Паучья сеть

      Руи не помнит, какой была его жизнь до того, как Музан-сама превратил его в демона. Не помнит лиц родителей, их улыбки, предназначенные лишь для него, и мягкие, наполненные безграничным теплом голоса, зовущие по имени. Не помнит, любил ли кого-то и был ли любим.       Не помнит ничего.       Он пытается убедить себя в том, что эти воспоминания ему не нужны. Память о прошлом — непростительная слабость, а у демона двенадцати лун, верного слуги своего хозяина слабостей быть не должно.       Чтобы заполнить зияющую в груди пустоту, чтобы не ощущать этого сводящего с ума одиночества, Руи создает себе новую семью — неправильную, ненастоящую, склеенную из осколков битого стекла, что режут руки в кровь, если попытаться собрать их воедино.       Руи ведь, несмотря на демоническую сущность, по-прежнему ребенок — отчаянно нуждающийся в заботе и бесконечно одинокий. Запутавшийся в обрывках прошлой жизни, ощущающий это непреодолимое, на грани потребности желание быть кому-то нужным. Он не понимает, откуда оно берется и почему никак не исчезнет.       Созданные им узы построены на страхе и запрятанной глубоко в душе ненависти. Демоны не смеют показывать ее открыто. Потому что предателей Руи не прощает. Он ведь сильнее, ему ничего не стоит стереть их всех в порошок одним щелчком пальцев. Для него заставить их корчиться в агонии под лучами рассветного солнца — проще простого. Демоны знают, что он без колебаний предаст их огню. Поэтому они подчиняются, продолжают смиренно играть в игру, придуманную мальчиком, не знавшим любви и тепла.       Когда на гору Натагумо приходят охотники на демонов, когда расползаются по лесу, словно чума, к нему прибегает старшая сестра. Глаза ее, как две луны на бледном полотне лица, сердце колотится так, словно вот-вот проломит грудную клетку, а ладони мелко подрагивают. Она задыхается, говорит, что отец и мать проиграли. И смотрит с ужасом.       Проиграли.       Одно простое слово выбивает не только землю из-под ног, но и хрупкое самообладание заодно. Руи бьет сестру наотмашь — за то, что посмела принести столь неприятные новости. Это во-первых. А во-вторых, за то, что ничего не сделала, чтобы исправить ситуацию, не помогла, а сбежала, испугавшись и проявив малодушие. Жалкая трусливая дрянь. Все они такими становятся, когда находится противник посильнее.       Руи бьет ее снова и снова, режет нитями безо всякой жалости, и вдруг понимает, что за ними следят. Он чувствует чужое негодование столь остро и отчетливо, что это не оставляет сомнений: один из охотников явился по его душу.       — На что уставился? —  ледяным тоном интересуется Руи. — Тебя это не касается.       Прятаться дальше бессмысленно. Мальчишка выходит из-за деревьев, старается держаться уверенно и не демонстрировать свое волнение, грозящее в любой момент перейти в страх. У него клетчатое хаори поверх формы охотников на демонов, коробка за спиной и серьги ханафуда, один взгляд на которые тревожит спрятанные глубоко внутри, где-то на периферии сознания чужие, принадлежащие не ему воспоминания.       Руи смотрит в ответ равнодушно и скучающе. Словно разглядывает копошащееся на земле насекомое, которое собирается раздавить. Старшая сестра, скрючившаяся на коленях у его ног, прижимает ладони к окровавленному лицу и громко всхлипывает. Она боится. Боится так сильно, что едва не заикается, вымаливая у него прощение. Руи ее мольбы и заплаканные глаза не трогают, не вызывают в заледеневшем сердце ни жалости, ни сострадания.       Он ненавидит слабость в любых ее проявлениях и терпеть не может неудачников, которые не в состоянии расправиться даже с кучкой жалких охотников. Таким в его семье не место.       От сорняков нужно избавляться вовремя, вырывать с корнем и без промедления.       Мальчишка оказывается на редкость упрямым и к тому же обладающим обостренным чувством справедливости. По глазам заметно, что для него тема семьи крайне болезненная. А еще он совершает одну-единственную ошибку. Фатальную.       Их узы — фальшивка.       Так он говорит. Говорит твердо, с непоколебимой уверенностью в голосе, и смотрит прямо в глаза. Руи кажется, будто его окунули в ледяную воду. Сливается с темнотой лесная чаща, исчезает старшая сестра и даже окружающие звуки пропадают, превращаясь в неразборчивый шум. Странное ощущение длится не дольше секунды. А затем на смену ему приходит ярость. Она разгорается внутри, словно пожар из крохотного огонька, течет по венам жгучей кислотой — такая неистовая, воистину человеческая.       Уничтожить. В пыль стереть.       Позади слышится шорох, и на поляну выходит еще один охотник— менее осторожный и куда более глупый. Его никчемную болтовню Руи даже не слушает — просто вскидывает бледную руку, и соткавшиеся будто из воздуха тонкие нити разрезают парня на мелкие кусочки. Вот так просто, в одно мгновение. Только что он усмехался, предвкушая легкую победу, а в следующую секунду превратился в безобразную мешанину из крови, мяса и костей.       Руи в который раз убеждается, что люди слишком хрупкие, чтобы тягаться с демонами. Только тронь — и уже ломаются. Опасаться нужно лишь Столпов.       Но никого из Столпов здесь нет. Есть лишь рядовой охотник, что посмел заикнуться о том, о чем даже думать не имел права.       Когда мальчишка, отказавшись взять свои слова назад, бросается в атаку, то даже не задумывается о том, что демон может оказаться сильнее. Он наивно полагает, что справится, что ему хватит сил для победы. Но черный клинок ничирин трескается и распадается на части, словно меч из обыкновенной стали, столкнувшись с демоническими нитями. В глазах мальчишки — изумление, такое искреннее и неподдельное, а руки дрожат и не слушаются.       Вот и все. Он проиграл.       Руи хватает нескольких атак, чтобы сбитый с толку, лишившийся своего оружия охотник из противника превратился в жертву. Без катаны он ничто. Жалкий, никчемный. Нити режут его нещадно, клетчатое хаори превращается в лохмотья, а на теле, кажется, не остается живого места. Но он держится с достоинством, сжимает зубы тогда, когда боль становится невыносимой, и продолжает бросаться в бой даже со сломанным клинком, пропуская удары один за другим. Бесстрашный или просто отчаявшийся глупец? Кто его знает.       В тот самый миг, когда Руи собирается закончить эту бесполезную игру в кошки-мышки, из коробки за спиной охотника выскакивает девчонка и принимает удар на себя. Нити бьют ее глубоко и больно, до самых костей, прорезают кожу, мышцы и сухожилия, словно нож масло.       Человек после такого бы не выжил. Но она не человек, она — демон. Руи понимает это сразу же, как только видит ее.       Мальчишка бросается к ней на помощь, подхватывает на руки, что-то кричит и причитает, безуспешно пытаясь остановить хлынувшую из ран кровь.       Девчонка — его родная сестра.       Демон, защищающий человека, — разве такое возможно?       Этого просто не может быть. Демоны не водят дружбу с людьми и уж тем более не бросаются им на помощь. Но эта девчонка — совсем другое. Ради своего брата она готова убить и умереть.       Все, о чем думает Руи в тот момент: он должен заполучить эти узы любой ценой.       Но он недооценивает мальчишку и его привязанность к родной сестре. Недооценивает — и это едва не стоит ему жизни. Охотник сражается так, словно он не человек вовсе. За миг до того, как лезвие сломанной катаны врезается в его шею, Руи впервые за всю свою недолгую жизнь испытывает настоящий страх. Но чувство это быстро проходит, когда Руи вспоминает, кто он на самом деле такой.       Он — демон Двенадцати лун. А демоны людям не проигрывают.       Глядя на то, как мальчишка, изможденный, сдирающий ладони в кровь, упрямо ползет к своей сестре, Руи понимает, что ненавидит их обоих всей своей истлевшей насквозь душой. Еще никогда он не терял самообладания, не опускался до уровня жалких смертных, что демонстрируют эмоции столь ярко и неприкрыто. Никогда. Но этим двоим удалось разозлить его не на шутку. Подумать только — ему, Пятой Низшей луне, сломанным клинком едва не отсекли голову, словно какому-то жалкому демону.       Создатель ни за что не простил бы ему столь унизительного поражения.       Но помимо ненависти он ощущает кое-что еще. Уважение. Пусть в странной, искаженной форме, но просто так отмахнуться от этого чувства не получается. И тогда Руи принимает окончательное решение.       — Знаешь, я передумал убивать тебя, — он присаживается перед мальчишкой на корточки, протягивает руку и подцепляет пальцами подбородок, заставляя смотреть на себя. — Ты неплохо сражался, защищая сестру, и я вижу, что узы между вами действительно нерушимы. Именно поэтому я решил принять вас обоих в свою новую семью.       От этих слов лицо охотника приобретает какое-то странное, нечитаемое выражение. Вот мелькает удивление, на смену ему приходит непонимание, а затем его затмевает гнев. Удивительно, но даже в полубессознательном состоянии мальчишка все равно умудряется цепляться за жизнь до последнего и не терять при этом достоинства.       — Можешь забирать меня и делать со мной все, что захочешь, — хрипит он едва слышно, с трудом удерживая глаза открытыми. — Но не смей даже трогать Незуко. Я умру, но не позволю, чтобы она превратилась в такого, как ты.       — Твое одобрение мне ни к чему, — холодно припечатывает Руи. — И кстати, если ты не заметил, она уже демон. Я лишь направлю ее на путь истинный.       Мальчишка, кажется, хочет сказать еще что-то — его губы слабо шевелятся, но слов разобрать не получается. Он дергается в безуспешной попытке подняться, но с хриплым стоном валится обратно на землю. А затем теряет сознание.       Щелкнув пальцами, Руи призывает своих слуг, и те, подхватив опутанных нитями брата и сестру, направляются в самую чащу леса.       Он уходит прочь, даже не потрудившись разузнать о демонах, некогда бывших ему семьей. Некоторые из них, возможно, еще живы и сражаются с оставшимися на горе охотниками.       Плевать. Отныне они ему не нужны.       Гию Томиока, оказавшийся на месте сражения несколькими минутами позже, вместо брата и сестры Камадо находит лишь следы чужой крови на земле и обломки сломанной катаны.