Королевская любимица

Генрих ненавидел, когда что-то происходило не по его плану. Более того ― когда что-то происходило с его семьёй. Когда семья короля подвергалась опасности. Поэтому, не было ничего удивительного в том, что между ним и Нострадамус, главой стражи и самой стражей, послушно склонённых на колени, стояла Екатерина, Франциск и даже Мария. Его дочь пропала. Серсея пропала! Бледная и уставшая, на фоне чего ещё ярче выделялась её почти болезненная худоба, Екатерина вцепилась в кафтан мужа, судорожно сжимая дрожащими пальцами. Королева не знала, почему держалась за Генриха ― то ли из-за того, что тот размахивал мечом, грозясь казнить всех, кто был рядом с принцессой, когда та пропала, то ли из-за того, что новости о пропаже дочери едва ли не лишали её сознания. ― Где моя дочь? ― кричал король, мечась в бессильном гневе по залу. Франциск, единственный, кто смог сохранить хоть каплю разума, выпроводил всех слуг и велел быстро убираться стражникам Серсеи, после чего плотно закрыл двери. В зале остался он, родители, Мария, Баш и Нострадамус. Нострадамус рассказывал всё произошедшее снова и снова. Принцессу уже искали, в лавке торговца оказался подземный ход, но у него было несколько развилок в нескольких местах, многие вели в тупики или делились ещё на некоторые, поэтому понять, куда повезли принцессу было невозможно. Кое-как убавив гнев отца ― или просто переведя его в другое русло ― Франциск попросил Нострадамуса сопровождать его в ту самую лавку. Дофин, конечно, знал, что это за лавка и кто там торгует ― сестра как-то все уши прожужжала об этом, моля съездить с ней, потому что тогда отец и мать снова сильно поссорились, и Серсея не решалась подойти к ним с этой просьбой. Украшения у того торговца действительно были достойными, и помимо того, что Серсея накупила там разных драгоценностей, Франциск тоже подобрал подарок для матери и младших сестёр, и красивую брошь для себя, которая могла бы держать плащи на официальных приёмах. Несколько солдат по трое до сих пор прочёсывали все возможные коридоры, но итог был неутешительным ― едва ли они просмотрели даже половину. А время шло неумолимо, и чем больше они теряли часов, тем дальше Серсея находилась от них. ― Разве Вы не можете увидеть, что произошло? ― спросил Франциск, оказываясь в самом начале подземного хода и с тоской понимая, что никаких явственных следов принцесса или её похитители не оставили. Нострадамус за его спиной покачал головой. ― Нет, ― глухо ответил он, пока Франциск медленно шёл вдоль стены, надеясь найти хоть что-то. Баша он с собой не взял ― просто знал, как относится Серсея к сыну своих родителей, и понимал, что она скорее сама себя прирежет, чем будет обязана спасению ненавистному брату. ― Я вижу будущее, но не прошлое. ― А где моя сестра окажется в будущем, Вы не можете увидеть? ― снова спросил Франциск. Конечно, вслепую надеяться на слова прорицателя было бы глупо, но когда ты идёшь в темноте, даже маленькая спичка ценится на вес золота. ― Я вижу только дерево, ― внезапно сказал прорицатель, и Франциск удивлённо развернулся к нему. При отце мужчина этого не сказал, и дофину не было известно, в курсе ли мать. ― Большой, раскидистый дуб, который не покрыт зеленью. Я вижу только его длинные, толстые ветви и то, как касаются они крыши из красной черепицы. Это, судя по всему, маленький невысокий дом где-то в лесу или рядом с ним. Больше Нострадамус ничего не сказал и лишь тоскливо опустил голову вниз. Франциск поджал губы: конечно, он не мог послать стражу на поиски этого места, из описания которого он знал так немного. Отец, услышав бы об этом, скорей бы бросил Нострадамуса в темницу, решив, что тот издевается. Но и его слова нельзя было просто проигнорировать. Франциск задумался, медленно идя вперед. Что-то в словах Нострадамуса было знакомо ― дуб, который не покрыт листвой в это время года. Старый дуб с раскидистыми ветками… Дофин бросил взгляд на Нострадамуса, будто желая найти ответ у него, но вид потерянного и будто испуганного мужчины заставил задуматься о другом. «Почему он...» ― начал было Франциск, но мысль так и не закончил. Отчасти потому, что не знал, о чём именно хочет подумать, а ещё от того, что слева от него что-то мелькнуло. Франциск медленно отвёл руку с факелом назад, потом обратно, и неяркий отблеск снова родился и быстро исчез в стене. Дофин зафиксировал положение руки с факелом и, не отрывая взгляд от этого слабого блеска, приблизился к левой стороне коридора. Это был перстень. Перстень с ярким сапфиром, который Франциск знал очень хорошо ― он сам преподнёс его Серсеи в день её последних именин. Это кольцо весьма удачливо попало в маленький разъем земли, и так удачно попалось ему на глаза. Франциск подошел ближе и прищурился: непонятный мазок совсем рядом с ним, будто провели тонок кисточкой с краской. Хм... Франциск двинулся дальше, внимательно оглядывая стены, а потом сделал то же самое, оглядывая пол. И тут его осенило! ― Ищите капли крови на полу! ― велел он застывшим солдатам. ― Главное, не затопчите их! Серсея была умницей, его дорогая, догадливая сестра! Поняв, что из рук похитителей ей не вырваться, она составила им небольшую, а всё-таки подсказку ― капли крови выделялись на полу, пусть и неярко, и всё же. Прошло минут десять, прежде чем один из стражников нашёл маленький, дорогой камушек, который явно не мог появиться в этих туннелях просто так. Потом ― минут через пять ― другой, чуть побольше, явно из кольца. Похитители стремились скорее скрыться, и в этой спешке они не заметили, что делает принцесса. Дочь Екатерины Медичи была далеко недурной, и только что снова это доказала. У Франциска появилась надежда. *** Серсея редко впадала в панику. Она, выращенная под крылом сильной и суровой матери, безмерно любимая отцом-королем, редко чего боялась. Даже в детстве она не боялась разных монстров, искренне считая, что они не тронут дочь короля. Да и Екатерина её сразу учила ― чудищ нет, но люди под час ничуть ни лучше. От людей стоит ждать подвоха, и в них искать опасность. Не до фанатизма, конечно, но если человек тебе незнаком, то лучше относиться к нему с подозрением. Друзей держи близко, а врагов ещё ближе. Поэтому, даже болтаясь на плече какого-то мужчины и потеряв надежду вырваться, она довольно быстро сообразила, что делать. У неё был холодный разум, редко поддающийся панике, и Серсея считала это хорошим качеством. Испугаться она успеет, когда поймет, куда и зачем её тащат. А пока она, как Гретель, оставляла хлебные крошки. Оставалось лишь надеяться, что их не склюют птицы, как в сказке. На очередном повороте кто-то всё-таки додумался завязать ей глаза, и бросать вещи стало сложнее. Но путешествие вслепую продлилось недолго ― вскоре она почувствовала, что траектория сменилась, и теперь они двигаются вверх. На улице было холодно, и она вздрогнула. Её поставили на землю и развязали глаза. Серсея приказала себе не бояться. ― Иди в дом и даже не пытайся бежать, ― грубо проговорил мужчина. ― Иначе мы сломаем тебе ноги, принцесса. И всё-таки Серсея боялась и призналась бы, наверное, в этом, только Екатерине… Екатерина… Хм, наверное, вспоминать о мачехе, чей опыт в юности был печален, не стоило. Она продолжала свой путь в темноте и пыталась утешить себя хоть чем-то. В глубине души Серсея чувствовала удушающий, липкий страх, от которого её тошнило, но изо всех сил старалась не паниковать, вняв словам разума. Её похитили ― но не убили прямо там, до сих пор не покалечили, даже ничем не отравили. Значит, она им нужна была живой и невредимой. Вместо этого принцесса попыталась запомнить территорию. Лес как он есть ― Серсея даже не могла понять, в какой стороне они находятся, потому что от множества петляющих коридоров она сбилась, куда её несли ― на север, юг, запад или восток. Первое, что девочка заприметила, было дерево ― широкий, раскидистый дуб. Потом она увидела и дом ― небольшой, с бордовой черепицей, со ставнями на окнах. Видимо, он был давно заброшен или вроде того. Сломанное колесо дома и небольшая, длинная выемка в земле подсказали, что тут произошло ― наверное, где-то должна была быть водная мельница, однако река высохла, и люди, которые здесь жили, ушли. Серсея напряглась: дерево, высохшая река, старая мельница. Она попыталась оглянуться на то, что позади неё, но похитители открыли старую дверь и втолкнули её внутрь. Своих похитителей принцесса тоже разглядела ― высокие мужчины, некоторые широкоплечие, как отец и Нострадамус, некоторые поменьше, как Франциск. Они все почему-то были одеты, как врачеватели чумы: длинный, от шеи до лодыжек плащ, узкие брюки, перчатки, ботинки и шляпа. Правда, кроме маски с клювами были просто какие-то маски животных и птиц, похожие на те, что надевают на маскарад. Серсея не была уверена, но пока она болталась на чужом плече, успела понять, что ткань дорогая. Значит, за её похищение заплатили, и эти люди служили далеко не бедняку. Но зачем? Шантаж? Екатерина и Генрих кому-то так сильно навредили? Серсея попыталась припомнить, с кем в последнее время ссорились родители, но никого не вспомнила. Впрочем, и не о всех делах короля и королевы она знала, что-то могло ускользнуть от её внимания. Сама Серсея ни с кем в конфликт не вступала. Да, была та история с мальчишкой из Шотландии, но Мария на такое бы не решилась. Она была доброй, намного добрее Серсеи, и такое ― пока, вероятно ― было не по душе молодой королеве, не любившей насилие. Диана? Но фаворитка давно притихла и даже не смотрела на Серсею, когда та пересекалась с ней в коридоре. Да и почему сейчас? Пока она думала, мужчины закрыли дверь. Свет с улицы почти не попадал, да и уже начинало темнеть. Её похитители переглянулись, и тот, который был в маске лиса, спросил: — Хозяин здесь? — Прибудет позже, ― ответил ему человек с маской барсука. — Что с ней пока делать? — он мотнул головой в сторону Серсеи, будто девушки здесь не было, или не про неё шел разговор. ― Помыть её нужно, ― похабно откликнулся тигр, судя по положению головы, откровенно разглядывая её. ― Не для хозяина ― пыльная, грязная. И волосы нечёсаные. Он подошёл к Серсеи и вырвал волосок с её головы. Девушка отчаянно зашипела и только тут вспомнила, что она умеет говорить. ― Послушайте, ― аккуратно начала она и с раздражением обнаружила, что после долгого молчания, голос её немного хрипит. ― Я не знаю, кто вы и зачем меня похитили, как и не знаю, сколько вам заплатили. Но если дело в деньгах, то я могу заплатить в два, или даже в три раза больше, если вы меня доставите домой. Всё подождёт. Пусть возьмут эти проклятые деньги, только пощадят. За обладание этими деньгами Екатерина Медичи один раз уже заплатила достаточно, и Серсея не хотела получить её судьбу. Даже если эти звери не пустят принцессу по кругу, неизвестно, что от неё хочет их хозяин. Шансы купить их были малы, но пусть хотя бы знают, что она, в случае чего, заплатит больше. Мужчины рассмеялись. Смех их был глухим, а тигр, стоящий ближе всего к ней, будто лаял. ― Думаешь, дело в деньгах? ― презрительно выплюнул он. ― Вы, Медичи, думаете, что можете купить всех и всё? ― Ну, с другими у неё бы получилось, ― всё так же спокойно заметил Барсук. Из всех, только он не смеялся. Серсея посмотрела ему в глаза. Тот окинул её быстрым взглядом и кивнул каким-то своим мыслям. ― Но помыть девчонку действительно надо. Хозяину её такую не покажешь. Он раскатисто свистнул, и с лестницы внезапно скатились, чуть ли не кубарём, две девчушки лет десяти. Серсея удивлённо посмотрела на малышек ― они были худые, одна чуть выше с рыжими косичками, другая ― с короткими светлыми волосами, а чёрные креповые платьица, белые фартучки и чепчики напоминали маленьких торжественных пингвинов. Серсея чуть не рассмеялась от нелепого сравнения, но тут же осеклась ― это было вовсе не веселье, а медленно накатывающая истерика, безумие из-за страха. Девушка пожелала остаться в здравом уме. ― Вымойте её, ― приказал Тигр. ― Только аккуратнее. Не повредите, ― и усмехнулся, будто говорил не о живом человеке, а о вещи, внезапно добавив: — Это принцесса. Девочки даже взглядом не повели. Они быстро кивнули и подхватили Серсею за локти, потащив за собой. Но принцесса остановилась и посмотрела на Барсука. Он казался ей самым спокойным среди своих друзей, и если ей надо было с кем-то говорить, то пусть это будет он. ― Что вашему хозяину от меня надо? ― Пусть он вам сам расскажет, ― равнодушно ответил Барсук. Серсея уловила в его голосе нечто, похожее на сожаление, но тут же тряхнула головой, не смея надеяться на то, что кто-то из похитителей проявит хоть какую-то милость. Однако же Барсук внезапно сжалился и добавил: ― Вы можете не волноваться, принцесса. Вас никто не тронет, никто не навредит. «У него акцент, он не француз» ― уловила девушка, хотя из-за маски точно сказать было нельзя. Серсея хотела усмехнуться на его последнюю фразу, но девчушки подхватили её снова и потащили в коридор. Конечно, Серсея могла вырываться, но куда бежать ― этот дом она не знала, окна, что она видела, были заколочены, единственный выход пролегал через наёмников, а другие комнаты… кто знает, что или кого она там найдет? Вдруг нечто более ужасное? Девчушки втолкнули её в большую комнату. В ней пахло землей, но зато посреди стояла большая бадья с водой, от которой шёл пар. На старом комоде стояли какие-то баночки, видимо, гели и масла для купания. В комнате так же была ещё одна девчушка ― тоже «пингвин» в точно таком же одеянии, только более рослая, чем её «подружки», с коротким ёжиком чёрных волос. У неё не было одного глаза, но тот, который был, смотрел полностью равнодушно. Ей тоже было всё равно, принцесса перед ней или простая крестьянка. ― Девочки... ― хрипло протянула Серсея шёпотом. ― Давайте поговорим. Продолжить дальше она не успела: та «пингвин», что была самой низкой, ощутимо ударила её ребром ладони по спине, чуть ниже лопаток. Серсея вскрикнула ― не столько от боли, сколько от неожиданности. Практически сразу в дверь коротко постучались. ― Не трогайте принцессу, на ней не должно быть следов, ― раздался голос из-за двери. Серсея предположила, что это был Барсук, но входить мужчина почему-то не стал. ― А Вы, Ваша светлость, не пытайтесь с ними разговаривать. Они немы и ничего вам не скажут. А если будут плохо работать, то их накажут. Последнее слово было протянуто будто с особым смыслом, и несмотря на то, что девчушки казались больше живыми игрушками, чем настоящими девочками, они втроём как-то синхронно вздрогнули. Серсея вздохнула: шансов уйти у неё пока не было, а если она не хочет, чтобы из-за её упрямства ещё и ребенка убили, то лучше просто молча дать «пингвинам» сделать свою работу. Девочки оказались умелыми и ловкими, их пальчики почти неуловимо порхали по всей спине, расправляясь с застёжками, крючками и завязками на платье гораздо быстрее, чем её фрейлины. «Бывшие карманицы», ― почему-то решила Серсея, по-другому объяснить ловкость маленьких пальчиков она не смогла. Тогда понятно, почему «пингвины» такие ― жизнь в трущобах закалила маленьких бандиток, но лишила их языка. Поэтому им проще служить людям ― любым людям ― и быть в тепле и уюте, чем рисковать каждый раз потерять руки за воровство. Её усадили в бадью и принялись намыливать. Самая младшая девчушка ― та, что ударила её ― подхватила одежду принцессы и сунула в другую бочку, принявшись стирать. Для того, чтобы доставать до бочки, ей пришлось встать на маленькую лестницу, и это внезапно повеселило Серсею. Замочив одежду, «пингвин» ловко соскочила с лестницы и бесшумно пошла в сторону выхода. Немного приоткрыв дверь, она юркнула в образовавшийся проход. Сделав вдох, Серсея, сцепив зубы, ждала, пока «пингвинята» возьмутся отмывать покрывшуюся грязью и дорожной пылью кожу. Она пообещала себе, что всего лишь избавится от них, но когда из-под пыли и грязи ещё явственнее проступили ссадины и синяки, Серсея не сдержалась и выхватила мочалку, принявшись тереть собственное тело так, будто собиралась содрать с себя всю кожу живьём. Возможно, именно это она и собиралась сделать. Девчушки смотрели на это молча, лишь старшая глядела с лёгким удивлением, а потом ― нечто, похожее на уважение промелькнуло в её глазах. Она поняла, что так похищенная принцесса высказывает своё упрямство, непокорность и протест к похитившим её, высказывает своё бесстрашие. И, возможно, она лучше других понимала, что таким способом принцесса хотела смыть, уничтожить все следы трогавших её мужчин, следы, которые отказывались исчезать и с каждой секундой горели ещё ярче, словно насмехаясь и угрожая рассказать всему миру о её позоре. Закусывая губы, она терла снова и снова, пока кожа болезненно не покраснела. Тогда старшая «пингвин» подскочила к ней и выхватила губку ― понятно, что если девушка так повредит себя, по шее получат девчушки. Где-то совсем рядом упала лежавшая расчёска ― это вернулась другая девчушка, со стопкой чистой одежды. Девчушки решили вымыть ей голову. Они старательно намылили их, подождали пару минут, ловкими и сильными пальцами массируя кожу головы, а потом, придерживая Серсею за плечи, опустили её в воду, аккуратно промывая золотистые пряди. Платье ей выдали серебристое, с подбитым мехом воротником, но Серсея посмотрела на всё это с лёгким презрением и даже отвращением. Выбора у неё, конечно, не было, но никто не мог заставить её прекратить ненавидеть. Кроме того, она сделала себе пометку ― одежда была дорогая, как и те вещи, что были на наёмниках. Кто-то был очень и очень небедным. Волосы принцессе собирали в косы и укладывали на голове «корзинкой», когда в дверь постучались. Серсея дёрнулась, как от удара. ― Господин приехал, ― сказал Барсук из-за двери. ― Ведите её. Без всяких лишних слов девушку подхватили за локти и подняли. Серсея раздражённо зашипела, вырвалась из чужих рук и сама вышла из комнаты. Глубоко вздохнув, она сложила руки на груди и, гордо подняв голову, направилась вслед за человеком в маске. Собрав всё своё достоинство и честь, Серсея шла так, будто совершала прогулку по коридорам дворца, а не была в плену. Её провели недалеко по коридору и знаком пригласили войти в приоткрытую дверь, и девушка повиновалась. Яркий свет ― куда ярче, чем в комнате, где её мыли ― на несколько секунд ослепил принцессу, однако она быстро взяла себя в руки и открыла глаза. В комнате было жарко натоплено, Серсее почти сразу стало душно. Тут не было кровати, лишь какой-то маленький диванчик с накиданными на него подушками, камин, много канделябров и большой рабочий стол, сейчас, впрочем, свободный от разных бумаг, лишь какие-то ручки лежали на нём ― видимо, похитители не решили нужным разобрать завалы мелкой рабочие ерунды. Похитители, между прочим, были уже рядом с ней. Барсук застыл позади неё, но Серсея, казалось, лопатками ощущала его взгляд. Тигр тоже был здесь, принцесса могла рассмотреть его лучше ― невысокий, с зачесанными назад тёмными волосами, тронутыми сединой. Серсея отметила это, но, конечно, намного важнее был тот, что стоял, опираясь на стол, и смотрел прямо на неё ― Человек в маске Льва. Он был широкоплечим и высоким, но больше Серсея ничего сказать не могла ― его волосы были спрятаны под капюшоном чёрной, как и у его людей, одежды, всё из той же прекрасной дорогой ткани. Увидев её, Лев тут же подорвался с места и прошествовал к ней, широко расставив руки, будто собираясь обнять. ― Ваша светлость! ― воскликнул он. ― Вы не представляете, как я рад нашей встречи. ― Не могу ответить тем же, ― спокойно, насколько это было возможно, но едко проговорила принцесса. Она понимала, что шансы выбраться у неё отсюда были минимальными, и оставалось только надеяться, что кто-то найдет её «хлебные крошки». Лев же внезапно схватил её за руку, ласково погладив запястье, и на несколько секунд лишив Серсею дара речи. ― Могу я узнать, зачем меня похитили? ― наконец выдала она. ― Называйте это не похищением, а неожиданной прогулкой, ― усмехнулся Лев, подталкивая её вперед. Серсея сделала несколько шагов, чтобы не упасть и увидела два небольших кресла у стола. Вырвав руку, она аккуратно присела на одно из них, краем глаза пытаясь понять, что есть на столе и чем можно обороняться в случае чего. ― И почему же меня вывели на эту… прогулку? ― Всё просто, ― заявил Лев, присаживаясь напротив неё. Человек-Тигр замер позади него, Барсук ― за её спиной. ― Я хочу на Вас жениться. Серсея испустила непонятный смешок, даже позабыв, где она находится. Она повторила эти слова ещё раз, потом пробормотала их вполголоса, будто искренне считая, что похищение и страх немного повредили её рассудок, и она не поняла значение слов. Но судя по абсолютно спокойным позам похитителей, принцесса ошиблась. ― Что? ― переспросила она шёпотом, вместе с тем чувствуя, как гнев загорается в ней, подобно огню в керосиновой лампе. ― Любимая дочь короля Генриха, любимая дочь королевы Екатерины. Богатая, умная, красивая. За маской не увидите, но я тоже неплох собой, состоятелен, и, думаю, не глуп. Так почему нет? Наверное, действительно не глуп, раз сумел её похитить. Она услышала, как позади неё кто-то резко выдохнул. Обернувшись, она увидела, как Барсук сжал запястье одной руки другой, и судя по напряжению, что мгновенно сковало мужчину, он был удивлен. Или разозлён. Неужели, не знал, кто на такая? Но стоило сейчас думать о другом. Серсея обычно быстро просчитывала каждое слово своего оппонента, цепляла малейшие слова, изменения в речи и голосе, чтобы понять, что чувствует человек, врёт он или нет. И сейчас её разум быстро выстроил логическую цепочку. ― Чтобы сделать обо мне такие выводы стоит быть приближенным ко двору, ведь, насколько я знаю, за его пределами меня скорее считают эгоистичной, самовлюблённой, хитрой богачкой, ― Лев хмыкнул. Серсея глянула на него с прищуром. ― Так почему же не прийти просить моей руки у моего отца, м? ― Вы бы мне отказали, ― спокойно сказал мужчина, пожав плечами. ― К Вам сватаются с тех пор, как Вам исполнилось тринадцать лет. ― Двенадцать, ― едко исправила принцесса, не став отрицать этот факт. Едва она расцвела как девушка, к ней и вправду стали свататься ― больше, конечно, старые приближённые предлагали союз со своими молодыми сыновьями или внуками, смотря, кто подходил по возрасту. Серсея была завидной невестой, кто не захочет получить в свою семью дочь короля? Знать по всей Европе, как правило, заключала браки по политическим соображениям — создать или укрепить союз между владетельными домами. Выбором невесты для сына занимались родители и они же вели переговоры с родителями девушки; при этом жених и невеста могли не видеть и не знать друг друга до свадьбы. Впрочем, взрослый холостой мужчина мог и напрямую попросить руки дамы у её отца. Браку предшествует помолвка, которую старались заключить как можно раньше — в двенадцать лет это вполне можно было устроить. Собственно, брак заключался, как правило, когда жених и невеста достигали возраста, в котором они способны делить постель и произвести на свет потомство. Для девочек это, как минимум, время «расцветания», то есть начала первых менструаций. Девочки из знатных семей расцветали, выходили замуж и рожали детей заметно раньше, чем простолюдинки. В общем представлении девушку, конечно, можно выдать замуж ещё до того, как она расцветёт — по политическим причинам; но желание переспать со столь юной женой посчитают извращением. Такие ранние свадьбы — даже без секса — достаточно редки. Свадьбу откладывали до тех пор, пока невеста не станет из ребёнка девушкой. На девушке уже можно жениться и спать с ней... Впрочем, и тогда многие мужья предпочитали обождать, пока супруге не достигнет пятнадцати-шестнадцати лет, прежде чем исполнять супружеский долг. Повитухи давно подметили, что чрезмерно юные матери слишком часто умирают родами. Генрих отказывал всем. Ему была плевать ― предлагали ли помолвку или сразу брак, выгоден был этот союз или нет. Он не хотел отдавать Серсею в чужие руки, отпускать дочь куда-то в чужую семью, с совершенно чужими людьми. В обиход этому, король не постеснялся отдать свою дочь Елизавету Испании, сына Франциска сосватать с королевой Шотландии, и устроить несколько договоров по поводу своих младших детей. Но Серсея всегда стояла особняком его чувств, король будто боялся отпустить куда-то свою старшую дочь. Он бы в жизни не выдал дочь замуж без её согласия, поэтому Серсея могла понять, почему у этого мужчины не было вариантов, кроме похищения. Конечно, она не хотела этого, но всё равно ― что-то логическое, ужасно простое и элементарное было в этом плане. ― Тем более. И вы до сих пор не замужем. Так что, думаю, меня бы ждал отказ. Твёрдый и решительный. ― Не спорю, скорее всего да, ― не стала отрицать принцесса. ― Ну вот, ― Лев прищёлкнул пальцами. ― А я не переживу Вашего отказа. Поэтому мы пойдем более лёгким путем. ― И каким это? Не то чтобы Серсею это волновало ― её единственным желанием было убраться отсюда как можно дальше, вернуться к семье, к любящей матери, царственному отцу, брату Франциску, который защитил бы от всех ― и от ночных кошмаров, и от людей. Вернуться туда, где было безопасно. Ей вовсе не было интересно, каким способом этот ублюдок хотел на ней жениться. ― Деньги решают все проблемы, Вам ли этого не знать, ― Лев хохотнул. На лице Серсеи не дрогнул ни один мускул. ― Я подкупил священника, и он обвенчает нас перед лицом Господа. Потом ― мы проведем вместе ночь. И у Вашего отца не останется выбора, кроме того, чтобы признать наш брак действительным. Происходи это с кем-нибудь другим, Серсея, наверняка, даже улыбнулась бы, рассмеялась, поразившись гениальности плана. Она и так изумилась, но факт того, что это происходило с ней самой, отнюдь не радовал. Страх ― противный и липкий, как испортившейся сироп ― обволакивал всё изнутри, отравляя, едва ли не парализуя до нервных обмороков, и только особыми усилиями она заставляла себя сидеть спокойно, разговаривать и даже усмехаться. Никто бы в жизни не догадался, какие чувства одолевали королевскую кобру. ― Возможно. Но кто сказал, что я не стану вдовой спустя несколько часов? ― Серсея улыбнулась, скрыв за бравадой страх. Даже не страх, а натуральный ужас. ― А насилие… что же, его я переживу. Чтобы увидеть, как вы сдохните от яда, который будет поджидать Вас где угодно ― в воде, в еде, в вине, даже на Ваших простынях и на Вашей одежде. Я буду смотреть, как Вы корчитесь в муках, а потом дам Вам противоядие, только чтобы увидеть как Вас растянет на дыбе или привяжут к лошади и пустят её по всей Франции, после чего Ваша голова, прямо в этой маски, украсит пику дворца. Вы умрете, и Ваша смерть не будет почётной, а унизительной и презренной. А я переступлю ваш прах и забуду, едва он развеется. ― Вы поразительно жестоки! ― рассмеялся Лев, а после просто выдал, будто говорил эти слова Серсее каждый день. ― Я люблю Вас. Серсея не сдержала истеричный смешок. Вот значит как. Она перебрала весь французский двор, вспомнила всех, кому вредила за всю свою жизнь, а её похищают просто ради… брака? Какой-то несчастный, влюбленный в неё отчаявшийся мужчина ― или даже мальчишка? ― Я Вам сочувствую, ― ответила она. Девушка не могла молчать, не могла не злиться, не исходить ядом, не скрипеть зубами от отвращения и непонимания. Лев усмехнулся. Он встал, подошёл к девушке, протянув к ней руки, и в это мгновение её нервы не выдержали. Девушка схватила со стола какую-то перьевую ручку, с острым наконечником, и со всей силы вонзила в руку льва. Мужчина удивлённо вскрикнул, отшатнувшись, а тигр метнулся к нему с криком «Господин». Сильные руки Барсука сомкнулись на плечах Серсеи. То ли удерживая её на месте, чтобы принцесса получила своё наказание за нападение, то ли чтобы вовремя защитить девушку, как раз-таки от этого наказания. Единственное, что он сделал ― забрал ручку и засунул в карман штанов. В комнате повисло молчание. Лев прижимал к себе раненую руку, из отверстия от ручки сочилась кровь, слабо заметная на чёрной перчатке, но Серсея видела её так же ясно, как если бы одежда льва была белой. Тигр стоял, смотря на неё, сжимая и разжимая кулаки, словно вот-вот ударил бы её. И вдруг в этой тишине, тяжесть которой Серсея ощущала, будто она была физической, раздался сначала смешок, а потом смех Барсука. Она развернулась, наградив его таким же удивленным взглядом, как и его соратники. Шокированная и измученная принцесса смотрела на наёмника во все глаза, ощущая себя так, словно колотила в закрытую дверь. ― А принцесса бойкая, ― заметил он, а потом заглянул в лицо Серсеи. ― Бойкая — это хорошее слово. ― Я знаю, что значит бойкая, ― раздражённо заметила Серсея. ― Мы с господином пойдём обработаем ему руку, ― сказал Барсук. ― А ты сторожи принцессу. И аккуратнее, ― лица девушка не видела, но почему-то явно поняла, что на лице мужчины расцвела ухмылка, и, кажется, тигру она не понравилась. Барсук и Лев покинули комнату, закрыв за собой дверь. Принцесса было свободно вздохнула, как вдруг Тигр шевельнулся и медленно, словно сдерживая себя из последних сил, повернулся к ней. Девушка отшатнулась ― ярость, которую он испытывал, ощущалась почти физически. Она вдруг поняла, какую ошибку допустила, оставшись наедине с этим человеком ― Лев был в неё влюблен, Барсук испытывал хоть что-то, отдалённое на уважение, а Тигр… Тигр её откровенно ненавидел. ― Ах ты проклятая сука Медичи, ― с пугающей, невероятной злостью прошипел тигр. Даже в узких разрезах глаз маски Серсея увидела, как сверкнули бешеной яростью мужские глаза. Она посмотрела на него полными ужаса глазами, на мгновение потеряв дар речи. ― Как ты смеешь так говорить с моим господином, нападать на него? Как ты смеешь? Серсея однажды видела бешеную собаку. Ей было тринадцать, и зверь внезапно выскочил из псарни прямо на неё. Они замерли друг напротив друга, принцесса и пёс, и девочка старалась даже не дышать. Псари, напуганные, выскочили следом, держа в руках длинный нож для разделки мяса, так что ни малейших вариантов в том, что должно было случиться с псом у Серсеи тогда не возникло. У пса тоже. Видимо, даже находясь в бешенстве, собака поняла, как с ней собираются поступить, и видимо рассудила, что хуже себе она уже не сделает. И бросилась на принцессу, которая от страха окаменела, даже не сумев двинуться. Нострадамус тогда спас её ― как спасал много раз за всю жизнь. Вырос будто из-под земли, и собака вцепилась ему в руку, которой он прикрыл живот. Серсея видела, как исказилось его лицо болью, однако прорицатель смог воткнуть свой охотничий нож в горло бешенному зверю. Несмотря на то, что боль, вероятно, была ужасной, и Серсея помнила, как мужчина потом почти две недели находился в лихорадке ― они с Екатериной выхаживали его тогда, хозяйничая в кабинете; наверное, поэтому там Серсея ощущала себя так уверенно, как нигде, кроме своих покоев ― прорицатель нашёл в себе силы развернуться, предусмотрительно спрятав раненую руку в рукавах меховой накидки, опустился перед ней на колени и, внимательно заглядывая глаза, спросил, как она. Серсея всё равно увидела, что собака прокусила руку почти до кости, помнила, как кровь заливала одежду Нострадамуса, и помнила, что тогда он казался ей настоящим принцем. Больше, чем её брат Франциск, её младшие братья, даже больше, чем отец когда-либо ― ведь он спас её. Странно, Серсея почти забыла об этом. Как же люди забывают всё то хорошее, что с ними происходит. Но тут Нострадамуса не было. И Серсея не была тринадцатилетней девочкой ― что было либо хуже, либо лучше, ведь в этот раз она не впадала в ступор. И её противник был не бешеным зверем, от которого хоть как-то, но можно отбиться, а сильным мужчиной. Бешеным мужчиной. Он подлетел к ней и с силой швырнул на стол. Практически сразу она почувствовала удар в поясницу. Удар такой силы, что он выбил воздух из легких. Паника сдавила горло, и она начала задыхаться. Серсея отчаянно искала в голове хоть какой-то выход, но не находила ни одной мало-мальски стоящей идеи. ― Ты хоть понимаешь, дрянь, как тебе повезло? ― спросил он, нанося удары ногами и руками. Принцесса ощутила, как правую руку обожгло сильной болью, когда на неё опустилась нога в сапоге, но на фоне всего прочего это было почти незаметно. ― Мой господин такой прекрасный человек, он так умён и образован! ― кричал он, брызжа слюной. Удивительно, как ещё никто не прибежал. ― А ты, проклятая шлюха Медичи, позволяешь так себе с ним вести, позволяешь оскорблять его. Серсея посмотрела в сторону, то ли не желая смотреть в лицо своего истязателя, то ли желая найти хоть какой-то предмет, который мог ей помочь. Такой нашёлся только один ― совсем маленький кинжал для вскрытия писем, затерявшийся среди стопки бумаг. У неё была всего одна попытка. Она не чувствовала боли, но ей было страшно. Страшно так, как ещё никогда до этого дня. Смерть в буквальном смысле ходила на расстоянии нескольких шагов от неё, и никто не сможет ей помешать, если только кто-то не найдет её в ближайшие несколько часов. На милосердие этих людей она не рассчитывала, помощь могла прийти только от человека под маской Барсука, но мог ли он помешать этому насилию? Насилию, которое хотел совершить тот, для которого её похитили? ― Я убью Вас, ― прохрипела Серсея, сплёвывая кровь на стол. ― Клянусь, я убью Вас. ― Мерзкая тварь, ― оскалился мужчина и ударил Серсею по лицу. Она ошарашенно всхлипнула, не ожидав, что он снова решится бить принцессу, но уже в следующую секунду и вторую щёку обожгло ударом. Голова принцессы мотнулась в сторону, и когда насильник взялся за её колени, собираясь раздвинуть принцессе ноги и овладеть столь желанной игрушкой, она вновь начала вырываться, словно удары выбили из неё проснувшееся было самообладание. — Вы потеряете невинность не по собственному желанию. — Что это значит? — Вас изнасилуют. Тигр занёс руку для удара, желая усмирить её. Серсея глубоко вдохнула, ожидая нового увечья, собирая силы для того, чтобы снова драться так, как никогда в жизни. Её не изнасилуют, Серсея не сдастся просто так. Она расцарапает этого ублюдка так, что он имя своё забудет. Она собрала все успевшие накопиться силы и завертелась в его руках − лихорадочно, бездумно, словно билась в предсмертной агонии. Она брыкалась и кусалась, лягалась и ворочалась, ощущая, как горячими ручьями текут по лицу слёзы. Но произошло нечто другое. Мелькнула тень, и рука ублюдка опустилась рядом с ней ― брызгая кровью, отрубленная конечность с громким отвратительным хлюпом упала рядом. Серсея вскрикнула, а Тигр кричал, выплёвывая ругательства, и его рука сжала левую руку принцессы с невероятной силой. Серсея вскрикнула. Кем бы не был человек, нанёсший удар ― он не остановился. Серсея увидела, как меч разрывает плоть несостоявшегося насильника. ― Серсея… Ваша светлость, всё хорошо, ― сказал мужчина. ― Теперь всё хорошо. Серсея заморгала, не сразу понимая, кто перед ней, а потом внезапно всхлипнула. Сказать что-то ей казалось просто невозможным, она испугалась слишком сильно ― руки тряслись, глаза так и остались огромными и почти беспрерывно открытыми, а лицо было таким бледным, что покойник показался бы румяным. ― Нос…тра…мус ― хрипло и прерывисто выдавила она. Прорицатель оттёр меч от крови о труп мужчины, засунул его в ножны и одним движением сгрёб Серсею со стола, беря на руки. Принцесса глубоко вдохнула, а потом внезапно обвила шею прорицателя дрожащими руками, сжала, будто от этого зависела её жизнь, и, не обращая внимания на режущую боль в запястьях, тихо зарыдала. Нострадамус так и стоял, держа принцессу на руках, стискивая её в объятьях, ожидая, пока она проснётся. Вошедшего в комнату Франциска он взглядом попросил выйти, и дофин послушался, приказывая стражам не вмешиваться. Прорицатель не знал, как объяснил Франциск это Генриху, да и это уже было неважно ― значение имело только плачущая в его руках принцесса, обнимающая его так, будто от этого зависела её жизнь.