Королевская любимица

Королевские свадьбы всегда были красивым зрелищем, но в то же время не таким формализованным, как коронации. Детали церемонии могли меняться и менялись, неизменным же оставалось, в сущности, самое важное – венчание и торжественный обед. Генрих и Екатерина выбрали для венчания Нотр-Дам, и Серсея с Нострадамусом не смогли возразить ― их, по сути, никто и не спрашивал. Всё, что требовалось от них — это покорно исполнять свои обязанности, что означало просто приходить на примерку свадебных нарядов и отвечать на вопросы о свадьбе. Три месяца пришло в приятной, предсвадебной суете. За неделю до свадьбы Нострадамус преподнёс своей невесте два кольца. Одно из них было обручальным ― золотое, с одним большим изумрудом и шестнадцатью маленькими, а в дополнение к обручальному кольцу ещё одно, представлявшее собой ободок, усыпанный бриллиантами, который был надет на указательный палец, как символ принадлежности к роду. На обручальном кольце с обратной стороны были написано: «Господь послал мне любовь, которое я должен сберечь», что лучше всего говорило о чувствах прорицателя к принцессе. Всегда носи своё обручальное кольцо, ибо в нем заключено больше, чем многие думают. Если ты вдруг рассердишься или тебя будут одолевать неподобающие мысли, или ты подвергнешься соблазну нарушить каким-либо образом свой долг – посмотри на своё кольцо и вспомни того, кто дал его тебе, где это было и что произошло в те священные мгновения. Никакое, даже самое прекрасное кольцо не гарантирует счастливого брака. Все об этом помнят, но… каждый раз надеются на лучшее. Иногда это «лучшее» действительно случается. Иногда даже у королей. — Вы влюблены, ― с удивлением сказала Екатерина, внимательно вглядываясь в лицо своего старого друга. ― И это видят все. Даже она. Вы глаз от неё не отводите. Являетесь по первому зову. Разве это не очевидно? — Екатерина снова улыбнулась. Прорицатель рассматривал зал, который был убран золотом и шелками: для свадебной процессии проложили покрытую красной саржей дорожку, которая вела к двум, стоящим на хорах, тронам. Жест был слишком символичным, но король Генрих слишком уж сильно стремился подчеркнуть то, что Серсея его дочь. Кроме того, Екатерина не согласилась бы на что-то менее церемониальное. Она занималась большей частью приготовлений, поэтому большую часть времени Серсея и Нострадамус могли провести время вместе. Несмотря на всё, связывающее их, им было, что узнать друг о друге. Нострадамус перевел взгляд на королеву. Как-то так получилось, что сейчас ― когда до заветного мгновения венчания осталось всего ничего ― рядом с прорицателем осталась только Екатерина. Женщина проведала Серсею и, оставив её с фрейлинами и королевой Марией, отправилась к старому другу, чтобы поддержать его. У прорицателя не было никого, ближе них, и в такой важный момент Екатерина хотела быть рядом с ним. Скоро он станет её зятем, и женщина с легкой иронией думала о том, что лучше и быть не могло ― прорицатель был добрым, как бы банально это не звучало, сильным, надежным и верным, а для Екатерины это было важнее всего. И теперь она точно знала о том, что по крайней Нострадамус будет невероятно сильно любить Серсею. Так, как Екатерину, вероятно, не любил никто. Возможно, их свадьба ― одно из лучших решений Генриха. ― Разве я могу мечтать о том, что не могло быть моим? ― задал риторический вопрос Нострадамус. Королева фыркнула и поправила и так идеально выглядевший ворот дорогого камзола. ― Но Вы мечтали. И теперь она ― Ваша. На самом деле, я рада, Нострадамус. Серсея… её я любила больше всех своих детей, и я рада, что она станет счастливой, выйдет замуж за человека, который любит её, а не её положение и деньги, ― Екатерина тяжело вздохнула, но тут заиграла музыка, и она вздрогнула. ― Церемония началась, друг мой. В конце зала стоял величественный помост, к которому вели четыре ступеньки. На нём под балдахином стояли кресла для короля Генриха и его супруги. Перед ними стоял стол, а дамы, королевы и французская знать пировали внизу. Король не стал размениваться на присутствии послов и высылать официальные отдельные приглашения, хотя гостей собралось более, чем достаточно. Свадьба Серсеи должна была стать неким актом миром, а не публичным действием, как свадьбе Елизаветы несколько месяцев назад. Получилось… совсем не так, но гости действительно были больше увлечены беседами и добрыми разговорами, чем политикой. Так было, пока не появилась невеста. Серсея Хелена ди Медичи шествовала под богатым балдахином из золотой парчи, одетая в платье из нежно-белого бархата, верхнее одеяние из бежевого бархата было украшено горностаем, а на голове красовалась богатая корона из жемчуга и драгоценных камней. Мария Стюарт, в темно-красном бархате и золотой коронке, несла её шлейф, а маленький Карл Валуа поддерживал шлейф посередине. За нею следовали десять дам в голубых одеяниях, отделанных горностаем, с серебряными коронками на головах. Следом шли фрейлины принцессы в голубых платьях, отделанных белым балтийским мехом. Её роскошный шлейф, белый с серебром, несли восемь юных леди. Этим избранным девам, наследницам самых древних родов, было от пятнадцати до двадцати лет. Все они, удостоенные такой важной роли в длинной программе этого счастливого дня, дочери герцогов, маркизов или графов, чьи титулы почти так же хорошо знакомы, как имена королей прошлого. Царила настолько глубокая тишина, что, кажется, даже блеск драгоценностей, сверкающих повсюду, вот-вот нарушит её. И, несмотря на этикет, который до сих пор контролировал каждое слово и жест, теперь все наклоняются вперед, и приглушенный шум и шорох в нефе свидетельствуют, что приближается невеста. Её головка гордо приподнята, и, глядя временами по сторонам, Серсея медленно двигалась к алтарю. Справа её поддерживал Франциск, который были в полном обмундировании, с цепями и знаками рыцарских орденов. Когда прозвучал вопрос «кто отдает эту женщину», рядом с Серсеей вскинулся дофин ― в этот день их сходство с сестрой было почти поразительным, они оба напоминали ангелов, нежели людей, в их прекрасных одеждах, яркими глазами, безупречными лицами и светлыми локонами. Дофин Франции выступили вперед и передали её Нострадамусу от имени всего королевства. Что касается самого венчания, то перед Богом все равны, и короли ничем не отличаются от простых смертных… Интерес, с которым наблюдали за невестой, за нею одной, был всепоглощающим. Её черты были скрыты вуалью и почти неразличимы, а взгляд лишь слегка приподнят, так что рассмотреть её трудно, но, когда она приблизилась к алтарю, то опустила руку, и из-под фаты показался большой флердоранжевый букет. ― Пришли ли Вы сюда добровольно и свободно хотите заключить супружеский союз? ― разрушал тишину голос церковного служителя. ― Да, ― в унисон ответили Серсея и Нострадамус. ― Готовы ли Вы любить и уважать друг друга всю жизнь? Готовы ли Вы с любовью принять от Бога детей и воспитать их согласно учению Христа и церкви? ― Да. Голос Серсеи немного сорвался. Она закусила внутреннюю сторону щеки, надеясь, что не расплачется прямо сейчас. Слова меняются от обряда к обряду, но суть оставалась той же. Священник просит Святого Духа сойти на супругов, пока молодожёны подали друг другу руки, и мужчина в ослепительно красной рясе связал их специальной ленточкой, а они, стоя лицом друг к другу, повторили заученные наизусть слова супружеской клятвы. ― Я беру тебя в жены и обещаю перед Богом и присутствующими свидетелями: любить тебя, воздавать честь и заботиться о тебе во всех обстоятельствах – в болезни и здравии, в бедности и богатстве, в радости и печали – и быть тебе во всем настоящим и преданным мужем до тех пор, пока смерть не разлучит нас. ― Я беру тебя в мужья и обещаю перед Богом и присутствующими свидетелями: любить тебя, воздавать честь и заботиться о тебе во всех обстоятельствах – в болезни и здравии, в бедности и богатстве, в радости и печали – и быть тебе во всём настоящей и преданной женой до тех пор, пока смерть не разлучит нас. После этого священник благословил молодых. Серсея почувствовала, как одна слеза всё-таки скатилась из глаз, но, глубоко вздохнув, принцесса взяла себя в руки. Как говорила Екатерина, брак — это единственное из таинств, которое люди дают сами себе: муж ― жене, а жена ― мужу, священник лишь благословляет их. Обручальные кольца тоже освятили, прочитались молитвы, и венчание закончилось благословением. На всё это ушло не больше часа. Во время торжества у Нострадамуса было не так много возможностей поговорить со своей новоиспеченной женой, однако, когда такая возможность представилась, он с удивлением понял, что не знает, что можно сказать Серсеи. Они сидели за королевским столом – тот был сервирован тарелками из чистого золота. Буфет, девять полок которого были уставлены золотыми вазами и серебряными блюдами, был, скорее, просто для красоты. На галерее напротив размещались музыканты, которые играли чудесную музыку. Затем, между первой и второй переменой блюд, со своего места поднялся король Генрих в роскошных мантиях, и произнёс, от имени королевства, поздравительную речь на латыни, прославляющую брак. ― Вы прекрасно выглядите, ― сказал он, привлекая внимание. Его молодая жена была немногословна, но хотя бы не плакала. Как трактовать поведение Серсеи Нострадамус понимал плохо. Можно было бы списать всё на обычную женскую сентиментальность, но принцесса была слишком необычной женщиной, чтобы её можно было равнять с прочими. Она подняла на него взгляд, который из властного и самоуверенного внезапно стал робким и взволнованным, как у ребенка, и её бледные, дрожащие губы, раздвинулись в слабой, но искренней улыбке. ― Спасибо, ― она окинула пышный пир растерянным взглядом и спросила: ― Как долго всё это будет длиться? Королевские свадьбы сопровождалась турнирами, банкетами, маскарадами, превращаясь в пышные гуляния. Городские улицы украшались вензелями и портретами новобрачных, флагами, драпировками из ткани и цветами. Жениху и невесте слали подарки – не только родственники и друзья. В честь этого события Серсея получила от кузенов своей матери Екатерины особый подарок – ожерелье с усыпанным бриллиантами золотым крестом, копией креста королевы Дагмар Богемской, супруги датского короля Вольдемара II, почитаемой датчанами; Дагмар, как говорят, попросила у своего будущего мужа единственный подарок к свадьбе – освободить крестьян от податей и выпустить узников из тюрем. Таким образом Медичи, которые одобряли поступок Екатерины в отношении бастарда короля, словно подчеркивали значимость Серсеи для их рода. Поток подарков не был односторонним – в честь свадьбы раздавались деньги, нередко – на приданое бедным девушкам. Королевская свадьба – это праздник для всей страны… и в то же время – праздник для двоих. Это утомляло. ― Уже осталось совсем немного, ― ободряюще произнес Нострадамус. ― Вы боитесь? Серсея опустила голову, сосредоточенно изучая своё платье, потом снова подняла взгляд на мужа. В блеске шелков и мерцание жемчужин, роза и лилия, самая красивая и почти самая юная среди окружающей её цветущей свиты. Хотя Серсея и не чрезмерно взволнована, но всё же переживает, и нежные краски, которые обычно придавали её живому облику столь счастливый вид, померкли. ― Я ещё никогда… ― шепотом начала она. ― Я знаю, ― кивнул прорицатель. Он совершенно неожиданно вспомнил, что его жене было всего шестнадцать, какие бы решения она не принимала, и как себя бы не вела, она всё ещё оставалась ребенком. И будет им оставаться, если этой ночью они не закрепят брак в постели. Но Нострадамус не мог её заставлять. ― Если Вы боитесь, если не хотите… Я не трону Вас. Ни сегодня, ни когда-либо ещё, пока Вы сами этого не пожелаете. ― Правда? ― снова взглянула она на него с надеждой, и у Нострадамуса дрогнуло сердце. Серсея не хотела его. ― Да. Я сделаю всё, чтобы Вы были счастливы. ― Миледи, ― наряженная в белое платье Камила оказалась рядом бесшумно и положила руку на плечо принцессы. ― Пора. Серсея глубоко вздохнула и кивнула. Она уже было направилась вслед за служанками, как вдруг остановилась и посмотрела на мужа. Её дрожащая рука накрыла его ладонь, и королевская любимица слабо улыбнулась, а щеки её покраснели. ― Я буду Вас ждать, ― доверительно шепнула она. ― Потому что я… хочу. Он, кажется, ждал от неё других слов, но вместо этого она тянется к его губам и оставляет на них почти невесомый поцелуй. Нострадамус как будто ударяют чем-то очень тяжелым. Он широко раскрывает глаза, смотря с высоты своего роста на смущающуюся невесту. Серсея смотрит исподлобья, он чувствует её дрожь, её дурманящий запах. Тогда он просто не может сдержать себя – Нострадамус притягивает её ближе и целует по-настоящему. Глубоко, проникая языком в приоткрытый рот, обвивая руками её талию и прижимая к себе всем телом. Серсея коротко стонет ему в губы, запуская пальцы в тёмные волосы, пропуская жёсткие пряди между ними. Она улыбается, когда он слегка отстраняется, чтобы вздохнуть, чтобы прийти в себя. Слишком искренне, слишком очаровательно, чтобы ему сдержаться. Камила покорно ждёт в стороне, и Нострадамусу приходится расцепить руки, чтобы выпустить принцессу из объятий. Ненадолго. В шесть часов убрали столы, и начались танцы. А в девять часов веселье вспыхнуло с новой силой, но Нострадамус и Серсея уже покинули празднество. *** К тому моменту, как Нострадамус пришёл, служанки уже ушли. Девушка так и осталась в полном образе невесты. Прорицатель попросил её не переодеваться после того, как она покинула торжество, лишь убрали фату и верхнюю накидку. Екатерина, которая зашла немного поддержать дочь, понимая, насколько важна первая брачная ночь для Серсеи, на это добродушно фыркнула. ― Ты не обещала во всём ему подчиняться. Серсея тихо рассмеялась. ― Я хочу порадовать его, мама, ― объяснила она. Взгляд королевы потеплел, и она понимающе кивнула. Когда Нострадамус вошёл, Серсея постаралась дышать ровно, считая каждый вдох-выдох и разглядывая отблески света на сияющей ткани платья. В зеркало она взглянуть не смела — боялась, что, увидев своё отражение в свадебном наряде, растеряет остатки самообладания и ударится в панику. Серсея почти слышала, как стучит по ребрам сердце, дыхание перехватило. Не в силах поднять взгляд на своего мужа, она смотрела невидящими глазами прямо перед собой. ― Повернись ко мне спиной, ― неожиданно попросил прорицатель, подходя ближе. Кожу снова обдало жаром. Она горела так, что принцесса даже глянула проверить. Нет, не похоже. По крайней мере, внешне. Губы Серсеи дрогнули, но она сдержалась. Более того ― ни одна мышца на её лице не дрогнула, она лишь медленно и покорно исполнила то, о чем её попросили. Она даже не успела понять, что Нострадамус хотел сделать, как вдруг почувствовала его руку в своих волосах. Прорицатель быстрыми, ловкими движениями вытаскивал из её сложной прически многочисленные шпильки, веревочки, украшения, и вскоре светлые локоны свободно рассыпались по плечам девушки. Серсея выдохнула ― от тяжелой прически неприятно тянула кожа головы, и теперь та пульсировала приятной, расслабляющей болью. Мужчина снял с неё тяжелые украшения ― серьги, колье, стянул браслеты с её рук и положил всё это прямо на пол. Оставил только два подаренных им кольца, а больше Серсея ничего не надевала. Нострадамус провёл кончиками пальцев по пышным волосам своей жены. Он должен был сделать всё медленно. Минута за минутой дарить ей всю свою нежность, добиваясь такой близости, когда она сама будет вести его в постель и отвечать на ласки хотя бы с каплей желания; он соблазнит ее так, как она того заслуживает. Так же быстро мужчина справился и с верхним платьем. Оно упало к ногам девушки, и Серсея переступила его, оставаясь в длинной, шелковой ночной рубашке, под которой была только прозрачная легкая ткань и нижнее белье. Он знал, что его жена невинна, и был горд этим. До последнего момента. Однако он понял, что это может стать и проблемой ― Серсея могла показывать себя, как уверенную в себе и сильную женщину, но, как и любую другую девушку, её пугала первая связь с мужем. А Нострадамус, как любой влюбленный мужчина, боялся причинить своей благоверной боль. Однако сейчас, глядя на ту, что спокойно устроилась в его руках и с интересом оглядывалась, он понимал, что это не важно. Если нужно, он готов быть терпеливым. Он уже предвкушал, как будет медленно, шаг за шагом, открывать ей все прелести близости, как сделает из неё прекрасную женщину, лучшую в мире любовницу. Которая будет принадлежать только ему. Он даже ощущал себя скульптором, эдаким Пигмалионом, у которого в руках сейчас была его Галатея. Остался один маленький штрих, и она станет совершенством. Однако, заметив её плотно сжатые кулачки, и почти надрывное молчание, он понял, что действовать надо было иначе. Он взял её кулачки в ладони и нежно коснулся поцелуями побелевших от напряжения костяшек. ― Выпей вина, ― предложил мужчина, обходя жену и подходя к небольшому столику. ― Расслабься. ― Зачем? ― сорвался с сухих губ вопрос. ― Я не хочу причинить тебе боль, ― пояснил он. — Это поможет расслабиться. На столике красовался хрустальный графин и пара стаканов. Вино. Что же, алкоголь ― хорошее средство для снятия напряжения. Усевшись поближе к мужу на кушетку, Серсея взяла предложенный ей стакан и отпила внушительный глоток, приложив все силы, чтобы не закашляться. Подождав, когда вино начнет действовать, Серсея подобрала под себя ноги и, слегка потянувшись, сделала ещё один глоток, полностью осушив стакан. Нострадамус, поняв, чего добивается Серсея, забрал её стакан. Она была ещё трезвой, но глаза уже слегка помутнели. То, что надо. Повернув её лицо к себе, он припал к её губам в нежном, но таком жадном поцелуе. Серсея же, в свою очередь, подалась ближе. Её рука скользнула по щеке и обвила шею. ― Нет, ― внезапно возразила девушка, отстраняясь. Она поднялась, встала напротив Нострадамуса и посмотрела на него сверху-вниз. Со светлыми пушистыми волосами, в этой прекрасной белой ночной рубашке, символизирующую её невинность, с очаровательным лицом молодой женщины, она выглядела как дорогая фарфоровая кукла, как украшение, слишком дорогое и недосягаемое. Даже теперь. ― Нет? ― сипло проговорил Нострадамус. ― Не здесь, ― сказала она и протянула ему руку, за которую мужчина сразу ухватился, поднимаясь, и снова становясь выше неё. ― На кровати, ― шепотом сказала Серсея и сделала шаг назад, потянув за собой мужа. Нострадамус снова поцеловал её раньше, чем они оказались в постели, и в этот раз Серсея ответила со всей страстью, на которую была способна влюбленная женщина. Его руки уже вовсю исследовали тело жены, и он не переставал удивляться, какая красавица ему досталась. Упругая грудь, тонкая талия, соблазнительная попка и длинные стройные ноги... Всё это принадлежит только ему. Он больше никому не позволит подойти к ней, коснуться её, поцеловать... Невольно начала закипать кровь, и он крепче сжал девушку в объятиях. Та лишь сильнее прильнула к нему, запустив руки в каштановые волосы и перебирая их пальцами. Нострадамус толкнул жену на перину. Серсея тихо коротко рассмеялась, удобнее устраиваясь на незнакомой постели. Нострадамус ответил ей быстрой смазанной улыбкой. Ухватив подол юбки, он потянул его вверх и провёл кончиками пальцев по напряжённым белоснежным ногам. Прогнувшись в пояснице, она прижалась ближе к нему и забралась ладонями под его рубашку. Запах мужа окончательно лишил Серсею рассудка, и она, сама толком не понимая, что делает, начала исследовать сперва его шею, потом проникла за воротник и принялась гладить и слегка царапать его плечи. Ей стало нестерпимо жарко. Внутри всё кипело, требуя ещё. Больше, ещё больше. Тело требовало всего, что Нострадамус мог дать ей, всего и даже больше. Поразившись силе своей страсти, Серсея слегка отстранилась и посмотрела в карие глаза мужа. В них плясал такой пожар, что на секунду ей показалось, что если она не отведет взгляд, то сгорит в нём без остатка. Нострадамус потянулся стянуть с неё сорочку, Серсея, недолго думая, потянулась к пуговицам на его рубашке. Белоснежная узорчатая ткань платья плавно соскользнула с плеч, и Серсея привстала на локтях, чтобы окончательно избавиться от уже ненужного предмета собственного гардероба. Нострадамус принялся покрывать поцелуями и лёгкими укусами её лицо, шею и плечи, незаметно развязывая тонкие завязки на нижнем платье, понемногу стягивая и его. Он знал, что Серсея не должна заметить того, что осталась практически обнаженной, иначе даже алкоголь не поможет ей справиться со смущением. Несмотря на то, что она больше не боялась и даже пыталась действовать самостоятельно, оставался риск, что она закроется от него, и он боялся сделать хоть одно неверное движение. Он умело ласкал её руками и губами, стирая последние границы и ограничения. Серсея же, уже не в силах терпеть такие пытки, обняла Нострадамуса, притянув его к себе. Пальцы снова зарылись в волосы, и она перевернулась так, что оказалась лежащей на его груди. Руки прорицателя нетерпеливо путешествовали по её телу, но он понимал, что нужно дать ей освоиться и привыкнуть. Нижняя сорочка уже давно лежала на полу, и Серсея осталась только в нижнем белье. Белые кружева лишили мужчину остатков самообладания, и он, не слушая протестующих возгласов, перевернул Серсею на спину, оказавшись сверху. Девушка, осознав, что он всё ещё одет, принялась стягивать с него рубашку, желая поскорее добраться до его тела. Алкоголь сделал своё дело, и она отбросила стыдливость и сомнения, делая всё, что подсказывало ей сердце. Рубашка не поддавалась, и это начало раздражать её. Поняв, что не так, Нострадамус сам быстро стянул верхнюю одежду, вызывая у Серсеи ещё один тихий, переливчатый смех. Жена же, в свою очередь, уже давно занималась его брюками. Здесь ей удалось справиться намного лучше, так что они с прорицателем сравняли счет. Мужчина, заведя руки ей за спину, расшнуровал её бельё, и оно отправилось к остальным вещам на пол, однако их это уже не волновало. Нострадамус, лаская рукой одну грудь, припал к другой, дразня и доводя королевскую кобру до безумия. Она, не сдерживая стонов, выгибалась ему навстречу, неосознанно заводя мужа ещё больше. Он проложил дорожку поцелуев от груди к животу, лаская руками её плоть через тонкое кружево. Почувствовав, что дальше медлить не стоит, он без жалости сорвал с неё последний предмет одежды и избавился от того, что осталось на нем. Устроившись между её ног поудобнее, он заглянул в затуманенные страстью и алкоголем зеленые глаза. ― Сейчас будет немного больно. Потерпи, миледи. Серсея кивнула и подалась навстречу. Нострадамус, сдерживаясь, как только мог, вошел в её тело, чувствуя, как её мышцы невольно сокращаются от незнакомых и неприятных ощущений. Лицо Серсеи исказила гримаса боли, и он остановился, давая ей передышку, чувствуя, как она понемногу расслабляется. Для верности подождав ещё пару секунд, он начал двигаться, осторожно и нежно, стараясь не причинять ещё больше неудобств. Понемногу боль исчезла, и Серсея начала двигаться вместе с ним, подаваясь вперед. Страсть вернулась с ещё большей силой, заставляя обоих ускорять темп. Девушка чувствовала, как дышать становится труднее, жар становился всё более нестерпимым, собираясь где-то внизу живота. Ногти вцепились в спину мужчины, оставляя глубокие царапины. Из горла вырывались стоны, и Серсея закрыла глаза, предчувствуя приближение к развязке. Нострадамус, любуясь наслаждением на лице Серсеи, двигался всё быстрее и жестче, помогая ей вознестись на вершину блаженства. Королевскую кобру захватил фейерверк эмоций и ощущений, и она, в экстазе выкрикнув имя прорицателя, выгнулась, отдавая себя до капли в руки любимого мужчины. Нострадамус, ещё на пару секунд задержавший её на пике, содрогнулся и излился прямо в содрогающееся от оргазма лоно. Руки дрожали, и он перекатился на спину, пытаясь отдышаться. Серсея, повернувшись на бок, устроилась на плече мужа и прикрыла глаза, наслаждаясь спокойствием, охватившим тело и разум. Почувствовав поцелуй в висок, она счастливо улыбнулась и, открыв один глаз, посмотрела на мужчину. Глаза прикрыты, волосы в беспорядке ― такой Нострадамус ей нравился даже больше, чем сдержанный, спокойный и далекий прорицатель. Этот мужчина принадлежал только ей. Серсея приподнялась на локтях, внимательно разглядывая лицо своего мужа. Нострадамус оказался прав ― вино помогло ей справиться с волнением, но сейчас на его место пришло неожиданное женское любопытство. Она уже успела привязаться к Нострадамусу, успела влюбиться в него, и идея отца на деле оказалась действительно хорошей. Серсея была счастлива, а главное ― свободна в отношениях с любимым человеком. Её тонкие, теплые пальцы скользнули по мужскому лицу. Нострадамус посмотрел на нее, но Серсея обвела его губы, будто прося молчать, и её муж так ничего и не сказал. Теплые пальца обвели лоб, коснулись волос, потом линии бровей, порхнули по глазам, которые Нострадамус прикрыл, по скулам, к шее… Неожиданно резко Серсея подалась вперед, впиваясь в мужские губы, с силой сжимая пальцы, соскользнувшие с шеи на мужское плече. Она с силой потянула мужа на себя, будто намекая, чего она хочет, и через секунду снова ощутила приятную тяжесть чужого тела. Жадные руки уже вовсю скользили по её телу, сжимая упругую грудь, оглаживая бедра и сминая ягодицы ― муж заново исследовал её грудь, живот и ноги. Нострадамус согнул их в коленях и неожиданно нежно провел по ним пальцами − от коленей до бедер. Мужчина резко вдавил её в перину. Начавшиеся осторожно и плавно толчки почти сразу сменились быстрыми и уверенными − тело приняло его с легкостью. Всё будто опять было по-другому. Серсея, несмотря ни на что, навсегда впитала одно из наставлений Екатерины ― делить постель надо только с мужем. Это было важным, поэтому до своей свадьбы королевская любимица оставалась девицей, но это не значило, что она была глупой и ничего не смыслившей девочкой. Когда Серсея расцвела, превратилась из девочку в девушку, и на неё впервые посмотрели, как на женщину, Екатерина представила к Серсее ещё одну фрейлину из своего эскорта ― старше уже существующей рядом с принцессой Камилой, красивую женщину лет тридцати. Их цель была ― рассказать юной девушке о том, какого это ― быть с мужем. Раз в месяц женщины из Летучего эскадрона Её Величества давали Серсее «уроки», рассказывая о том, как можно, будучи девственной, удовлетворить мужа, как разжигать желание, какие позы и способы есть… И сейчас Серсеи захотелось всё и сразу. У неё был любимый мужчина, и были рассказы, которые она никогда ещё не пробовала на практике. Нострадамус знал, что его жена была невинна, и это знание радовало его ― и как мужа, и как безумно влюбленного мужчину. ― Ты такая красивая, ― Нострадамус без труда снова задвигался в ней, прижав согнутые ноги к своим бокам, чувствуя, как руки Серсеи беспорядочно скользили по его плечам, спине, зарывались в волосы или впивались в ребра, гладили грудь. ― Ты ещё прекраснее, чем я себе представлял, ― простонал мужчина, с каждым движением всё сильнее вдавливая жену в постель. ― Ты представлял… ― сипло, еле слышно проговорила она. Серсея стонала и всхлипывала, выгибаясь в его руках, подаваясь навстречу его движениям, моля о том, чтобы он не останавливался. Она хваталась руками за простыни так, что костяшки на пальцах белели от натуги. Напряжение внизу живота всё нарастало, жар накатывал на неё волнами вместе с легкой дрожью, по всему телу расходилось наслаждение. Нострадамус навис над ней и с жадностью смял её губы в поцелуе. Он работал бедрами так неспешно, что Серсея не выдержала и, зарываясь рукой в его волосы на затылке, тихо пробормотала ему на ухо: ― Нострадамус… Пожалуйста Впервые услышав из уст всегда собранной и гордой королевской кобры такое ласковое и простое обращение, Нострадамус всё-таки снова сорвался и нарастил темп. Он почти выскальзывал из её тесного, влажного и горячего лона и вновь вколачивался до самого основания, ощущая, как она трепещет и сжимается, доводя себя до пика. Когда девушка изогнулась в его объятиях, задрожав всем телом от нахлынувшего наслаждения, он впился в её губы, поймав ими зародившийся было громкий стон. Не в силах остановиться, мужчина продолжал двигаться, вдавливая Серсею в постель, и последовал за своей любимой буквально через пару мгновений. Сладкая нега, зародившаяся в области паха, выстрелила ярким экстазом, как новогодние потешные огни, пройдя искорками удовольствия вдоль по позвоночнику, пробрала его буквально до самых костей. Задыхаясь, прорицатель повалился на подушки рядом с женой, притянув её к себе и нежно поцеловав в белое плечико. Приятная истома обволакивала их обоих, а воздух в комнате, казалось, аж искрился от повисшей в нем страсти. Нострадамус блаженствовал. Серсея прильнула к нему, устроившись у него на груди и легонько его поглаживая. Он прижимал её к себе, лаская её талию, бедро, руки, и думал о том, как это приятно ― оказаться в объятьях любимой девушки, любимой женщины, жены и понимать, что она чувствует к тебе то же самое и хочет тебя не меньше. ― Ты представить себе не можешь, как велика моя любовь к тебе, ― сказал Нострадамус. Серсея молчала какое-то время, а потом подняла на него затуманенный взгляд зеленых глаз, и хитрая, змеиная усмешка скользнула по припухшим губам. ― Могу, ― сказала она, продолжая незатейливо поглаживать мужа по рукам, и чувствуя в ответ такие же ласки. Ночь только начиналась. *** Муж. От этого слова внутри что-то вздрагивало, но Серсее это только нравилось, поэтому она снова и снова повторяла про себя это волшебное слово, изредка кидая взгляды на Нострадамуса. Тот, сжав её в объятиях, спокойно спал. Прохладный ветерок коснулся её обнажённой кожи, она зябко поёжилась и потянулась рукой за одеялом, на ощупь трогая простыни в тщетной попытке найти что-нибудь тёплое, чтобы накрыться. У Серсеи запылали щеки, когда она вспомнила, как они с Нострадамусом доставляли друг другу удовольствие вчера. Это походило на безумие, несколько часов абсолютного безумия, в течение которых они катались по кровати, без устали меняя позы, царапая тела и раздирая простыни в приступе слишком рьяной, и даже неожиланной для них страсти. Принцесса глубоко вдохнула запах вина, мускуса и секса, который хранило постельное белье, и с улыбкой прижалась ближе к спящему прорицателю. Она погладила его по мускулистой груди и, найдя впадинку в изгибе его шеи, уткнулась в неё носом. Его тело было настолько большим и горячим, что стало совершенно неважно, куда подевалось глупое одеяло. Серсея подумала, что кровь в его жилах жарче лета, и, лёжа рядом с ним, можно вспотеть. Но это было именно то, что нужно. Вдыхая пряный запах его кожи, она бесстыдно закинула ногу ему на бедро и с наслаждением ощутила, как он напрягся. Серсея снова покраснела, вспомнив, что они делали почти полночи. Румянец был не от стыда – нет, она больше не стыдилась. А покраснела потому, что одна только мысль о том, чтобы снова почувствовать его в себе, наполняла её существо уже знакомым тягуче-сладким желанием. Нострадамус был здоровым как бык, мускулистым и полным жизни. И каждый раз он брал её сильно, нежно и долго, и она сама просила об этом. Она просто не могла насытиться. Он тоже не мог. Мозолистые ладони гладили её обнажённую спину и плечи, согревая своим теплом. Она вздохнула и прижалась к нему теснее, хотя, казалось бы, куда ещё? Нострадамус переплёл свои пальцы с её, поднёс к губам и поцеловал. Она осторожно высвободила руку и провела пальчиками по волосам на его груди, а затем легонько сжала. ― Что? Тебе неприятно? ― затаив дыхание, спросил он. ― М-м-м, ― сладко протянула Серсея, ― Мне нравится… Они такие мягкие… Я не ожидала. Он от души рассмеялся. Нострадамус поцеловал её в припухшие губы и поднялся, принимаясь одеваться. ― Куда ты? ― лениво спросила Серсея. Она томно перекатилась на ту часть кровати, где он недавно лежал, где ещё сохранилось тепло его тела... и его запах. ― У меня для тебя подарок, идем. Она была удивлена, но всё-таки послушалась. Не долго задумываясь о том, как выглядит, девушка натянула белье, сверху накинула простое синее платье, и вместе с мужем вышла из комнаты. Было ещё довольно рано, и, судя по всему, половина замка заснула за несколько часов до пробуждения принцессы и её мужа. В любом случае, по пути им никто не встретился. Серсея была удивлена, когда Нострадамус вывел её из дворца и повел к конюшням. Но догадка мгновенно возникла в её голове, когда прорицатель подвел к ней белую, красивую лошадь. Это была молодая кобылица, нервная и великолепная. Серсея достаточно разбиралась в конях, чтобы понять, насколько это необыкновенная лошадь. Было в ней нечто такое, от чего захватывало дыхание. Шкура напоминала зимнее море, а грива курилась серебряным дымом. ― Какой красивый конь, ― восхищенно произнесла принцесса. Порыв ветра подкинул её волнистые волосы, и она ощутила запах Нострадамуса, который впитался в волосы. — Это лошадь, ― поправил её муж, подводя животное ближе. ― И она твоя. ― Моя? ― удивленно переспросила Серсея, округлив глаза. ― Да. Я знаю, ты любишь верховые прогулки, ― Нострадамус вложил поводья в руку девушку, и ласково погладил жену по щеке. ― Мне жаль, что твоего коня убили, — произнес он, мотнув головой. ― Вперед, попробуй прокатиться на ней. Серсея нерешительно прикоснулась к ней, погладила конскую шею, провела пальцами по серебристой гриве. Волнуясь, принцесса подобрала узду и вставила ноги в короткие стремена. Она легко прикоснулась к лошади и коленями послала её вперед. Серебристо-серая кобыла взяла с места гладко и плавно, и Серсея понеслась вперед, по полю, в сторону деревьев; она обнаружила, что несется быстрее, чем хотела, но скорость лишь обрадовала её, а не испугала. Лошадь перешла на рысь, Серсея улыбнулась. Хватало легкого прикосновения ногами, напряжения удил. Она послала лошадь в галоп. Когда Серсея повернула обратно, прямо перед ней возник куст. С неведомой до сих пор отвагой Серсея послала кобылу вперед. Серебряная лошадь перелетела куст словно бы на крыльях. Подъехав к Нострадамусу, она громко рассмеялась, и послушно пошла в руки мужа, когда Нострадамус подошел, чтобы помочь ей спуститься. ― Нострадамус, ты подарил мне ветер! ― смеясь, проговорила она, сжимая мужские плечи в руках. ― Я рад, ― довольно сказал прорицатель. Кровь бурлила, стучало сердце, готовое вырваться из груди от переполняющих его чувств. ― Что я могу дать тебе взамен? ― застенчиво поинтересовалась она. ― Ничего, ― заявил он, любуясь своей мечтой, божественно прекрасной в отблеске золотистой утренней зари. ― Тебя меня хватит целиком и полностью. ― Я назову её Страсть, ― заявила Серсея. Ей нравились его прикосновения, потому что она ещё теснее прижалась к нему. Нострадамус улыбнулся и поцеловал её. Эта потрясающая юная женщина принадлежала ему перед Богом и людьми. Всё его существо переполняло безудержное, рвущееся наружу счастье.