***
Если бы Чимин только знал, что эти его носки разных цветов (один зелёный, другой белый) так сильно взбесят третьекурсника Ким Намджуна, то, вероятно, он бы не натягивал их так яростно сегодняшним утром на свои худые ноги. Но назад дороги нет. Точнее, она есть, но там злющий и орущий во всё горло Намджун. — Стоять, мелкий педик! — кричал он вслед удаляющемуся Чимину, который останавливаться уж точно не собирался. Он понимал, что если сейчас позволит себе упасть или остановиться, то ничем хорошим это не закончится. Он знал это наверняка, потому что Намджун не из тех парней, что отпускают просто так, пусть Чимин и сам виноват. Сам собирает проблемы, потому что уж очень любит нарываться, доверять и подпускать слишком близко. И, скорее всего, дело было вовсе не в его разноцветных носках, которые чётко виднелись из-под светлых подвёрнутых джинс, а в чём-то более серьёзном. Хотя бы в том, что когда-то Чимин сознался своему теперь уже бывшему другу Намджуну в том, что ему, кажется, нравится Сокджин из их же компании. — Ты чё, пидорас? — сморщился Ким, вглядываясь в кукольное лицо своего друга. — Хён… — Ты…ты больной. Ты хоть понимаешь, что ты говоришь? Какой Сокджин? Он же парень! А парням должны нравиться девушки, Чимин. — Но если я влюбился…? — Чего? Намджун тогда ещё очень долго и безостановочно кричал и ругался на него. Упрекал и говорил, чтобы тот прекратил твердить о том, что между парнями может быть любовь или что-то похожее, потому что нет, не может быть. И от этого Намджун не собирался отказываться. К тому же, он просто не мог позволить, чтобы дружба между ними тремя — Чимином, Намджуном и Сокджином — разлетелась в щепки из-за какого-то голубого заявления Пака. — Мужчина не должен быть с мужчиной. Это гнусно и противно, Чимин! Повторял тогда он, не прекращая размахивать руками и громко кричать на друга. В конце концов, этот диалог ничем хорошим не закончился, потому что Чимин вдруг решил сознаться в своих к Сокджину чувствах. И вот тут у Намджуна сорвало крышу. Он сказал, что если тот всерьёз думает так и отказываться от своих слов не собирается, то он с ним прекращает общаться и больше они друг другу никто. Разве что, враги. Потому что Чимин тоже не собирался иметь ничего общего с тем, кто наглым образом насрал на его чувства и интересы, не соизволив попытаться понять его. Младший и сам не думал, что его хён настолько гомофоб и вообще жуткий тип. А вот Сокджин…он тоже не понял чужих чувств, но вовсе не из-за того, что противно, а было просто непонятно, страшно, неожиданно. Джин лишь отшатнулся назад и выронил учебники из рук, когда Чимин вдруг начал признаваться в своей симпатии к нему, а потом сказал, что ему нужно время на то, чтобы всё осмыслить, и пока им лучше не контактировать. Всем троим...Намджуну, Сокджину, Чимину…и отдалился. Первые дни всё было очень даже спокойно. Намджун не подходил к Чимину и наоборот. Иногда лишь искоса поглядывали друг на друга, но ничего более. Пак уже даже смирился с тем, что они больше не заговорят, что той дружбы уже не будет никогда. Она покрылась толстым слоем ненависти и неприязни друг к другу. Но когда, спустя две недели с их ссоры, к нему в шкафчик стали прилетать гневные записки, на которых чёрным по белому выведено «тупой пидорас», вот тогда парень и начал задумываться над тем, что поступил действительно тупо, рассказав кому-то свой секрет. А вообще, Намджун не стал бы ничего предпринимать и спокойненько бы себе жил с этой чиминовой тайной, если бы тот не начал вдруг подводить свои и без того ярко выраженные глаза, носить разноцветные носки и обтягивающие штаны, которые сейчас уже перестали облегать его мышцы на ногах из-за сброшенного веса, а ещё и эти проколотые уши, которые выводили старшего из себя. Так у Намджуна появился нервный тик. — Намджун-хён, отвали! — сбито дышал Пак, убегая от парня. — Стоять, Пак Чимин! — снова раздаётся за его спиной, и ему приходится сделать это, потому что перед ним забор его университета. Согнувшись пополам, он продолжал тяжело и сбито дышать, пытаясь восстановить дыхание. Намджун резко затормозил, понимая, что этому пареньку никуда не деться. Он его. На ближайшие минут пятнадцать так точно, пока не прозвенит звонок на пару. — У меня сегодня уж очень плохой день, а ты убегаешь, — ухмыляясь и подходя ближе, произносит старший. Он одной рукой хватает того за ворот рубашки, а другой, сильно замахнувшись, бьёт по лицу. Во рту ощущается дикая боль и металлический привкус крови, но Пак толком не успевает почувствовать её, как прилетает второй удар в то же место. Намджун отпускает ворот чужой рубашки, толкая парня в грудь, из-за чего тот падает на мокрый асфальт спиной, чувствуя каждый камешек. В его худое тело впивается множество острых каменных углов. Он морщится из-за неприятных ощущений, но не поднимается, а лишь переворачивается на бок. В этот же момент старший бьёт носком кроссовка между лопаток, и другой стонет и выгибается. В глазах Намджуна блеснула искра самоудовлетворения и спокойствия, но, встретившись взглядом с другим, он резко меняется в лице. — Расслабься ты, — советует Ким, потирая ладони. — А ты поцелуй меня в зад. — Да ты поэт. Я не знал. — Надеюсь… — хватает ртом воздух, — надеюсь, ты встретишь в жизни человека точно такого же, как ты, кусок дерьма, — хрипит младший, на лице которого появляется нервная улыбка. Он сплёвывает кровь, начиная также нервно смеяться. — Придурок. — Это лучше, чем быть тем, кем являешься ты, — отвечает другой, сжимая руки в кулаки. — Тебе-то какая разница? — еле поднимается Пак, вытирая рукавом рубашки остатки крови в перемешку со слюной. Он снова ухмыляется, наровя получить по лицу. Будто специально хочет этого. Будто это приносит ему удовольствие, когда он харкается собственной кровью. — Хоть я и тупой пидорас, но я не получаю удовольствия от того, что издеваюсь над кем-то. Это не я монстр, а ты, Ким Нам… Не успевает договорить, как получает ногой в живот, морщась и стискивая зубы. — Закрой рот, мелкий пидорас! — зло произносит другой, чувствуя, что чиминовы слова больно врезались в его сознание. Да, чужая боль действительно приносила ему некое удовольствие. И Пак абсолютно прав. Но признавать то, что вылетело из пидорского рта бывшего друга, не хотелось. — Я сделаю так, что все узнают, кто ты, - напоследок произносит он, оставляя младшего одного кряхтеть от боли на лице и теле, и осознавать, что всё то, что было до этого, — полевые цветочки, совсем скоро его может ожидать жизнь с острыми, длинными и колючими шипами совсем некрасивых роз. Чимин опирается на каменный столб, что находится на территории университета, и продолжает вытирать кровь с лица. Боль пронизывает всё его хрупкое тело. — Мог бы и помочь хоть раз, — произносит он, замечая парня в толстовке с капюшоном, что сидит на лавочке, облокотившись на забор. — На тебя я зол больше всего, кажется. Ты хоть и сидишь здесь просто так, но это до пизды бесит, скажу я тебе. Твоё бездействие бесит. Что с тобой не так? Впервые он увидел этого парня недели полторы назад, когда Намджун вместо обычных записок с примитивным «тупой пидорас», грубо схватил его за запястье, волоча на задний двор их университета. Тогда этот парень сидел здесь на этой же лавочке, не прекращая что-то писать и калякать в своей тетрадке. У него всегда был задумчивый и серьезный вид. Даже когда Пак кряхтел от боли, принимая сильный намджунов удар, этот парень в толстовке выглядел абсолютно спокойным и уравновешенным, будто здесь пинают бутылку из-под колы, а не чиминово худое тело. Ну, или тот просто боялся вмешиваться, кто его знает. — Эй, ты, не притворяйся, что не слышишь меня, — продолжает он, падая рядом на скамейку. — Ты всё видишь, я знаю. И слышишь, — продолжает монолог Чимин, понимая, что этому парню рядом нет никакого дела до него. Впрочем, как и всем остальным. Иначе бы родители спросили, почему эти некрасивые ссадины покрывают такое красивое чиминово лицо. Парень рядом лишь сильнее натягивает капюшон, продолжая что-то строчить в тетради, а после очередной чиминовой фразы он и вовсе втыкает наушники в уши. — Зашибись, — усмехается Пак, понимая, что слушать его крики души никто не собирается. Он ещё раз аккуратно проводит рукавом окровавленной рубашки по лицу, стирая последние капли этого ужасного дня. — Ты, наверное, что-то очень депрессивное слушаешь. Уж больно ты похож на такого… Не затыкается Пак, абсолютно и точно понимая, что его не слышат. Это выглядит, словно крик в пустоту. Чимин, как и всю прошлую неделю, ещё минут пятнадцать бурчит о том, что несправедливости в его жизни предостаточно и что лучше бы он умер при рождении. О своём лишнем весе также не забывает упомянуть, совсем не понимая, что это ненормально при своём росте весить слишком мало. Костяшки на руках и ногах выпирают уж очень сильно. Кажется, подует ветер и его унесёт за пределы Южной Кореи. Как-то его однокурсник кинул фразу вроде этой: «Пак Чимин, а ты не думал есть поменьше?», вот тогда и произошел какой-то сдвиг по фазе. Ему совершенно не за чем было худеть, но чужие слова сильно зацепили парня, и он отказался практически от всего. Чимин ещё раз оглядывает территорию заднего двора своего универа, замечая знакомую фигуру парня, которого видеть было ожидаемо, но не желаемо. — А вот и мой спасатель, — хмыкает он, поворачивая голову в сторону парня в наушниках. — Прости, я тебя покину. Но думаю, не в последний раз видимся, — слабо улыбается. Пак встаёт со скамейки, направляясь к своему знакомому, который, в свою очередь, активно идёт на него. На парне белая рубашка, поверх которой накинут чёрный пиджак, и тёмные брюки. Он подходит совсем близко и разглядывает чиминово побитое лицо, которое ещё сегодня утром было абсолютно чистым и здоровым. — Ты пришёл, — констатирует Пак, не глядя другому в лицо, а кидая взгляд на чужой внешний вид. — Ты выглядишь, как хуй в смокинге. Зачем ты это на себя напялил? — Это снова он? — раздражённо спрашивает парень напротив, не собираясь отвечать на чужой вопрос. Пак лишь закатывает глаза, засовывая руки в карманы светлых джинс. — Чонгук, прекрати приходить после каждого случая. Ходить… устанешь, — бросает напоследок он, обходя своего знакомого и направляясь в здание. — Хён, а ты прекрати меня отталкивать, будто я тебе никто, — разворачивается Чонгук, на лице которого отчаяние и бессилие. Он сжимает сильнее лямку рюкзака, из которого наполовину торчит скейтборд, а затем сбрасывает рюкзак на асфальт и достаёт оттуда баночку хлоргексидина, ватные тампоны и салфетки. — Садись, — властно проговаривает он. Чимин чуть щурится, всем своим видом давая понять, что не за чем было, черт возьми, приходить. Он не настолько беспомощен и брошен всеми, что будет радоваться компании Чон Чонгука. Он не хочет после каждого такого случая с Намджуном видеть обеспокоенного парня рядом. — Сядь, пожалуйста, хён, — умоляюще просит Чон, взглядом указывая на скамейку, находящуюся не так далеко от той, которую недавно покинул Пак. На той лавочке всё ещё сидел тот самый парень, кажется, со светлыми прядями меж натуральных тёмных, натянутым капюшоном до самого носа и наушниками в ушах. Чимин послушно садится на скамейку. — Ты знаешь его? — интересуется он, пока другой смачивает ватный диск в антисептике. — Готов поспорить, что он даже не встаёт с той скамейки и никогда не разговаривает. — Эмм, он с третьего курса. Всё время сидит здесь или в библиотеке. Кажется, он отличник, потому что я видел его фотку с какого-то конкурса на стенде. Ну, и пару раз встречались в нашей библиотеке. Это всё, что я о нём знаю, — раздельно проговаривает Чон, начиная обрабатывать раны на лице. Он аккуратно прикасается к чиминовому побитому лицу, будто Пак — это что-то хрупкое и важное. Возможно, для Чонгука — да, но сам Чимин так не считает. — Хочу убить Намджуна, — признаётся Чонгук, осматривая каждую царапину и покраснение на чужом лице. — Хочу бить его точно так же, как он тебя. — Прекрати, — обрывает другой, закусывая нижнюю губу не только от боли на лице, но и от чоновых слов, в которые верить не хочется. Не хочется верить абсолютно никому в этом мире, потому что однажды доверился и вышел Ким-огромный-парень-с-хорошим-ударом-Намджун. Ну, и Ким-несбывшиеся-надежды-Сокджин. — Я говорил тебе не приходить. — А я говорил, что не буду этого делать. — Ты точно в своего отца пошёл. Такой же наглый говнюк, не слушающий других, — шикает Пак, отдергивая чонову руку. Он встаёт со скамейки, намереваясь уйти прочь, но его останавливают. — Хён, у нас один и тот же отец, если что, — парень вытаскивает наполовину виднеющийся скейт из своего рюкзака и ногой толкает в чужую сторону. Чимин останавливает скейтборд, что подъехал прямо к нему, и ставит на него правую ногу. — Ты забыл возле шкафчиков, как обычно. Чонгук обиженно закидывает рюкзак на плечо и уходит с заднего двора университета. А Чимин, будто самый законченный человек, остаётся здесь, понимая, что, возможно, перегнул палку, когда начал сегодняшний разговор с Чонгуком слишком грубо. Но разве с ним не поступают именно так?***
Хотелось бы Чимину прийти в универ и, заглянув в свой шкафчик, не увидеть там этих сраных записочек с пожеланиями. 《 Тупой пидорас》. Снова такая же, как и все предыдущие. — Ему хоть самому не надоело? — под нос бурчит Пак, сминая маленький бумажный листочек в руках. Он тянется к учебнику по культурологии, из которого выпадает другой листок, но чуть поменьше и согнутый в четыре раза. 《Ты справишься не только со страданиями и препятствиями, но и сможешь их переплюнуть》. Аккуратно выведено на бумажке. Что за бред? Намджун решил действовать по-другому? Но…Почерк до ужаса идеальный и натренированный, что ли. По крайней мере, парень такой впервые видит. У него-то все буквы кривые получаются и совсем некрасивые. Впрочем, как и у Намджуна. Пак всматривается в надпись на бумажном листочке ещё около минуты, а затем засовывает его в рюкзак, решив, что всё же его злобный хён автор этого послания, которому он, Чимин, решил не придавать особого значения. Мало ли, что в его больной голове щёлкнуло. И не такое написать может.