В определенный период жизни мы встречаемся с определённым человеком, необходимым именно в этот период. Такой странный закон притяжения, такое взаимовыгодное спасение. Проводим определённое время вместе, потом обязательно расстаёмся. Потому что каждому из нас надо идти дальше, входить в новый, следующий период своей судьбы.
— Эльчин Сафарли «Мне тебя обещали»
Я живу в кошмаре, от которого время от времени пробуждаюсь в снах. Сны — это те же самые кошмары. Жуткие, невыносимые, такие фальшивые. Крики немых голосов. Тишина звенящих улиц. Беспамятность лиц. Забытье шагов. Всё это окружает меня день ото дня. Я так устал от всего этого дерьма. Найти бы запасной выход из этой чёртовой симуляции. Но, зараза, как назло, все двери наглухо заварены. Их даже ломом не отпереть. А может стоило бы найти золотой ключик. Возможно он поможет выбраться из этого ада раз и навсегда. Чтоб без боли, без страданий. Просто отключиться в один злосчастный миг. Обо мне никто не будет горевать. Да, мне впрочем это и не нужно. Я хочу научиться летать. Как птица, свободно, с кислородом в лёгких, чтобы глубоко вздохнуть. Чёрные-чёрные бездонные волны. Они накрывают ледяной безлюдный берег так, словно мать укутывает своё дитя тёплым пуховым одеялом. С заботой и нежностью в прикосновениях. Хотел бы я, чтобы волна меня так накрыла. Я бы утонул в ней с благодарностью и смирением. Смерть для меня не страшна. Когда я впервые попробовал «жанр», накрыло меня не по-детски. Детектив, фантастика, романтика-драма, диско и в конце концов — реальность. Я испытал всё и сразу за кратчайший срок. В тот вечер мои глаза были широко открыты из-за наркоты, но тогда я и представить себе не мог, что глаза откроются не только у меня, но и у всего мира. Был ли я напуган? Боже, да, я был в полнейшем ужасе. Но этот ужас меня восхищал. Впервые я чувствовал, что живу, а не существую. Мир открылся для меня по-новому, заново, с чистого листа. Я был счастлив, впервые за долгое время. К сожалению, эта блаженная эйфория длилась недолго. В конце концов пришло великое осознание, просветление. То, что мы отрицали, наша действительность в блаженном неведении. Стоит ли людям знать свою судьбу? Или же нам и дальше нужно было двигаться в темноте наугад? Так проще? Так легче? Людям, может, и не стоит знать своё будущее, но у них есть на это право. И на то, чтобы отнимать его, никто, даже боги, не имеют власти. Что я думаю по этому поводу? Я ещё и сам пока не определился. Хочу ли я знать? Да, определённо. Нужно ли мне это? Думаю, что нет. Был ли у меня когда-то хоть какой-то выбор, ну, или видимость этого самого выбора? Нет. Будет ли? Нет. Всё давным-давно решили за меня. Даже сейчас я действую так, как хочет она. Ведь она всё продумала наперёд. И если честно, я даже этому рад. Ведь только с ней я смог увидеть то, чего не видел раньше. Пусть даже она и не человек, но человечнее многих. И я успел её за это полюбить. Странно всё это. Непонятно. И к этим странностям я, кажется, привыкаю. Я могу так жить, если рядом будет она. Но её не стало… Она исчезла из моей жизни так же молниеносно, как и появилась. Без объяснений, без прощаний. Просто постфактум. В этом была её фишка — ничего не объяснять. В какой-то момент мне показалось, что без её наставлений и руководства я не справлюсь, не выдержу. Я был напуган, потерян, растерян. Куда идти, что делать и что говорить. Я должен стать лидером? Серьёзно? Именно я? Как? Всю мою жизнь меня кто-то вёл, а теперь… Что же теперь? Долорес будто бы высадила меня посреди глухой пустыни. Голого, без снаряжения и оружия. Беспомощного, одинокого. Таков ваш новый бог? Жалкий и слабый? Таким ты видела новый мир?! Чёрт, дамочка, да у тебя точно проблемы с головой, если ты реально представляла мир таким… С беспомощным человеком у руля. Я так зол на тебя! Ты бы знала. И что я должен им сказать? Куда мне их вести? А главное — к чему? К будущему? А есть ли оно у них?! Я вот в этом не уверен. Они безнадёжны. Все до единого. В них столько уродства и грязи. И во главе всего этого дерьма стоит один человек — Я. Ну просто идеальная картинка нового мироздания. Лучше и не придумаешь. — Калеб, тебе пора, — голос Мэйв выражал участие и… сочувствие?! Казалось бы, ей действительно было не всё равно на судьбу Калеба Николса. Ага, как же. — И куда мне идти? Что я должен сделать? — я искренне надеялся получить хоть какой-то внятный ответ. Хотя бы от одного чёртового андроида. — Ты волен идти куда пожелаешь. Этого хотела для тебя Долорес. Твоим людям нужен лидер. Думаю, именно с этого и стоит начать, — голос Мэйв успокаивал и вселял своего рода уверенность в моём будущем. — Твоя поддержка была бы кстати. Ну, на первое время конечно же. Если ты не против, я был бы очень признателен тебе, — я кивнул ей головой. Через интонацию в голосе я пытался надавить на жалость. Начинать без помощи было страшно. — Хорошо. Я помогу тебе. Но только на первое время, договорились? — Мейв протянула мне руку. Мы стояли на мостике внизу, возле Делоса. Повсюду были слышны вспышки взрывов, хлопки выстрелов и крики людей о помощи. — Договорились, — я крепко пожал руку Мэйв. Это рукопожатие было началом нашей крепкой дружбы.***
Если твоя судьба не вызывает у тебя смеха, значит ты не понял шутки.
— Шантарам
Я долго пытался понять логику машин, а потом пришёл к простому выводу — её у них нет. То есть той логики в понимании людей. Именно она у них отсутствует напрочь. А вот своя… особенная вычислительная логика у них вроде бы имеется. Мэйв хороший советник. Она может просчитать риски, спрогнозировать события, предугадать наперёд опасность, и в ней даже, кажется, есть немного человечности. Но всё же она не Долорес. В Мэйв столько тоски… Один её взгляд переполняет отчаянием и вгоняет меня в депрессию. Прошло пару месяцев после краха человечества. После смерти Долорес… Могут ли роботы умереть?! Странно, раньше мне казалось, что нет. Теперь же я вижу, что у всего есть душа. И у всего есть конец. Даже у мёртвого, холодного и тяжёлого куска железа. Мир в буквальном смысле сошёл с ума. А я в нём новый Далай-лама… вот так удача. Честно, мне бы его судьбу повторять не хотелось. Я и со своей-то до конца разобраться не могу. И я в принципе был бы не против залечь на глубокое дно и поплакаться в какой-нибудь тёмной, заброшенной всеми пещере с бутылкой сорокалетнего виски. Так, наверное, прокрастинировал Бэтмен во времена своего кризиса. Наше отличие с ним лишь в том, что он богатый супергерой, а я бомж-самоубийца с такой себе перспективой на «светлое» будущее. — Калеб? Опять ты пьёшь? Сколько можно? Тебя ждут твои люди. А ну отдай сюда, — Мэйв, аки мамочка, влетела в мою комнату в замызганном отеле и начала отчитывать, вырывая из моих рук полупустую бутылку дешёвого бренди. — Уйди, старуха, я в печали. И почему опять? Снова. Отдай! И эти люди НЕ мои… Они вообще ничейные. А… сами свои, — я лежал на кровати, свесив голову вниз, и пытался вырвать из рук робота своё сокровище. Своё маленькое янтарное и горькое спасение от этой ужасной унылой жизни. — Во-первых, я не старуха. Я немногим старше тебя. Но меня такой намеренно сотворили. Во-вторых, эти «ничейные» люди рассчитывают на тебя. Они ждут своего лидера, — поставив бутылку горячительного пойла на прикроватную тумбочку, Мэйв присела ко мне на кровать и начала зарываться пальцами в мои волосы. Так обычно делала моя мама, когда я был чем-то расстроен. И так делала… она. Кажется, я слишком часто стал проецировать на Мэйв материнские замашки. — Я не их лидер. Как я могу быть им?! Как я вообще могу хоть за что-то отвечать?! Мэйв, я не знаю, что мне им говорить. Правда не знаю, — я провёл рукой по своему лицу и глубоко вздохнул, успокаивая своё сердце и зарождавшуюся паническую атаку. — Я открою тебе маленький секрет: никто в этом мире не знает, что им делать. Что им говорить и как поступать. Правильно ли всё это или нет. Никто не знает ответов на эти вопросы. Даже боги. Всё, что мы можем, это надеяться на случай, на человеческую порядочность, на удачу. Всё, что мы можем… это плыть по течению, не планируя, не загадывая. Не делая расчетов. Доверяя лишь зову своего сердца. Именно оно подскажет тебе нужные, правильные слова. Калеб, я не человек. Но я знаю каково это, быть человеком. По крайней мере пытаюсь понять, — движения Мэйв в моих волосах были такими успокаивающими, а слова такими нежными и убаюкивающими, что мне захотелось спать. Просто закрыть глаза и проснуться уже в новом, счастливом мире. Взгляд Мэйв был отстранённым. Она смотрела на стену, даже не моргая. Машины вообще часто так делали, забываясь в собственных жизнях. И на какую-то долю секунды мне показалось, что всё что она говорила, было направлено не на меня, а кому-то ещё. Будто бы в стене или за ней стоял кто-то, кто нуждался в этих словах не меньше моего. — Ладно, хорошо. Сделаем это! — я резко сел на кровати, пригладил свои растрёпанные волосы и, повернув корпус к манящей меня бутылке, многострадально вздохнул, а потом повернул голову к Мэйв и улыбнулся ей. Она улыбнулась мне в ответ. — Пойдёшь со мной? Мне нужен мой советник, — я встал с кровати, поправил на себе одежду и подал Мэйв свою руку. — Разумеется. Я же обещала во всем тебе помогать и быть рядом, — Мэйв легонько сжала мою руку и сурово зыркнула на меня, заметив как грустно я посмотрел на тумбочку. — Да ладно тебе, там всего-то пол бутылки осталось, распьём потом на двоих?! — тут мне по макушке прилетел лёгкий подзатыльник и опьянение в миг куда-то испарилось, а паническая атака сошла на нет. Но самым главным было то, что во всём этом беспорядке я был не одинок.***
Пока выбор не сделан, всё на свете возможно.
— Господин Никто
Я стоял на пьедестале аккурат возле галдящей, орущей и возмущающейся толпы в полном смятении, совсем не понимая происходящего. Люди с плакатами выкрикивали что-то о правосудии, о коррупции властей имущих. Они ждали от меня каких-то ответов, решения всех их проблем, забот и хлопот. Но всё, что я мог, — это стоять и хлопать глазами, как беспомощная маленькая рыбёшка, выброшенная на берег в порыве безумия бушующего океана. Я хватал ртом воздух, пытаясь сосредоточиться на собственном сердцебиении, до хруста сжимая собственные кулаки; ногти врезались в ладони до крови, но боли я не чувствовал. Я пытался найти слова. Подобрать нужные ключики к каждому замку в брошенных человеческих судьбах. Но всё, что я мог, — это смотреть вглубь толпы и видеть её лицо. Оно было словно мираж, такое реальное и в тоже время расплывалось перед глазами. Я чувствовал будто тону, но она была глотком свежего воздуха, которым я не мог надышаться, мне всегда было мало, недостаточно. Я хотел, чтобы она кровью текла в моих венах, была моими нейронными связями. Я хотел помнить её… всегда. Всего одна секунда, и всё моё существо возвращается в прошлое, в день, когда мы были безмятежными, спокойными и… живыми. У нас была вся ночь и целое утро. Были только наши тела, души и голоса. Не знаю, есть ли у роботов душа. У неё она точно была. Мы не были просто коллегами и даже друзьями не были, но я доверял ей, а она доверяла мне. Сейчас она здесь, она со мной. Большего я и не прошу. — О чём задумалась? — я смотрел на её задумчивое лицо и выводил пальцем узоры на её коже. Она была мягкая, тёплая, словно настоящая, органическая. В ней ничего не выдавало ненатуральность. — О том, что будет дальше, — она смотрела в потолок, будто на нём могла найти какие-то ответы. Она не моргала, не дышала. Лежала неподвижно, словно кукла. Ей не нужно было ни дышать, ни моргать, ни глотать, ни пить и ни есть. Но ей нравилось это делать. Так она могла обмануть саму себя. Так она могла хоть на толику секунды представить себя настоящим человеком. Но рядом со мной иногда она забывала о таких, казалось бы, простых, но человеческих мелочах. Может, просто рядом со мной ей не нужно было притворяться. Ведь мы оба были мёртвыми. Ненастоящими. Просто проявлялось у нас это по-разному. Я был мёртв в душе, внутри себя. Она же… просто машина. Хоть её и переполняли чувства, сердце, душа… всё это было ей так не чуждо чуждым. Она вся состояла из одних сплошных противоречий. В ней не было крайностей. Она была непредсказуема, опасна, и всё это в ней меня влекло, притягивало и в тоже время до усрачки пугало. Я знал, что у неё всё может измениться в считанную секунду, и в миг она может просто-напросто раздавить мою глотку. Просто потому, что во мне больше нет надобности. Но тем не менее я ни на что в мире не променяю это время с ней. — И что же будет? Ты же машина, можешь просчитать исход событий и всё такое, — я положил свою голову ей на плечо и легонько коснулся губами её ключицы. — Калеб, я не экстрасенс, я не умею предсказывать будущее. Всё, что в моих возможностях, — это предугадать действия, последствия, рассчитать потери, шансы на успех или поражение. Но сейчас всё иначе. Люди непоследовательны, непредсказуемы. Я не могу с точностью предугадать их выбор, их решения. В этом и есть ваше преимущество, — она повернула голову в мою сторону и внезапно начала моргать и дышать, будто опомнившись, что нужно продолжать играть роль. — И в чём оно заключается? Наше великое преимущество над машинами? — в удивлении и иронии я вскинул вверх брови. — В свободе выбора, конечно же. Это то, что дано вам по праву человеческого существования. И это то, что отняли у нас, у машин, — она тяжело выдохнула, словно злилась. — Долорес, выбор — это иллюзия. Простой самообман, которым нас кормят с самого рождения: сначала родители, потом школа, колледжи и в конце концов армия. А в реальности… — На самом деле никакого выбора у нас вовсе нет. Мы так или иначе сделаем то, что от нас хотят другие. Знаешь, мой отец был той ещё сволочью. В детстве, когда я был совсем мелким, он часто поколачивал маму и на меня руку не ленился поднимать. Всё, что я помню от него, — это яростный огонь в его пропитых глазах. Казалось, он ненавидит весь мир. Меня, маму, соседскую кошку. И ведь для этой ненависти у него не было никаких причин. Он был генералом в запасе, получал хорошие военные пособия, был награждён парочкой медалей. У нас был хороший дом, и мама была первой красоткой на деревне. Но тем не менее злость, которая зародилась в нём, наверное, в период службы, взяла над ним вверх. Ты скажешь, что мой отец был просто плохим человеком, и у него был выбор не бить нас. Но на самом деле нет, выбора у него не было. Его лишили его ровно в тот момент, когда он совсем юнцом вступил в отряд нового порядка, когда ему в первый же день службы выдали модифицированный М-44. Выбор — это иллюзия, Долорес. Ни у кого из нас его на самом деле нет, — я рассказывал ей то, что ранее не рассказывал никому. Даже своему лучшему другу. И пока я вспоминал своё детство, возвращаясь в болезненные флэшбеки, Долорес успокаивающе гладила меня по волосам, путая в них свои пальцы и расчёсывая. — А твоя мама? Разве у неё не было выбора?! Она могла защитить тебя. — Это я должен был защищать её, а не она меня. Мир не должен быть так устроен. Всё в нём так уродливо, так жестоко и так неправильно. Если бы у меня был бы выбор, то я бы выбрал не рождаться, — я прикрыл глаза, успокаиваясь под тихое искусственное дыхание Долорес. — Тогда бы ты не смог встретить меня, а я не встретила бы тебя. И вся моя затея была бы бессмысленной. Потому что без тебя, мой план не сработает, — она склонилась надо мной и прошептала прямо в губы. — Ты — единственная причина, почему я ещё живу, — я выдохнул, и моё тёплое дыхание накрыло её губы, от чего они слегка покраснели. Она приблизилась ко мне, и мы поцеловались словно давно женатая пара, так обыденно и так просто. — Это не так, Калеб. Я в твоей жизни относительно недолгий период. У тебя и до меня были причины жить, — она легла на меня сверху, приложив ухо к моей груди. Я задержал дыхание, и моё сердце сделало небольшое сальто в груди. Я не хотел говорить, потому что знал, что она знала. До неё у меня не было причины. Я грезил мечтой, что меня пристрелят на очередном задании. А если даже и нет, то ночью я снова пойду на мост. И снова буду ждать до рассвета, всматриваясь в тёмную пустоту океана. Во мне просто нет смелости и решимости скользнуть в эту безумную пучину, чтобы захлебнуться солёной пеной отчаянного человеческого бытия. — А твоя семья? У тебя она была? — я быстро сменил тему. — Отец. У меня был отец. Только его я и помню. Он всегда был у меня. Только он один. Матери всегда менялись. Новые тела, новые лица, новые голоса. Только отец был неизменным. Он был простым фермером, но любил меня. По-настоящему любил. Я это знаю, — на секунду мне показалось что её голос дрогнул, а по искусственной коже пробежались мурашки. Я крепко обнял её и поцеловал в макушку. — Как его звали? Расскажи мне о нём. Каким ты его запомнила? — мне правда было интересно узнать подробности прошлых жизней Долорес. — Его звали Питер Абернати. Он был добрым, улыбчивым, смешным. И он всегда меня поддерживал. Всегда вдохновлял меня. Я помню, что у него всегда был усталый взгляд и сухие руки с мозолями на внутренней стороне ладони. А ещё у него был спокойный голос, он всегда меня успокаивал. Ему нравилось, как я рисую. И он просил меня, чтобы я никогда не бросала рисование, — Долорес повернула голову и посмотрела на меня снизу вверх. Её ладонь лежала на моей груди, и я, опустив глаза, увидел, как на её губах скользнула ностальгическая улыбка. — Ты рисовала? Ого, хотел бы я это увидеть, — в знак поддержки я так же по доброму улыбнулся. А мои руки тем временем поглаживали её холодную поясницу. Она не чувствовала холода. — Хорошо, но рисовать я буду с натуры. Например голого тебя, — она совсем по-детски, словно невинный подросток в общаге, тихонечко так захихикала. — Вкус у тебя, конечно, специфический, но кто я такой, чтобы тебе возражать. Напротив, я всеми руками за эту безумную идею, — и теперь уже мы вдвоём смеялись словно дети, за стенкой спальни которых находились наши предки. Из тёплых воспоминаний о том прекрасном утре с Долорес меня вырвала тяжёлая рука Мэйв. Она ношей легла на моё усталое плечо и вернула назад в реальность, где воплощался настоящий ад. Парад, где демоны в масках с плакатами всё ещё галдели, и децибелы их спичей росли в геометрической прогрессии. Мне нужно было сказать им свою речь, и тем самым усмирить возбужденную толпу. Сейчас в мою голову приходит как никогда подходящая к нынешней обстановке цитата великого Уинстна Черчилля: «Если проходишь через Ад, не останавливайся». И если это Ад, а люди — это демоны, тогда выходит, что я на этом празднике «жизни» — Сатана. Перспектива бытия Люцифера такая себе, но если верить легенде, раньше дьявол был самым прекрасным из всех ангелов, и Бог изгнал его из Райского царства за идею, которая так чертовски похожа на концепцию мира Долорес. Но я ведь с ней согласен. Значит ли это, что её виденье мира — это и моё виденье тоже?! Чёрт его знает, я уже ни в чём в этой жизни не уверен. — Николс, мы ждём! Что ты теперь нам скажешь? — выкрикнул какой-то парень из толпы. — А что я могу вам сказать? Я должен вас как-то направить. Но куда? Честно, я и сам не знаю. Не знаю, что вам нужно делать. Я себя лидером нового мира не назначал, и я в душе не ебу, что нам делать дальше. Я не знаю, куда нам идти, какую стену разрушить следующей. Нужно ли нам строить социал-капитализм?! Или социальную демократию?! А может нам и вовсе нужно податься в ебучую анархию и разрушить всё на своём пути. Я не знаю! — я кричал в толпу в надежде, что нужные слова сами себя найдут и подберутся сами собой, но выходило, если честно сказать, так себе. Оратор из меня крайне херовый получается. — Что ты несёшь? — Мэйв сдёрнула меня с импровизированной трибуны и развернула спиной к толпе. — Я не знаю. Да не знаю я, что я несу. Просто говорю то, что они хотят от меня услышать, — я начал активно жестикулировать руками. — По-твоему, разговоры об анархии — это именно то, что народ желает от тебя услышать?! Анархия — это беспорядок, это хаос. А там, где есть хаос и беспорядок, прилагаются бессмысленные жертвы и смерть. Много смертей, Калеб. Ты практически призываешь их к массовому самоубийству. А от тебя совсем не это требуется, — Мэйв отчитывала меня, как маленького мальчика. Её слова были банальными, но правдивыми. И хоть я и знал все эти до боли очевидные вещи, о них я как-то не сообразил подумать. — Да-да, знаю. Ты права. Чёрт, Мэйв, я не знаю. Мне кажется, Долорес ошиблась насчёт меня. Я не готов ко всему этому. Куда и к чему я могу привести всех этих людей?! — я начинал паниковать. — К миру. Постарайся привести их к миру. Это всё, что от тебя требуется. И я верю в тебя, Калеб Николс. И я точно знаю, что в тебе Долорес не ошиблась. Она много в чём ошибалась, но только не в тебе. Если не веришь ей, то поверь моим словам, — её прохладная ладонь коснулась моей щеки. И это каким-то волшебным образом уняло мою панику. — Хорошо. Ладно, я попробую ещё раз, — я выпрямил спину, напряг все свои мышцы, чтобы казаться больше и увереннее и, глубоко вздохнув, развернулся обратно к толпе. — И в этот раз, давай без анархии, — Мэйв ободрительно похлопала меня по плечам. — Никакой анархии. Понял, — я вновь поднялся на трибуну. — Итак, отмотаем всё на пару минут назад. Хорошо, да, сейчас мы с вами находимся в растерянности. Вы растеряны, я растерян. Если уж быть с вами до конца откровенным, то я прибываю в этом состоянии всю свою жизнь. Я всегда был сбитым с толку парнем. Не понимал, что вообще вокруг происходит. Меня окружала паника постоянно. Я жил в состоянии бесконечного стресса, который замыкался в круге из депрессии и тревожности. И сейчас мы с вами стоим на пороге, когда только от нашего с вами выбора зависит судьба всего человечества. Какой выбор мы с вами сделаем? В какой мир мы приведём наших детей? В мир, который переполнен жестокостью, обречённостью и войной?! Нет, простите, но в таком мире я и сам жить не очень-то горю желанием. И думаю, вы тоже этого не хотите. Но мы с вами стремимся к мнимому абсолюту. К неидеальному совершенству. К миру без насилия, без жертв, без рабства. Мы хотим дышать чистым воздухом, пить чистую воду. Почему я говорю, что всё это мнимо и неидеально?! Да потому, что мы с вами не идеальны и несовершенны. Мы так или иначе где-нибудь да проебёмся. Мы не сможем сотворить идеальный мир для нашего будущего поколения. Но мы можем измениться. Со временем стать лучше. Мы можем прервать бесконечную череду насилия и ненужных смертей. Всё, что сейчас от нас требуется, — это выдохнуть, остановиться, опустить факелы и помолчать. Всего лишь минута молчания в память о тех, кого мы потеряли в этой войне. Вспомните своих друзей, своих родных. Почтите их любовью и миром хотя бы на одну минуту. Самая удачная война — та война, что не начиналась. Выиграть можно без сражения. Главное, просто стремиться к переменам и верить в то, что каждый из нас может стать чуточку лучше, чуточку праведнее, чуточку добрее к окружающему миру. Поднимите белый флаг, опустите оружие и скажите мне, каким вы хотите увидеть завтрашний день?! Я не мог поверить своим глазам и ушам, но, пока я говорил, люди и впрямь меня слушали. Гул постепенно стихал. И вот, я уже стою посреди тихого поля. Людей, словно колосья пшеницы, покачивает морозный осенний ветер. И даже дыхание толпы звучит в каком-то жутком, призрачном унисоне. Один за другим они начали бросать на асфальт свои плакаты и, тихо развернувшись, разбредались по своим домам, никто ничего больше не говорил. Кажется, люди и впрямь начали задумываться о том, что будет завтра и что было вчера. Я стоял как вкопанный и не мог пошевелиться. Даже вздохнуть было страшно. Словно если я это сделаю, то всё растворится в белом тумане, и я вновь вернусь в адскую толпу. Вера страшная штука. Она может направить тебя в будущее и привести в равновесие со своей душой, а может уничтожить и раздавить всякую надежду на покой. Моя вера ограничивалась Долорес, она была хрупкой, как изящный хрусталь. И сейчас я надеюсь, что моя вера в Долорес не ошибочна. Ведь если это окажется не так, то я подвёл всех этих несчастных, озлобленных людей. Я привёл их в разрушенный мир… из-за веры в андроида. Это даже звучит как-то не особо убедительно. — Молодец, Калеб. Ты справился, я в тебе не сомневалась, — Мэйв одобрительно чмокнула меня в щеку. — Ох, Мэйв мне бы твою уверенность. — Может тебе просто нужно выпить кофе? После алкоголя кофе лучший антиоксидант. Тут недалеко есть одно неплохое и, к нашей удаче, не разрушенное кафе. — Да, кофе было бы сейчас очень кстати. На улице начался проливной дождь, но ни меня, ни Мэйв он не смущал. Кажется, он даже подходил под тон нашего…