Сан-дагэ

В краю беззаботного детства

Полотнища гобеленов, рассказывающих о подвигах предыдущих владык Нечистой юдоли, идеально подходили для пряток. Широкие, плотные, затканные золотом, они до пола не доставали целый чи* и с обеих сторон оканчивались реями толщиной с мужскую руку. Каждую венчали золотые набалдашники в форме голов монстров. Если взять в пригоршню плотную материю и умостить стопы на балке, то с обратной стороны, демонстрирующей портрет, никого не будет видно. Портрет главы Не Шансу — широкоплечего золотоглазого мужчины, был самым старым среди вереницы образов и прятался в тёмном углу Галереи предков. В полный человеческий рост, они пугали своей живостью — настолько искусны были ткачихи, запечатлевшие глав Цинхэ. А каким внушительным и строгим получился у безымянной мастерицы внук основателя Дашо! Того гляди, взмахнёт огромной саблей и нет головы на плечах! Служки и младшие адепты побаивались Галереи Предков и передавали из уст в уста страшилку о живых портретах: в ночь красной луны, почившие владыки покидали шёлковые полотнища и рубили на мелкие куски всякого, кому не повезёт оказаться там! Особенно боялись именно Шан Су — получившего титул Лаоху Фэнну-Цзюнь за буйный нрав и непримиримость в вопросах охоты на нечисть. О его силе среди простого люда спустя века ходят легенды в Поднебесной! Так третьего владыку Не и называли — Заклинатель в тигриной шкуре. Защитник слабых, покровитель воинов. Бог войны, не иначе. Однако, все достоинства предка меркли по сравнению с самым главным: его портрет — идеальное место для пряток! Мальчик лет шести покрепче вцепился в скользкую ткань и уткнулся в неё лицом, но тут же отстранился, припоминая, что мордашка-то в чернилах! На серой ткани остались чёрные пятна. Ой, как плохо! Учитель отходит ферулой по заднице, и так не зажившей с прошлого раза! Ну не нравятся ему уроки каллиграфии! Неужели, его будущие подданные настолько глупые, что не прочтут иероглифы, написанные кривовато? У них что, при виде не туда приписанной палочки, кровь из цицяо хлынет? — Дерзкий мальчишка! — Гневно орал воспитатель Це, замахиваясь палкой. — В твои годы глава Не демонстрировал гораздо лучшее послушание! Его ученические свитки до сих пор считаются эталоном детской каллиграфии, ты же пишешь — как курица лапой! В зеленовато-карем взгляде промелькнула недетская ярость и нога, обутая в шёлковый сапожок, пинком опрокинула писчий столик. Циновки покрылись чёрными брызгами туши, жалобно трещали под ногами ломающиеся кисти, шебаршила смятая в испачканных пальцах бумага. Дорогая, между прочим — за один лист уплачивалась десятая часть золотого ляна. Такую бы для официальных писем и приказов главы, а он наследника балует. — Ну вот пусть он за меня и пишет эти гадкие столбцы! — Пыхтел малыш, безжалостно разрывая молочно-белую бумагу. Пребывающий в шоке старик упустил момент, когда ещё можно было поймать сорванца за шкирку и оттащить на разговор к главе, но чертёнок проворный и не глупый — уже знает, чем обычно кончаются его эскапады. Огромным, заставленным книжными полками кабинетом и расстроенным взглядом старшего брата. Второй господин Не знает, куда свернуть и где срезать, чтобы как можно скорее оказаться под охраной предка. Только вот руки устали и дрожат от долгой хватки, а ткань вредная — всё норовит выскользнуть из влажных пальцев. Каждый раз, как вдали почудятся голоса нянек и воспитателя, юный наследник одного из величайших кланов, вжимался в гобелен и задерживал дыхание. Средь потрескивания огня в чашах, расставленных между полотнищами, ему почудился визгливо-хриплый шорох золотой парчи. — Попался! — Вскрикнув, малыш выпустил из рук ткань и упал в крепкие руки. — Долго цеплялся, обезьянка? Чумазое личико побледнело от испуга, но узнав говорящего, вновь окрасилось здоровым детским румянцем. Обвив ручонки вокруг шеи, он уткнулся в длинные, вкусно пахнущие маслами волосы, и прошептал с затаённой гордостью: — Почти полтора кэ*! — Солидная цифра! — Одобрительно кивнул старший брат, покидая с малышом на руках зал. — Но теперь оттереть тушь будет не так-то просто! Придётся тереть щёткой до покраснения! Вот так! — Мальчик взвизгнул от щекотки в правом боку и в ответ дёрнул за длинную смоляную прядь. — Глава Не! — Увидев воспитателя, наследник клана спрятал лицо в плече мужчины. — Как славно, вы нашли юного господина! Я бы хотел продолжить урок каллиграфии… — Не хочу! — Прошептал на ухо старшему брату младший, прижимаясь к нему крепче. — Я опять нарисую неправильно, и он будет орать, как старый кошак, которому вчера Жевонг на хвост наступил! Держащий ребёнка на руках молодой мужчина затрясся от смеха, и, обратив сияющие медово-зелёные глаза на старца, отрицательно покачал головой. — Принесёте мне не пройдённый за сегодня материал, я сам научу. Но только сегодня, — сказал он, обращаясь и к почтенному учителю, повидавшего на своём веку трёх глав Цин Хэ, считая его, и к младшему брату. — Хорошо, глава Не, — поклонился седоволосый мужчина и получил в ответ не менее глубокий поклон — молодой заклинатель искренне уважал его за все полученные знания. — А-Цзюэ? — Спросил старший брат. — Хорошо, дагэ, — отозвался ребёнок, бросая на старика полный превосходства взгляд. Сегодня с ним будет заниматься Сан-дагэ! В огромных, словно построенных из жжёного сахара покоях (мальчик даже пару раз лизнул золото-оранжевые шторы и окна, уверяясь, что это всего лишь органза и стекло), их уже ждала наполненная ароматной горячей водой ванна. Он наплескался вволю, залив всё вокруг. — Мы будем играть? — Поинтересовался А-Цзюэ, прикатившись под бок старшему. — Сначала каллиграфия, — осадил его Хуайсан, сажая надувшегося брата себе на колени. — Расскажи, что тебе непонятно в написании этих иероглифов. — Ну-у… — шестилетний Не намотал тёмную прядь на пухлый пальчик, разглядывая разложенные листы взглядом, какой обычно достаётся заклятому врагу. — Какой смысл ставить вот эту палочку именно так? Мне не нравится. Некрасиво и… и… эстестич… эстич… эс-те-ти-чес-ки не-сос-то-я-тель-но! — Оу, какие мы знаем умные слова! — От уголков глаз мужчины разбежались лучики-морщинки. — Хочешь увидеть, как пишется это предложение? Если научишься, то учитель Це проглотит ферулу! — Да! Покажи! — Завозился мальчик — уж очень хотелось посмотреть на противного старикашку, жующего палку для наказаний! Минцзюэ будет милостив к нему — принесёт плошку соуса, чтобы было вкуснее. Хотя, землю это не помогло улучшить… Тошнило полдня потом. Холёная светлая ладонь легла поверх смугловатой, в царапинах, детской и кисть заскользила по бумаге. Заворожённый, малыш наблюдал, как из-под обмакнутых в тушь волосинок появляются изящные линии. У него не хватало терпения вывести твёрдой рукой столь мягкий росчерк. Воистину, учитель Це прав — в каллиграфии дагэ действительно талантлив! Иероглиф за иероглифом, под мягкий голос брата, объясняющего верный порядок начертания и значение, упражнение на сегодня завершилось. Разглядывая собственные каракули, наследнику хотелось рыдать от злости — криво, грубо, не красиво! — Ну, же, улыбнись, баобэй*! — Хуайсан ущипнул его за надутые щёки. Нахмурив пока ещё по-детски мягкий изгиб бровей, А-Цзюэ выдал: — Я буду лучше тебя в каллиграфии! Бе-е-е! — Он высунул язык и кинул в старшего брата подушку. — Владыка Лаоху Фэнну-Цзюнь объявляет тебе войну, нечистая сила! Берегись меня! — Ах, мер-р-рзкий человечиш-ш-шка! — Разъярённо зашипел мужчина, изгибая пальцы так, что те стали похожи на лапы дикой птицы. — Рано радуеш-ш-шься! У меня твоя ж-ж-жена! Прекрас-с-сная Не Мэйюн! — Из-под покрывала была выпростана потрёпанная, несколько раз заштопанная панда — игрушка самого Хуайсана, которую страшно полюбил и младший брат. Восхищённо глядя на сменившего личину дагэ, малыш визгнул от восторга и поспешил в другой конец комнаты — к стеллажу, отведённому только под веера. Там, уложенный в длинный футляр из тёмного дерева, его ждал огромный, в половину собственного роста, веер, расписанный панорамой горного хребта. Этот, по словам мужчины, неудачный образец, Минцзюэ использовал в качестве сабли. А что, по размеру подходит! Чем не заговорённый клинок мясников из Цинхэ? Ухватившись двумя руками за прохладные гарды веера, он потащил своё оружие к Хуайсану, отложившему в сторону бумаги. Вместо них на столике высился огромный деревянный ларец, в котором прячутся десятки баночек с краской для лица. Несколько минут неподвижности дались активному мальчишке крайне тяжело, но зато из зеркала на него довольно скалился тигрёнок. Раскрыв рот, младший Не наблюдал, как знакомые черты Сан-дагэ растворяются, уступая место страшному демону-пауку Чжэчжу Умому. Пять пар жёлтых глаз воззрились на замершего в нерешительности ребёнка. Чёрное, с зелёной искрой ханьфу, казалось, поглощает солнечный свет, льющийся через окна. — Ну ж-же, где твоя храбросс-сть, владыка Не? Твоя возлюбленная по-преж-жнему у меня! — Мужчина тряхнул игрушкой в руке. — Ха-ха-ха! Игра продолжается, понял мальчик, и гневно взревев (звонко завизжав), легендарный Лаоху Фэнну-Цзюнь кинулся в атаку на исчадие тьмы! В покоях старшего брата легко потеряться — они утопают в роскошных безделицах, пузатых вазонах выше ребёнка, низеньких кушетках, засыпанных подушками… Им так весело! Они перевернули верх дном все комнаты! Сорванная штора — плащ великого заклинателя (или демоническая паутина) блестела в заходящем солнце. Из распахнутых настежь окон, внутрь влетали тонко пахнущие весной лепестки яблонь. Их было так много, что они присыпали ароматными сугробами учинённый бедлам. Утомившийся от беготни Минцзюэ выронил из ослабевших рук веер и влез на руки старшему брату. Кажется, кое-кто останется сегодня без ужина и уйдёт в ночь. Хуайсан, прижимая к груди самое ценное, что есть в его жизни, расхаживал кругами по спальне, погружённой в полумрак и ароматный дым от палочек благовоний, напевая хрипловатым голосом колыбельную о белой кошке под тихое сопение заснувшего Минцзюэ. — Спи сладко, баобэй, — мужчина поцеловал ребёнка в раскрашенный под тигриную шкурку лоб и осторожно прикрыл за собой дверь — дела в Цинхэ сами себя не сделают.