Королевская любимица

Забытье отпускало Серсею с трудом. Отголоски звуков, тени в сумерках, туман, скрывающий всё и всех. Она хотела вернуться, невероятно сильно, зная, что там ― на свету ― её кто-то ждет. Поминутно туман рассеивался, и Серсея почему-то обнаруживала себя в тронном зале ― пустом, мрачном. В такие моменты, она неизменно садилась на холодные ступени у подножья трона, поправляла юбку, и ждала… чего-то. В какой-то момент, дверь зала и вправду открылась. Серсея подняла сверкающие зелёные глаза на вошедшего, и тут же разочарование кольнуло в сердце ― она его не знала. Это был не Нострадамус, не Франциск, не Екатерина, и даже не Генрих. Высокий, широкоплечий юноша с тёмными, кудрявыми волосами и внимательными, зелёными глазами. Его тонкие губы были поджаты. Он осмотрел зал, и, когда заметил светловолосую принцессу, с лёгким облегчением на лице направился в её сторону. Он подошёл к Серсеи и протянул руку. Принцесса опасливо нахмурилась ― идти куда-то с незнакомцем было бы верхом глупости, но, как во сне, она протянула ему руку в ответ, и его теплые пальцы сомкнулись вокруг её дрожащей ладони. Он помог ей подняться. И в какой-то момент Серсее подумалось, что она обманывала себя, не зная его. С её губ сорвалось одно слово ― мужское имя, и она проснулась. Комната была ей более, чем знакома ― их с прорицателем покои. За окнами светило дневное солнце. ― Нострадамус… ― прохрипела она, наверняка зная, что муж где-то здесь. Она не ошиблась ― спустя всего несколько мгновений, прорицатель оказался рядом, кладя руку ей на плечо. Серсея тут же сжала её в своих бледных, дрожащих ладонях, чтобы не потерять окончательную связь с миром. Крепко держала, почувствовав, как аккуратно длинные мужские пальцы прикасаются к её костяшкам. ― Пить хочу, ― проговорила она, хотя и с сожалением осознала, что руку придётся отпустить. Она посмотрела на спину мужа полубезумным взглядом, будто не понимая, не вернувшись ещё полностью в этот мир, а потом забегала глазами по комнате в поиске чего-то или кого-то. Серсея запустила руку под одеяло, и с громким облегченным выдохом обнаружила свой живот, ребенок всё ещё был в ней. Нострадамус протянул ей какой-то холодный напиток, явно не простую воду, но Серсея не стала возражать. Выпила всё, до последней капли. ― Мама? ― вопросительно протянула она, облизывая тонкие губы. ― Генрих отправил её в темницу, но не бойся ― она в хороших условиях, насколько это возможно, ― проговорил прорицатель. ― О ней заботятся, и это даже не темница, а просто комната рядом с ними. Серсея кивнула. Она поняла, про что говорил муж ― рядом с входом в темницы было несколько больших комнат, не обустроенных даже вполовину так, как комнаты прислуги. Небольшие, каменные пространства… и всё-таки не тюрьма. Уже хорошо. ― Серсея… ― вздохнул муж, беря её руку в свою. ― Если я попрошу, ты наверняка откажешься, верно? ― Нельзя всё бросить, Нострадамус, ― слегка виновато произнесла она. Серсея прекрасно понимала, что, постоянно находясь на взводе, вредила и себе, и будущему ребенку, заставляла волноваться своего супруга, но не могла поступать по-другому. Нельзя просто так перестать бороться. ― Конечно, нет, ― ухмыльнулся Нострадамус, но от болезненной усмешки Серсее стало ещё хуже. ― Но не поступай со мной так. Ты не представляешь, какой боли стоит каждый раз видеть тебя слабой на чьих-то руках. Каждый раз, когда тебя кто-то вносит в комнату, я с замиранием сердца лишь надеюсь на то, что ты жива. У меня нет ничего и никого кроме тебя. Потерять тебя — значит потерять саму жизнь. Помни об этом, когда снова полетишь спасать Францию. ― Прости меня. Нострадамус удивлённо замер, глядя на супругу. Серсею смотрела ему прямо в глазах, слегка поджав губы, не отрываясь, но её виноватое выражение лица плохо сочеталось с холодной решимостью в глазах. Она его слушала и слышала, но не соглашалась, кивала, не подчинялась, и, хотя Нострадамус понимал, что не имеет даже на правах мужа указывать принцессе что делать, всё-таки надеялся, что сможет до неё достучаться. У Серсеи с храбростью и пониманием своих желаний всё хорошо, она не знает, каково это ― сдаваться. Но Нострадамус знал, какой была девушка, которую он выбрал себе в жёны. Еще сущий ребенок, всего шестнадцать лет. Со временем её юношеская порывистость превратиться в королевскую стать, наигранная сдержанность в настоящую, а быстрота движений в разумный расчет своих действий дальше, чем на два шага как сейчас. Серсея станет настоящей женщиной, надо лишь подождать несколько лет. ― Отдохни хотя бы несколько дней, ― примирительно предложил Нострадамус. ― Генрих уехал в Ватикан, хочет узнать, можно ли расторгнуть брак, обойдясь малой кровью. Едва ли он жениться снова ― новая королева ему будет не нужна, твоя мать вполне сохранит своё влияние и силу. А от Баша потом избавитесь, ― просто и легко описал будущее мужчина, уже было собираясь подняться с кровати, как Серсея внезапно схватила его за запястье, крепко сжав тонкими пальцами. ― Нострадамус! ― отчаянно произнесла она. ― Я знаю, что ты меня любишь, и никогда бы не пренебрегла этими чувствами. Я сделаю всё, чтобы долго жить, ― она крепче сжала его запястье, будто боясь, что сейчас он уйдет. ― Рядом с тобой. Я никогда тебя не оставлю. Она первая потянулась к нему, неуклюже ткнувшись пухлыми губами в мужской рот, переплела пальцы их рук. Нострадамус не видел, но чувствовал её улыбку. Он ответил. Трепетно, нежно, но в тот же миг — бешено и страстно. Мужчина сминал её нижнюю губу, покусывал, оставляя красные следы, а затем мягко зализывал раны. Словно так старался наказать её, или пометить, или доказать им обоим, кому теперь принадлежала принцесса Франции. Серсея угадала его желание, каким бы оно не было, и покорно приоткрыла рот, позволяя горячим языкам сплестись воедино, пока весь мир сгорал дотла. Руки беспорядочно блуждали по телу, сначала кончиками пальцев обводя очертания талии, а затем требовательно сжимая её сильнее, перемещая принцессу ближе к прорицателю, так, что девушка голыми ногами ощущала прохладную ткань мужских штанов. В такие моменты, Серсея была готова обещать что угодно, отвечать согласием на любые требования, лишь бы супруг не исчезал из её объятий. Муж, наверняка, знал об этом, поэтому ничего не просил. *** Следующим днем она собиралась навестить Екатерину, но Камила сообщила, что королева пока не желает, чтобы дочь видела её в темнице. Екатерина Медичи просила передать, что чувствует себя неплохо, насколько это возможно, что она не сдалась, но состояние дочери её волнует, поэтому лучше, чтобы Серсея пока не приходила. Кроме того, на таком сроке беременности, перешедшему почти за половину, девушке лучше находиться в сухом и тёплом месте, а не слоняться по холодным и сырым темницам. Серсее не то, чтобы это понравилось, но она решила, что мать права. Кроме того, у неё наконец-то было несколько дней спокойной жизни ― двор притих в ожидание новой грозы, Екатерина планировала свои темные дела в обустроенных покоях-темнице, Баш и Мария занимались чем-то своим, очевидно, готовясь к тому, что Генрих поручил им, а именно ― Себастьян должен был принимать крестьян с прощениями и решать их ссоры. Франциск же оставался в замке, но странно притих, и граф Гуга через Камилу передал принцессе Серсее, что все решения бастарда так или иначе контролируются дофином. Граф Гуга был самым верным сподвижником королевской семьи, и в его интересах было, чтобы трон занял законный сын короля Генриха, а не какой-то бастард. Серсея ему не очень доверяла, её пугала его фанатичная религиозность, чем она и поделилась с Франциском. Брат отреагировал неоднозначно ― он был задумчив и как-то тих в последний раз, когда навещал её, на вопросы отвечал невпопад, только как-то сильно тревожился за неё. Под середину их разговора Серсея не выдержала и потребовала сказать ей правду. Франциск не стал долго ломаться, и, приблизившись к ней максимально близко, в нескольких словах сообщил, что нашел какую-то связь между Башем и еретиками из леса, и что это может помочь. Больше Серсея ничего не спрашивала, лишь попросила брата быть осторожнее. Через пару дней дофин куда-то уехал, бегло попрощавшись с сестрой, но в этот раз Серсея не стала его удерживать. Конечно, Франциск должен был и сам бороться за свой трон, а не только полагаться на коварных мать и сестру. Но на этом неожиданные повороты судьбы не заканчивались. Спустя неделю после отъезда Генриха в Рим, на пороге комнаты принцессы очутился тот, кого она меньше всего ожидала увидеть. ― Миледи, ― Камила склонилась в легком поклоне. ― К вам Габриель. Судя по слегка скривившемуся лицу, фрейлине не нравилось, что в личные покои её госпожи приходят люди вроде него ― Габриель Монморанси, который, казалось, только вчера помог украсть принцессу. Но Серсее до мнения фрейлины не было дело. Она бегло осмотрела себя ― белое платье с широкими, развивающимися рукавами, и тёмно-голубым узором. Волосы были собраны на затылке в косы, спускаясь вниз волнистым хвостом. Однако принимать его здесь не было ни малейшего желания. Ей рекомендовали больше отдыхать, но не могла же она лежать вечно, верно. ― Отведи его в мою старую комнату, ― наконец приказала принцесса. Её она теперь использовала как рабочий кабинет. Да, это был хороший выбор. Когда она пришла туда, Габриель уже был на месте, рассматривая гобелены на стенах. На её появление он изящно поклонился. ―Здравствуй, Габриель, ― спокойно произнесла принцесса. Взгляд юноши зацепился за её слегка выпирающий живот, но он не позволил себе задержать внимание на нем больше, чем положено. ― Ваша Светлость, ― вежливо ответил Габриель. ― У меня для Вас… неоднозначные вести, ― он как-то запнулся, заставляя Серсею напрячься. ― Я слушаю. ― Диана де Пуатье… ― Серсея скривилась; вспоминать про стерву-мать она совсем не хотела, но не то, чтобы у неё был выбор теперь. В последний раз она слышала о ней, когда Габриель докладывал о том, что бывшая королевская фаворитка изуродована и изрезана, и с тех пор старая стерва сидела в своём замке, никуда не высовываясь, зализывая раны. ― Её раны загноились и воспалились. Её быстро подкосило заражение крови. Она скончалась вчера ночью, ― ошарашил наёмник. Серсея прислушалась к себе, стараясь найти хоть нечто, похожее на жалость в своём сердце, но… но ничего не было. Внутри шевельнулась мстительная радость, но теперь смерть Дианы де Пуатье не было тем, чего она желала больше всего. Конечно, чувство сведения старых счетов было приятным, но если бы Серсея знала, то хотя бы передала фаворитке короля письмо ― чтобы та знала, кто на самом деле принёс ей смерть. — Значит, старая ведьма отошла. Королю об этом известно? ― Гонцы только приехали, ― сообщил он. ― Новость о том, что король в Риме до них не дошла, ― губы юноши украсила змеиная усмешка, и Серсея усмехнулась тоже. С другой стороны ― и приятный бонус к нынешнему положению дел тоже был. Диана, в отличие от Себастьяна, была более подкованной в дворовых делах, теперь же, без поддержки умной ― Серсея не покривила душой, называя так Диану, не будь эта сука хитрой, умной и изворотливой, не продержалась бы так долго при дворе ― матери, без её наставлений и её людей, долго ли проживет бастард? И её смерть так же увеличивает влияние королевы Екатерины Медичи. Диана была умна и искренне заинтересована в политике. После смерти мужа самостоятельно вела огромное хозяйство, разбиралась в финансах. Знала, как приободрить и поддержать мужчину. Важные вопросы король без неё не решал. Никогда в мировой истории любовница короля не имела такого контроля над делами государства, как Диана де Пуатье. Её статус признавали иностранные монархи и Папа Римский, вступившие в дипломатическую переписку с фавориткой. Она снимала и назначала министров, членов королевского совета, канцлера и премьер-министра. А теперь все были обязаны прийти к единственной супруге короля Генриха, которой Екатерина до сих пор оставалась, несмотря на заточение. Помимо Екатерины, только Диана была с королём долгое время, только она могла рассчитывать на новый статус его жены, а теперь этого не было. И ответ Ватикана может измениться в связи с этим ― влияние Баша будет сильно уменьшено из-за отсутствия влиятельной матери. Время Дианы закончилось самым жалким образом, и Серсея не жалела об этом. В памяти всплыли воспоминания событий, которые произошли, казалось, целую вечность назад ― казнь Франсуа де Монморанси и его людей. Она пришла на казнь в ярко-красном платье, в золоте, как символ того, что она не станет скорбеть по этим ублюдкам. Когда новость о смерти ведьмы де Пуатье облетит двор, не стоит ли выбрать яркое платье, которое подчеркивало её положение будущей матери, и корону, что она надевала в торжественные моменты? Пусть весь двор говорит о том, что королевская кобра убила свою мать, Серсея не станет скрывать своё торжество. ― Мои люди беспокоятся, ― неожиданно хмуро заявил Габриель. Серсея, мысленно ушедшая в расчет пользы и вреда смерти Дианы, отвлеклась, и недоуменно моргнула в ответ на реплику наёмника. ― Вы выполняли мой приказ. Если Генрих захочет ― пусть спросит с меня, ― обнадежила она. ― Они волнуются, что нечисто выполнили приказ, ― поправил он, и Серсея, недоуменно моргнув, громко рассмеялась. Это было поразительно ― бояться не того, что человек умер, не гнева короля, а только разочаровать её, Серсею. Поразительная верность. ― Кто же знал, что раны загноятся? Так даже лучше, ― кровожадная усмешка скользнула по её губам. ― Она больше не будет портить мне кровь. ― Если Вы довольны, то я откланяюсь. Хороших вам и быстрых родов. ― Ещё четыре с половиной месяца, ― растерянно поправила Серсея. Как всегда, упоминание её положения, слегка взволнованно будущую мать. ― И всё-таки, ― пожал плечами Габриель, поклонился и бесшумно покинул комнату. Возвращаться в свои покои не хотелось. Спросив у слуг о местонахождение своего супруга, Серсея приказала фрейлинам привести комнату в порядок ― проветрить её хорошенько, сменить постельное белье, потому что принцессу уже жутко раздражало всё в комнате, ей казалось, будто вечная духота её убьет быстрее всего остального. Сама же она наконец отправилась в то место, которое давно хотела посетить. Никто не посмел её остановить. Но Серсею снова ждал сюрприз ― в этот раз, не слишком приятный. Надменный и визгливый голос Марии, королевы Шотландии, Серсея услышала уже на подходе к темнице. Королева Шотландии отдавала приказы, которые явно противоречили желаниям королевы Екатерины, и это внезапно всколыхнуло в Серсее волну азарта и тёмной радости. Наконец-то она могла хоть на ком-то оторваться за всё долгое время бездействия, и за всю ту ситуацию, в которой они оказались. И отыграться на той, кто всё это затеял, а теперь смела делать вид, что остаётся тут хозяйкой. Когда она вошла, слуги замерли на месте. Мария стояла к ней спиной, и не сразу поняла, почему внезапно все перестали выполнять её приказы. Она обернулась, ожидая увидеть какого-нибудь советника Екатерины или графа, но, столкнувшись взглядом с Серсеей, слегка замялась. Королевская кобра не выглядела злой, что Мария почти ожидала, напротив ― на её лице сияла мягкая, но при этом слегка надменная улыбка. Против воли, взгляд Марии метнулся к животу принцессы. Серсея выбирала наряды с широкими рукавами и палантинами, лёгкими летящими юбками, которые скрывали её положение. Вот и сегодня платье девушки было тёмно-изумрудного цвета, украшенное серо-серебристой вышивкой, с открытыми руками и крыльями. Ткань совмещалась внахлест, образуя множество перегибов и складок. Рукава и юбка прямые. В таком наряде легко скрыть округлившийся живот. И к тому же Мария слышала, что Серсея любит зелень, поскольку она подчеркивает цвет её глаз, поэтому зеленый можно считать проявлением индивидуальности в противоположность голубому и золотому как знаку семейной принадлежности. Мария подивилась тому, что даже несмотря на всю уязвимость этой девушки, которая была старше её всего на год, Серсея выглядела опасной. ― Я Вам напомню, что Вы пока не королева Франции, и теперь даже не невеста дофина. Вы теперь лишь любовница бастарда, и не имеете права указывать здесь, ― Серсея подошла ближе, Мария всё напряглась, и даже Екатерина встала со своей кушетки, будто её дочь была готова в любой момент броситься на молодую королеву и разорвать её на куски. Едва ли Екатерина остановила бы это, но проследить за тем, чтобы Серсея была в порядке, ей было необходимо. Холодное дыхание Серсеи, казалось, заморозило пространство вокруг Марии, она силой воли заставила себя не дрожать. Голос принцессы звучал тихо, но его слышал каждый присутствующий. ― Ты забываешь, что ты королева разрешённой, нищей и холодной Шотландии, а величественная Франция тебе не принадлежит, а из-за твоей выходки ― возможно ты никогда и не станешь здесь хозяйкой и вероятно потеряешь Шотландию. У Франции только одна королева ― и это Екатерина Мария Ромола ди Лоренцо де Медичи, королева Франции, супруга Генриха II, короля Франции из династии Валуа, мать его десятерых детей. Ты никогда не получишь даже призрачный шлейф её величия, сколько бы лет не прожила. Екатерина поняла, как метко Серсея выбрала арену для совей игры ― в присутствии стольких слуг Мария, которая и вправду оставалась только чужачкой во Франции, не могла бросить открытый вызов любимой дочери короля Генриха. Слуги знали, как много прощал Генрих Серсее, да и все они были как на подбор ― фрейлины королевы из Летучего эскадрона, несколько её личных стражников, и даже шпион, который прикидывался пажом. Все они мгновенно разнесут весть о том, как была поставлена на место королева Шотландии Мария Стюарт. И то, как вела себя дочь, тоже делало ей честь ― она не кричала, не плакала, не впадала в истерику. Она, прожившая всю жизнь при дворе, держала себя как истинная королева, строго и спокойно, надменно и возвещающее, полностью уверенная в себе, своих силах и в своих словах, готовая отвечать на них. На несколько секунд, всего на несколько, Екатерина подумала о том, какую пару смогли бы составить Серсея и Франциск, если бы их мать когда-нибудь видела в них нечто большее, чем близнецов, чьи души были разделены при рождении. Серсея должна была родиться у неё вместе с Франциском, но родилась у ведьмы Дианы, и всё-таки они смогли переиграть судьбу. Если бы Екатерина подумала об этом раньше, то, возможно, смогла бы уговорить Генриха на брак между детьми ― такой брак Ватикан бы одобрил, а Генрих всегда искал лучшее для своих первенцев, особенно для Серсеи. Рядом с ней Франциску бы не грозила смерть, она бы не была непредсказуемой и самоуверенной королевой Шотландии, от страны которой были одни убытки, она бы не пошла против Екатерины. Нет, Серсея была бы дофинессой, уверенной в себе, любящей свою страну и брата-короля, она бы помогла Франциску, и в будущем стала бы такой королевой, которой Екатерина со смирением и спокойствием отдала бы корону Франции, а своему брату была бы ему верной и преданной женой… какой она была для Нострадамуса и только для него. Екатерина качнула головой, отгоняя непрошенные мысли. Всё равно это теперь было невозможно. Серсея сделала шаг назад и громко объявила: ― Моя мать и Ваша королева будет жить в комфорте, даже в темнице, а если королева Шотландии попытается дальше ей мешать… ― Серсея посмотрела прямо в глаза Марии. Та сцепила руки, которые слабо тряслись то ли от страха, то ли от злости. ― Напомни ей о том, что я тоже хороша в сложение ядов, и какой-нибудь из них может ослепить её, или навсегда лишить возможности иметь детей. ― Вы угрожаете мне, леди Серсея? ― взвилась Мария, и лицо её слегка покраснело, но из-за изначально бледной кожи это было сильно заметно. ― Пока Вы угрожаете мой матери ― да, ― честно ответила Серсея. ― Гнев короля опасен, но представьте, что с Вами сделает гнев королевы и королевской кобры. Прочь отсюда и больше не докучай королеве Франции. Противопоставить дочери Генриха Мария ничего не могла, но всё равно попыталась. ― Ты не смеешь… ― зашипела она, но Серсея слушать не стала. Она подняла руку, и подаренные Нострадамусом кольца сверкнули в свете множества свечей. ― Смею и говорю. Я принцесса Серсея Хелен ди Медичи, старшая дочь короля Генриха II и дочь королевы Екатерины, в которой сошлись благородная кровь династии Валуа, и кровь семьи Медичи. Во Франции мое слово против твоего ― и тебя сотрут в порошок. ― В тебе нет крови Медичи. Серсея усмехнулась. Её зеленые глаза сверкнули, как изумруды, или у змеи перед броском. «— Её называют любимицей королевы. ― И Королевской коброй. Вам бы с ней подружиться. Такие связи лишними не бывают» ― вспомнила Мария слова Грир и Лолы в первый же день их приезда во Францию. Что же, они были правы ― Серсея настоящая кобра, и Мария потеряла возможность получить её в союзницы. Да и с такой любовью к матери, могла ли Серсея вообще ею быть? ― Ты так в этом уверенна? ― надменно спросила Серсея, и от подобной уверенности Мария опешила, так и не сумев ответить. ― Не стой у меня на пути, иначе я смету тебя. Посмотрим, кто будет по тебе скорбеть. А теперь убирайся. Серсея развернулась, её волосы красиво колыхнулись, и принцесса подошла к матери, присев в изящном поклоне. ― Матушка, ― мягко произнесла девушка. Она услышала, как зашуршали юбки платьям, потом ― громкие удары каблуков о камень, и когда Серсея кинула быстрый взгляд через плечо, поняла, что Мария ушла. Она усмехнулась. ― Чего она хотела? ― О, Баша пытались убить, ― отмахнулась Екатерина, причем сказав это таким тоном, будто Мария всего лишь зашла обсудить фасоны платьев. Королева махнула на кушетку, и они с дочерью присели. Слуги снова начали работать, сновать туда-сюда, но Екатерина несколько раз хлопнула в ладоши, и они все вышли, любезно прикрыв дверь. Выждав несколько минут, женщина продолжила: ― Бастарда пытались убить ядовитым кинжалом, однако он даже не ранен, удар принял на себя его телохранитель. Надо будет с этим разобраться, ― Екатерина потерла переносицу, а потом внезапно встрепенулась. ― Но это всё неважно. Как ты себя чувствуешь? Как мой будущий внук? ― одну руку она положила на живот дочери, а другой сжала её ладонь. Конечно, бастард на троне был важен, но, видимо, сейчас королеву действительно больше занимала дочь в её деликатном положении. ― Всё хорошо, я чувствую себя сильной, как никогда, ― улыбнулась Серсея, положив руку на свой живот и ласково погладив. ― Новость о том, что один из моих врагов пал, сделала меня сильнее. ― О ком же ты? ― Диана, ― сказала Серсея. Екатерина удивленно изогнула бровь. ― Она умерла. От глубоких ран. ― Значит, старая ведьма отошла, ― Екатерина усмехнулась, и Серсея поняла, что эта новость зажгла в матери огонек. ― Какое чудо. Значит, Баш лишился поддержки, что же, его конец близок. ― Пусть так и будет. Екатерина усмехнулась, притянула дочь к себе, поцеловав в лоб, и крепко обняла за плечи. ― Я не смогу без тебя, ― прошептала Серсея, устраивая голову на материнской груди. Слёз не было ― видимо, она выплакала всё, что могла. Внутри была лишь свербящая тоска, грусть и пустота от мыслей, что Екатерину Медичи действительно могли казнить. ― Ну-ну, моя маленькая девочка, моя звезда, ― Екатерина стала несильно раскачиваться, укачивая шестнадцатилетнюю дочь, точно шестидневного младенца. ― Все дети рано или поздно вырастают, их родители погибают. Ты сама скоро станешь матерью, ― королева заправила светлый локон за ухо дочери, ласково ущипнув её за бледную щеку. ― В первые дни я даже помыслить не могла о тебе и Нострадамусе, и думала, что это всё из-за того, что он слишком взрослый мужчина. Но в итоге ― ты взрослая, умная, сильная и прекрасная женщина. Ты была готова стать женой, а скоро станешь матерью сама. Я молю Господа, чтобы увидеть твоего ребенка. Потом ― и умереть не страшно. ― Я люблю тебя, мама, ― прошептала Серсея, сильнее прижимаясь к Екатерине, будто в любой момент солдаты могли ворваться в темницу и оторвать их друг от друга. ― И я тебя, ― шепотом ответила Екатерина. ― Ну всё, хватит слез. Возвращайся к мужу. Ты должна быть красивой и сильной. Ты будешь хорошей мамой. ― Такой, какой была ты для меня. Екатерина улыбнулась. Почему-то признания в любви от своих старших детей она всегда ценила превыше всех остальных. Возможно, потому что Франциск и Серсея уже выросли, у них была своя жизнь, и они не так часто позволяли показать свою привязанность. В свою комнату Серсея возвращалась в приподнятом настроении. По пути ей сообщили детали произошедшего сегодня утром, что какая-то горожанка с криком: «Смерть бастардам!», полоснула Баша по горлу ножом. Царапина оказалась не очень глубокой, Баша она не убила, но инцидент быстро предали огласке. Именно это привело Марию в темницу Екатерины ― юная королева пыталась вытащить из королевы Франции признание, но вполне ожидаемо не получилось. Мария помышляла себя талантливым игроком, забывая о том, через что прошла Екатерина и как хороша она в играх вроде этой. Камила позаботилась об ужине, и, войдя в комнату, Серсея внезапно осознала, как сильно голодна. Она села за стол, привычно высчитывая, что на ужин супруг не явится. ― Серсея, ― привычно окликнул её Нострадамус, входя в комнату. Принцесса подняла на него взгляд и, осознав, что почти всё это время трапезничала одна, слегка виновато улыбнулась. ― Прости, хотела тебя дождаться, но не получилось. ― Ты съела всё? ― удивленно спросил Нострадамус, прикидывая, каким должен был быть ужин на двоих, и сколько осталось теперь. ― Да. Сытный ужин получился, ― потупила она глаза, и внезапно услышала смех. Нострадамус подошел и погладил её по голове, точно ребенка, которого застали за какой-то шалостью. Он был доволен, что принцесса по всем признакам шла на поправку ― и в физическом, и в моральном смысле. Последние события стали слишком сильным поворотом для неё, но визит к матери, судя по всему, вернул Серсее силы бороться. ― Не смешно, ― обидчиво дернулась принцесса. ― Не ем ― плохо, ем ― тоже плохо. ― Я не сказал этого. Я рад, что ты в порядке. Серсея слегка надменно прищурилась, глядя на супруга, но на присевшего рядом с ней Нострадамусом это не произвело никакого эффекта. Муж положил руку ей на затылок и, притянув ближе, поцеловав в лоб. Нострадамус всегда так делал, когда стремился подчеркнуть свою заботу о ней. Серсея улыбнулась. Она порывисто обхватила мужа за шею, потянулась к губам и впилась в них поцелуем. Внутри что-то вспыхнуло, что-то знакомое и обжигающее, но не такое сильное, как прежде. *** Серсея добилась того, чтобы хотя бы изредка Екатерина навещала её. Добилась она этого, конечно, обманным путем ― перед стражей разыграла несильный приступ, предварительно предупредив Нострадамуса, но всполошив ничего не знающих Франциска и Екатерины. Впрочем, брат отреагировал более, чем хорошо ― угрожая стражникам именем короля, он пообещал, что сам отрубит головы всем, если с его сестрой что-то случится. Поэтому раз в день ― на обед ― Екатерина могла покидать свою темницу, чтобы провести время с дочерью. Это было более чем удобно, и хотя дофин с королевой немного злились на сговорившихся супругов, положение вещей улучшилось. Мария и Себастьян совладать с этим не смогли ― всё-таки, пока что Франциск оставался старшим наследником, а Серсея ― любимой дочерью Генриха, находящейся в положении, а учитывая, что малейшие волнения плохо влияли на неё самочувствие, никто не хотел ощутить на себе ярость короля, а также опасной королевы Медичи и прорицателя, которые, без сомнения, устранили бы виновника волнений беременной принцессы. Поэтому на все приказы королевы Шотландии и бастарда слуги и стражники лишь отводили глаза и говорили, что ничего сделать не могут. Франциск с удивлением обнаружил, что тактика устрашения более чем действенная. И что сам готов схватиться за меч, если сестру кто-то обидит. Он и раньше это знал, но никогда не думал, что будет спокойно относиться к тому факту, что он просто отрубит голову мечом стражнику, который скажет «нет» Серсеи и заставит её волноваться. Но, помимо этого, кое-что ещё радовало всех троих ― Серсея шла на поправку. Франциск краснел, когда замечал, Екатерина радовалась, а Нострадамус просто был доволен, но все они видели ― леди Нострдам наконец-то преодолела болезненную для своего положения худобу. Её заметный живот больше не выделялся яркой округлостью на тощем теле, она сама приобрела подходящие для положения формы. Бёдра слегка увеличились, немного, но заметно, грудь пополнела, и даже руки и ноги слегка окрепли. Талия её оставалась немного узкой для девушки в положении, но Екатерина говорила, что это не страшно ― у неё, худой и тонкой с рождения, талия менялась на какие-то нечастные сантиметры, и то уже на последних сроках. Нострадамуса не очень волновал внешний вид жены, его больше тревожило её состояния ― аппетит у Серсеи прибавился, как того и требовалось, конечности не оттекали, спина не болела, а тошнота, слабость и сонливость, так досаждающие супруге на первых месяцах, наконец прошли. Серсея расцвела ― иначе и не скажешь. В глазах мужа она стала ещё прекраснее, чем раньше, ещё желаннее, и никакие робкие замечания о её внешности его не волновали. Серсея просто не понимала, что с первой беременностью уходит её девичья худоба и некоторая угловатость, что на смену ей придет женская красота и зрелость, и немного стыдилась полноты. Нострадамус убеждал её в ином всеми правдами и неправдами, всеми силами, но главным аргументом стало то, что и для ребенка, и для Серсеи всё идет на благо. После этого Серсея не заикалась об этом, и с уже хорошо знакомой радостью принимала ласки мужа. С момента отъезда короля прошло чуть больше недели, Франциск вернулся вчера вечером и сообщил, что кое-что нашел. На одном из приемов прощений от крестьян была приведена девушка-воровка, Иззабель, которая является племянницей Дианы де Пуатье. И еретичкой, её отец был осужден за предательство. Франциск провёл время, подготавливая ложные письма, где Изабель просила Себастьяна о помощи, ссылаясь на их общую веру; в ответе Баш сокрушался по поводу казни своего дяди-предателя, и хотя Франциск оказался достаточно умен, чтобы не написать это прямо, между строчек угадывалось обещание поквитаться за это. Письма были талантливо составлены, Серсею они привели в восторг. Франциск пока оставил их сестре, решив посоветоваться с матерью, а сам занялся… чем-то. Он был задумчив в последнее время, и Серсея снова немного тревожилась. Утром небо было пронзительным в своей голубизне, солнце заливало комнату. Екатерина вошла в покои супругов, привычно постучавшись. Серсея впервые за долгое время выспалась и пребывала хорошем расположении духа, что также радовало её и мужа. Нострадамус что-то рассказывал ей с легкой улыбкой, а Серсея, несмотря на увлечения завтраком, внимательно его слушала. Подобная идиллия порадовала королеву Франции. ― Приятного аппетита, Серсея. Разговоры про смерть тебя не повредят? Она заметила, как дрогнуло лицо Нострадамуса, однако дочь положила на его руку свою ладонь и слабо сжала в знак поддержки. ― Нет. Мне всё нравится. Мне и мальчику, ― улыбнулась, кладя свободную руку на свой живот и поглаживая его привычным движением. ― Мальчику? ― удивленно переспросила Екатерина, с непонимание оборачиваясь к Нострадамусу. ― У тебя было ведение? ― Нет, я просто знаю, что у меня будет сын, ― вставила Серсея, пододвигаясь ближе к мужу, чтобы Екатерина сидела напротив их обоих. Подобное желание быть ближе к мужу невольно задело Екатерину за живое. ― У нас, ― немедленно поправил прорицатель, как-то по-особенному посмотрев на жену. Этот взгляд нельзя было назвать даже просто ласковым, он был… необычайным. ― Кто его носит в себе? ― хмыкнула Серсея, беря с тарелки тарталетку. ― Благодаря кому он есть в тебе? ― Вы такие… милые, прям до сердца, ― не выдержала Екатерина, прервав поток заигрываний. Серсея усмехнулась и коротко поцеловала мужа в колючую щеку. Королеву невольно передернуло ― она сама никогда не любила мужчин с пышными усами или бородой, только легкая щетина Генриха ей нравилась. Но дочь, кажется, никаких неудобств не испытывала. ― И всё же. Я хотела обговорить… ― Смерть бастарда, который прыгает выше головы. У меня есть идея получше, ― бодро проговорила Серсея. Нострадамус перевернул руку, на которой лежала рука Серсеи, и принцесса переплела их пальцы. Жест получился простой, быстрый и незамысловатый, словно они так делали всегда. Екатерина постаралась не обращать на это внимание, сосредоточившись на планах возвращения всего на круги своя. ― И какая же? ― было даже любопытно, что придумала дочь. Леди Нострдам довольно усмехнулась. ― На неё потребуется немного больше времени, но вполне возможно, мы успеем до возращения Генриха. Я могу попросить людей Габриеля разыграть какое-нибудь жертвоприношение. Башу об этом сообщат, и он помчится в лес спасать невиновного. А там… он увидит нечто настолько страшное и отвратительное, что рассудок его помутится. И ты напишешь своим родичам в Риме, что бастард Генриха спятил из-за своего еретичества. Доказательства у нас будут в лице графа Гуга, который подтвердить, что Себастьян был как-то связан с ребенком еретички из леса. Как такого можно признать законным? ― Но что может настолько помутить разум Себастьяна? ― вслух спросила Екатерина, хотя было ясно, что она судорожно размышляет о том, как воплотить план дочери. Он был хорош, немного витиеват, но Екатерина такое даже любила. Даже если бы пьяные крестьяне избили Баша, в этом вполне можно было бы обвинить её, а тут такое. Превратить ненавистного ублюдка в сумасшедшего, пускающего слюни, ― Что-то есть наверняка, у каждого человека будет свой порог. Но для верности… ― Нострадамус поднялся, с каким-то явным сожалением отпуская руку супругу. Он подошел к своему столу, вытащил несколько пробирок и, с минуты рассматривая их, вытащил одну и вернулся к жене и свекрови. ― Вылейте эту жидкость в подсвечник. Спустя некоторое время после догорания свечи все, находящиеся в комнате, окажутся в плену этого дыма. Они медленно начнут сходить с ума... Кошмары Баша станут крепче. ― Но за кем помчится Баш без всяких сомнений? ― задала риторический вопрос Екатерина, и их с Серсеей глаза одинаково блеснули. *** Себастьян вернулся во дворец раздавленным, подавленным и дико напуганным, что не случалось с ним уже давно. Его лицо было расцарапано от ударов веток, плащ и одежда ― испачканы и местами даже порваны, волосы взлохмачены, и в них запутались какие-то листочки, веточки, а несколько прядей даже слиплось от грязи. Настоящее пугало ― прекрасный вид наследника Генриха. Франциск тоже был тут. Живой и невредимый, и, в отличие от Себастьяна ― аккуратный, красиво одетый, величественный. Настоящий дофин. Баша, впрочем, это не интересует. Он налетает на брата вихрем, сжимая в объятьях, и некоторые из ближайших стражников напряглись. А вдруг во время этих объятий один другому нож в живот воткнет, или вдруг бастард отвлекает внимание от чего-то важного. ― Себастьян, ― удивленно говорит Франциск, отстраняясь от Себастьяна. ― Что такое? ― Франциск! Боже, ты в порядке! ― кричит Себастьян, не замечая попыток брата аккуратно отстранить его от себя. Дофин не хотел вот так вот стоять с братом посреди коридора, не после того, как поступил он и Мария. ― Да, конечно. А как иначе. Я пока жив, как видишь, и борюсь за свой трон, ― усмехается Франциск чуть вызывающе. ― Нет, нет, я не про это… ― быстро заговорил Себастьян, судорожно сжимая грязными руками плечи дофина. ― Еретики прислали мне послание, что готовы убить тебя. Я сразу помчался за тобой, и… там, в лесу… клянусь, я видел твой труп, брат. Это был ты! ― мысли его путались, как и слова, и в сердце Франциска даже кольнула привычная жалость и сочувствие, но они быстро ушли на второй план, и даже немного дальше. ― Нет, как ты уже мог заметить, ― мягко возразил он. ― Я был с Серсеей. Да, и это Серсея позаботилась, чтобы сейчас вокруг братьев собралось как можно больше народу. Графы, лорды и простые слуги задумчиво оглядывались на эту сцену, вслушиваясь в слова Себастьяна, который даже не пытался говорить тише. Шепотки полетели мгновенно, и Франциск с трудом скрыл довольную усмешку. ― Но как же… ― растерянно бормочет Себастьян, и Франциск ― как хороший всепрощающий брат ― хлопает его по плечу. Каждый раз он думал об этом, и каждый раз кровь Медичи и Валуа, унаследованная им в равных пропорциях, бурлила так, что звенело в ушах: Валуа всегда ревностно оберегали свою семью, а Медичи никогда не прощали предательства. ― Думаю, тебе стоит отдохнуть, ― миролюбиво замечает Франциск, и Себастьян не замечает, как много жалости в голосе дофина. А слуги каждую деталь подмечают, и принц уже слышит в перешептывании удаляющихся пажей: «Слыхал, что сказал бастард? Еретики ему написали…». Прекрасно, сначала эти слухи, а потом письма о Изабель и её отце-еретике. Баш уходит ― точнее, его уводят. Франциск довольно усмехается, когда неожиданно замечает Лолу. Фрейлина Марии притаилась в темной нише, безмолвная, грустная и печальная. Франциск слегка улыбнулся ей, и девушка ответила тем же. Он не знал, догадалась ли она, что всё разыгранное перед двором было лишь умелой манипуляцией, но не сомневался, что она тут же побежит докладывать об этом своей королеве. Франциск развернулся и поспешил в покои сестры. Серсея была одна, читала какую-то книгу, и когда брат пришел, то с любопытством и надеждой. ― Все получилось, ― удовлетворённо сказал дофин, прикрывая дверь за собой и проходя вглубь комнаты. Он присел на корточки у ног Серсеи и улыбнулся ей. ― Примчался в замок с глазами на выкат, на весь дворец кричал, что видел моё тело. ― Бастард, получив известие от еретиков, бросается в лес на смерть законного дофина ― своего главного соперника. Вот это будет сюжет, ― довольно улыбнулась принцесса, положив руку на живот, и ласково погладив его, будто делясь своей радостью с ребенком. ― Для верности надо было сделать копии письма, ― добавил Франциск, наблюдая за лёгкими поглаживаниями сестры по животу. — Это уже лишнее. Но сделаем, если понадобится, ― сказала она, и они вдруг молча уставились друг на друга. Потом усмехнулся Франциск, тихо хихикнула Серсея, и вот они уже вдвоем громко смеются. Поразительно, как была сильна в них кровь Медичи. Они открывали рот, и всё чаще слышались слова их общей матери. Без сомнения, они могли собой гордиться.