Там, где Дом

      Не помню, чтобы до этого мне приходилось бывать в капитанской каюте раньше. Исполинских размеров дверь скрывала просто обставленную комнату.       Сердце судорожно ёкнуло. Что ж именно в последний момент, когда заднюю давать уже поздно, я столкнулась с сомнениями. Со вздохом отпустив руку Марко, державшего меня до этого момента, я вышла вперед.       – С чем пришла, дочка? – нечеловечески-яркие глаза не пугали, как раньше, но и сейчас вызывали в душе ощущение, будто все твои мысли видны как на ладони.       – Я хочу кое-что рассказать, – запнувшись, я облизнула сухую корку на потрескавшихся губах, – я должна это рассказать, – никак не получалось собраться с мыслями, хотя в своей голове уже прокрутила весь диалог несколько раз. – Я прошу вернуть Эйса. Если его не остановить, то случится непоправимое – он повторит судьбу своего отца.       Говорить недомолвками – лучший путь, чтоб тебя посчитали шпионом. Но как? Как я должна была всё рассказать?       – О как? Что же за судьбу, ты считаешь, он повторит?       – Его будет ждать казнь, разоблачение перед всем миром и смерть, – О, Морские Божества! Я только что сказала Белоусу, что один из его сыновей умрет. Считала ли я, что моя не-смерть сделала меня неуязвимой?! Определенно, судя по моим заявлениям, я собиралась это проверить на личном примере.       – Откуда тебе это известно? Считаешь, он проиграет этому сукину сыну, Тичу?! – грозное рокотание не пошатнуло наконец-то обретенную уверенность в том, что всё делаю правильно, но заставило коленки предательски дрожать.       – Я это знаю. Потому что сама умирала и не только в вашем мире, – оглянувшись на Марко, я сглотнула и сделала еще один шаг. – Я видела часть истории вашего мира, с Великой эры пиратов, и Портгаса Ди Эйса в ней ждал печальный конец, – а вот сейчас меня трясло. Всё тело подрагивало от кончиков пальцев до макушки. Воля капитана, едва ли на долю выпущенная наружу, пробирала до стучащих зубов. – Я всё это видела. И что будет дальше с миром, с вашей, моей, командой.       – Почему я должен в это верить? Почему говоришь это сейчас, если знала с самого начала?       – Я не знала фактически ничего о своей прошлой жизни, пока Тич не, – тело помнило острую и краткую вспышку боли и последовавшее за ней забвение, – ранил меня. У меня нет весомых доказательств. Знаю, что Роджер рассказал вам о своем сокровище перед тем, как сдаться Дозору, потому что был болен и знал, что ему недолго осталось. Знаю, почему Рыжеволосый Шанкс вернулся из Ист Блю без руки и шляпы, – в глазах стояли слёзы, но я отказывалась дать им волю, – пожалуйста, поверьте мне. Это место и эта команда – всё, что у меня есть. Я не хочу их потерять.       Единственным, чем я горела, была мысль о том, чтобы предотвратить трагедию, первые шаги к которой уже были сделаны.       – Я подумаю о том, что ты сказала, – это было последним словом, и я знала, что вымаливать дальше – не имело смысла. Возможно, мне и дадут шанс за прошлые заслуги, хотя в свете предательства одного из самых старых членов команды...       – Да, капитан. Благодарю, что выслушали.       Я бездумно кивнула и вышла. Перед глазами заплясали чёрные точки. Сползти по стене и героически клюнуть пол, мне не дал Марко.       – Он не хочет обсудить это с тобой? – не поднимая глаз от пола, потому что даже с поддержкой боялась навернуться, кольнула я.       – Позже. Сначала отведу тебя в лазарет.       – Только не туда – тошно. Хочу в свою комнату.       – За твоим состоянием ещё нужно посмотреть, йой. У меня хотя бы есть где развернуться.       – Плевать.       Где-то на задворках мыслей промелькнуло: моё состояние – вина неудавшейся смерти или лекарства? В любом случае, меня действительно не интересовало, на какой горизонтальной поверхности меня оставят, если это будет не лазарет.       Марко либо по опыту, либо по своей птичьей чуйке догадался, что сейчас меня трогать не нужно, и с расспросами не лез.       Рубашка, которую мне помог надеть Феникс, полетела на пол. Уродливый шрам поблескивал белым над левой грудью. Завернув руку за спину, кончиками пальцев нащупала схожую бугристость рядом с лопаткой. Движения не вызывали напряжения в мышцах, послушных даже после смертельного ранения. Сбросив остатки одежды, я забралась в кровать.       Ткань подушки холодила щеку. Запах намокших перьев щекотал нос. Алые отблески заходящего солнца медленно перетекали со стены на потолок, пока не исчезли совсем, оставляя за собой душный сумрак.       В голове не было ни единой связной мысли – сплошь обрывки.       Что стало с…?       Поверят ли в…?       Способно ли это колесо остановить свой ход? Преломить заданную колею?       Татч?       Как оказалось, что мультик стал реальностью, в которой я теперь жила?       Было ли это затянувшимся коматозным сном?       Ни на единый вопрос не находилось ответа.       Спустя вечность в темной комнате я услышала, как приоткрылась дверь и скрипнула половица. Прикрыв влажные ресницы, едва ли я вправду попыталась притвориться спящей. Мой театр не поддержали. Одеяло было сдвинуто в сторону, следом и я оказалась у стены, чтобы потом как плюшевая игрушка растянуться на пышущей жаром груди.       Мне верила Марго. Напрасно. Верил ли мне Марко теперь? Стоила ли я его доверия? Что во мне было помимо банального желания выжить? Действительно ли я хотела, чтобы история не свершилась, потому что переживала за остальных? Или не желала терять привычный комфорт и защиту?       Каждый вопрос ржавым гвоздем вбивался в разум. Отсутствие чего-либо, кроме как «не знаю», корежило битым стеклом в кишках, вызывая желание выблевать внутренности и избавиться от мутной дряни, пожирающей изнутри.       – Мне страшно, – признание вопреки воле разума слетело с губ.       – Я рядом, – не «не бойся», не «всё будет хорошо», но эта горькая честность была тем обезболивающим, в котором я нуждалась.       Вряд-ли после всего произошедшего Феникс был спокоен настолько, насколько показывал. С его привязанностью к команде, с тем к чему всё шло, пусть я не дала ответов, но намёков достаточно, чтобы сделать выводы, в какой мы жопе скоро окажемся.       Утром я проснулась одна и в совершенно разбитом состоянии. Одеваться, идти есть.... (Татч всегда нудел о вреде кофе на пустой желудок), чтобы сидеть со всеми за столом, (говнюк-Портгас вечно тащил всю еду с соседних тарелок), читать газету (сколько раз Татч шутил о том, что я опять присматриваю будущих накама).       Но я даже не увиделась с Марго, которая сидела рядом с моей койкой, пока её не прогнали спать. Не поговорила с Тони, которая первой из медичек нашла нас с Татчем на палубе.       Собрав остатки воли в кулак, я принялась одеваться.       Те, кто воочию не видел перерождение Феникса, смотрели на меня, как на оживший труп. Бывалые даже подшучивали, мол это у нас семейное на тот свет ходить. Знакомые похлопывали по плечу, обнимали, так что трещали ребра. Еще до обеденных склянок девочки утащили меня в личное пользование и пошло-поехало. Докатились.       Лечить хандру алкоголем неэффективная политика. Но лимит правильных поступков был исчерпан. Хорошо, что Тони ушла проведать Рейру. Хватало и Марго – свидетельницы моего морального разложения.       Хотелось нажраться.       Хотелось сдохнуть.       Как там родители? Господи, ай да я, ай да примерная дочь! Очнулась – первым делом побежала всех спасать, новую родню завела – от старой отреклась? Сколько раз ни вспоминала, была лишь смутная дымка и легкая ностальгия, зато как оживший мультик, так самым первым делом и вспомнилось, и поверилось. Пусть отношения были со своими тараканами, с прохладцей, да были уж явно больше нескольких лет. Кровью повязаны, а не… чем? Что вообще меня связывало с теми, с кем я плавала под одним флагом? Хотелось взвыть и дать себе по лицу.       – Ненавижу себя.       – Есть за что?       Нервный смешок обогнала пьяная икота. Говорят, женский алкоголизм не лечится. Но если я не собиралась сходить на ближайшем острове и сводить татуировку, то шансы дожить до цирроза были смешными. Так стоило и заглядывать так далеко? Бутылка, втихую изъятая у Феникса (тише и незаметней не придумаешь, дверцы на распашку, разве что записку не оставила «ушла бухать, к ужину не жди»), согласно поблескивала стеклянными гранями.       Шансы пережить шторм у Яны были больше моих, если её тоже за борт не смыло. Или катер не налетел на скалы… не перевернулся… К черту такое посмертие. Права я была, когда говорила, что блажь это – не помнить. Жила бы как живется, ан нет.       Едва за двадцать: про таких говорят вся жизнь впереди? И вот же жизнь – сука. Это могло быть поворотной точкой к лучшему. Разрыв болезненных гноящихся отношений, планируемый уход с опостылевшей работы. Может не сразу и не сладко-гладко, только был шанс, что после отпуска всё изменится.       Мое тело хоть достали из воды? Такие трупы особенно отвратительны, пришлось здесь как-то повидать: вонь пробивает до самого мозга, и блюешь во все углы. Лучше бы и не нашли? Хотя неопределенность вроде всегда хуже, чем четкое знание. Что сам своего ребенка хоронить будешь, в закрытом гробу. А если бы и нашли, предпочла бы, чтоб сожгли, только вряд-ли – родители моих взглядов на кремацию не разделяли.       Шикарно начала с чистого листа.       Дрогнувшая рука сбила бутылку, и та радостно покатилась по доскам.       – Пусто. У Рози есть запас. Открываем?       – Тащи.       Со вздохом Марго на четвереньках поползла к шкафу, чтобы вытащить из бельевого ящика наполовину початую бутылку. Я захихикала.       – Джо знает, что ее зам втихую прибухивает?       – Спиздишь ей, не отмажу, – предупредила подруга.       Подруга? Как-то хуевенько я в дружбу. Янку-то сколько раз вспоминала? К Марго прилипла банным листом, потому что одной не вывезти, а как полегчало, то враз забыла, оставила. С Татчем под боком, мальчишками-поварятами, с Тони и Рейрой, конопатым дуэтом, прочими комдивами. Быстро я нашла замену, однако.       Лгунья.       – За то, что я хреновый человек. Ик.       – Не мели чепухи. Здесь праведников нет.       Может по меркам этого мира так всё и есть. Хочешь жить – умей вертеться. Человек, тварь такая, ко всему может привыкнуть. Вот и я, пообвыклась, позабыла. Дрянь.       – Просто ты ни черта не знаешь. Мне от себя гадко. И никому я со своей помощью, блять, великомученица, не сдалась.       Белоус. Отец. С языка иногда срывалось, и всё же царапало в душе это слово, щемило сердце.       – Ты бредишь.       Может и брежу. По очередному кругу впадаю в отрицалово, когда, казалось бы, поздновато дергаться.       – Неа, – запрокинув голову, я не обращала внимания, как часть проливается мимо рта, стекая за воротник, – ничего ты не знаешь, Джон Сноу. Никакой гребанной правды.       Я упала на спину, раскинув руки в стороны.       Правда. Сила в правде. Иллюзия утопистов.       – А ты уверена, что сама эту правду знаешь? – словно в продолжение моей мысли пробормотала Марго, – Что она тебе нужна?       Повернув голову в сторону Марго, я вгляделась в её лицо, которое мутнело и немного расплывалось по краям синим ореолом волос.       – Так ты знаешь, – на лицо вылезла совершенно нежданная болезная улыбочка.       Вероятно, количество и скорость принятия алкоголя всё-таки сделали свое черное дело. Но пребывая на совершенно параллельных друг другу мысленных волнах и размышляя о разном, слова звучали так, словно говорили мы об одном. Хотя может так и было.       – Подозреваю.       – У-у-у, не томи! – я приподнялась на локте.       – Раздвоение личности или диссоциативное расстройство личности.       С гомерическим хохотом я рухнула обратно. От смеха надрывало живот, а руки и ноги так и дергались, барабаня по полу.       Я – псих. Многое становилось на свои места.       – Ахаха, всё верно, я сошла с ума. Отличное объяснение всей той хуйне, которая со мной творится, просто лучшее!       – Совершенно другая личность, приступы тревоги, панические атаки, галлюциногенный бред. Я всю имевшуюся литературу по этой теме изучила, – абсолютно пьяным и заплетающимся голосом просветили меня.       – Если после того, как ты мне это рассказала, ты собираешься меня прирезать или провести какой обряд экзорцизма, то за ритуальной атрибутикой тебе к Шестнадцатому.       – Тебе нужна помощь.       – Спасибо, вам нужнее, – я икнула, – нам и так заебись.       В дверь постучали и, не утруждая себя более вежливостью, открыли.       – Вспомни солнце – вот и лучик? – мне стало ещё более смешно, и я перекатилась на живот и, как дятел, принялась молотить раскрытой ладонью по доскам.       – Ваши визги слышны от палаты Татча.       – Мы решили, что я теперь в гордом стане сумасшедших, ик. Всё в порядке, я к вам такая уже попала, – успокоила мужчину.       – Это не смешно, – губы Марго дрогнули.       – Не плачь, в реальности всё ещё хуже, чем ты думаешь, – я взвизгнула, когда меня за шиворот подхватили и потащили. – Отпусти меня, Изо! Я могу идти сама.       Идти со скоростью такой дылды и в трезвом виде было сложновато. Сейчас же я путалась в каждом шаге.       – Роз, – стук в дверь отозвался тряской, которая только усугубила дискомфорт от того, как ворот давил на горло, – вашу синевласку отмыть, и пусть трезвеет.       – Марго? Что они с Лис… Поняла, сделаю.       – Поставь меня, я ругаться буду! При всём моём уважении, я сейчас всё облюю и в первую очередь твои шлёпанцы!       – Значит, будешь отмывать.       – Да какого хуя, ты! Ай! – давление на шею внезапно ослабло, и следом звонкий подзатыльник едва не отправил меня прямо на доски, если бы жесткая рука вновь не сжалась на воротнике, дергая его вверх.       – О субординации не забывай, пока на вахты не отправил.       – Какие мы обидчивые, епта. Задушишь! – на глаза выступили слёзы.       – Это в воспитательных целях. Марко! – окрик заставил поморщиться от звона в ушах, – Нашелся твой воришка, забирай.       Меня поставили на ноги, чтобы следом толкнуть в объятия Феникса.       – Упс, – скептический взгляд вызвал приступ умиления, так что я не нашла ничего лучше, чем чмокнуть туда, куда дотянулась – то бишь до груди ровнехонько в центр белоусовского креста.       – Об этом мы ещё поговорим, йой, – многообещающе протянули сверху.       Методы приведения в чувства у комдивов были схожи.       Меня искупали. В чём была пихнули под ледяной душ и не выпускали, пока губы не посинели, а горло не стало саднить от матерных и не только оров.       Чем Марко руководствовался было понятно. Другой вопрос, как протрезвевшей мне дальше жить? Потому что было мучительно стыдно.       – Я истеричка, – хлюпнула горячим чаем, который мне вручили сразу после банных процедур. Надежда, что покаяние снимет груз вины, трепеталась на последнем издыхании, – и дура.       – Раздевайся, – чай едва не пошел носом, когда я поперхнулась.       – Сейчас?! Серьезно? Я… не думаю, что… блин, Марко…       – Я не о том, – мне показалось или кто-то закатил глаза. Миру точно кабздец, – мы не будем проверять не окочуришься ли ты от пневмонии.       – А. Ладно, – заторможено кивнув, я начала стягивать прилипшие к телу вещи, – не мог бы ты… – под ехидным взглядом закончить фразу я не смогла и отвернулась, – моя одежда…       – В третьем ящике слева.       – Спасибо, – почти уже беззвучно шевельнула губами.       И вот со мной он носится. Может правы все комдивы разом и весь экипаж в придачу, у него инстинкт «наседки»? Логично: за всеми бегает, пиздюли выписывает, сопли подтирает. Шутки про малолеток звучат уже не так смешно.       Я переоделась, но повернуться и посмотреть в глаза? В конце-то концов, я взрослый человек и должна отвечать за творимую хуйню.       – Извини за… это, – я махнула рукой, очерчивая всё произошедшее. Глаза упорно не хотели смотреть куда надо, поэтому взглядом остановились на небритом подбородке. Не как обычно, скорее даже заросшем. Когда он в последний раз в зеркало смотрел?       – Срывы бывают у всех, йой. В твоих обстоятельствах – стыдится нечего.       Упрямо двинув челюстью, я подошла к столу, вновь хватая чашу, чтобы чем-то занять руки.       – Марго считает, я сошла с ума.       – Я читал её отчёт, – резко вскинув голову, я столкнулась с Фениксом взглядом, – когда ты первый раз очнулась и кричала, чтобы остановили Эйса.       Горько скривившись, я сделала глоток.       – Что думает Отец? – в конце я замялась.       То, что я сказала, теперь можно было объяснить очень просто – потёкшей крышей. Буду ли я смеяться или плакать, когда окажется, что я – местная Кассандра?       – Портгас не выходит на связь и прошел мимо всех наших постов. Он не хочет, чтобы его останавливали.       Кивнула. Это было вполне в духе Огненного засранца.       – Отец хочет тебя выслушать, – Марко взял паузу, и я вновь подняла взгляд, сталкиваясь с бушующими эмоциями в глубине его глаз, – один на один. Та информация, которая у тебя есть… не распространяйся пока о ней, йой. Мы не знаем, есть ли на борту… – он не договорил, но всё и так было понятно.       – Чтож, я – городская сумасшедшая, это моя работа...       – Сомневаюсь, йой. Но пусть Марго пока в неё верит. Если кто-то решит копать, то пусть найдет это.