***
*** — Мью, можно тебя на минутку? — Майлд настолько давний друг, еще со времен прошлого проекта, что может позволить себе иногда при личной беседе опустить вежливое обращение и звать Мью просто по имени. Они небольшой компанией сидят и отдыхают после очередного прогона сценария для третьего эпизода, когда этот забавный паренек, так хорошо умеющий всем вокруг поднимать настроение, вдруг решает вытянуть его отдельно от всех попить холодный лимонад. Мью не особо и сопротивляется — он всегда рад побеседовать с этим нонгом, который стал для него близким товарищем еще с тех пор, когда от него все отвернулись… Поэтому они с напитками усаживаются снаружи среди растений в саду, чтобы почилить и поболтать, как думал Мью. Но у Майлда оказались немного другие планы: — Мью, я беспокоюсь о тебе. А вот это было неожиданным, да. Брови приподнимаются от тут же возникшего вопроса: — Ээээ… Почему? Вроде все хорошо продвигается с репетициями. — Нет, я не об этом. Я беспокоюсь о тебе из-за нонг’Галфа. — А что с ним не так? — Мью озадачивается еще больше, пытаясь сообразить, с кем мог конфликтовать вообще этот застенчивый парень. — С ним все “так”, но ты вообще понимаешь, что между вами происходит? Он с непониманием смотрит на друга, поэтому тот продолжает: — Тут нет слепых, Мью. И я, и все актеры, и стафф — все мы видим, что вы не отлипаете друг от друга, причем это началось буквально со второго воркшопа, когда ваш поцелуй при проигрывании сцены из “Call me by your name” вогнал в краску всех, кто имел неосторожность наблюдать за этой сценой. — Ну мы же вроде уже обсудили этот случай — Галф просто не знал, что на воркшопах не целуются по-настоящему, поэтому проявил инициативу, а я всего лишь не стал его отталкивать, чтобы не прерывать сцену. — Ну-ну, а ночную сцену для первого эпизода вы 45 минут снимали тоже потому, что Галф не знал, что ему не надо тебя целовать в ответ? — Майлд не смог удержаться, чтобы не подколоть друга, который все так же продолжал отрицать почему-то очевидные для его товарища вещи. — Он просто импровизировал — может не совсем удачно, — и тут у Мью нашлось “убедительное объяснение”. — Мью, давай начистоту — просто услышь меня: между вами такая химия, что у всех в радиусе пяти метров волосы дыбом встают… А остальные, находящиеся вне зоны поражения, просто не могут на вас двоих не пялиться — и не снимать, попрошу заметить! Мне кажется, что у BTS с воркшопов будет просмотров на официальном канале не меньше, чем у финальных серий в итоге — и все из-за того, что вы оба творите! Мью внутренне холодеет: так все очевидно? Но взглядом дает понять: продолжай. И Майлда уже не остановить: — Вы оба вообще осознаете, как это выглядит со стороны? Да практически не бывает такого, чтобы вас можно было засечь в разных частях комнаты! Если мне везет — я вижу только одного из вас, праздно шатающегося и выискивающего второго. Сказ о том, как нонг проснулся и начал в состоянии сонного зомби ко всем приставать с вопросом “а где же его пи’Мью?”, в то время как ты всего на 15 минут вышел за мороженым, вообще уже стал легендой TTTS — только ленивый не пересказал это внутри съемочной команды. Думаю, что скоро и фанаты об этом узнают. Парень реально почти задыхается от эмоций, но не может остановиться ни на минуту: — Ваши постоянные обнимашки, бесконечный скиншип… Ты вообще что-то можешь делать, не дотрагиваясь до него? В тот день, когда у нас был дресс-код “желтая майка”, вы вообще были как сиамские близнецы и буквально висели друг на друге. Такое ощущение, что ты вообще читать сценарий не сможешь, если не лежишь на Галфе! А эта чудная история, как ты принес свою зеленую майку, когда у нонга не оказалось дома одежды нужного цвета? И после всего этого ты хочешь мне сказать, что ничего не происходит?! — Майлд аж запыхался, пока вываливал на Мью все то, что накопилось у него в голове. Он же молча сидит и переваривает услышанное, постепенно мрачнея. <i> Он слишком увлекся, играя в пи, нонга и фансервис между ними. Эта речь друга стала для него ушатом холодной воды, который привел в чувства и вернул его с небес на землю. Мью и правда получает такое искреннее удовольствие от возникшей близости, так беззастенчиво этому радуется, что совсем не подумал о том, как это может выглядеть со стороны, особенно учитывая его прошлое. И как к этому может относиться его наивный и доверчивый Галф… Поэтому он горько усмехается и потускневшими глазами смотрит на Майлда: — Я тебя услышал, друг мой. Спасибо, ты очень помог мне взглянуть на всю эту ситуацию со стороны. Я был все это время эгоистом, у которого появилась надежда на нормальную жизнь после того, как Маме дала мне этот шанс, когда я уже совсем отчаялся. Но я забылся и совсем упустил из вида, что слово “нормальный” ко мне не применимо. Он делает глубокий вдох перед тем, как дать обещание — в первую очередь самому себе: — Поэтому я хочу тебя успокоить: я сделаю все возможное, чтобы та история никогда больше не повторилась — я костьми для этого лягу, но не допущу. Не с этим нонгом — нет, я не могу и его так подставить, поэтому наши отношения не выйдут дальше тех, что прописаны контрактом и рамками фансервиса. Это только работа. А теперь прости — мне надо немного подумать, — Мью снова печально улыбается, встает и уходит вглубь сада, чтобы побыть одному. Майлд смотрит ему вслед — и его сердце предательски ноет из-за этого человека. Он знает его уже столько лет, видел все то, через что Мью прошел, видел, как невзгоды чуть не сломали его, но тот выстоял, осознал свои ошибки и смог двинуться дальше. И пусть внутри все заходится от боли и сожаления, что для Мью он всегда будет только другом, но он сделает все возможное, чтобы его самый близкий человек больше никогда так не страдал. И для этого, если понадобится, он даже вмешается в зарождающиеся, как ему кажется, отношения, чтобы не дать им развиться во что-то большее.***
Четвертый эпизод обещает быть одним из самых насыщенных в лакорне — и Галф это понял еще на воркшопах, когда пи’Ти и преподаватели по мастерству снова и снова прогоняли с ним и Мью сцену откровенного признания Тайпа о травме. Но его все равно одолевают сомнения, что на съемочной площадке он сможет достаточно погрузиться в образ и выдать что-то достоверное. Поэтому, нисколько не сомневаясь в гениальности своей идеи, он уже привычно находит Мью в репетиционной комнате среди остального стаффа и утягивает его подальше от толпы, чтобы обсудить предстоящую сцену только вдвоем. Они, как обычно, падают на матрас, и Галф уже было тянется, чтобы завалиться в привычные теплые объятия, как замечает некоторую отстраненность и мрачность своего партнера. Он тут же умеряет свою прыть и начинает вглядываться в лицо пи, но оно непривычно непроницаемо, как будто того что-то глубоко внутри сильно тревожит. — Пи’Мью? — надо сначала осторожно прощупать почву. — Да, нонг? — даже этот голос какой-то тусклый сегодня. — У тебя все в порядке? Я хотел с тобой еще раз разобрать сцену признания Тайпа, но теперь мне кажется, что это тебе нужно о чем-то со мной поговорить. Мью замирает и молча смотрит на Галфа. Он только-только немного отошел от разговора с Майлдом, поэтому не уверен, что сейчас “потянет” еще один такой же душещипательный разбор персонажей, как в прошлый раз, поэтому решает сменить тему: — Я не очень хорошо себя чувствую — ничего страшного, не переживай. Так о чем ты хотел поговорить? — Хм, правда? Ну ладно, береги себя, пи — ты очень много работаешь и учишься и так мало спишь. Галф делает вид, что поверил, но так как на откровенный разговор его собеседник явно не настроен, поэтому он возвращается к своей изначальной цели: — Я хотел поговорить с тобой о том, что мне кажется, что я просто запорю съемки сцены с рассказом Тайпа о его травме. У меня такое ощущение, что я никак не могу нащупать его образ, чтобы он получился достоверным. Со мной такого никогда не случалось, поэтому мне так сложно уловить, каким Тайп должен быть во время этой сцены. — Есть один способ, который может тебе помочь. Ты что-нибудь слышал об эмпатии? Галф в ответ отрицательно качает головой. А Мью с радостью хватается за шанс уйти от неприятной для него темы, поэтому почти что с энтузиазмом продолжает: — Эмпатия — это отклик человека на чувства и состояние другого. Заметь, именно другого — не свои собственные. В прошлый раз ты меня очень сильно напугал, когда вместо переживаний Тайпа ты начал выдавать свои, но очень сильно обостренные из-за глубокого погружения в образ. Я не хочу, чтобы ты снова так себя травмировал, поэтому попробуй по-другому: услышь и почувствуй его боль, его травму, но как будто со стороны, не падая в них — и помоги ему с этим разобраться. Пройди с ним путь признания, практически исповеди перед Тарном — и финалом всего этого станет высвобождение из плена страха, потому что он откроет свою тайну человеку, которому доверяет, пусть он даже не до конца это сам осознает. В такие моменты Галф испытывает трепет перед Мью: насколько тот опытный, насколько мудрый, умный — и с каким терпением все это разжевывает и объясняет молодому коллеге… Поэтому в очередной раз благодарно улыбается и утыкается головой в плечо партнера — ему предстоит длинная ночь, чтобы обнаружить в себе ту самую эмпатию. И все так и получилось: вечером он после душа привычно ложится в постель и начинает усиленно прогонять в голове своего героя, пытаясь вызвать у себя чувство глубокого сопереживания его проблеме. Но вместо этого перед глазами у него стоит сегодняшнее бесстрастное лицо пи, которое подспудно вызывает у него какую-то тревогу — и он никак не может сообразить, чем именно, пока не решает отвлечься и полистать социальные сети, в том числе инстаграм. И тут его осеняет: это то же выражение лица, которое его поразило на старых фото Мью — поджатые губы и напряженная тревога в глазах. А он-то думал, что больше такого не увидит, так как в последние дни пи` для него был источником энергии, но теперь его солнце как будто погасло… И Галф понимает: именно этому человеку он сопереживает больше всего, а не какому-то воображаемому Тайпу, именно его проблемы он хочет помочь решить, именно его боль он хочет разделить. Но для этого ему нужно знать, с чем имеет дело, и насколько все плохо. В прошлый раз ему не хватило смелости выяснить все до конца, поэтому он решительно вздыхает, вводит имя в поиск и… падает в пучину всего того, что так хорошо умеют генерировать нетизены. Отвратительно… Насилие, домогательство... Грязный ублюдок… извращенец... Он опозорился на весь мир... Даже твои фанаты от тебя отвернулись — уходи! Никто не захочет с тобой больше работать... Как ты мог так грязно поступить? Он еще и гей оказался — это омерзительно… Бедный мальчик, как он пострадал от этого урода… Вы видели, как он плакал? Телефон падает из ослабевших рук Галфа, к такому океану дерьма он оказался не готов. А как тогда выдержал его пи эти потоки ненависти? Как справился? Как смог подняться с колен и пойти дальше? Он не может себе это даже представить… Но теперь четко знает, за кого его сердце будет болеть и чьи эмоции он будет разделять.***
Последние приготовления перед чуть ли не самой тяжелой сценой этого сериала, в которой и Мью, и Галф должны по-максимуму себя проявить как актеры. Он находит взглядом партнера по съемкам, но вместо ободрения в его глазах впервые за все это время видит какую-то обреченную пустоту и понимает, что сегодня его очередь помогать, сегодня он должен стать спасательным кругом для пи, который вытянет его из этой бездонной пучины боли, что так явно читается в глазах человека напротив. И “action!”. Галф лежит в постели Тайпа, укрытый одеялом, и усиленно изображает, что чем-то увлечен в телефоне. Но где-то в фоне у него зудит какое-то тревожное чувство, которое он невольно транслирует и на своего персонажа. Хлопнула дверь — это в комнату с пакетом ужина на двоих зашел Мью. Так, Галф делает вид, что не замечает, но все равно косит глаза в сторону парня и с недовольным видом отворачивается. — Ты и сегодня занятия прогулял? — голос грустный, озабоченный. Но Галф вынужден почти что огрызнуться: — Оставь меня в покое, — и дальше утыкается в телефон, не глядя на собеседника. — Я говорил с Текно. Он сказал, что ты пропустил все лекции, — тот продолжает упорствовать в попытках достучаться до “соседа”. — Я в курсе, что на перекличке он тебя прикрывает, но ты уже неделю на занятия не ходишь. — Не зуди, — да, это грубо, но против сценария не попрешь. В ответ Мью устало вздыхает: — Тебе нужно заново выучить язык: слова “зудеть” и “беспокоиться” имеют разное значение. Галф в ответ опять морщится, но немного поворачивает голову в сторону собеседника: — Ты беспокоишься обо мне? Сейчас помру со смеху! — Смейся тогда, — а вот это звучит крайне горько, что заставляет Галфа нервно сглотнуть, а Тайпа — всего лишь на какое-то мгновение повернуть голову к Тарну и потом снова отвернуться. — И все же, давай поужинаем. Мью тянет Галфа за плечо, пытаясь его поднять. В ответ слышит сухое “я не голоден”, поэтому делает еще одну попытку: — Тайп, встань и поешь чего-нибудь, — еще раз. На что парень с агрессией подкидывается: — Я же просил держаться от меня подальше! — и замирает от той боли, что видит в глазах старшего. Все так плохо, пи? Прости, но придется продолжать. — Я не просил тебя покупать мне ужин. Я никогда не просил хорошо ко мне относиться. Кусок дерьма! Блииииин, у Мью такое выражение лица, как будто он его ударил. Тот откидывает сумку, до этого висящую на плече, становится коленями на кровать возле парня и стискивает плечи Галфа почти до боли. — Какого черта ты делаешь, Тарн? — его глаза испуганно останавливаются на лице пи, а руки стискивают мускулистое плечо, которое сейчас на ощупь как камень от напряжения. — Отпусти! Тарн, отпусти! Но тот словно в порыве отчаяния опускает голову на плечо Галфа, прижимается к нему лбом и тяжело вздыхает: — Пожалуйста, поешь что-нибудь, — тихо и печально. — Пожалуйста. Не важно, видишь ты во мне гея или еще кого-нибудь, кого ненавидишь. Просто поешь, пожалуйста. Прошу тебя. И каждое слово как игла впивается в мозг Галфа от того, с каким тихим отчаянием они были произнесены. Да, ты можешь называть меня как угодно — я все это заслужил… И ты точно об этом знаешь, мой маленький нонг. Ты — мой судья, и ты же — мой палач. — Умоляешь такого подонка, как я? — да, даже Тайп понимает, что он сильно перегнул палку. Мью в ответ поднимает голову — и Галф вздрагивает от вида невыплаканных слез в его темных глазах, которые с болью смотрят на него: — Я знаю, что это не твоя вина, — он еще умудряется как-то свои реплики произносить… Конечно, это я во всем виноват. Это я все тогда испортил, но я не сделаю это снова, не совершу эту же ошибку — можешь быть спокоен. — Но меня весь универ осуждает, — тихо и уже без злости — для нее уже нет места между этими двумя людьми. Вместо этого Галф чувствует, как его глаза тоже наполняются слезами — и это не его боль, не его… Эмпатия, чтоб ее! — Мне плевать на то, что говорят люди. Для меня ты невиновен, — и снова этот пронзительный взгляд, от которого можно вскрыть вены. — Даже если я ненавижу геев? Даже если я ненавижу тебя? — боже, как больно это говорить… Горло буквально сдавлено спазмом, но у Галфа просто нет выбора. Поэтому он продолжает смотреть своему пи прямо в глаза, не отводя взгляд, чтобы помочь ему, чтобы разделить с ним эту пытку. — Да. Даже если ненавидишь меня, — очень тихо и очень проникновенно. Адски больно. — Тайп, ты можешь поделиться со мной, чем угодно. Я всегда тебя выслушаю, — тут в голосе появляется уже надрыв. — Я на твоей стороне. Пожалуйста, Тайп, — на последних звуках имени от эмоций голос съезжает в сторону фальцета. — Ты можешь рассказать мне. Мью плачет. Действительно плачет — и это не Тарн, это не чертов сценарий! Это реальное страдание его пи! Но Галф вынужден придерживаться своих реплик — снова: — Когда мне было одиннадцать, один ублюдок кое-что сделал со мной, — не отводя взор, глаза в глаза, чтобы Мью понимал, что тот не один тут. — Он был кровельщиком на курорте моего отца, я видел его каждый день. Он сказал мне, что знает, где футбольное поле — и я пошел за ним. Потом он ударил меня… Я был совсем мальцом и не смог дать ему отпор. Слезы катятся из глаз Галфа. Мью не отводит взгляд, будто тоже догадывается, что это не эмоции Тайпа он сейчас видит за этим текстом, но садится рядом на кровати и ждет кульминации. — Он связал мне руки, — опускает глаза и видит, как нежные пальцы пи гладят его запястья, будто пытаются таким образом стереть те воспоминания на коже. — Сколько бы ни умолял, он не отпускал меня. Воспоминания все еще ясные… То место было таким грязным… — далее он поднимает голову и взглядом встречается с глазами Мью. — Ты же дал мне кончить, да? Лицо напротив — это просто квинтэссенция горечи, боли и сожаления, поэтому он снова отворачивается, чтобы суметь закончить свой монолог: — Но я, ненавидящий геев, сделал это с мужчиной, когда мне было одиннадцать. Это было ужасно, — слезы уже безостановочно текут из глаз. Каждое слово делает еще хуже. — Отвратительно. Мучительно. Я задыхался. Слезы текли по моему лицу, а он лапал меня и раздевал! Вот теперь точно все… Силы кончились. Мью хватает его и со всей силы заключает в объятия: — Все, Тайп, — слезы льются практически потоком по лицу, которое даже сейчас прекрасно в своем страдании, и Галф чувствует, как его футболка промокает наскозь, ее буквально прожигает каждая капля, как будто это кислота. — Ничего не говори. Прости меня. Прости, — и руки нежно охватывают, чтобы в очередной раз утешить и дать поддержку. Но сегодня это моя роль, пи: — За что ты извиняешься? — и рука стискивает рубашку на спине старшего, чтобы хоть немного удержаться в этом бушующем море эмоций — и удержать вместе с собой Мью. Не извиняйся за свою боль. Я здесь с тобой, чтобы разделить ее. Не извиняйся за все то, что ты преодолел — это сделало тебя только сильнее, лучше. Я здесь с тобой, чтобы быть твоей поддержкой и опорой. Не извиняйся, пи — передо мной ты ни в чем не виноват. И прости меня за эти слова — клянусь, что больше никогда ты их от меня не услышишь: — Я ненавижу тебя. Ненавижу таких, как ты. — Да и черт с ним — ненавидь, я пойму. Они не слышат “стоп, снято!” от пи`Ти, они не слышат гул голосов команды, которые обсуждают столь сильную сцену. Есть только двое людей, которые судорожно цепляются друг за друга, разделяя слезы и одну боль на двоих, чтобы сгореть в ней дотла, а потом переродиться и воспрянуть из пепла как фениксы после катарсиса.