Королева Драм

— Эй, Катакури, всё нормально, понимаешь? — сказала сестра, глядя прямо в мои глаза. — Твоё лицо меня совершенно не пугает, хорошо? Это лишь твоя особенность, ты — это ты. Никого не должно волновать, что там у тебя на лице. Всем должно быть дело лишь до того, что ты сам можешь контролировать, то, чего ты достиг, твои качества, сила, ум, характер, всё это, но никак не твоё лицо. Те, кто судят по внешности, полнейшие идиоты, а раз они идиоты, то какая разница, что они думают, да, Катакури? — Д-да, нэ-сан, — ответил я, опустив глаза. Она так обо мне беспокоится. Беспокоится обо всех нас. Такая сильная, умная и величественная. Ещё ни разу в своей жизни я не видел, чтобы нэ-сан падала, чтобы нэ-сан плакала или жаловалась кому-то на жизнь. Великодушная и гордая, словно настоящая королева. Она всегда держит спину ровно, всегда спокойна, всегда очень добра, всегда относится ко всем с пониманием. Так почему же все взрослые её так боятся…? Я не знал ответа на этот вопрос до того случая. Стоило нам с Овном услышать то, как этот отброс отзывается о сестре, мы сразу разозлились на него. Как он только посмел говорить такое о ней? Но когда мы его привели, нэ-сан улыбнулась, так спокойно и понимающе, как обычно, но через пару минут резко охладела, сказав нам пойти в камбуз, потому что «Кок-сан обещал приготовить что-нибудь вкусное». Это была ложь. Овен и Компот сразу же ушли, оставив нас втроём. — Нэ-сан, почему ты так спокойно на это реагируешь? — хмуро спросил я. Она всегда была очень гордой и величественной, так почему? — Катакури, прошу. Если хочешь, то я приготовлю тебе пончики, — проигнорировав мой вопрос, выговорила она. Пончики она действительно готовит очень вкусные, даже вкуснее, чем кок-сан, но… — Так, Катакури, ты ведь веришь мне? — её лавандовые глаза смотрели на меня с прищуром и надеждой. Я просто не мог ответить отрицательно, хоть и знал, что за этим последует. — Доверься мне и иди к Овну и Компот, — и я послушался. Как же я могу ослушаться прямой просьбы нэ-сан? Сидя в камбузе, всё, о чём я мог думать, так это об её странном поведении, никогда не видел её такой. Она как обычно улыбалась, но… эта улыбка была другой. Холодной, равнодушной, наигранной. Совсем не такой, какой я привык её видеть. Но вернулась она к нам с другим, куда более привычным выражением лица. Она была такой же сильной, ласковой и нежной, как обычно. Вечером я увидел того парня, стоило ему меня заметить, как он… Испугался? Да и к тому же добавил, что у нас прекрасная старшая сестра. До этого он смотрел на меня с таким равнодушием и нескрываемым презрением, так что изменилось сейчас? С тех пор я начал замечать столь странное поведение сестры. Она менялась с остальными. Или же наоборот менялась она с нами? Становилась более жестокой, холодной и равнодушной. Такой она была даже с мамой. Вот, Мандзю-нэ-сан как обычно заплетает фисташковые волосы сестрёнки Данго в косичку, а после учит её рисовать. Сестрёнка Данго мечтает научиться рисовать, как нэ-сан, а та постоянно говорит о том, что такими темпами она её перегонит в мастерстве. — Данго-тян, не будь ты такой неуверенной в себе, такими темпами ты многого добьёшься, — нэ-сан потрепала сестрёнку по волосам, а после позвала меня на кухню, ведь вспомнила о том, что неделю тому назад обещала приготовить пончики, если я уйду. — Последний штрих и… Готово! — воскликнула сестра, закончив украшать лакомство глазурью, после чего я начал уплетать их за обе щеки. — Как всегда, вышло божественно! — похвалил готовку нэ-сан я, видя, как её глаза наполняются радостью. Люблю, когда она вот так искренне, беззаботно улыбается, когда её лавандовые глаза начинают искриться от счастья, особенно, когда причина этому я. Она сильнее меня, старше, умнее, и, как бы я ни пытался, именно она меня всегда спасает, защищает и помогает. Хоть так, но я хочу сделать её улыбку чуть-чуть более счастливой. Хоть чуть-чуть более настоящей. Потом в комнату ворвался чем-то напуганный юнга, он позвал сестру, и напоследок она кинула: — Катакури, сиди здесь. И я сидел. Не смел ослушаться сестры. Сидел даже тогда, когда слышал звуки стрельбы, тогда, когда услышал чей-то тихий крик, тогда, когда снаружи донеслось множество мужских криков и громкий плач, тогда, когда стены покрылись трещинками, сидел, но уже через пару секунд после этого заснул. Или потерял сознание? Очнувшись, я всё же вышел и увидел тёмное небо, украшенное миллиардами маленьких звёздочек, после я оглядел покрывшуюся небольшими трещинами палубу, следом в глаза бросились окровавленные тела незнакомых мужчин, а среди них я разглядел фисташковые густые волосы своей сестры. Данго? В тот день я плакал, как никогда раньше. Я злился, как никогда прежде. Я кричал, как никогда больше не буду. Я винил во всём себя, что уже вошло в привычку. И ещё тот день был последним, когда я видел свою старшую сестру, вот уже шесть лет, как пропадающую без вести… Никто не знает, жива ли она, помнит ли она нас, где она, да и матери как-то плевать. Будто бы не у неё умерла одна дочь, а вторая, устроив огромную резню и переполох, пропала без вести… временами я задумываюсь, а любит ли она нас вообще? С того дня прошло уже много лет, но тот эффект, что он оказал на нас, так и не пропал. Компот всегда была очень спокойной и стеснительной, а оттого довольно тихой, но теперь она стала куда более замкнутой, и не открывается полностью даже нам, своей собственной семье. Она почти перестала проявлять любые эмоции, уже не смущается от всего подряд и ни разу, ни разу с того случая не притронулась к любимым восковым карандашам и акварели. Перосперо тоже изменился. Причём намного сильнее, чем Компот (я так ни разу и не смог назвать её нэ-сан…), он всё ещё был довольно заботливым, но даже если улыбка и появлялась на его лице, то теперь никогда не была искренней, весёлой, а скорее насмешливой и надменной, более напоминающей ухмылку. Язвительные комментарии он позволял себя отпускать даже в мою сторону, как и в сторону остальных братьев и сестёр, чего не делал раньше. Не так сильно поменялся Овен. Он лишь стал ещё более раздражительным и вспыльчивым и до сих пор бросается на любого человека, что упоминает её имя или же имя Данго, что бывает много реже. Дайфуку толком не поменялся, но, как и Овен, терпеть не может, когда их упоминают в разговоре. А остальные толком их не помнят, как и те ненавистные события. Боль, что сковала меня тогда, давно ушла на второй, третий, четвёртый, пятый, десятый план, но до сих пор иногда всплывает в памяти. Никогда, никогда их не забуду. И никогда не прощу себя, если дам повториться такому хотя бы ещё один раз. Никогда не позволю такому случиться вновь. Никогда не позволю вновь умереть своей сестре или брату прямо под моим носом. Никогда. А, их ведь было две? Сказать по-честному, я не могу признаться даже самому себе в том, что нэ-сан, моя нэ-сан мертва. В глубине души ещё осталась небольшая надежда на то, что она жива. Может, потеряла память и заблудилась, может её схватили, но не убили, может она просто сбежала, бросила нас, но главное, лишь бы она не была мертва. Её образ в моём сознании с каждым днём становится всё более расплывчатым и мутным. Я всё сильнее забываю её глаза цвета лаванды, прекрасные густые волосы, доходящие до поясницы, хрупкую фигуру и нежную улыбку. Всё это с каждым днём сильнее забывается мной, как бы я ни пытался сохранить каждую мельчайшую деталь, каждое воспоминание. Помню быстрые ловкие движения во время тренировок. Помню бесконечную заботу и преследующий её повсюду запах красок и карамели с небольшой примесью металла. Помню искрящиеся глаза, когда она играла с Крекером и учила Данго и Компот рисовать. Помню бесконечную тягу к сладкому и особенно к желе и мармеладу. Помню холодную наигранную улыбку и равнодушный взгляд, устремлённый прямо в душу, читающий тебя, словно открытую книгу. Помню идеальную осанку, помню те прекрасные манеры, что она проявляла в разговорах с матерью. Помню те слова, что она сказала мне напоследок. И вновь я стою в своей каюте смотря на последнюю картину старшей сестры. Тёмные оттенки, небольшой чёрный силуэт в плаще, прогуливающийся по голому лесу, и единственный фонарь, освещающий бесконечный путь. Иногда я задумываюсь над тем, почему все картины нэ-сан столь мрачные и глубокие, все они словно крик души. Я люблю разглядывать их, каждый штрих, каждый малюсенький элемент, деталь, ведь эти картины, развешанные повсюду, это всё, что от неё осталось. Смотря на них, я чувствую свою сестру, я раз за разом пытаюсь понять, о чём она думала, делая каждый мазок, и гадаю, что же было тем самым оранжево-жёлтым огоньком, освещающим её путь.? Нэ-сан, ты ведь всё ещё жива, да? Запомни, нэ-сан, когда ты вернёшься домой, все члены нашей семьи будут живы и здоровы, обещаю. Теперь пришла моя очередь оберегать всех, да, нэ-сан?