Гадюка

Я стреляла. Раз — аккуратное нажатие на курок, прищур и шум выстрела. Два — удар отдачи и попадание в самый центр мишени. Три — моя победоносная улыбка. Где-то за городом, в странном поле, на котором я обычно тренировалась в управлении Пламенем, расставив самодельные мишени в разных местах, я вновь обучалась стрельбе. Правда, в этот раз не было ни дедушки, ни учителя, только я и холодный ветер, приносящий с собой красно-желтые листья и сухую траву. Одиночество пугало, конечно, как иначе? В этом месте, куда проводить может лишь Кавахира, страшно быть одной, зная, что если Шаман захочет, то я могу раз и навсегда остаться здесь, и никто меня не спасет. Однако другого варианта у меня все равно не было. Не палить же в Лондоне, где люди еще не отошли от войны? На такую глупость даже я не способна. Мозги, что бы там не говорила иногда Дженнифер, у меня еще имелись. Я тряхнула головой, отгоняя ненужные и мешающиеся сейчас мысли, и вновь прицелилась. Пистолет — тот самый, украденный у полицейских, — приятно оттягивал руки и давал возможность хоть на мгновение вернуться в прошлое. Мишени были неровными, кривыми и, честно говоря, довольно уродливыми, все же они были сделаны на скорую руку из того, что оказалось под рукой, и невероятно сильно отличались от тех, что были у нас на занятиях, — напечатанных на бумаге. Но в чем смысл делать их красивыми, если они, в конце концов, станут просто мусором? Я вздохнула и убрала пистолет в сторону. Разминая руки, я почему-то подумала, что, быть может, в следующий раз лучше целиться самой себе в висок. Отчего-то мысли показались настолько смешными, что я не выдержала и рассмеялась, словно сумасшедшая. Если Кавахира все же наблюдал за мной, то наверняка решил, что я свихнулась окончательно. Может, он даже найдет другого Аркобалено Тумана, более здравомыслящего. Или просто отберет у меня пистолет. На всякий случай. Как говорится, береженого бог бережет. Еле отдышавшись, я просто грохнулась на землю, даже не потрудившись посмотреть, не в лужу ли. Впрочем, разницы-то никакой. Одежда и так вся в грязи. Почему-то именно в такие моменты я вспоминала свое прошлое в другом мире, даже несмотря на то, что вроде как запретила себе бередить медленно заживающие раны. Такими темпами они ведь так и не перестанут гноиться и кровить, причиняя боль. Ведь если я буду думать только о прошлом, у меня исчезнет настоящее и не появится будущее. Вдыхая холодный воздух, я пыталась привести свое дыхание в норму. Непослушные волосы лезли в глаза и рот, а дрожащие руки никак не могли убрать их достаточно хорошо. Хотелось сжаться в клубок, спрятаться от всего мира и, держа тёплую руку, поверить, что все будет хорошо. На много километров никого не было. Приходилось довольствоваться тем, что было: грязной кофтой с кучей дыр, которые не успеваю зашивать, прохладной землей и стылым одиночеством. И дышать, дышать, дышать, утонув в воспоминаниях. Вдох — перед глазами силуэт матери; она улыбается, и ее зелёные глаза сияют, — выдох. Вдох — щека горит, ноги не держат, а резкое «Тварь!» бьёт по ушам знакомым голосом, — выдох. Вдох — запах мокрой земли и гниющей травы, вкус крови из сломанного носа, — выдох. Вдох — мы смеемся громко и звонко, не обращая внимания ни на что, а проходящие мимо люди поджимают губы и качают головой, — выдох. Вдох. Выдох. Я открываю глаза. Небо над головой — темно-серое, с редкими проблесками голубого и полное тяжелых туч. Даже странно, что еще не пошел дождь, хотя мне же лучше. Только промокнуть не хватало. Не уверена, что моя кофта выдержит это. Я хмыкнула и, отбросив в сторону все мысли и воспоминания, взяла в руки брошенный ранее в траву пистолет. Он все еще был теплый.

***

— Шарлотта. Голос у Дженнифер холодный, глаза — темные-темные, до жути спокойные; словно смотришь в бездну и ничего не можешь поделать. Я знала: Дженнифер злится и волнуется. И это все смешалось в страшное чудовище, настолько, что хочется спрятаться куда-нибудь под одеяло, как делала сотню раз в детстве, боясь монстров. Жаль, что мне никто не сказал, что люди опаснее и злее их. Жаль, что я сама поняла это слишком поздно. Я, натягивая на искусанные и обветренные губы слабую улыбку, дернула плечом и повернулась к ней лицом, убирая в сторону обувь, чтоб не мешалась. Спокойнее, мысленно просила саму себя, никаких резких движений и взглядов глаза в глаза. — Дженнифер? Что-то не так? — задаю глупый вопрос и вешаю куртку на гвоздик, старательно давя мысль, что, если придется сбегать, ее нельзя будет схватить без последствий — гвоздь острый, — сколько раз до крови резалась им из-за собственной невнимательности, — точно порвет тонкую ткань. — Появились какие-то проблемы? Дженнифер скривилась и неопределённо махнула рукой; взгляд сам собой зацепился за новые синяки и царапины, расцветающие уродливыми узорами на бледной коже. Захотелось подойти ближе, погладить ее по голове, успокаивая, а потом обработать все ее раны пахучьей мазью. Я продолжала неловко топтаться в прихожей, не смея сделать и шага — ни вперед, ни назад. В Дженнифер было что-то, заставляющие стоять на месте, не двигаясь и почти не дыша. Словно кролик перед удавом. — Проблемы? Какие проблемы? — деланно удивилась она; ее лицо казалось маской, странным рисунком, словно автор так и не выбрал что изобразить: злость, отвращение, удивление или безразличие. — У меня нет никаких проблем. А вот у тебя… Я вздрогнула от тона ее голоса и сделала шаг назад, даже не замечая этого. Отчего-то было страшно; страх змеей заполз внутрь и устроился в груди, отгородившись от всех рёбрами и тонкой кожей. — А вот у тебя проблемы есть, — продолжила она, не обращая ни на что внимания. — И еще какие. Усмешка, появившаяся на ее губах после этих слов, казалось, могла отравить, стоило только посмотреть на неё, — столько яда в ней было. Я старалась оставаться невозмутимой и спокойной, держать себя в руках, как бы сильно не пугала меня эта перемена Дженнифер. Что с ней? Почему она так себя ведёт? Что значат ее слова, действия, взгляды? Вопросов было слишком много, тогда как храбрости и времени, чтобы их задать, —наоборот, слишком мало. Однако я уверена, что ответы на них мне не понравятся. — Шарлотта. Ты правда не понимаешь? — Не понимаю чего? — недоумение у меня было самое искреннее. Я ничего не понимала в сложившейся ситуации. Заставив себя остаться на месте, когда Дженнифер неожиданно вздохнула и потерла висок, словно ее мучала головная боль (по имени «Чарли», вероятно), я не отводила от неё взгляда. Она прошлась по коридору вперёд-назад, закусив губу, и старательно смотрела куда угодно, но не на меня. Сжимая-разжимая кулаки и медленно и глубоко дыша, Дженнифер пыталась успокоиться. Я молчала; в голове билась мысль, что стоило остаться там, на поле, в одиночестве и с пистолетом, голодная и продрогшая, но зато без всяких серьезных разговоров и нервотрепок. — Ладно, это всего несколько слов, их сказать не так уж и трудно, — пробормотала она себе под нос, а потом повернулась ко мне лицом — равнодушным, лишь глаза лихорадочно блестели в мутном свете старой лампы, — и сказала, на выдохе, резко и холодно: — Тебе стоит уйти. Что? Всмысле? Как уйти? Почему? Куда? — Уж куда-нибудь! — ответила Дженнифер, и я поняла, что все эти вопросы задала ей вслух. Потерянно оглянувшись, я попыталась поймать ее взгляд, но она, бросив безразличное «собирай свои вещи», ушла в комнату и захлопнула за собой дверь. Раздался странный звук, и я хотела уже было что-нибудь сказать, как поняла, что это была я. Это я плакала, сидя на полу в тесной прихожей. И снова одиночество обнимало меня за плечи.