Белоснежные лилии

JeonSeagull: «Насколько можно доверять этой статье вообще? Практически вся информация общедоступна, мы это в школе учили! Особенно про Клеопатру и Антония… Как по мне, так инфа недостоверная. Лично знаю двух человек, которые потеряли соулмейта — у одного умер, у второго соулмейтом был жиголо/проститутка. И у обоих остались следы от татуировки, очень напоминающие схематичный рисунок у новорожденных. Как вы это объясните, автор Хан Мин Сон?»

***

Ровно в двенадцать часов дня в просторном светлом кабинете встретились двое — среднего роста мужчина, которому осталось всего ничего до тридцатилетия, и хозяйка помещения. Дама в летах, поправляя сползшие на нос очки, указала на одно из кресел и принялась перебирать папки с документами на столе. Каждый месяц, вот уже целых десять лет, к ней приходил очень сложный, и от того интересный пациент — не каждый человек мог рассказать историю, от которой вставали волосы дыбом и в одночасье умирала вера в человечество. Но доктор Ли не отчаивалась, постепенно, кирпичик за кирпичиком, выстраивая доверительные отношения с миловидным мужчиной. Она старалась не привязываться слишком сильно к нему, но сердобольная женщина не могла иначе относиться к пациенту, которого буквально учила жить заново. Однако, многое психиатр так и не смогла разглядеть. — Сегодня последний сеанс перед вашим отъездом в Сеул, господин Пак. — Пожилая женщина слегка улыбнулась, пролистывая сшитые листы личного дела своего пациента, и с нескрываемым сожалением продолжила. — Как же я буду скучать по нашим встречам! — Я буду скучать по вам не меньше, доктор Ли, — молодой мужчина улыбнулся в ответ. Надеюсь никогда сюда не вернуться, в эту блядскую контору со своими конченными врачами — Вы уже всё подготовили? — участливо поинтересовалась собеседница, наконец-то найдя нужную папку и с комфортом расположившись в кресле напротив. — Конечно. — Пак продолжал улыбаться, но напряженная поза выдавала некое волнение от предстоящей поездки. — Рейс через три часа, так что после сеанса я сразу поеду домой за вещами, а потом на станцию. Не хотелось бы опоздать. Вытерпеть бы этот час общения с вами, пока я не разнес тут всё Пак Чимин. Человек, которого приволокли в частную клинику Пусана после очередного нервного срыва. Привела его, как ни странно, не родная мать или кто-то из родственников, а одна из учителей академии современного искусства. Доктору Ли сложный пациент достался примерно через год, когда эксцентричный и истеричный юноша довел до панического состояния очередного психиатра. Как никак у господина Пака были «сложности», и никакие «мозгоёбы» не могли понять всех переживаний отчаявшегося человека. История Чимина была тяжела для восприятия. Мальчик рос благовоспитанным, подающим надежды талантливым ребенком, а врожденная татуировка с белыми лилиями пророчила счастливое будущее с прекрасным соулмейтом. Главная цель жизни мальчика, которую ему вдалбливала с детства родная мать, заключалась в идеализированной любви. «Ты должен найти своего соулмейта», «ты должен быть счастливым», «ты должен немного сбавить в весе, толстых никто не любит», «ты обязан окончить школу с отличием, иначе твоему соулмейту будет стыдно за тебя», «ты ничего не добьешься в жизни с такими отношением к учебе», «ты никто без родственной души». Он слышал эти слова от матери каждый день, выскабливал на своём сердце подобно заповедям господним, и упорно старался стать идеальным для неизвестного ему человека. Воспитывал в себе доброжелательное отношение ко всему и вся, старался быть заботливым, отзывчивым, умным, сладким ребенком, которого обязательно будут любить. Сидел на диетах с юного возраста, до глубокой ночи штудировал учебники, до изнеможения тренировался в различных секциях — лишь бы по скорее добиться идеала. Рассматривая столь насыщенное детство через призму прожитых лет, Чимин мог с уверенностью назвать поведение матери истинным проявлением газлайтинга. Любила ли она когда-нибудь меня, а не идеализированный образ в своей голове? К окончанию пубертатного периода, когда букет цветов полностью созрел и распустился, начались те самые «сложности». Первый лепесток одного из многочисленных бутонов растаял на семнадцатом году жизни подростка. С исчезновением этой крохотной детали понеслась череда неприятностей: отца уволили из крупной корпорации, где тот занимал высокую должность; мать подала на развод, найдя молодого любовника без татуировки; постепенно семья скатывалась в нищету, так как глава семейства ушел в запой и не мог найти другое место работы; Чимину пришлось забрать документы из колледжа и поступить в обычную старшую школу, чтобы снизить затраты на своё образование, устроился на подработку и просто делал всё, чтобы хоть как-то справиться с навалившимися проблемами. Но лепестки продолжали исчезать один за другим, принося одновременно физическую и душевную боль. Парнишка в конечном итоге сам приложился к бутылке, пытался отвлечься от происходящего, но не мог. И так постепенно его юношеская жизнь близилась к окончательному разрушению. Ненавижу… Я всё это ненавижу Временным спасением на этом гибельном пути оказался новый друг по имени Чон Чонгук, о котором пациент мог рассказывать часами. Мальчишка, что был младшего него на два года, помог открыть глаза на тот факт, что самобичевание не приведет ни к чему хорошему. Да, жизнь неслась под откос со скоростью первой космической, но ещё не всё было кончено. Оставалось несколько цельных бутонов лилий на покрытых синяками теле, в кошельке мерно покоились несколько тысяч вон, а отец в кои-то веки вернулся к работе, принося в дом минимум на оплату коммунальных платежей и еду. Просветы были, но зацикленный на собственном несчастье Пак их не замечал. Однако наличие Чонгук-и внесло некоторые коррективы. Лучше бы я и дальше пребывал в пьяном бреду День ото дня Чимин боролся со своими демонами: уменьшил количество потребляемого спиртного, окончил старшую школу, успешно поступил в академию современного искусства и пытался, честно старался изо всех сил, верить в счастливое будущее. Он надеялся, что его соулмейт опомнится и хотя бы на последнем бутоне прекратит свой разгульный образ жизни. Единственное, чего действительно желал новоявленный студент академии — чтобы родственная душа не трахалась со всеми подряд, чем неизвестный ему человек занимался практически ежедневно на протяжении двух лет. Но мольбы не были услышаны. Почему эта шлюха просто не сдохла? Почему эта блядь до последнего причиняет мне боль? В двадцать лет Пак Чимина не стало. Его личность уничтожила чудовищная, непереносимая боль от исчезновения последних трёх лепестков. Не столько душевная, сколько физическая — агония преследовала его, напоминая ежесекундно об утерянной возможности на счастливую жизнь с предназначенным судьбой партнером. Как бы долго он ни плакал, сколько бы обезболивающих ни выпивал, как бы сильно ни надирался до беспамятства — ничего не могло унять эту терзающую боль. Она разливалась огненными волнами по левому боку парня, раскаленными до бела гвоздями впивалась в мышцы, прогрызала путь к сердцу и острыми когтями разрывала на куски едва сокращающийся орган. Чимин умирал — то ли от явственной агонии, то ли от фантомной, — он просто чувствовал, что конец его близок. Попытки держать в секрете от близкого окружения своё состояние ни к чему хорошему не приводило: однокурсники не понимали отчужденности некогда веселого Чимина, учителя же не могли логически объяснить резкое снижение успеваемости лучшего студента академии с потока современного танца, отец же не видел сына уже полгода с момента переезда последнего в общежитие… И когда случился эмоциональный срыв Пака на одном из практических занятий — обеспокоенная учитель Хан в срочном порядке отвела подопечного к психологу при академии, а затем и в частную клинику. Собственно, вот и вся история Пак Чимина до первого сеанса в «Реабилитационном центре Шести путей». С учетом психического состояния молодого человека и неадекватного поведения, продолжительное время ему не могли поставить диагноз для дальнейшего лечения, отчего вся помощь заключалась лишь в выписывании транквилизаторов и постепенном увеличении дозировки препаратов. Год такого лечения привел к закономерному срыву на внеочередном сеансе — тут-то доктору Ли проблемный пациент предстал во всей ужасающей красоте безумия. С тех пор диагнозом в личном деле Пак Чимина значилось «посттравматическое расстройство соулмейтативной связи». Все детали истории едва вмещались в папку, которую пожилая психотерапевт со звонким шлепком опустила на стол. В последний их сеанс женщине совершенно не хотелось ворошить прошлое, ведь, судя по рассказам самого пациента, Пак Чимина ждал долгожданный карьерный рост и, возможно, такое желаемое счастье вне пределов пришлого Пусана. — Господин Пак, может поделитесь со мной своими планами на ближайшее будущее? — Ничего грандиозного я не планирую. — Мужчина выверенным движением провел ладонью по волосам, зачесывая непослушные пряди челки назад, после чего задумчиво посмотрел на папку с личным делом. — Всё-таки меня пригласили в крупную компанию на должность хореографа для нового поколения айдолов, так что основной моей целью будет как следует натренировать новичков и ставить хореографию к клипам. Потом буду хвастаться тем, что учил знаменитостей, когда о них ещё никто не знал. Хотя, откровенно говоря, мне похуй, станут они знаменитыми или нет Доктор Ли следила за мимикой собеседника, его неестественной позой и тоном голоса, моментально улавливая расхождение в смысловой нагрузке слов. Её пациенту было плевать на будущую деятельность, и она прекрасно осознавала это. Истинные мысли Чимина всегда оставались загадкой для неё, как и для многих других людей из окружения мужчины. Сколько Пак ходил на сеансы, столько же он недоговаривал или откровенно врал. Возможно, думала психотерапевт, «сложности» Пака выходили за пределы бытового уровня и не вписывались в стандартное ПТСРС. Ведь, в отличие от многих других пациентов с таким диагнозом, у этого мужчины татуировка осталась, хоть и в виде схематичного рисунка. Случай Пак Чимина был единственным в своем роде и лечению фактически не поддавался. Всё, что могла сделать для него доктор Ли — облегчить боль да наставить на более или менее правильный путь. — Буду с нетерпением ждать этого знаменательного дня. — Вас я оповещу первым. — Чимин улыбнулся шире обычного, практически искренне, и поднялся с насиженного места. Сам их разговор занял от силы пять минут, но оставаться в ненавистном кабинете мужчина более не мог. — Повидался с вами и сразу спокойнее стало. Так что, я, наверное, уже поеду. Надо же перепроверить, всё ли я собрал для переезда. — Не забывайте заходить к нам в клинику, когда будете проездом в Пусане. — Обязательно. Никогда в жизни