***
Короткая пощёчина обожгла его лицо, послышался знакомый голос, эхом отдающийся где-то вдалеке. Уиллу казалось, что он заблудился в собственном разуме и теперь не может найти выход. Второй удар оказался более чем ощутимым, он открыл глаза, заполонённые белым туманом, и попытался сделать глубокий вдох. Но грудная клетка сжалась, и Грэм резко закашлялся. Ганнибал стоял в нескольких сантиметрах от его лица, склонившись и держа перед носом какой-то небольшой чёрный предмет. — Уилл? Уилл, повторяй за мной, — потребовал Лектер, хлопая по щетине уже более нежно. — Сейчас одиннадцать сорок три, я, Уилл Грэм, нахожусь в Балтиморе, Мэриленд, в доме Ганнибала Лектора, которого собираюсь убить. — голос звучал ровно и уверенно, буквально внушая доверие своей решительностью, и Уилл бы не придал большого значения последним словам, списав происходящее на нездоровое воображение или обострившийся энцефалит, если бы не боль, вызванная отходящим наркозом — этот спектр ощущение он не спутает ни с одним другим. Лектер замер, пристально заглядывая в мутный взгляд, и сунул предмет, похожий на старый сотовый, в нагрудной карман профайлера. — Правда, Уилл? — Ганнибал наклонился ещё ниже, становясь параллельно лицом к лицу. Уилл почти болезненно скривился, внутри что-то неправильно ёкало от того, сколько тепла и ласки было в этом благодарном выражении. — Я не… — скупо выдавил он, закрыв глаза, когда рука Ганнибала вдруг мягко огладила его по щеке. Та ладонь, эти пальцы, ранее впивающиеся в ещё сырую и тёплую плоть, перебирающие человеческие внутренности на оценку качества. Эти руки, убивающие с истинным, равнодушным холоднокровием, отнимающие жизни его друзей и близких, и многих других неповинных людей, казались сейчас такими необходимыми, успокаивающими. И это было чудовищно. Уилл знал, что это было чудовищно, но всё же испытывал абсолютное противоречие, ломающее его пополам. — Нет… Он зажмурился крепче и затряс головой, будто это могло разрешить ситуацию так же, как развеять кошмарный сон. Скоро на губах Ганнибала затаилась призрачная улыбка, он с интересом наблюдал за внутренней борьбой Уилла, перетекающей в предистерическое состояние, что оставляло его вполне довольным. — Всё будет хорошо, — он ободряюще похлопал Грэма по плечу и предпринял попытки поставить того на ноги, беря под руку и облокотив о стену. У Уилла снова поплыло перед глазами, ноги взбудораженно тряслись, что, казалось, он вот-вот рухнет перед Ганнибалом замертво, опережая его незавершённый замысел. Но тогда Уилл понял, что об этом ему стоило беспокоиться меньше всего — он чувствует увесистый груз холодного металла, предмет, который вручил ему Ганнибал, должно быть, пока прострация добивала его, потому что Уилл не помнил этого момента. Сердце опасно заколотилось и наполнило вены адреналином. В панике он попытался отыскать глазами стоящий напротив силуэт, вместо того обнаруживая существо, олицетворяющее интерпретацию Ганнибала Лектера, которую всегда себе представлял: образ монстра, увенчанного оленьими рогами, с лоснящейся и чёрной, как застывшая смола, кожей и неестественно худыми длинными конечностями. Вендиго стоял, равнодушно склонив голову, и Уилл был уверен, что собственной шкурой почувствовал его невидимую усмешку, приуроченную блестящей победе своего покровителя. Монстр сделал несколько настигающих движений в его сторону, Уилл смотрел, заворожённый, не смея шелохнуться. Когда дистанция была сокращена, что он мог разглядеть каждую зазубренность и трещинку на огромных рогах, существо, не прерывая контакта, взялось за ствол зажатого пистолета у Уилла в руке, подставляясь под его дуло и вновь становясь неподвижным. Примеряя роль палача, с тихим ужасом Уилл рассматривал картину, прямо описывающую и открывающую обстоятельства дел, в которых он оказался. Вот, что на самом деле Ганнибал желает сотворить из своего замысла. Мозги нещадно плавились от той мысли, что Ганнибала осенила потрясающая идея омыть Уилла своей кровью, наказать таким образом этого упрямого морализатора за отказ плясать под его дудку из человеческой кости. Потому что рано или поздно Уилл будет обучен Ганнибалом плохим и коварным вещам настолько хорошо, что, беря дурной пример, сам не сможет удержаться от соблазна поковыряться в идеальной конфигурации его разума, разбирая каждый винт на отдельные составляющие. Гипотезы неконтролируемо возникали на пустом месте, то тут, то там, и их было бесчисленное количество, но всё же до конца Уилл не был уверен в том, есть ли среди них хотя бы единственная верная. Очнуться его заставили звуки частого, свирепого сопения, раздающегося средь гробовой тишины. Уилл рефлекторно сжал пистолет крепче, но с места не сдвинулся, наверняка зная, что за спиной терпеливо стережёт Чёрный Олень. Он не нуждался в запоздалом озарении этого факта, Уилл и так прекрасно знал, чего хочет вендиго и на что его подталкивает Чёрный Олень вместе взятые. От столь пристального внимания существ голова шла кругом, во рту сильно пересохло. Ему чудилось, что он не в себе гораздо больше, чем вообще позволяло его чёртовое богатое воображение, что вдруг ему отвели непостижимую участь Атланта, обречённого держать небесный свод до конца времён, своих или вселенских. Его неумолимо направляли к краю обрыва, и Уилл был на грани сорваться вниз, унизительно проигрывая и сдаваясь в их последней битве. Олень ощутимо насаживал острыми рогами спину, когда вендиго неожиданно схватил его за руку, управляющую пистолетом, но вместо того, чтобы выстрелить, Уилл взмахнул ею вверх и нажал на спуск в то время, как рога проткнули его тело насквозь. Затем он кричит, и видение растворяется.***
Солнечные лучи весело щекочут лицо прыгающими зайчиками, Грэм морщится, накрывая себя с головой. Он как следует ругает себя, что опять забыл занавесить окно, но ведь обычно с ним этого не случается. Уилл блаженно вздохнул, одновременно подумав, почему это вдруг само Солнце решило разбудить его, а не взывающий лай и обнюхивание вертлявых хвостов? Его охватывает дрожь и паника, когда, откинув одеяло, он обнаруживает себя — расположившегося в кровати Ганнибала Лектера, откровенно мирного и уступчивого в своей беззастенчивой наготе. Голова беспрерывно кружится то ли от чересчур резкого подъёма, то ли от охваченного ужаса и неспособности дышать. Уилл встал на ноги, судорожно ощупывая грудь в поисках кровоточащих отверстий, и, не найдя никаких следов, быть может, оставленных Чёрным Оленем или, возможно, Ганнибалом, медленно опустился обратно на кровать. Такое несказанное пробуждение совершенно выбило из колеи, но разум остался при Уилле. Он закрыл глаза, позволяя эмпатии открыть занавес, являя картину. Клочки событий почти безотчётно всплывали на поверхность, воссоздавая уже более чем ясный просвет в понимании происходящего — Ганнибал усыпил его, притащил в свой дом, пользуясь свободным задним сиденьем своей машины, а затем вежливо предложил убить себя, вызвав приступ бесцеремонными манипуляциями, но, даже находясь в таком плачевном состоянии, Уилл не подчинился ему. Он потерял сознание, и Ганнибал бессовестно распорядился его телом. Подобный абсурд вызывает тревогу и непонимание. Уилл слегка смеётся себе под нос, когда предполагает, что его очень хотели удивить. Замысел Ганнибала заключал не только основную идею, преподнесённую в качестве главного блюда, но и дополнительный эффект неожиданности, подло заготовленный на сладкий десерт. Наконец успокаиваясь, Уилл оглядывается. Поблизости он не находит никого, и поэтому, скидывая одеяло, которым укрывается до сих пор, выходит из спальни, продвигаясь вниз по большой деревянной лестнице. Запахи готовки приводят его прямиком на кухню, где Ганнибал с непринуждённым видом был занят, очевидно, завтраком. Или обедом? «Интересно, который час», — подумал Уилл, наблюдая за происходящим действом, откровенно долго стоя в дверном косяке. Ганнибал не мог не ощутить интуицией его явного присутствия, тем более что Лектер несколько раз передвигался из одной части кухни в другую — периферийное зрение такого коварного хищника просто не могло подвести. И всё же доктор злостно делал вид, будто Грэма здесь и не было. Обиделся, что Уилл не убил его и теперь ждёт извинений? Играет в молчанку, чтобы назло побесить? Что ж, если так, то Уилл с удовольствием примет его брошенный вызов. Уилл не знал, сколько именно он простоял в таком неосторожном для себя положении. За это время его тело дьявольски замёрзло, он понял, что блюдо, которое готовит Ганнибал, содержит добрую порцию свежих фруктов и греческого йогурта. Живот раздал предательский отклик, и в собственном поражении Уилл был вынужден закатить глаза, а Ганнибал непременно этому улыбнулся — да уж, кто бы мог подумать. — Так и будешь там стоять? — Лектер поднял глаза, бросая на Грэма оценивающий, но более чем сдержанный взгляд. И Уилл не намерен оставлять его без ответа. Он недоверчиво щурится и, следуя чистому любопытству, подходит ближе, гордый и беспринципный, он не стыдиться своей наготы, делая её преимуществом перед любопытствующим ожиданием Ганнибала. Только когда Уилл становится рядом, он смущается. Он смотрит и видит на Ганнибале совершенно обыденный для этого человека твидовый костюм-тройку — сидящий с иголочки, идеально выглаженный и в чёрно-бордовую клетку на сей раз. Белоснежный передник закрывает большую его часть, но нет сомнений в том, что брюки выглядят столь же безупречно, как и пиджак, и аккуратный узел галстука. Грэм поднял взгляд на гладко выбритую щетину — ни единого пореза или царапинки, хирургическая точность. Невольно он провёл рукой по своей собственной, колючей и прилично отросшей. Никогда бы он не подумал, что может чувствовать себя таким уязвлённым в чужом сравнении. Ганнибал молча жарил персики в сахаре, когда Уилл сопровождал его своим присутствием, нагой, но всё ещё гордый, делающий вид, будто он с неподдельным интересом наблюдает процесс готовки, а вовсе не пытается скрыть злые обжигающие подглядывания на невозмутимого Ганнибала. — Правда это увлекает? — вежливо интересуется Лектер, буквально выдернув Уилла в реальность. — А? Да… Правда, — чёрт, как Уилл только мог повестись на этот спектакль? Он смотрит на безупречную осанку Ганнибала перед собой ещё немного, молча отслеживая быстрые движения на рабочей поверхности стола. Когда Ганнибал снова берётся за нож, и холодный свет отскакивает от металлического лезвия, слепя Уилл, он резко вздрагивает. Уилл прочищает горло, прежде чем заговорить: — Могу ли я воспользоваться?.. — Конечно, левая дверь от спальни в твоём распоряжении, — Ганнибал ласково улыбается ему. Уходя из кухни, Грэм чувствует, как пристальный взгляд подсвечивает его, словно рентген, вызвав странное ощущение в основании черепной коробки. Он медленно оборачивается назад, чтобы пресечь эту безнаказанную подлость, но обнаруживает, что Ганнибал всецело поглощён своими делами. Раздосадованный, он прячет лицо, последовав дальше. — Уилл, — слышит настойчивое в свою сторону он, когда хрустящие звуки ножа внезапно умолкают, и утробный голос Ганнибала мгновенно парализовывает его насквозь. — Поторопись. Уилл не оборачивается и быстро ускоряет шаг. Он почти бежит по лестнице, когда вслед его провожают молчание и змеиная улыбка, спрятанная за спиной. Проделав обратный путь на второй этаж, Уилл отыскал нужную дверь и заперся по ту её сторону. Вообще-то, когда он выходил из спальни, то строго намеревался предъявить все претензии Ганнибалу и устроить ему личный допрос. А что вместо этого он потрудился сделать? Выдумал себе мнимую игру и пялился за тем, как Ганнибал вьёт из него верёвки, заговаривая зубы готовкой чёртового завтрака. Грёбаный сноб даже вид сделал настолько обыденно-невозмутимый, словно всё так и должно быть, словно всё идёт своим чередом, по его грязному плану. Уилла болезненно скрутило от отвращения того, что он разрешил заблуждению притупить свою бдительность, собственно, потому что это не слишком далеко ушло от правды, и он действительно очень глупо позволил Ганнибалу вертеть собой, как вздумается. Злость обжигала его едкой щёлочью в то время, как внимание привлекло нечто очень занимательное: одноразовый набор личной гигиены, лежащий на бортике умывальника и терпеливо ожидающий своего предназначения. Грэм предостерегающе замер. Неужели Ганнибал так часто путешествует?.. Или он нарочно оставил это здесь? Господи, ну конечно же, очевидно, что Ганнибал планировал его похищение и по итогу знал, что Уилл окажется в его доме. И что Уилл не убьёт его. Какая забота. Ганнибал знал Уилла и мог предугадать каждое его движение, каждый чёртов шаг, и это чрезвычайно раздражало. Грэм глянул на себя в зеркало, обнаруживая вид абсолютно измотанного параноика, но всё же от своей предположительной теории не отказался. Он бросил гневный взгляд на фарфоровую раковину — зубная щётка, паста, маленькая расчёска для волос и кусочек белого туалетного мыла были запечатаны в прозрачный целлофановый пакет. Грэм немедленно схватил его, разрывая в клочья, и, нажав на педаль рядом стоящей урны, выбросил за ненадобностью. Мимолётно показалось, что на самом дне, на фоне этой чёрной бесконечной пропасти, он увидел нечто кровавое, обезображенное, человеческое. Перед глазами стоял образ фиолетовой кожи, ампутированной до предплечья руки с лучевой костью, торчащей из гнилых ран. Он представлял её очень подробно. К горлу подступила царапающая тошнота. Уилл знал, что Ганнибал никогда не оставляет улик. Да и вообще это было глупо и слишком бессмысленно. Он сглотнул слюну и затаил дыхание, повторно нажав на педаль — ничего, никаких чёрных дыр и воображаемых конечностей. Грэм тихо выдыхает, по его усталому, замершему телу перекатываются волны нарастающего раздражения. Он закрыл глаза и наклонился к умывальнику. Открыв кран, Уилл выдавил всю пасту на щётку, а затем выбросил тюбик. Расчёску он тоже выбросил, потому что смысла в ней не находил, но, похоже, Ганнибалу было принципиально важно, чтобы он ей воспользовался. Какая, мать его, Лектеру разница, расчёсаны ли у Уилла волосы или нет? Он несдержанно фыркнул и покачал головой с глупой улыбкой на лице. Мозги безбожно гудели, и Уилл предпочёл не вдаваться в подробности этих вопросов. Стараясь отвлечь себя, он обводит ванную сосредоточенным взглядом: серая кафельная плитка, стилизованная под мрамор с белыми прожилками, поглощала большую часть освещения, навеивая странное ощущение у основания позвоночника; монотонные зеркальные полы обдавали холодом пятки, заставляя Уилла поочерёдно греть ноги на подъёмах собственных стоп. К его разочарованию на бортике умывальника, кроме злополучного набора, не оказалось ничего лишнего. Даже никакого дурацкого махрового коврика у душевой кабинки. Хотя, должно быть, это стало более чем практичным решением, позволяющим не испортить коврик каплями крови после очередного преступления, когда Ганнибал решит принять душ. Чистив зубы, Уилл задумчиво размышлял о том, как же, вероятно, непросто доктору далось сдержать порывы фанатизма, чтобы не украсить одну из этих стен репродукциями Боттичелли или Караваджо. Закончив с чисткой, он наспех ополоснул лицо, цепляясь взглядом за хромированный отблеск. Крошечная ручка ящика под умывальником невероятно манила, и, недолго сопротивляясь любопытству, Грэм позволил себе потянуться, чтобы выдвинуть его содержимое. Осматриваясь, он обосновывается и изучает. Уилл кусает губы и берёт сперва зеркальный металлический футляр. Сказать честно, он томился ожиданием увидеть какое-нибудь маленькое, но изощрённое орудие для смертельной инквизиции Ганнибала или хирургический скальпель на худой конец, которым доктор так любит точить карандаши, но вместо этого он обнаружил зубную щётку. Самую пресловутую зубную щётку с голубой щетиной, которая вообще только может быть. Впечатление, будто кто-то очень самонадеянно дурит его, было явным и очевидным. Лицо Уилла скривила злая ирониях, когда он пристально изучал дешёвый пластмасс, вероятно, даже не использованной ни разу фальшивой щётки, прежде чем закрыть футляр, положив его на место. Среди прочих баночек и тюбиков Ганнибала он нашёл отличную кисть для бритья. Не успев высохнуть до конца, гладкий пучок был прохладный и чуть влажный наощупь, Уилл неволей представил то, как Ганнибал каждое утро использует его на своём лице. Он на оценку погладил себя по ладони, отмечая удивительную мягкость материала. Тонкая ухмылка непроизвольно исказила рот, когда Уилл заметил клинковую бритву. Великолепная и требующая немалого мастерства, эта вещица его действительно позабавила, потому что сноровки у Ганнибала был целый набор, и Грэм в очередной раз убедился, что доктор Лектер — заядлый приверженец старых традиций, но не брезгующий экспериментировать над ним, словно над подопытным кроликом. Это оказалось весьма занимательной пищей для размышлений, которыми Уилл мог кормить себя неделями, и он обязательно займётся этим на досуге ещё не один десяток раз. Но сейчас он сел на пол, взял бритву и осторожно открыл её, медленно ведя пальцем по лезвию, намеренно надавливая и проверяя его остроту. Изящная, тонкая работа. Лезвие опасно блеснуло в тусклом свете закрытого помещения. Уилл, заворожённый и взбудораженный, поднёс палец к губам, слизывая с него первую каплю крови. Он закрыл глаза, пробуя медный вкус на языке, умом понимая, что ему необходимо остановиться, пока не поздно. Он ненавидел себя за то, что позволил Ганнибалу равноправно доминировать в своём сознании и за то, что не мог себя заставить отказаться от этого. Уиллу прекрасно известны намерения Ганнибала и его желание подчинять себе, манипулировать в интересах собственной выгоды, но мысль о том, что Ганнибал выбрал его, что его тёмная сторона привлекала Ганнибала, делала из Уилла тряпичную марионетку на ниточках. Только поэтому Уилл отложил бритву и взял флакон лосьона Ганнибала, будучи уверенным, что должен подавить в себе все раздразнившиеся им инстинкты. Он покрутил цилиндрический флакон в руках, тот явно был не из дешёвых. Тяжёлое прозрачное стекло и многообещающие слова на этикетке. Уилл щёлкнул колпачком и уже тогда почувствовал, как комната наполняется присутствием Ганнибала. Это было невыносимо. Закусив губу, он поднёс открытое горлышко к носу, полной грудью вдыхая аромат. Лёгкие сразу обволокло густым запахом преобладающей амбры, выделанной кожи и хвойной мятной свежести где-то вдалеке. Сознание слепо притупилось, и Уилл разрешил себе откинуться спиной о кафель, подперевшись им. Какое-то время он остался сидеть неподвижным, наедине, просто наслаждаясь осадком витавшего запаха в воздухе. Холод стен помог привести его мозги до более менее нормальной кондиции, и тогда Уилл виновато подумал о запертых сейчас дома псах, наверняка, голодных и преданно ждущих его около закрытой двери; о, должно быть, настойчивых телефонных звонках Джека, который, несомненно, волнуется за его безопасность, который однозначно глубоко разочаруется в Уилле, когда узнает всё, докопавшись до реальной истины, и ему крупно повезёт, если не отвернётся вовсе. Или пока сам Уилл окончательно не потонет в угрызении совести и сорвётся, не выдержав, добровольно сдавая себя с потрохами. В глазах защипало, Грэм болезненно оскалил лицо. Невероятно горько стало от этих мыслей. Он кое-как встал на ноги и поднял с пола стеклянный флакон. Сжав челюсти, Уилл затолкал его обратно вглубь, разочарованно скользнув рукой по гладкой поверхности стекла. Он не успел задвинуть ящик, как раздался требовательный стук и голос Ганнибала за дверью. — Уилл? Всё в порядке? Приоткрыв дверь намного меньше, чем было бы положено, Уилл воззрился на Ганнибала в микроскопический проём. Потянув носом воздух, доктор предпринял попытку заглянуть внутрь, но Уилл пресёк это на корню, обжигая неистовым взглядом. — Всё просто прекрасно, — уязвлёно шикнул он. Ганнибал предвкушающе посмотрел на него. Лицо не выражало ни единой эмоции, но в глазах его точно отплясывали смеющиеся черти. — Подумал, тебе понадобятся полотенце и халат, — заметил он после выдержанной паузы. Действительно, наряду с отсутствующим ковриком на полу, в ванной не было даже полотенца. Уилл выхватил вещи, протискивая руку через безбожно узкий проём, и, чудом их не прищемив, хлопнул дверью перед носом стоящего за ней Ганнибала. — Не стоило, — сказал он уже сквозь заслоняющую преграду, и по ту сторону незамедлительно послышался мягкий отклик: — Я буду ждать тебя внизу. Уилл дождался, пока затихнут удаляющиеся шаги. Накинув махровый халат, он дёрнул дверную ручку, но тут же замер. Он обернулся назад, выдвинул ящик и, нашарив бритву, положил её в карман халата. Было ли это для самообороны или потому, что зудели руки перерезать Ганнибалу горло — Уилл ответить затруднялся, да и не хотел. Это было чисто инстинктивное решение. Когда Уилл вернулся на кухню, то Ганнибала там уже не оказалось. Он прошёл в столовую, обнаруживая доктора, созерцающего висящую Леду и лебедя над камином. Его немного смутило то, с каким изучающим пристрастием это делал Ганнибал. Он хотел было обратить на себя внимание деликатным кашлем, но того не понадобилось, и Лектер сам обернулся к нему. — Секунду, — сказал Ганнибал, жестом приглашая присоединиться, и удалился на кухню. Когда тот вернулся, в руках его был серебряный поднос, а на нём — две маленькие чашечки кофе и бронзовые креманки с завтраком, приготовление которого ранее засвидетельствовал Уилл. — Вероятно, мне стоило поинтересоваться о твоих предпочтениях, но я сделал на своё усмотрение, — Ганнибал вежливо улыбнулся, опуская поднос на стол. — Карамелизированные персики, традиционная гранола, фисташки, миндаль, а также заправка из греческого йогурта, мёда и лимонной цедры. Прошу, — он протянул одну из креманок Уиллу. Тот безукоризненно принял её, покрутил, рассматривая старинную бронзовую чашу на короткой ножке, и зачерпнул ложкой содержимое, не подозревая того, как вслушался в почти гипнотическое повествование Ганнибала, должно быть, заметившего его любопытство к необычной креманке. — По легенде своим началом этот довольно эффектный вид сосуда, который ты держишь в руках, обязан Марии-Антуанетте, любившей как шампанское, так и античное искусство с его изящными чашами в форме женской груди, — Ганнибал взял свою порцию, подставляя чашу под лучи дневного освещения, так же изучая её. — И ходят слухи, что первая стеклянная креманка была отлита в Серве из слепка груди самой Марии-Антуанетты. Уилл положил первую ложку в рот, вылавливая из-под полуприкрытых век мелькающий силуэт Ганнибала и охотно увлекаясь его рассказом. На языке ненавязчиво таяли сладкие персики, орешки и гранола приятно хрустели, а свежие нотки лимона как нельзя лучше оттеняли привкус яркой, цитрусовой искрой. Он вовсе прикрыл глаза от удовольствия, замурчав, и тихонько пробубнил слова похвалы шеф-повару, этому проклятому ублюдку с пристрастием к кулинарному искусству. Ганнибал одобрительно кивнул ему и продолжил исторический экскурс: — Королева пожелала заказать чашу для дегустации шампанского, но, несмотря на все достигшие гармоничность форм и внешнюю красоту, напиток мгновенно терял свои ценные качества из-за крайне широкого сосуда, — Ганнибал захватил ложкой дольку персика, покрытого золотистой карамелью, — Поэтому было принято решение использовать креманки в более практичных целях, — и отправил в его рот. Невзначай Уилла посетила сумбурная мысль о том, что было бы неплохо иметь эту редкую возможность и выиграть себе шанс получать такие же вкусные завтраки каждый день прямиком в тёплую постель. Он скользнул неловким взглядом в пол, когда встретился с глазами и вопросительно поднятой бровью Ганнибала. Боже, он что, пялился? Уилл был озадачен и смущён, но едва стоило спрятал неуверенность в чаше, его прошибло осознанием того, что он удосужился принять эту насмешку из рук Ганнибала с таким радушным удовольствием, с каким собака принимает лакомство из рук хозяина за хорошо выполненную команду. Всё это время Ганнибал строил хитрые козни и ждал не дождался, когда сможет захлопнуть ловушку в нужный момент, а Уилл, похоже, и был рад клюнуть на его наживу, не замечая явственного подвоха и с удовольствием позволяя себя обмануть. Его это здорово разозлило, вместо приятной сладости на языке тут же осело чувство отвращения и едкой горечи. Коротким рывком он преодолел дистанцию между собой и Ганнибалом, уличая его умелую фальшь. — Не надо пытаться меня дрессировать, — шикнул Уилл, щедро одарив его предупреждающим взглядом. На то ответом Ганнибала стало сдержанное равнодушие. Уилл заметил лишь, что уголки рта его слегка дёрнулись. Абсолютно незначительное проявление эмоций, однако говорящее само за себя, и всё же не удовлетворяющее намерений Уилла в полной мере. — Быть может, нам бы следовало обсудить, что… — Что за дерьмо ты вчера устроил в моём доме? — перебил его Уилл, не церемонясь. — Да, пожалуйста. Ганнибал долго и методично смирял его недоумевающим взглядом, но потом, угрожая приблизиться ещё сильнее, заинтересованно склонил голову, и Уилл мог почувствовать знакомый оттенок лосьона, перемешанный с тёплой кожей самого Ганнибала. Теперь этот запах врежется в память Уилла не самой приятной ассоциацией. — Вообще-то, я хотел сказать другое, но ты верно подметил. Уилл усмехнулся. На лицо Ганнибала вновь наползла та самая маска глубокого безразличия, но Уилл завидел в ней зарождающийся скол как раз в том месте, где собралась недовольная бороздка у переносицы. Ему захотелось улыбнуться от этой маленькой победы, которая, если удвоить старания, рискует расколоть застывший камень пополам. — А ты уж надеялся, что я забуду и не стану поднимать тему? — Уилл с претендующей наглостью стоял рядом и даже не думал отступать. Но то, что его упорные старания игнорировать колючие мурашки, похоже, решили игнорировать его самого, конечно, не могли не обострить психически неуравновешенную часть его сознания, в конечном счёте заставляя Грэма безрезультатно сжимать кулаки и сдерживаться, чтобы не разбить маску Ганнибала уже по-настоящему. — Интересно, на что ты рассчитывал? Ганнибал же молчал, наблюдая как с каждой секундой глаза Уилла наполняются злостью и потенциальной агрессией. Затем посмотрел на него каким-то странным, неопределённым взглядом, от чего Уилл не мог унять скручивающееся чувство тревоги у себя в животе. — Было бы глупо надеяться, учитывая, что те безобидные вещества, к которым я прибегнул, не подразумевали потерю памяти, — Ганнибал улыбнулся, наконец, открываясь. Уиллу дьявольски захотелось оскалиться злорадной улыбкой в ответ и выказать своё самодовольство, но он будет полнейшем идиотом, если позволит себе слишком рано радоваться. С усилием воли он подавил это желание, поджав губы в тонкую полоску, когда звякнувший посудой Ганнибал отставил свой завтрак на поднос и, вытянув стул, воссел на него перед Уиллом. — Стрессовая ситуация на тебя так повлияла? — любезно поинтересовался он. — Ты похитил меня, — упрекнул Уилл, массируя виски для реконструкции недавней последовательности событий. — Я… всё прекрасно помню. Ганнибал вопросительно поднял бровь и взял блюдце с чашкой. — Мы друзья, это не было похищением. — И поэтому ты дружелюбно решил меня усыпить? Чем, чёрт возьми, ты руководствовался? — Уиллу было известно, чего хотел добиться Ганнибал. Но что сподвигло его на эту заковыристую выходку — он мог лишь догадываться, и эта незавершённость зудела прямо подкоркой. Хотелось расспросить о каждой мелочи, о каждой последовательности в его запутанном клубке, но интуитивное чувство всё время останавливало его, стоило Уиллу собраться. И после нескольких фатальных попыток он решил не сопротивляться этому. — Извини, — доктор потянул носом кофейный аромат, отпивая из чашки, подвинул второй стул напротив себя и похлопал по нему, приглашая сесть и Уилла. — Действительно невежливый и очень грубый шаг. Но я располагал небольшим количеством времени, к твоему сведению. Тем более сомневаюсь, что тебе бы понравилась моя идея. Уилл раздражённо хмыкнул. Спокойствие и чинный стан Ганнибала выбешивали его в считанные минуты. Хочет казаться белым и пушистым, оставаться гостеприимным хозяином после того, как обеспечил себе смертную казнь на электрическом стуле. Не очень-то удачная попытка вкрасться в доверие, если он надеется, что таким образом может получить от Уилла подтверждение своего алиби. Не считая чего-то прочего. Но что-либо другое Грэм увидеть и не ожидал. Только специально потоптавшись на месте под взглядом Ганнибала ещё немного, он позволил себе уступить и сел напротив. — И каков был замысел? Нашпиговать меня психоделиками, а потом заставить тебя убить? — Уилл продемонстрировал свои подозрения, приковав Ганнибала сощуренным взглядом. — Едва ли разумное решение для чрезвычайно опытного убийцы с многолетним стажем, не находишь? Он не считал, что действия Ганнибала состояли из неаккуратных, самонадеянных поступков. Совершенно и точно нет, это был чётко выверенный, продуманный план, рассчитанный на то, чтобы Уилл мучился догадками снова и снова, пока довление Ганнибала не насытится самодовольным превосходством. — Однако ты уверен, что мои действия носят целесообразный характер, — задумчиво отметил Ганнибал и склонил голову, разглядывая лицо Уилла. Возможно, он ждал, когда Уилл приведёт свою очередную жалкую версию, но, гораздо вероятней, что ублюдок просто издевался над ним — и Уилл был готов себе в этом поклясться. Когда доктор Лектер сделал такое выражение, будто только что его мысленно пытались послать взглядом — хотя это обещало стать меньшим из зол — Уилл закатил глаза, игнорируя возникшее желание отпустить какой-нибудь резкий комментарий по поводу неконтролируемых отместок доктора в адрес незатейливой природы человека. Вместо того он вернулся к изначальной теме их разговора. — Ты не ответил. — Смею заметить, твой кофе стынет. — Ничего, обойдусь холодным. Грэм упал головой в руки и провел ладонями по лицу. — Чёрт, просто скажи, что происходит! — в его голосе звенело отчаяние, и Уилл искренне ненавидел себя за это. На некоторое мгновение Ганнибал замолчал, а через ещё одну секунду в уголках его глаз проступили едва заметные морщинки. Дураку было понятно, что он наслаждается каждым обречённым вздохом Уилла, его нервным, взвинченным до предела состоянием — слишком долгожданным, чтобы лишить себя удовольствия порадоваться всласть. Ганнибал недвусмысленно улыбнулся, мягко посмотрев на Грэма, пока смаковал небольшие терпкие глотки. Он скрестил ноги и убрал чашку на поднос. — Хотел проверить, убьёшь ли ты меня, если дать тебе этот шанс, — теплота и гордость свозили в каждом слоге, заставляя Уилла недоумевать. Он недоверчиво нахмурился. Отчего-то его насторожила уверенность услышанных слов. Что-то в этом было не так, исчерпывающее основание, веское и достоверное, не позволяющее увидеть себя невооружённым взглядом. Зачем было устраивать дешёвый спектакль с бессмысленным похищением? Ганнибал всё равно остановил бы его, если бы Уилл попытался создать для него хоть какую-либо малейшую угрозу. Почему на Ганнибала снизошло озарение дать ему «этот шанс» именно сейчас, перед их предстоящим исчезновением? Едва ли разумно было подвергать себя опасности и одновременно планировать совместный побег. Логика причин никак не хотела выстраивать последовательную цепочку, хотя Уиллу уже были известны некоторые её следствия. Ганнибал не был так прост, чтобы опрометчиво испортить свои грандиозные планы. Ведь риски манипуляций доктора Лектера, его блестящего эксперимента над Уиллом Грэмом, могли поглотить немалую долю свободного времени в его перегруженном графике, плотно набитом убийствами и посещениями оперных концертов. Но острое чутьё доктора устранило и этот нежелательный побочный эффект, когда его подопытный кролик самостоятельно попросился на руки, и Ганнибал с лёгкостью заполучил то, чего хотел. — Зачем перетруждать себя, если всё равно знал, что я этого не сделаю? — прикинув, что к чему, спросил Уилл. — Самоутвердиться за мой счёт? Глаза Ганнибала азартно засверкали. Он наклонился корпусом вперёд, словно собирался нашептать Уиллу какой-то секрет. — Когда тебя неожиданно ловят на лжи, пытаясь выудить достоверную информацию, как быстро ты находишь нужный ответ, чтобы солгать снова? — На что ты намекаешь? — Уилл почувствовал себя неудобно под этим допытывающим взором Ганнибала. Предвещая что-то недоброе, он встал и сунул руки в карманы халата, нащупывая бритву в одном из них. — Ты скрыл от меня, что не убивал Фредди Лаундс, не так ли? Сердце пропустило удар, а затем отчаянно забилось, как птица в клетке. Уилл так и замер, пронизываясь ощущением, как воздух вокруг нагревается до невообразимого предела и начинает обжигать его лёгкие изнутри. Он задумался, что почти принятое им решение убежать домой, собрать вещи и оставить собак в надёжном пристанище Аланы, спасаясь бегством до того момента, как Ганнибал сам захочет прихватить его отсечённую голову с собой в качестве приятного напоминания о прошлой жизни — оказалось полным абсурдом, учитывая навыки Ганнибала опережать тебя на несколько шагов вперёд. И тем не менее, готовность на любую жертву, лишь бы только навсегда избавить себя от оплошности обернуть всё наоборот, Уилла пугала гораздо меньше. Он хотел было открыть рот, чтобы оправдаться чем-то более менее вразумительным, но он не простит себя, если даст очередной повод Ганнибалу думать, будто позволит застрашить себя непредвиденным разоблачением. Ганнибал знает его, пожалуй, слишком хорошо, очень, безупречно хорошо. Уилл не пойдёт на компромисс. Не в этот раз. Держа руки в карманах, он обогнул стол и Ганнибала, подходя к висящей картине над камином. Он оставил доктора сидеть отвёрнутым от себя с надеждой выиграть немного времени на быстрое реагирование к возможной атаке. — Верно. Мясо было не её, — стараясь затолкать волнения обратно в глотку, ответил Уилл. — Но почему тогда позволил обманывать себя, если прекрасно знал и это? — он не преминул осведомиться гложущим вопросом, элегантно брошенным как бы невзначай. С непродолжительное время вокруг разразилось молчание. Уставившись на седовласый затылок, Уилл замер, ожидая ответа, и слушал, как собственный пульс гулко отбивает ритм в барабанные перепонки. Молчание Ганнибала убивало его почти физически, но затем послышалось ёрзанье и ненавязчивый вздох. — Откровенно говоря, хотел посмотреть, что вы с Джеком собираетесь делать дальше. Он многое тебе позволил, закрыв глаза на дело Рэндалла Тира, когда ты с лёгкостью мог подорвать его репутацию. И ты, — доктор обернулся, бросив на Уилла разочарованный взгляд, — Просто не мог его подвести. Уилл моргнул, гадая, не померещилось ли это ему. Однако сейчас он искренне поражался подобному рвению Ганнибала притаиваться в камышах и испытывать всякий дискомфорт ради одержимости интересом, для которого не существовало практически никаких барьеров. Уилл скривился в нехорошей усмешке. — Выходит, профессиональное любопытство. — Возможно, — Ганнибал отвёл глаза, раздумывая, и вернулся обратно на место, — Своеобразная мотивация, которая рискует зайти дальше положенного, если вовремя не дать ей отпор. Конечно. Любопытство являет мотивацию, и не всегда струящуюся в положительном ключе. Уилл даже не сомневался. Он часто представлял себе, как именно Ганнибал делает это: наблюдает и анализирует, терпеливо стережёт, а потом, тогда, когда ты ожидаешь меньше всего, окунает с головой в океан безбрежного насилия и жестокости, таких величественных и бесконечных, что невольно начинаешь верить в их божественную суть; как в то же время багряные волны насквозь омывают саму душу Ганнибала, когда, окровавленный и насытившийся, он снова облачается двуличными масками, под ложным восприятием которых скрывается нечеловеческое обличие. Он сам представлял себя на месте Ганнибала, когда не единожды ему доводилось анализировал плоды его трудов, нарочито гипертрофированные и умертвлённые, производящие несгладимое впечатление на собственные психопатийные наклонности. Он чувствовал тогда умиротворяющую силу и выдавливал её из безжизненных тел, упиваясь тем, что из самого низкого и порочного можно сотворить нечто столь возвышенное и совершенное, благословить этот эгоистичный, лицемерный мир, поставить его на колени. Он сказал себе, что это было столь прекрасно, сколь и чудовищно. Он признал себе, что это было откровенно. Но также Уилл не сомневался в том, что не всегда Ганнибалом движет одна лишь жажда кровопролития и воплощение искусного зла. Иногда чудовищные замыслы носят поучительный характер. Он убедился в этом, когда перед его взором предстала разрезанная Беверли Катц, её идеальные параллели тончайших слоёв. Она помогала Уиллу и заплатила за это ценой собственной жизни. Грэм чувствовал тяжесть сожаления на своих плечах, и он никогда не откажется от ответственности за её гибель. — Или, возможно, хотел, чтобы я чувствовал себя виноватым? — выдал Уилл. Теперь же в его голосе читалось открытое презрение, и, похоже, что Лектер отдал ему высокий оценочный балл, решая подняться и удостовериться самостоятельно, сталкиваясь с Уиллом взглядом. Ганнибал выпрямился, неспешно поправляя пиджак, когда Грэм ревностно смирял его нарастающими подозрениями. — А ты чувствуешь себя виноватым, Уилл? — вновь устремился на него любопытный взгляд Ганнибал. Вопрос звучал почти что риторически, и Уилл ничуть этому не удивился. Конечно, ему было за что себя винить и ненавидеть — гораздо больше, чем кто-либо другой мог бы обвинить себя самого на его месте. Вероятно, устройство мышления Уилла Грэма было столь деструктивно, что попросту разрушало реальное восприятие вещей, создавая новое. И Ганнибал этим неплохо воспользовался, когда встроил своё желаемое за новое действительное в рассудке Уилла, подставив его. Эбигейл и Беверли, не считая многих, кого можно было спасти от рук Ганнибала — все они были на его совести. И ведь Ганнибал ждал, что он признает именно это. — Мне незачем себя винить, — поколебавшись, ответил Уилл. Внутри что-то больно дёрнулось и зацепило острым краем. Он подумал о испуганно блестящих голубых глазах Эбигейл в хижине Хоббса, когда пытался обвинить её за то, что совершил Ганнибал, за то, во что он поверил. Подумал о том, как жаль, что он не обладает сказочной возможностью обратить время вспять. Ганнибал сделал несколько медленных шагов, настигая Уилла, одиночно заслоняющим собой камин. Доктор пристально разглядывал застывшую осторожность на его лице, и глаза Ганнибала выглядели очень понимающими. У Уилла возникло стойкое ощущение, будто кости его черепа превратились в тонкую прозрачную оболочку, и теперь Лектер может увидеть все его запрятанные мысли. — Неужели? — склонив голову, Ганнибал совершил ещё одно определённо лишнее движение в сторону Грэма. Он был так непозволительно близко, что Уилл сполна мог ощутить притягивающие уверенность и силу. Ганнибал выглядел готовым простить все навязанные, совершённые ошибки Уилла, когда ещё приказы Джека могли контролировать его вырывающуюся тьму; казался невыносимо жаждущим принять любой грязный порок здесь и сейчас, любой уродливый смертный грех, который Уилл пытается завуалировать тем, что спасает чьи-то ничтожные жизни. Было больно понимать и видеть эту ложь. Ганнибал знает, что может сломить Уилла, и если Уилл позволит себе, если он признает… Грэм отшвырнул захлёстывающее предвидение, пытаясь вздохнуть. Нет, он не может. Он не будет подчиняться уловкам Ганнибала, подобравшегося слишком близко и притворяющегося, что нуждается в этом признании. Он просто хочет потешить своё самолюбие. Проверить, сможет ли свести Уилла с ума. Это не принятие, не принятие… Уилл вонзил остервенелый взгляд в лицо Ганнибала, который до сих пор оставался тихим наблюдателем, но искушённо поднял голову, стоило Уиллу загореться. Губы Ганнибала сложились в лёгкую улыбку, заставляя концентрироваться на ней. — Вина за тайные фантазии о побеге не терзают тебя? — Мне казалось, ты будешь только рад моим фантазиям, — заметив, как уголки рта всё явственней разъезжаются по сторонам, Уилл поспешил убрать своё излишнее внимание на чёртову картину. Уж лучше пялиться на образ заглядывающего в причинное место лебедя и распростёртой девушки, чем на куда более непристойную ухмылку Ганнибала. — Вполне, — довольный, доктор согласился с ним. — И вполне разумно, что я имею определённого рода беспокойства о состоянии психического здоровья своего пациента. Хочу заметить, запись ты не прерывал, что всё ещё делает меня твоим психотерапевтом. Уилл фыркнул, даже не посмотрев на него. — Ваше беспокойство, доктор, плохо сказывается на моей свободе. Я не обязан отчитываться. Мысли пронзило чувством дежавю, и Грэм вспомнил хищное удовлетворение Ганнибала, взирающего на него сквозь железные прутья камеры. Он продолжал разглядывать выцветшие тона многолетней краски, анализируя, что же именно, кроме неприкрытой меланхолии алькова, в этом отторгало его. Уилл позволил сознанию провести несколько ассоциативных черт. Когда в груди резко затрепетало, он отвернулся и, не глядя на Ганнибала, прошёл по другую сторону, откидываясь на стул. — Алана до сих пор видит в тебе белого лебедя. Уилл знал Алану, как обречённую жертву обстоятельств. Как бывшую хорошую подругу, которая предала его, когда лишила себя доверия, обвинив Уилла. Она стала добровольной пешкой под влиянием Ганнибала и не сопротивлялась этому. Она защищала Чесапикского Потрошителя, пока не убедилась в обратном. Но даже подозрения в очевидных вещах не наделяли Алану должной решимостью, чтобы предъявить обвинения Ганнибалу так же хладнокровно, как она сделала это со своим странным, неуравновешенным другом Уиллом Грэмом. Уиллу было мерзко, что его остаточная симпатия основывалась на жалости и благодарности за её заботу, однако он не мог заставить себя избавиться от этого. Уилл ощутил чужую сосредоточенность на собственной шее, что тотчас вызвало непроизвольные мурашки вдоль позвоночника. Он подумал, как прекрасное чутьё Ганнибала впитывает расцветший запах благоговейного сомнения, зародившегося в его душе. — Она предпочла быть слепой, — за спиной послышалось мерное постукивание ботинок. — И твоё рвение оправдать её осознанный выбор не вернёт Алану в прошлое, чтобы уберечь от неведения этой ошибки. Ганнибал подхватил поднос, едва задерживаясь рядом, улыбаясь, когда наклонился взять его, и как ни в чём не бывало направился в сторону кухни. — Кофе всё же остыл. Быть может, желаешь свежий? Его высокомерное пренебрежение и дразнящие поддёвки заставляли кровь бурлить под кожей, а внутренности скручиваться мёртвым узлом. Уилл понял прежде, чем ему было необходимо это осознать. Его установленная связь с Ганнибалом, его нездоровая эмоциональная повязанность, разрушала все исцеляющие надежды, которыми он жил — многолетние убеждения, подкрепляющие веру Уилла в заблуждение его нестандартного разума. Эфемерное желание открыться существует лишь в одно и то же время с Ганнибалом, но никак не с потребностью собственной нужды. Многократно проученный, Уилл не подвергнет себя сомнением вновь. Он ринулся, набрасываясь на спину Ганнибала и приставляя холодное лезвие к гладкой коже. Звон бьющихся предметов оповестил о невозвратности бытия. Лектер не сопротивлялся, любезно позволяя руке Уилла с ещё большей грубостью сжать уложенные волосы на затылке и оттянуть голову назад. — Ты сделал её слепой, — огрызнулся Уилл в невозмутимое лицо. Ганнибал оставался неподвижным, делая одолжение и отдавая крупицу призрачного контроля над собой. Он грустно улыбнулся, покосившись на Уилла: — Алана получила то, чего хотела — спокойствие, которого не видела рядом с тобой, — Уилл почувствовал горечь внутреннего отрицания, камнем осевшего в его желудке, и согласия услышанной правды. Алана догадывалась, какие твари водятся в обманно тихом омуте Уилла. Она искала надёжность, которую Ганнибал смог предложить ей в нужный момент. — Она не получила ничего, кроме того, что ей воспользовались так же подло, как поощряли мои приступы, — Грэм сжал бритву крепче и плотно зафиксировал лезвие под челюстью. — Да, она стала хорошим иммунитетом, — Ганнибал не отпирался. Твёрдая уверенность голоса расставила позиции, указывая на то, кто был настоящим лидером в их схватке. Уилла это не испугало. Если Потрошитель считал, что может подчинить своей воле кого вздумается, то Уилл не боялся с этим поспорить. Он не боялся претендовать. — Поэтому ты манипулировал ей? Потому что она обеспечивала алиби и влияла на Джека? Ганнибал дёрнулся, и лезвие мягко скользнуло по коже, рассекая её небольшой ссадиной. Уилл застыл, чувствуя, как внезапно перехватило дыхание при виде обнажившейся плоти, живой и сочащейся кровью в нескольких сантиметрах от лица, насыщенный медный запах ощущался особенно остро на столь близком расстоянии. Как бы сильно Ганнибал не старался вести себя так, будто ничто не угрожало его безопасности, бессмертием бога он не располагал. Это придавало толику уверенности. Грэм попытался выдохнуть, когда доктор склонил голову: — Влиять на него было несколько проблематично, однако твоими стараниями Джек самостоятельно помог мне выбраться из петли, — сказал Ганнибал. Несостоявшееся возмездие в попытке остановить Потрошителя, убив его через Мэттью, для Уилла обернулось очередным поражением, разве что оставившим физический след на запястьях Ганнибала и большое утешение при этой мысли. На сей раз Уилл воссоздал такую приманку, от которой Ганнибал просто не сможет отказаться. Его рыба крепко сидела на крючке, но до сих пор барахталась в зыбучем омуте, угрожая потянуть за собой. Хватка Грэма ослабла до обычного сжатия предмета рукой, но Ганнибал не сделал ни единого движения, чтобы выбраться. Напротив, он лишь сильнее откинулся на Уилла, подперевшись им и обмениваясь плавящим жаром. Уилл не сводил глаз с тонкой дорожки крови, протянувшейся от соприкасающегося с кожей лезвия и скрывающейся под воротником рубашки Ганнибала. Когда он чувствует, как начинает лихорадить от твердеющей эрекции, с ужасом понимает, насколько далеко зашла их борьба. — Любопытно, что ты чувствовал, сидя за решёткой, когда послал убийцу ко мне? — медленно шепчут ему. Ганнибал действительно наслаждается, смакуя очевидность ответа на этот вопрос, который ему даже не требуется. — Первенство. Силу? Или, быть может, тебе было бы куда приятней перерезать мне горло самому? — его голос стал опасно тихим, обволакивающим, его глаза потемнели до черноты, когда сжимающая бритву рука задрожала и глубже втиснулась лезвием в кровоточащую плоть. Дабы не испытывать судьбу, Грэм оттолкнул доктора Лектера, позволяя опасности развернуться к себе лицом. Подняв взгляд, он увидел, что Ганнибал улыбался. Мягкий и самодовольный, его волосы уже не были так тщательно собраны в идеальную укладку, и на коже блестела высыхающая кровь. Уилл не смог отказать себе насладиться этим впечатлением. Он смотрит на Ганнибала таким яростным и диким взглядом, что, кажется, тело доктора охватывают невидимые языки пламени, и Ганнибал с почётом начинает впитывать их жар. — Ты убил Беверли, — губы дрожат, почти отказываясь произносить её имя вслух. — Это было бы достойной расплатой. Ганнибал помолчал, едва улыбнувшись, рассматривая Уилла: густо пропитанного запахами похоти и страха, всё ещё слишком напряжённого, чтобы расслабить сжатые кулаки и начать моргать. А затем наклонился к разбросанной посуде и осколкам, принявшись собирать их на поднос. Пара блюдец и пустая чашка Ганнибала разбились вдребезги. Доктор взял уцелевшую чашку Уилла, пальцем изучая образовавшуюся трещину. — Ты знал, что приносишь в жертву её помощь, — тело Лектера замерло. Он поднял голову, вынуждая посмотреть в хищно мерцающие глаза. На мгновение Уиллу померещилась тень ветвистых рогов, сгустившихся над чёрной головой. — Я не… — Ты знал, — настоял Ганнибал. Он поднялся, выпрямляясь, и, не сводя с Уилла глаз, подошёл ближе. Вероятно, Уилл мог ясно представить себе результаты возможных последствий, подвергая Беверли опасности, но при этом не желая её смерти. Это был замкнутый круг, разорванный Ганнибалом, когда она проникла в его подвал, чтобы найти прямую связь между преступлениями и оправдать Уилла. Уилл закрыл глаза и помотал головой. Он слепо воспользовался её щедростью. — Я был вынужден… — Ну разумеется, ты был вынужден, — передразнивая, вторят ему. Уилл не смог открыть глаза, чтобы посмотреть на Ганнибала. Он не хотел его видеть, он не хотел слышать эту проклятую нежность и грусть в его голосе. Словно умилившийся родитель, пришедший утешать его за необдуманные проделки. Уилл ненавидел себя за то, насколько чарующей казалась ему эта действительность. Блуждающий трепет, змеями ползающий по венам, бьющий в голову адреналин, оглушающий настолько, что лишь комом застрявшее сердцебиение в горле и ожидание действий Ганнибала сознательно могли удерживать его. Он ненавидел себя и дьявольски жаждал ощутить этот вкус — насилие, воплощение первобытной жестокости, нечеловеческой мощи и огромного потенциала, заточённый в простой физической оболочке тёплых рук, невесомо гладящих его по щеке. Призывающих. Умоляющих надломленное противодействие. — Бедный, запутавшийся Уилл Грэм. Вечно ищущий справедливости, жестокого обмана в истине. Как долго ты сможешь прятаться от себя самого? — голос Ганнибала звучал требовательно, молитвенно и непоколебимо, Уилл упорно чувствовал, как тот резонирует первой арией из цикла Гольдберга на коже, просачиваясь в самые тёмные закоулки его разума. — И прятаться ли? Тебе ведь даже не пришлось репетировать, прежде чем сыграть роль заблудшей овцы в глазах Джека, не так ли? — большой палец очертил скулу и погладил по жёсткой щетине. Уилл стоял как вкопанный. Голос Ганнибала стал на порядок ниже: — Мы оба знаем, что ты не притворялся. Уилл знал. И давно не сомневался. Временами захваченный влиянием Ганнибала, он задумывался над крамольной мыслью, что Джек и в самом деле был слепым идиотом, если не удивлялся хорошим успехам в их спланированной заранее операции. Впрочем, как и Алана — добрая и милая, даже со своей слабостью к психоанализу Уилла на каждом шагу, она не смогла увидеть всю его подноготную. Уилл издал рваный вздох, предположительно, спорящий со словами Ганнибала, когда его дрогнувшие пальцы сильнее сжали бритву. Он бы попытался рискнуть и слепо ткнул бы поджидающего монстра по ту сторону от закрытых глаз, но рука Ганнибала опустилась, касаясь руки Уилла, от чего та бессильно задрожала. Лектер помассировал выпирающие костяшки и мягко расцепил палец за пальцем. Уилл искренне понадеялся, что доктор решил закончить невыносимую пытку и распороть ему живот, прежде чем составит картину из крови и выпотрошенных органов. Но вместо этого он услышал, как выскользнувшая бритва упала на пол и с глухим звуком ударилась об паркет. Сердце истошно сжалось, грохоча в подреберье, всё его тело ослабло и умоляло сдаться Ганнибалу. Уилл почувствовал, как что-то рвётся в его груди. Он потерял последний шанс на спасение, освобождение себя. Ганнибал забрал это. Он всегда забирает всё то, чем Уилл может дорожить. Теперь он открыл глаза, нутром содрогаясь от взгляда Ганнибала. Полный безмятежной тоски и боли предательства, он снисходит на Уилла смиренным ожиданием, требованием хрупкой надежды. Этот взгляд взывает к нему, и Уилл покоряется. По его щекам катятся горячие слёзы, ярость обжигает щёки Уилла, но он не сопротивляется. Он мокро всхлипывает, не веря самому себе, пока Ганнибал не обхватывает руками его плечи, и Уилл утыкается лицом в изгиб распростёртой шеи, всегда жертвенной, чтобы напитать её своими слезами. Он трётся носом о мягкую плоть, от его слёз кожа Ганнибала становиться влажной и солёной. Уилл чувствует, как под его открытым ртом напрягается каждое сухожилие. Он прижимается и медленно целует сонную артерию тогда, когда дыхание Ганнибала становиться тяжёлым и горячим. — Ты хорошо боролся, — шепчет Ганнибал в его раскрасневшееся ухо. — Упрямый храбрец. Уверен, в детстве ты был необычайно отважным ребёнком. Баюкающее тепло и ласка в оседающей на виске улыбке разжигают так же быстро, как и те пальцы, что проворно изучают грудь через запахнутый халат. Уилл больше не может перечить ему. Он тихо бормочет и чувствует, что сильно утомлён продолжать эту миссию. — В конце концов, ты старался меня измотать, — говорит он, отстраняясь от Ганнибала, и смотрит с болезненным унижением в его любящий взгляд. Глаза хаотично блуждают на созерцающем лице, когда он с присущей враждебностью пробует зацепиться за малейшую возможность найти чужой обман, но лишь сильней утопает в по-настоящему чистом и безбрежном восхищении. Тогда Уилл грустно улыбается. Он получает вознаграждение ответной улыбки Ганнибала и чувствует, как мягкая рука начинает гладить его сквозь полу-распахнутый халат. Он отчаянно старается не думать о бедной Алане, запрещая себе согласиться с тем, что прежде она занимала это особенное место в руках Ганнибала, и тут же дрожит от злорадства и непристойного тщеславия. Впервые он испытывает настолько бесконтрольную ревность, жгучую и грязную зависть, потому что никогда не видел Ганнибала белым лебедем, пришедшим из сцен античных полотен. И сейчас, когда Уилл сжимает челюсти до скрипа, смотрит перед собой на того монстра из своих иллюзий и ночных кошмаров, невыносимое счастье пронизывает его насквозь. Ганнибал чует это. Сладкий запах голодной тьмы Уилла выжигает этот момент на задворках памяти, чтобы он вечно мог наслаждаться его становлением, уязвимостью многолетней жажды, и Ганнибал с удовольствием отмечает то, что Уилл тоже хочет его, тот самый момент, которым, несомненно, они могут угостить друг друга. Сперва большое движение охватывает лишь верхнюю часть спины Уилла, его лопатки сладко дёргаются в то время, когда Ганнибал щекочет продольный жёлоб между ними и скользит сверху вниз. Его ясность незаметно растворяется, трещит, как хрупкий лёд под ногами заблудившегося перебежчика. Уилл снова поддаётся, и его благодарно обнимают, надёжно, с заботой держат рядом при себе, так, как он не смел мечтать никогда в своих подробных фантазиях, солнечных, ярких, о Ганнибале и их одиночном пляже избавления, чертовски далёком от этого мира. Уилл опускает веки, словно засыпает наяву, его размеренно качает из стороны в сторону, будто одинокий парусник, странствующий на открытом пространстве и тянущийся к спасительному свету маяка Ганнибала, где он наконец бросает якорь своего поражения. Он тянется к Ганнибалу, толкает его к столу, пока не встречает преграду, чувствуя, что тому больше некуда деваться. Ганнибал предоставил уникальную возможность загнать себя в угол по желанию Уилла, как он и мечтал, и даже когда ощутил робкое касание пальцев на своей щеке, когда Уилл коснулся его впервые самостоятельно и откровенно, Ганнибал остался в полном распоряжении этого человека — неподвижно сверкал глазами, наблюдая за тем, как профайлер колеблется между отрицанием и необходимостью правильного выбора. — Пожалуйста, — произносит Уилл, и в его голосе читается мольба, а глаза горят отчаянием желания, — Не заставляй меня выбирать. — Ты не обязан делать выбор, Уилл, — Ганнибал облизнулся. Переступая с ноги на ногу, наклонился, чтобы коротко ответить жёстким тоном, не желая уступать беспомощному сопротивлению: — Останься, и я расценю это, как соглашение. Снаружи он выглядел удивительно непоколебимым, пока Уилл молчал, долго и испытывающе. Не проронив ни слова, тот смотрел на преисполненного самоуверенностью Ганнибала с совершенно пустым выражением лица ещё несколько минут, пытался уловить что-то важное из собственных наблюдений, но лишь острее понимал, что не хочет искать причины этой глупой неосторожности и внутренней борьбы. Он делает шаг вперёд и кладёт голову на плечо Ганнибала, потерянно ощущая его глубокое дыхание на своей макушке и как приятно накрывает рукой уязвимую точку у основания второго позвонка. — Куда ещё я могу пойти? — шепчет он и неуверенно смеётся, улыбаясь последней мысли о том, насколько далеко могла отскочить бритва. Ласковый, Ганнибал провёл рукой по челюсти Уилла, заставляя посмотреть на себя: — Хорошо, — одобрил он, касаясь большим пальцем чуть приоткрытых губ, дрожащих от чистейшего возбуждения. — В нужный момент сделаешь то, что я скажу. Уилл рычит. — О да, — скалится он, делая незамысловатое предложение к поглощению главного блюда стола. Будь он так откровенен в их первую встречу, имеющую место быть при иных обстоятельствах, Ганнибал бы, несомненно, взял его с собой на урок охоты, лишая столь невинного благочестия. И Уилл бы сам попросил его об этом. Умолял бы научить искусству ужасного перевоплощения. Во власти Ганнибала он был не менее прекрасен. Охотно подставлял самые лакомые части плоти, чтобы быть отведанным, пока зубы кровожадно щёлкали над распростёртым телом и обнажённым разумом, терзая Уилла, поданного в качестве редкого деликатеса на обеденном столе. Но, пожалуй, лучшей частью их совместной сервировки стал белый халат, одолженный Ганнибалом, — подобно торжественной скатерти огромный плат махровой ткани покрывал две четверти лакированной глади, рождая картину столь аппетитного содержания. Ганнибал не мог не согласиться с тем, что Уилл был беспощаден в своём проявлении. Он склонился перед ним, нагим, красивым, таком естественном на столе, откуда именитые гости вечерей набивали свои бездонные животы человеческой опрометчивостью; закрыл глаза, с упоением втягивая носом очаровательный запах блаженства и ослепляющей похоти. Сейчас в его персональном меню был только лишь Уилл Грэм. Ганнибал нежно улыбнулся, когда открыл глаза, чувствуя сдавливающее кольцо из рук Уилла на своей глотке. — Услуга за услугу, доктор, — потребовал он, не смущаясь зрительного контакта, бесстыдно стискивая пальцы ровно на адамовом яблоке и удерживая Ганнибала так, что их губы едва разделял тонкий слой воздушного пространства между ними. Ему нравилось это дразнящее противостояние, высокомерие себя, то, что Ганнибал тихо восторгается и снисходительно потакает его абсолютному капризу. Сердце Уилла захлебнулось выбросом адреналина, он был в полном поражении, когда Ганнибал наклонился к нему, чтобы присвоить этот жалостливый поцелуй. Он томно вздыхает, опуская вдруг потяжелевшие веки, пальцы начинают мелко дрожать от чрезмерного возбуждения, цепляться в поисках точки опоры на грубой ткани пиджака. Уилл нерешителен, но всё ещё уверен, что ему нравится, когда Ганнибал берёт за руку, переплетая их пальцы, и заставляет открыть рот, пользуясь тем, как ярко Уилл реагирует на его щедрые прикосновения. Ганнибал беспощадно касается члена всей поверхностью ладони, прежде чем сжимает вокруг основания, обнаруживая, какой тот мокрый и горячий наощупь, податливый в его руке. Уилл тут же расслабляется в объятиях этого движения, словно через прикосновение Ганнибал забирает бремя истины, годами отравляющее его сердце. Он тихонько стонет, чувствуя облегчение долгожданной свободы, намертво обхватывает Ганнибала за плечи, кидая в адский жар священного обожания. Его член мучительно пульсирует даже от банальных ласк, Уилл судорожно всхлипывает, делая рывок навстречу, когда воспалённая головка случайно трётся о колючую ткань костюма, а Ганнибал спускается вдоль его тела. Он ощущает дискомфорт и свербящий холод в районе солнечного сплетения, там, где секунду ранее лежали большие и тёплые руки, тянущиеся к истокам ядовитого недоверия, чтобы вырвать его вместе с корнем. Уилл резко подрывается и обыскивает Ганнибала, оперевшись на согнутых локтях. На мгновение ему упорно кажется, что он снова потерял счёт времени, но на самом деле испугался, что благосклонность Ганнибала решила покинуть его — гораздо больший страх, чем то, что сам Ганнибал решит убить его однажды. Когда Уилл осознаёт причину своего ужаса, безграничная любовь к Ганнибалу начинает сжигать его сердце. Он осознаёт себя беззащитным, жалким ничтожеством, преклоняясь этой скрытой силе и мощи, которые однажды сулят обрушиться на него. Но пока Ганнибал даёт ему немного преимущества, Уилл будет томиться истощающим предвкушением, с нетерпением жаждать судьбоносного часа, и он благодарен, что будет горд, когда с почестью примет всё до последней капли. Взгляд неистового свирепства, заинтересованного, утягивающего за собой в голодную бездну ужасного ликования, застаёт Уилла врасплох. Их глаза сталкиваются, и Ганнибал клонит голову набок, будто читая его мысли. Он не успевает задуматься над этим прежде, чем Ганнибал мягко скользит горлом, беря Уилла сразу на всю длину, отчего тот стонет, низко и громко, запрокидывая голову в отчаянной жажде большего, и окончательно падает на своё прежнее место. Он жадно заглатывает до основания и втягивает щёки, побуждая вскинуть бёдрами от искрящихся разрядов наслаждения во всём теле, резко выгнуться, чтобы насадиться сильнее. Уилл лихорадочно шарит по скользящей поверхности, сминая то халат или деревянный край стола в руках, и пробует найти удобный способ, чтобы сильней наклонить голову, лицезрев опасного хищника, которого он осмелился выпустить наружу. С трудом поймав баланс, он оторвал корпус от деревянного массива, приподнимаясь на локте одной руки и жаждуще протягивая другую в поисках лица Ганнибала. Он моментально успокаивается, едва касаясь чуть шершавой кожи на подбородке, и Ганнибал лишь яростней льнёт под обжигающий град требования этой слабости. От столь ненасытного обожания греховного священства голова Уилла тут же закружилась и рискованно быстро потемнело в глазах. Сквозь застилающий разум неясный ворох мыслей он чувствует, что одно мощное движение тянет его тело, вынуждая сесть ровно на край стола и уцепиться за волосы Лектера, который становится перед ним на колени. Уилл медленно оттягивает голову Ганнибала, открывая своему взору резкие очертания смиренного обличия, размазывает ленивые движения рук по его волосам, потерявшим всякую манерность и раздражающую презентабельность. — Как же я хочу прикончить тебя, — оглашает он севшим и хриплым голосом, полным обещания и мрачной иронией в равной степени. — Заставить страдать, — он невесело смеётся, — Быть может, даже умолять о пощаде. Ганнибал блаженно улыбается одной из своих бесценных острозубых улыбкой, пока его тесный и горячий кулак продолжает трахать член Уилла, медленно уводя за грань порочного наслаждения. Они долго смотрят в глаза друг друга, а затем, одухотворённый, Ганнибал отпускает веки: — Я верю, что обиженное человеческое достоинство способно жаждать мщения. — Справедливости, — перебивает Уилл, с силой сжимая капну волос на затылке в наказание за наглую дерзость, и чувствует, как, тем подстёгнутая, услужливая рука Ганнибала наращивает до того выверенный темп, стремительно и неумолимо, безжалостно крадя в отместку учащённые жалобные поскуливания. — Убийство за вынужденный обман — это то справедливие, о котором ты мечтаешь? — интересуется доктор Лектер, уповающе наблюдая, как Уилл кусает губы и захлёбывается в острой нехватке воздуха. Ганнибал приятно удивляется, когда Уилл с необычайным мужеством потянул его на себя и утробно зарычал прямиком над внимающим ухом, идя на поводу слепого инстинктивного доминирования. — Так, значит, ты признаешь свою виновность? — упрямясь, оспаривает он и наклоняется за взаимным и совершенно обволакивающим негой поцелуем, полным болезненными укусами и кощунственным грехопадением. Уилл утопает от внезапно хлынувшего прибоя эйфории, оглушающей своим полуобморочным состоянием, и беззвучно кончает в кулак Ганнибала, пока медленно ласкает его изворотливый язык. Он явственно чувствует самодовольную ухмылку на собственной шкуре, но безвыходно мирится, целиком и полностью позволяя себе упасть в его крепкие объятия. До тех пор, пока не думает, что сам бы желал поглотить Ганнибала. Тогда Уилл закрывается, неловко пряча себя под скомканным халатом, а Ганнибал не без скрываемого удовлетворения наблюдает за его очаровательной робостью. — Услуга за услугу, — повторяет он, сухой ладонью гладя расслабленное лицо Уилл, и становится на ноги. Он лениво отдёргивает пиджак за края выпачканных кровью лацканов, доставая бумажный конверт из внутреннего кармана, и Уилл задаётся вопросом, как давно Ганнибал предугадал тот факт, что ему необходимо держать этот конверт при себе. — Доставишь Джеку, — говорит Ганнибал, протягивая письмо Уиллу. — С нашей стороны было бы грубо уйти, не попрощавшись. Отужинаем вместе, — его улыбку переполняют задор и насмешливость. Уилл переводит свой взгляд на аккуратные витки каллиграфии, вычерчивающие имя адресата: «Джек Кроуфорд».