Королевская любимица

Серсея пришла к Марии сама. Как только служанки Екатерины закончили вводить королеву и её фрейлин в курс дел, объяснять порядки в замке, и ещё до того, как им принесли платья и косметику, Серсея вошла в покои королевы Шотландии. Руки её были сцеплены, шагала она абсолютно бесшумно, лишь немного шелестело платье ― точно змея ползла по траве. Взгляды Марии и Серсеи встретились. Светловолосая Медичи улыбнулась, и её резкие черты лица будто стали мягче, плавнее. ― Ваша Светлость, ― произнесли фрейлины Марии, поклонившись. Кенна взглянула на Серсею с лёгкой толикой зависти, но та даже бровью не повела на их обращение. Она кивнула молодой королеве. ― Добро пожаловать во Францию, королева Мария. Королева шотландцев вздрогнула, перестав рассматривать Серсею, выдавила из себя улыбку и кивнула в ответ. ― Спасибо, Серсея. Я рада видеть тебя в добром здравии. Серсея, наверное, изменилась меньше всех за то время, что они не виделись. Мария не видела Баша маленьким, однако Франциска, Серсею ― а также Клод и Елизавету ― запомнила достаточно хорошо. Если Франциск из мальчишки превратился в красивого мужчину, то Серсея из красивой девочки превратилась во властную, прекрасную девушку. Черты её лица из по-детски плавных превратились в чёткие, невероятно привлекательные для юной девушки. Хитрый взгляд зелёных глаз смотрел прямо, но при этом был загадочным, как лес, окутанный туманом ― можно рассмотреть первые деревья, но с места не заглянешь глубже. Светлые волосы её кое-где заплетались в тонкие, светлые косы, однако полностью золотистый водопад Серсея не собрала. Она была самой красивой женщиной, которую юная Мария когда-либо видела. Абсолютно точно. Женщина именно такой красоты должна была называться Любимицей королевы. «И Королевской коброй», ― шепнуло подсознание, но королева Шотландии отмахнулась от него. Серсея снова улыбнулась; намного теплее, чем в начале. ― Взаимно. До нас дошли слухи об ужасном отравление в монастыре, ― внезапно став серьезной, произнесла она. Мария вздрогнула: ей вовсе не хотелось вспоминать, как вместо неё самой, кровью изошла ни в чем не повинная монахиня. ― Я сочувствую бедной погибшей женщине, однако рада, что Господь уберёг вас. Надеюсь, тут вы почувствуете себя в безопасности, ― Серсея мимолетно коснулась плеча Марии, словно желая ободрить. Кожа её была холодной. ― Увидимся на празднике. Мария смогла только кивнуть. Серсея снова улыбнулась и вышла. Повеяло холодом. Выйдя из покоев Марии, Серсея тяжело выдохнула. Она соблюла все меры, все правила приличия, поприветствовала королеву и теперь могла с чистой совестью заняться своими делами. На самом деле, до свадьбы Елизаветы она собиралась зайти ещё и к ней. Спокойная и рассудительная Елизавета всегда была добра к Серсее, хотя и относилась с некоторой холодностью с тех пор, как узнала, что значит слово «бастард», которое редко, но всё-таки какие-то слуги применяли к преемнице Екатерины. Между принцессами не было ревности или мелкой вражды ― вроде той, которая была между Клод и Серсеей ― они обе были взрослыми и относились к друг другу с уважением и с терпением. Прежде чем пойти к Елизавете, Серсея зашла в свои покои. На свадьбе единокровной сестры она заказала ей в подарок сапфировый браслет. Двигаясь к комнатам Елизаветы, Серсея полностью сосредоточилась только на ней. Старшая дочь, любовь родителей, которые никогда не любили друг друга. Елизавета была умницей, красавицей, доброй и тактичной девушкой. Рано повзрослела. Её сосватали за наследника испанской короны. Но там разыгралась своя драма — наследника подвинул его отец Филипп II и сам сегодня собирался жениться на юной французской принцессе. С Елизаветой всё происходило дольше, чем с Марией, две принцессы, кроме дежурных фраз, успели переброситься сплетнями, посмеяться над какими-то историями из детства. Серсея смогла восторженно рассмотреть свадебное платье. Браслет привёл Елизавету в восторг, она вся сегодня светилась изнутри, и Серсея не могла перестать улыбаться, даже когда уже вышла из комнаты сестры. Елизавета, казалось, старалась осчастливить всякого, кто стоял рядом с ней и прежде, чем Серсея вышла, тепло обняла её. Серсея снова проходила уже знакомые коридоры, но настроение её теперь было более радостное. Напряжение из-за Марии спало благодаря счастью Елизаветы, и Серсея помолилась, чтобы у неё было всё хорошо. Девочками, они любили мечтать о том, как у каждой появится принц на белом коне, воображать себе идеальный брак. Детство Елизаветы было омрачено несчастливым браком родителей. В это время в маленькой принцессе росло желание сделать своё замужество и семейную жизнь гармоничными, и Серсея надеялась, что у Елизаветы всё получится. За её спиной к одной из фрейлин кто-то подошёл, что-то сказал, и служанка приблизилась, равняясь с принцессой. ― Привезли ваше платье, миледи, ― сказала она. ― Подарок от вашего отца. ― Генрих заботится обо мне? ― Серсея усмехнулась. ― Довольно мило. Я выскажу ему свою благодарность. Служанка ей улыбнулась. Она была невысокой, темноволосой, со смуглой кожей, звали её Камила. Она была одной из самых близких фрейлин, восточная красавица, подаренная Серсее Екатериной из её личного Летучего эскадрона. Другими словами ― элитные куртизанки. Летучий эскадрон любви ― «стайка», как их называла Серсея, фрейлин Екатерины Медичи, которые выполняли щекотливые поручения, втираясь в доверие к влиятельным мужчинам и вытаскивая нужные сведения. Короли, послы, кардиналы, министры и прочие толстосумы ― никто не мог устоять перед обольстительными и страстными женщинами. Роковые красавицы, умелые любовницы, тонкие манипуляторы ― только таких девушек набирала королева в свой эскадрон. Камила была молода, и ради защиты любимицы, Екатерина приставила её к Серсее, и Камила быстро стала любимицей Серсеи. Тихая и незаметная, как тень, она не говорила больше, чем от неё требовали, но слушала с большим рвением и всегда доносила сплетни своей принцессе. Екатерина набирала себе в окружение девушек лёгких нравов и с хорошим происхождением, это были жёны и дочери знатных аристократов. Королева тщательно присматривалась к каждой, определяла, что она умеет лучше всего, каких мужчин привлекает. Искусству флирта и обольщения новеньких учили более опытные товарки, а Екатерина Медичи проводила тактический инструктаж. Королева следила, чтобы девушки всегда отлично выглядели, чтобы их наряды были соблазнительны, чтобы они были здоровы. Фрейлин из летучего эскадрона регулярно осматривал врач, беременеть им было нельзя. Камила была бесплодна, от неё собирался отказаться муж, но умные манипуляции Серсеи и Екатерины сохранили обратившуюся к ним за помощью леди, и дали ей новый статус при дворе. Эскадрон на то и назывался летучим, что каждую из девушек могли послать куда угодно на важное задание ― охмурить и свести с ума нужного мужчину, добыть необходимые сведения, заставить действовать так, как нужно королеве. ― Хотите принять ванну перед праздником? ― поинтересовалась Камила откуда-то со спины, и Серсея неоднозначно кивнула в знак согласия. Но в комнате её ждал неожиданный сюрприз. Едва войдя, Серсея едва ли не отшатнулась обратно, потому что мощная мужская фигура никак не вписывалась в её комнату. ― Нострадамус? ― удивлённо позвала принцесса, признав в своём неожиданном госте дворцового предсказателя и близкого друга своей матери. Нострадамус поклонился ей. Они часто пересекались, почти неотрывно находились рядом с Екатериной, и при этом почти ничего не знали друг о друге. Точнее ― знали все, но не были близкими друзьями или просто друзьями. Нострадамус оставался с Серсеей неизменно вежлив, как и она, и всех, кажется, устраивало такое положение вещей. ― Ваша Светлость. Королева попросила меня передать вам это. Он протянул ей футляр с ― как могла предполагать принцесса ― каким-то украшением. Серсея удивленно ступила ближе, принимая вещь из рук предсказателя. — Это подарок? Мне? ― Екатерина просит, чтобы вы надели это на сегодняшнее торжество. Серсея открыла футляр. Яркие камни, казалось, ослепили её. Камила уже шепнула, что платье Генриха светло-голубое, украшенное золотистыми лилиями, и ожерелье подходило к нему просто идеально. На золотистой тонкой цепочке белые тонкие жемчужины складывались в витиеватый узор, в котором угадывались те же лилии. Серсея улыбнулась. Она безмерно любила украшения. ― Красивые камни, ― восхищенно выдохнула девушка, любовно погладив украшение, а после прищурилась. ― Где-то я их уже видела. — Это подарил король Генрих королеве Екатерине, ― подсказал Нострадамус, и Серсея усмехнулась. В её голове тут же сложилась картинка, как всегда ― быстро и чётко. ― Она таким образом пытается… ― Подчеркнуть значимость незаконнорождённой дочери своего мужа. Это символ любви, ― быстро добавил Нострадамус. Серсея на несколько секунд взглянула на него. ― И символ власти, ― Серсея оскалилась. ― Спасибо, Нострадамус. Нострадамус кивнул и уже собирался выйти, но внезапно его лицо изменилось, будто мужчину пронизала резкая судорога. Взгляд его стал шокированным, отсутствующим, мужчина замер, будто наступил на ядовитую змею и любое движение могло привести его к смерти. Серсея, заметив, что гость не собирается покидать её комнату, недоумённо окликнула его. Она знала, какое лицо бывает у Нострадамуса, когда к нему приходят видения, и сейчас это было именно то. Мужчина вздрогнул и посмотрел на неё. ― Извините, ― сказал прорицатель и собирался уже было выйти, как Серсея его остановила. ― Что Вы видели? ― Ничего, ― откликнулся прорицатель; голос его был хриплым, будто после многочасового молчания. ― Простите, с Вашего позволения. И он вышел раньше, чем Серсея успела хотя бы открыть рот. Королевская кобра раздражённо шикнула, сжав в руках футляр с украшением. Она ненавидела, когда ей врали. *** Несмотря на то, что при французском дворе Екатерину Медичи не очень жаловали, едва ли не ненавидели, Серсея ди Медичи всегда восхищалась этой смелой, отчаянной и мудрой женщиной. Екатерина Медичи была единственной дочерью герцога Медичи II Урбинского из семьи Медичи и его жены Мадлен де Латур д’Овернь, она появилась на свет 13 апреля 1519 года во дворце Медичи во Флоренции. Мадлен де Латур д’Овернь умерла через две недели после рождения дочери от осложнений, вызванных тяжёлыми родами. После смерти отца, её дядя, папа Климент VII, взял племянницу под свою опеку. У Климента VII в отношении Екатерины были далеко идущие планы. Он предложил её в жены одному из сыновей короля Франции Франциска I. Медичи были итальянской купеческой семьёй, взлёт которой к вершинам европейских аристократических кругов и высших церковных званий был обусловлен их незаурядной купеческой хваткой. Франциск I в конце концов согласился на брак между Екатериной и своим вторым сыном Генрихом, надеясь в результате этого союза установить более тесные контакты с Ватиканом и на поддержку последнего в борьбе с Испанией. И всё-таки, пребывание Екатерины при дворе не было радостным или хотя бы стабильным. Когда неожиданно умер папа Климент VII, сменивший его Павел III расторг союз с Францией и отказался выплатить приданое Екатерины. Политическая ценность Екатерины внезапно улетучилась, ухудшив этим её положение в незнакомой стране. Король Франциск жаловался, что «девочка приехала ко мне совершенно голой». Екатерине, рождённой в купеческой Флоренции, где родители не были озабочены тем, чтобы дать своим отпрыскам разностороннее образование, было весьма трудно при утончённом французском дворе. Она чувствовала себя невеждой, не умевшей изящно строить фразы и допускавшей много ошибок в письмах. Нельзя забывать, что французский язык был для неё неродным, она говорила с акцентом, и, хотя беседовала достаточно ясно, придворные дамы презрительно делали вид, что плохо понимают её. Екатерина была изолирована от общества и страдала от одиночества и неприязни со стороны французов, которые высокомерно называли её «итальянкой» и «купчихой». К тому же её муж не обращал на неё ровным счётом никакого внимания, потому что ещё до свадьбы безумно любил Диану де Пуатье. Обманутая жена осталась на заднем плане и научилась со временем подчиняться обстоятельствам и терпеть. Их брак был бездетным в течение десяти лет, и Генрих высказывал желание объявить его недействительным. Екатерина в это время пыталась всевозможными медицинскими средствами победить свою бесплодность и в конце концов хотела уйти в монастырь, позволив таким образом своему супругу жениться вновь. Её намерения, однако, не были одобрены королём, который повелел лишь усилить медицинское лечение своей невестки. Эти действия принесли плоды 20 января 1541 года, когда Екатерина родила первого ребёнка, наследника престола Франциска II. Ребёнок появился на свет маленьким, слабым и имел проблемы с дыханием, так что все боялись, что он скоро умрёт. Екатерина сильно переживала за сына, от которого во многом зависела вся её дальнейшая судьба. К большому облегчению родителей, младенец вскоре поправился, и Екатерина родила за последующие одиннадцать лет ещё девять детей, трое из которых умерли во младенчестве. Зная эту историю, зная её самые тёмные, потайные тайны, Серсея всегда восхищалась своей приёмной матерью. Екатерина была тем примером, тем образом, к которому незаконнорождённая принцесса стремилась. Мало какая женщина с властью как у Медичи стала бы мириться с бастардом мужа, не то, чтобы ещё и воспитывать его самой. Серсея возникла рядом совершенно бесшумно, но Екатерина, привыкшая к столь неожиданному появлению воспитанницы то тут, то там, не испугалась и даже не удивилась. Сделав вид, что так же внимательно смотрит на гостей, королева поинтересовалась: — Где Мария и её фрейлины? Серсея усмехнулась. — Отправились смотреть консумацию брака, — сказала она. — В монастыре такое не увидишь. С Вами всё хорошо? — внезапно спросила она, внимательно глядя на королеву своими зелёными глазами. — Вы были в приподнятом настроении сегодня утром, а сейчас мрачны и недовольны. Екатерина церемонно улыбнулась каким-то гостям, потом взяла Серсею за локоть, и они пошли к выходу из зала. — Нострадамусу было введение, что союз Франциска и Марии погубит моего сына, — ответила Екатерина, причём лицо её не изменилось, будто она сообщила о погоде на завтра, а не о возможной гибели своего сына из-за Шотландской королевы. Серсея слегка прикрыла глаза и улыбнулась. — И вы уже начали действовать. Не отвечайте, знаю, что начали. Королева-мать заботится о своём сыне, это в порядке вещей, — Серсея слегка обогнала свою мачеху и коротко поклонилась. — Доброй ночи. Екатерина смотрела молча, как воспитанница растворяется в темноте коридоров. Одно из важнейших качеств Серсеи, как считала королева, было умение при минимальной информации о себе получать больше новостей. Получалось это благодаря хорошему умению заговорить человека, чтобы казалось, будто Серсея сказала много, но на деле её слова ничего не стоили. Екатерина почти гордилась своей падчерицей. Из всех дочерей — ветреной и несдержанной Клод, слишком религиозной и далёкой Елизаветой, маленькой Марго — Серсея была умна, хитра и главное — верна. Королева никогда не напоминала, но Серсея не забывала, что если бы не милость мачехи, то её ждала бы участь нелюбимой, незаконнорождённой дочери монарха, которая не нужна ни отцу, ни матери. Конечно, как и Баш, она росла бы при дворе, но какой могла вырастить девушка, лишённая любви и ненавидимая всеми? На которую смотрят, как на пустое место. Королева снова вспомнила детство Серсеи. Когда ей шёл шестой год ― у Екатерины тогда были не только они с Франциском, но и дочь Елизавета, Клод и сын Карл, а сама она вынашивала ещё одного ребенка ― девчушка уже практически не проявляла эмоций, при этом тонко чувствуя настроение других. Многие считали её замкнутой, холодной, и по двору быстро расползалось поверье о том, что фамилия, данная ей при рождении, пустила в её разум и сердце корни, отравляя их хищничеством итальянской мачехи. И глядя на Серсею, Екатерина видела, что это так: девушка не выражала бурной радости, казалась почти безразличной, невозмутимой, но в её зелёных, меняющихся от освещения глазах полыхала буря эмоций − от обиды и непонимания до пылкой любви и традиционной привязанности. Такая же, как и она. Она такая же. Запиравшая все чувства в себе с раннего детства, потому что по-другому не выжить, но способная их испытывать куда сильнее и ярче, чем окружающие. Хитрость и ум Серсея тоже унаследовала от неё. И с годами эти качества лишь расцветали, приумножались, и в итоге Екатерина получила не только верную и преданную воспитанницу, но и идеального человека рядом с собой. Все качества королевы ― частично отразившиеся в каждом её ребёнке ― тем не менее полностью укладывались в Серсее и гармонировали с её не менее прекрасной внешностью. Она была идеальной. Королевская кобра. ― Мы идем не в Вашу комнату? ― спросила Камила, когда они отошли на приличное расстояние от королевы, но свернули не в коридор, который вел к спальням королевской семьи, а в другой, тот, откуда начинались комнаты гостей при дворе и важных политических фигур. ― Нет, мне надо кое-кого навестить, ― сказала Серсея. Она шла быстро, приподняв платье. Камила знаком приказала другим служанка остаться здесь, и принцесса со своей фрейлиной вдвоём спустились по винтованной лестнице. ― Жди здесь, ― коротко приказала Серсея и постучала в дверь. Удивлённый мужской голос разрешил ей войти. Очевидно, дворцовый прорицатель не привык к тому, что к нему кто-то приходит. Его единственным другом при дворе была Екатерина, но обычно она не утруждала себя стуками в дверь или просьбой войти. Она вела себя как королева ― входила, когда хотела, могла позвать Нострадамуса в любое время дня и ночи, не заботясь о том, чем он занимается. — Нострадамус, ― кивнула Серсея. Камила прикрыла за принцессой дверь. Ошеломлённый её появлением, мужчина не сразу сообразил, что надо поклониться, но уже через пять секунд взял себя в руки и поприветствовал терпеливо дожидающуюся этот жест дружелюбия гостью. — Леди Серсея. Серсея любила, когда её признавали, когда ей оказывали то уважение, которого был лишен её брат Себастьян. Она любила чувствовать себя принцессой, даже если была ею только условно, и дочерью купчихи Медичи больше, чем бастардом короля Генриха. А ещё Серсея любила владеть информацией. Как таковой, Нострадамус её интересовал слабо, хотя они встречались больше, чем часто. Прорицатель был всегда где-то неподалеку, готовый в любой момент прийти на помощь, и где-то в двенадцать лет Серсею весьма заинтересовала фигура окутанного тайнами прорицателя. Она взялась самостоятельно найти о нём информацию, а потом Екатерина похвалила её за ловкость и смекалистость проявлению в этом вопросе. На самом деле, Нострадамуса звали Мишель де Нострдам. Он родился в городке Сен-Реми-де-Прованс в семье евреев-сефардов, которые в результате гонений переселились во Францию с Пиренейского полуострова, обращённых в католичество. Люди судачили, что предки предсказателя служили лекарями при дворах герцогов Калабрийских, в частности, Рене Доброго. Однако, исходя из имеющихся фактов, Серсея могла лишь утверждать, что они были достаточно образованными и зажиточными людьми. Многие предки и родственники Нострадамуса имела дела с лекарствами. К примеру, прадеды со стороны матери: Пьер де Сен-Мари и Жан де Сен-Реми были врачами в Сен-Реми. Отец предсказателя ― Жом де Газоне (приняв крещение, поменял фамилию на католическую Нострдам) был нотариусом, дедушка Ги Гассоне торговал зерном и работал нотариусом в Авиньоне, а в 1455 году принял христианство и имя Пьер де Нострдам. Во французском дворе он оказался благодаря всё той же Екатерине Медичи, которая всячески ему покровительствовала и с жадностью впитывала те знания об алхимии и ядосложение, что ей давали. Она верила в его предсказания, а вот Генрих относился с весёлой иронией. Хотя светские власти Франции мягко относились к крещёным евреям, простонародье всегда подозревало их в тайном неверии в Иисуса Христа. Серсея стала обходить Нострадамуса кругом ― её любимый прием, кружение вокруг оппонента, когда сама она хотела почувствовать полный контроль над ситуацией. Как говорил отец ― «в движущуюся цель сложно попасть». Платье её тихо шуршало. Ползучая змея. — Сегодня Вы сделали королеве предсказание, ― начала она спокойным, тихим голосом. ― По поводу моего брата Франциска. Я хорошо помню Ваше лицо в тот момент, когда вы увидели что-то, что Вас ошеломило. И когда покидали мою комнату, у Вас было точно такое же выражение лица. Что Вы видели? Она сделала круг, остановилась напротив Нострадамуса и взглянула ему в лицо. Глаза её сверкали, как факелы зелёного огня в тумане. — Ничего, миледи, ― вежливо ответил прорицатель. ― Вам показалось. Ваша мачеха... Королева Екатерина может сделать многое, чтобы защитить своих детей. Я волнуюсь за это. Серсея усмехнулась. — Екатерина ― королева, кроме того Медичи. Она расчётлива, хитра и умна, так что Мария будет жить. Убить королеву Шотландии в первую же ночь во французском дворе... Звучит безумно, мачеха на это никогда не пойдет. Она прошлась по комнате и села на широкую кровать, застеленную мехами. Нострадамус, видимо, их очень любил, ими была заправлена его кровать, а сам мужчина часто носил меха разных животных. Серсея сама их обожала. Нострадамус повернулся к ней лицом. — Но как далеко она готова зайти? Это Вы должны осознавать. Прошу Вас, посмотрите за ней, чтобы она не навредила себе и всей Франции. Серсея хитро улыбнулась, прищурив глаза. — Вы уже знаете, что она собирается делать, ― подвела она итог. — Как и Вы, ― откликнулся прорицатель, и Серсея не стала спорить. Она погладила шкуру на кровати, зарываясь пальцами в длинный ворс, будто действительно ласкала животное. Девушка заметила, как дрогнул прорицатель, и тут же перевела взгляд на него. Однако же ясный взор говорил о том, что никакого нового видения его не посетило. Серсея скрыла разочарование. В детстве она обожала Нострадамуса, таскалась за ним хвостиком, всё время прося предсказать ей любимую мелочь ― какую лошадь купить, что ей подарят, узнает ли отец о том, что она что-то сломала, будет ли ругаться Екатерина, и прочее, что волнует простой разум ребенка. И хотя для всех Серсея была замкнутой и необщительной, она с большим удовольствием приставала к прорицателю, когда Екатерина ― или Генрих ― не могли уделить внимание ей прямо сейчас. Серсея встала. Сцепив руки в своей излюбленной манере, она подошла к прорицателю близко, намного ближе, чем позволял дворцовый этикет и её собственное положение, взглянув в тёмные глаза мужчины снизу вверх. — Больше не пытайтесь мне лгать, ― холодно отрезала Серсея и направилась к двери. ― Доброй ночи, Нострадамус. В этот раз ответить не успел он. Дверь за Серсеей закрылась бесшумно, да и Нострадамус не ожидал громкого хлопка, будто в истерии. Воспитанница Екатерины никогда бы не опустилась до такого. Но едва она вышла, мужчина тяжело опустился на кровать, сжимая мех в руках. Его трясло, буду в лихорадке, хотя болен он точно не был.