказала ей, что её «плата» принята, ты что, совсем уже тронулась умом в этой удушливой пещере?! — Успокойся, сестра, нет причин устраивать сцены, — вздохнула Мей, достав пару монет на раскрытую ладонь, чтобы обе Мойры видели, что принесла Сакура. — Она отбила их камнем из звёзд Андромеды, — промолвила Кагуя, изучая серебристые монеты неподвижным взглядом; бледные радужки её глаз почти не отличались цветом от монет. — Это великое преступление, и все духи знают об этом. Как она посмела… — И наказание за этот поступок будет соответствующим, — заверила их Мей, спрятав монеты в мешочек, а тот — в карман накидки. — Проблема даже не в том, что она пошла на преступление, да и что у неё хватило наглости заявиться сюда с требованиями к Мойрам, нет, тут всё немного… необычно. Видите ли, дорогие сёстры, эта нимфа не имеет собственной нити жизни. Она обрезок чужой полноценной нити, который затерялся в этом помещении. — Хочешь сказать, что это твой промах, — строго констатировала Кагуя. — Можно и так это назвать, но уверяю вас, волноваться совершенно не о чем. — Ты только что пообещала ей изменить её несчастную судьбу, — возразила Цунаде, нахмурив брови. — И даже с нами не посоветовалась, бесстыжая. — Это так, я дала ей слово, что в следующий раз, когда тот юноша навестит её, он будет самым счастливым на свете, а она сможет провести остаток своей жизни рядом с ним. Всё так и будет. В помещении повисла тишина, что прерывалась треском, исходящим от костра, и завыванием северного ветра. Мей не собиралась ничего объяснять сёстрам — они и так должны понять её задумку. Она пообещала Сакуре, что всё будет именно так, и сдержит слово. Вот только она не уточнила деталей будущего, а это лесное дитя настолько наивное, что даже не удосужилось переспросить Мойру о предстоящих изменениях. Смешно, что люди так доверчивы, когда дело касалось глобальных перемен в их судьбах. Если бы кто-то вмешивался в судьбу Мей, она бы до мельчайших деталей записала всё, что ей обещали и какими будут последствия таких перемен. Смертные же в порыве эйфории забывали обо всём на свете и мчались домой, чтобы как можно быстрее ощутить на себе перемены судьбы. Мей знала, что могла предупредить их, но, к счастью, это не было частью её работы. Она никому не была обязана отчитываться в переменах судеб, случайных или по договорённости. Так пал жребий, вот и всё. — Иногда мне кажется, что ты неплохо орудовала бы ножницами, — осознав, что хотела сделать Мей, хмыкнула Кагуя, присаживаясь на пол и протягивая руки к книге. — Коварная же ты, сестра, а вы ещё меня называете самой жестокой Мойрой. — А с другой стороны, вот тебе и разнообразие, которого нам не хватало, — вздохнула Цунаде, покачивая головой, определённо также уловившая скрытый замысел сестры. — Истории и легенды ничему не учат новые поколения, а жаль. Надеюсь, ты приняла правильное решение, Мей, иначе это отразится на нашей репутации, а мне бы не хотелось пятнать наше строгое и справедливое призвание твоей мелкой прихотью, — вдумчиво продолжила она. — Не волнуйся, — ответила Мей, перебирая длинными пальцами между нитей судьбы. — Я свои обязанности знаю и принципам не изменю. Впредь надо быть осторожнее с пряжей, может, даже проведу воспитательную беседу с Бореем, чтобы не разносил пыль в пещере по углам, хм. Отвернувшись к каменной стене, на которую собралась развесить законченные нити судьбы, Мей вздохнула. Внезапный визит нимфы определённо поднял им настроение, но Мойра не могла отделаться от далёкого ощущения грусти в душе, словно у неё на груди появился тяжёлый камень, который давил на те крохотные капли совести, что всё ещё извивались в сердце Мей. Она не солгала Сакуре и обязательно исполнит желание нимфы, когда придёт время. Единственное, в чём Мойре не удалось удостовериться: действительно ли Сакура сознательно и всецело готова принять такие кардинальные перемены вместе с не менее радикальными последствиями, которые обязательно догонят нимфу в наказание за преступление. Признаться, Мей опасалась, что это случится гораздо раньше, чем Сакура ожидала, ведь Мойры не единожды предупредили: за всё в этом мире приходиться платить, и зачастую цена оказывается губительной, что в конечном счёте за секунды до кончины люди осознают, что не все перемены в судьбе пошли им на пользу. Порой действительно лучше оставить всё как есть, чтобы не стало ещё хуже.