Белоснежные лилии

Vante: «Автор Хан Мин Сон! У меня вопрос! В статье вы говорите, что Зов ощущается как нечто тоскливое и тому подобное… Я не слышал Зова, пока случайно не столкнулся со своим соулмейтом на улице. Именно после встречи с ним, ещё не будучи знакомыми, я стал ощущать нечто подобное, но не тоскливое, а скорее как… Словно Зов был ребенком, капризным таким, требовательным, а я как папочка, который должен был угодить его желаниям. А вот у моего мужа-соулмейта наоборот Зов ощущался как потребность видеть меня рядом. Просто ощущать моё присутствие. Ничего тоскливого не было. Нам кажется это даже милым. Может просто у вас Зов выливается в тоску и вы обобщаете, основываясь на собственном опыте?»

***

Вспышки фотокамер. Свет софитов, заливающий подиум, крики толпы, скандирующие имя «Мин Юнги». До боли знакомый трек играл на фоне, но его заглушал неистовый фанатичный рёв. Аплодисменты вперемешку с многоголосым эхом сливались в удушающую какофонию звуков, что оглушала подобно грому. В груди бешено колотилось сердце, являвшееся единственным источником «нормального» звука, под бит которого можно было стройным шагом добраться до эпицентра сияющего безумия на сцене. И сотни, тысячи людей в пределах одного стадиона следили за передвижениями артиста — но ни одного действительно близкого человека не было с ним рядом. — Поздравляем Мин Юнги, известного под псевдонимом Шуга, с получением дэсана за самое большое количество спродюсированных треков этого года! Заткнитесь… Белоснежная улыбка автоматически разрезала бледное лицо, за приторностью безмятежного оскала не считывалась агония от бесчисленного количества взглядов, направленных на крохотную фигуру в центре сцены. Мужчина едва дышал, держа в руках очередную статуэтку, и рефлекторно кланялся зрителям в совершенно неискренней благодарности. Но всем было плевать, счастлив ли он от победы или тому давно наскучило показательное участие в ежегодных мероприятиях. Никому не было дела ни до того, выспался ли продюсер перед шоу, ни до того, поел ли Мин Юнги сегодня. Абсолютно всем было насрать на самого человека, что скрывался за сценическим именем Suga. Пожалуйста, остановитесь… — Все благодаря моим любимым фанатам, что поддерживали меня весь этот год! — Ложь. Тебя никто не поддерживал. Дрочево на биаса не является моральной поддержкой, и ты это знаешь. — А также огромное спасибо компании HYBE и директору Бан Шихёку за всестороннюю поддержку в моих проектах! Гул голосов нарастал, волной невнятных криков накрывая с головой. Именно в такие моменты, когда понятие звука целиком стиралось из памяти от зашкаливающей планки децибелов, он переставал слышать даже пульсацию крови внутри черепной коробки. Глаза слепило от направленных в его сторону лучей и вспышек, взрывы пиротехники возле подиума угнетали и так некомфортное пребывание на сцене. Юнги на негнущихся ногах с трудом спустился обратно в зал к зоне ожидавших своего выхода айдолов и сразу же свернул в проход за кулисы. Вырвавшись в коридор для персонала, мужчина, прижимая к груди статуэтку, целенаправленно шел в противоположную от трибун сторону — лишь бы поскорее выбраться из этого ада. Почему с каждым разом всё хуже? Почему мне так хуево?.. Мин Юнги сбился со счета полученных наград, когда те перевалили за первую сотню. Ещё раньше он перестал испытывать удовлетворение от звучания собственного сценического имени на премиях, и в первый же год после дебюта в качестве продюсера забыл, как искренне улыбаться. Пожалуйста, пожалуйста, молю, дайте мне отдохнуть… Или хотя бы сдохнуть От усталости и хронического недосыпа мужчина едва стоял на ногах. Его сил хватало лишь на то, чтобы доплестись до нужной машины и приказать менеджеру-водителю отвезти отсюда подальше. Что именно сочинят журналисты на тему очередного отсутствия именитого продюсера на окончании премии было откровенно плевать. Он перестал интересоваться этим на пятом году работы в Big Hit, известной сейчас под названием HYBE. Ещё больше плевать было на мнение собственных фанатов — считать их отдельными целостными личностями артист не мог, видя в бушующей толпе лишь олицетворение беснующегося животного. Когда неоднократно слышишь фразы из категории «Я засужу тебя за твою красоту» и «Хочу от тебя детей» — испытываешь отвращение не только к говорящему, но и к самому себе. О, да, Мин Юнги себя абсолютно, всецело ненавидел. Не думать, только не думать Машина мерно продвигалась по оживленной трассе, увозя невменяемого пассажира как можно дальше от стадиона. В кармане вибрировал телефон, но сил ответить на очередной звонок уже не было. Менеджер, будучи за рулем, активно ругался с кем-то через гарнитуру, докладывая о местоположении вверенного ему артиста и в тоже время возмущенно выкрикивая «Я ему не нянька». Привычная картина рутинных будней для Юнги. Настолько привычная, что давно перестала отпечатываться в памяти, сливаясь в единичный эпизод за все десять лет погони за первым местом в шоу-бизнесе. На самом деле, не только эта сцена стала единичным кадром из жизни. Мин Юнги давно понял, что смертельно облажался перед тем, как дебютировать. С тех пор, как на его ребрах созрели бутоны белоснежных лилий, он постоянно слышал зов… Нет, не слабенький отголосок связи родственных душ, а ЗОВ. Само естество стремилось скорее найти источник постоянного беспокойства — он буквально слышал требовательный мальчишеский голос в голове, приказывающий прийти и забрать то, что по праву принадлежит лишь ему. Тогда мужчина думал, что окончательно сошел с ума, и к уже диагностированной социофобии прибавилась шизофрения. Сейчас же он отдал бы всю славу и богатство за еле уловимый шепот этой связи. Какую же ошибку мужчина совершил в юношестве, что остался без соулмейта? О, Юнги даже личному психотерапевту об этом кошмарном решении никогда не рассказывал, что уж говорить об исповеди перед сворой журналистов или толпой преданных фанатов? Но принятое решение было до жути простым — как можно чаще спать с разными партнерами, чтобы поскорее оборвать связь родственных душ. Он использовал любую возможность, тащил в постель всякого, кто согласится провести с ним ночь… Или утро, или день, или просто отметить обед в туалете придорожной забегаловки, особой роли не играло. Девушка или парень, сверху или снизу, с красавицей или уродом, с молоденьким или стариком, богатым или бедным — вкусовщина, которую молодой Юнги отбрасывал в сторону в попытках поскорее заглушить ЗОВ. Он перетрахал всех студенток музыкальной академии и часть профессоров, склоняя партнерш к сексу обещаниями о помощи с дебютом в мире айдолов или написанием трека. Он ложился под каждого мужика, что соблазнялись его смазливой мордашкой и насаживал на член всех парней, что сами предлагали интим. На бордели и полноценные свидания денег у бедного в тот период студента академии не было, поэтому приходилось изворачиваться, подстраивать всё таким образом, чтобы интрижки были единоразовыми и без будущих эксцессов. Ребра приходилось перебинтовывать или заклеивать большими пластырями, чтобы татуировка не просматривалась, а свои сексуальные похождения аргументировать попыткой забыться после смерти соулмейта. Конечно же, самое банальное обоснование собственной ветрености находило сентиментальный отклик у отзывчивых партнеров — каждый так или иначе стремился утешить несчастного Юнги. И с каждым днём, с каждым партнером он сам всё больше уверялся в собственной лжи, пока она не обратилась правдой. Я убил его Ощущение связи истончалось с каждым безвозвратно утерянным лепестком. Некогда оглушительный ЗОВ ослабевал после очередной ночи с новым партнером, а навязчивое желание найти соулмейта притуплялось похотью. Такой приятный и ни к чему необязывающий секс тоже претерпевал изменения — с каждым смененным партнером удовольствие от процесса постепенно иссякало, толчки членом во влажное нутро обращались нудным механическим действием, а банальные прелюдии ни сколько не возбуждали. Приходилось изворачиваться, чтобы довести себя самого до боевой готовности, а партнера на ночь — до оргазма. Ближе к концу, когда в пышном букете лилий остался одинокий бутон с тремя лепестками, Юнги в последний раз услышал слабый мальчишеский голос в голове, не требовавший и даже не просивший. Одно единственное слово: ненавижу — столько печали, безысходности и смирения было в едва различимом шепоте, что мужчина посчитал услышанное плодом воспалившегося воображения и забыл об оном в тот же день. Зачем зацикливаться, если в скором времени предстоял секс-марафон в чьем-то загородном доме с пьяными студентами? Вот и Мин решил, что не будет заниматься столь неблагодарным делом. Ведь вожделенная свобода от сковывающей связи родственных душ соблазнительно маячила на горизонте, а все неудобства от татуировки практически не волновали сосредоточенного на своей цели будущего продюсера. Как же сильно я ошибался Ночь, когда последовательно один за другим растаяли последние три лепестка, Мин Юнги не забудет никогда. Ведь тяжело забыть мгновение, когда достигаешь оргазма от члена в заднице, с протяжным стоном укладываешься на влажные простыни и чувствуешь, как в эфемерном огне сгорает собственная плоть. Он до малейшей детали запомнил все ощущения от растворения татуировки, прочувствовал каждый миллиметр рисунка, некогда занимавшего огромное пространство на ребрах и спине. Мужчина помнил, с каким ужасом на него смотрел последний сексуальный партнер. Помнил полный боли и отчаяния вой, непроизвольно вырывавшийся из скованного спазмами горла. Как рыдал в подушку от всеобъемлющего ощущения пустоты, как прокусывал губы до крови в попытке усмирить паническую атаку, как ногтями сквозь бинты пытался вспороть кожу на ребрах — помнил. Помнил тихий шепот убитого самоличного соулмейта — ненавижу — и как одно единственное слово отпечаталось на его сердце. Та ночь стала для его разгульной жизни последней. Как, в принципе, и для самой личности Мин Юнги. Я ведь тоже умер вместе с тобой, так почему же всё ещё дышу? Для чего? Он задавался этими вопросами бесчисленное множество раз и не находил ответов. Больше не был слышен капризный голос мальчишки, что где-то до недавнего времени ждал его прихода. Больше в зазеркалье не ослепляли своей красотой белоснежные бутоны — от них остались лишь схематичные наброски да легкие мазки зеленой краски вдоль стеблей, которые были у Юнги до пубертатного периода. Теперь внутри него звенела абсолютная тишина, а вместо лилий расцветали гематомы. Синяки расползались вдоль всего рисунка, перетекали от фиолетовых оттенков к желтоватым, то бесследно растворялись, то формировались вновь, день ото дня напоминая о совершенной ошибке. Складывалось впечатление, что организм самостоятельно пытался возродить клеймо соулмейта, но всякий раз проваливалось в исполнении задуманного. И с таким новым собой Мин учился жить на протяжении последних десяти лет. — Приехали. Юнги резко выдернули из омута воспоминаний и самоанализа, заставив подняться с насиженного места и покинуть пределы машины. Как и ожидалось от преданного менеджера, тот привез продюсера к черному входу здания HYBE. Ведь каждый раз, когда Мин впадал в состояние оцепенения, то в первую очередь требовал отвести его в личную студию, где можно было в тишине предаваться меланхолии и самобичеванию. Как вовремя Не размениваясь на прощания с менеджером, мужчина спешно прошел внутрь здания и направился к лифту. На экране смартфона помимо пропущенных звонков от директора и ещё пары человек высвечивалось время — 00:00 — лучший промежуток для уединения в обители музыкальной аппаратуры. Наступление нового дня приносило надежду на то, что прошлое поблекнет ещё на пару оттенков, а боль утихнет хотя бы на каплю. Наливалась красками пустая надежда в светлое будущее, которое никогда не наступит. Сдерживая срывающийся с губ стон отчаяния, Мин преодолел последнюю преграду в виде двери в собственную студию, и заперся внутри изолированной от посторонних звуков комнате. Силы покинули его. Опустившись на застеленный мягким ковром пол, он лег на левый бок, который был чист от гематом вместе со схематичным рисунком, и застыл. Вскрытая пачка сигарет измялась в кармане пиджака. Полученная на премии статуэтка была забыта в машине менеджера. Сообщение от директора Бана осталось непрочитанным. Ненавижу