***
— То есть ты хочешь сказать, что Банти сейчас бросил тебя, сказав такие слова только из-за того, что ты бесплодна? Это, конечно, что-то действительно серьёзное, но чтоб бросать тебя, так ещё и таким образом… — нахмурилась девушка, в очередной раз подливая мне в чашку ароматный кофе. — Вот… Вот мудак! — воскликнула брюнетка, слегка ударив по столу. — Но, Хана, то, что он сказал… П-права ведь, по сути… Есть много девушек намного лучш… — начала я, но не успела даже договорить, как меня наглым образом прервали. — А ну-ка цыц! — прикрикнула кареглазая, аж вскочив со стула. — Ни слова больше, Долорес! — Но… — Ни слова! — для убедительности повторила брюнетка, сверля меня недовольным взглядом. — Банти поступил, как никогда бы не поступил ни один нормальный мужчина, проще говоря, поступил, как самая настоящая сволочь и мудак! Точка, тут и обсуждать нечего! — не терпящим возражений тоном произнесла подруга. — Дальше ты! Я понимаю, что это очень больно и из такой ситуации с улыбкой до ушей и весёлым смехом не выйдешь, однако одно дело грустить, сейчас тебе можно, но вот сравнивать себя с другими и признавать себя жалкой из-за парочки слов какого-то ничего не стоящего ублюдка нельзя ни при каких обстоятельствах, поняла?! — я только неуверенно кивнула, разглядывая собственное чуть искажённое отражение в чашке вкуснейшего кофе, приготовленного девушкой. — Он сказал, что ты ничего не стоишь? А это не повод опускать руки, а повод утереть этому придурку нос и сделать так, чтобы он сам потом жалел о своём идиотском выборе! Запомни, никогда нельзя опускать руки, жизнь продолжается! — Ага… — Так, сейчас следует подумать о том, где ты будешь брать деньги на проживание, всё же картины покупают редко, а жить на что-то надо… — задумчиво протянула девушка, попутно протягивая руку к тарелке с пончиками. — Как насчёт того, чтобы всё же пойти учиться на психолога, а? Ты ж всегда об этом мечтала, но из-за придурка Банти, вечно твердящего о том, что зарабатывать будет он, а на тебе лишь воспитание ребёнка, и запрещающего тебе даже пойти учиться, ты забила на эту мечту… Что об этом думаешь? — с набитым ртом поинтересовалась Хана, забавно изогнув бровь. — Ну, я, в общем-то, не против, — отозвалась я, помешивая напиток ложкой. — Ты не против или ты этого хочешь? — уточнила девушка. — Успокойся ты, хочу… — буркнула я, делая глоток, после с визгом отпрянув от чашки. — Чего так горячо?! — Ой, прости-прости, совсем забыла, что ты не любишь горячих напитков, — посмеялась темноглазая. — Не смешно, мне больно вообще-то! Да и это не горячий напиток, а кипяток! Ну и как ты только баристой умудряешься работать? Клиентам тоже кипяток подаёшь? — Да-да, бариста из меня совсем никакой, всего-то лучший во всей нашей кофейне, — пробормотала кареглазая. — Молочка? — Ага, молочка, — протянула я чашку. — Кстати, а зачем ты вообще пришла, да и как в квартиру попала? — Эх ты, мы же договаривались в кино сходить, вот я за тобой и зашла, слышу удары, как ты орёшь, а дверь-то открытой оказалась, судя по всему, Банти перед «эпичным уходом» не закрыл. Полтора месяца спустя… — Эй, Долорес, я тут зашла в твою галерею, и что с двумя твоими новыми картинами? Какой-то придурок взял твой псевдоним? — только я взяла трубку, начала Хана. — Эм-м… Нет, — пытаясь наконец получить нужный оттенок бежевого, сообщила я. — Тогда какого чёрта случилось с твоим стилем? Где моя Долорес? Где вся креативность? Где вся душевность? Импровизация, в конце концов! — изумилась подруга. — Я решила сменить стиль, — коротко бросила я, добавив немного коричневого и наконец получив то, что надо. — Сменить стиль? Это не стиль, это всё! Глядя на эту картину, думаешь — «Красиво», но её никак не отличить, понимаешь! Не видно ни души, ни эмоций, ни мысли, стиль и правильность разве что есть! — Да ладно тебе, Хана, я сама так решила и буду так рисовать, поняла? Сама же вечно твердишь, что я должна сама выбирать, что делать со своей жизнью, — вздохнула я. — Но… — Ладно, всё, пока, мне до завтра надо закончить картину, — не успела она что-нибудь сказать, как я сбросила трубку. — Так, ну, думаю для вазы этот оттенок в са-амый раз. Год спустя… — Дорогуша моя, поздравляю, у тебя первая собственная выставка, так ещё и в столице, уверена, много картин скупят! — воодушевлённо объявила женщина, положив руку мне на плечо. — Спасибо, мисс Норвест, Вы внесли в это очень большой вклад, — поблагодарила я, скупо улыбнувшись. — Да не стоит, дорогуша, пошли, гости ждут, — ухмыльнулась женщина, схватив меня под локоть, как в моём кармане завибрировал телефон. — Эм, мисс Норвест, мне… — Звонят и звонят, что важнее, персональная выставка или какой-то человек? Ответ очевиден, как по мне, дорогуша, — хмыкнула женщина, не останавливаясь. — Да, мисс Норвест, — сухо улыбнулась я, в который раз отклоняя звонок Ханы. Которую неделю уже не могу с ней нормально поговорить… Думаю, когда отвечу, меня прибьют. — Повторюсь, для тебя у меня есть два образа для прессы, либо будь очень милой, интеллигентной и воспитанной, либо же можешь строить из себя безумного творца, слухи и обсуждения не повредят, люди такое любят. Хайп, как недавно его прозвали, дело очень полезное, особенно для нашего бизнеса, — настояла женщина, искоса глядя на меня. — Повторюсь, что, пожалуй, первая модель поведения больше мне подходит, мисс Норвест, — «Я ведь и так её теперь придерживаюсь», чуть не добавила я, но сдержалась, ведь надо придерживаться своей «роли».***
Эх, господи, как же я устала… Весь день на ногах, эти чёртовы туфли на каблуках, из-за которых я мозоли натёрла, да и вообще, щёки от этой чёртовой улыбки устали… Сняв туфли, я сбросила их с ног, даже не удосужившись нормально поставить, пошла в комнату и легла на кровать прямо в уличной одежде… Точно, мне ведь Хана звонила, совсем из головы вылетело… Хотя мне даже как-то страшно ей звонить, всё же так долго игнорировала её, так что уверена, она меня вероятно ненавидит… В любом случае, она и без меня обойдётся, она ведь сильная, в конце концов. Она точно злится… Эх, ладно, подумаю об этом потом, этот вопрос всегда можно решить, а сейчас мне бы сейчас пойти умыться и спа-ать, с моим образом жизни явление всё же редкое… Два месяца спустя… — Мисс Долорес, — сухо произнёс голос с той стороны телефона. — Эм, да, доброе утро, месье. Зачем вы мне позвонили? — поинтересовалась я у диспетчера, попутно переворачивая блинчик на другую сторону. — Мисс Долорес, около пяти дней назад девушка по имени Хана Скотт повесилась, её обнаружили сегодня в шесть утра, а Вы находились в её экстренных контактах. Сожалею Вашей утрате. Повесилась…?***
— Стоя напротив могилы лучшей и единственной подруги, начинаешь понимать, какой же ты плохой оказывается друг… Самоубийство, одна из самых эгоистичных вещей, что только может совершить человек, если не самая эгоистичная, согласна, Хана? Ты уходишь куда-то туда, в пустоту, ты больше ничего не чувствуешь и ничего не понимаешь, тебя больше нет, но твои близкие-то всё ещё здесь, на земле, страдают, оплакивают тебя, горюют, а ты просто захотел и ушёл. Безвозвратно… Но как можно тебя обвинять, когда ты уже в могиле, ведь… Ведь это я тебе не помогла и я позволила тебе до такого дойти… Даже когда в той чёртовой автокатастрофе умерли твои родители, ты лишь со слезами на глазах говорила о том, что смерть рано или поздно настигнет всех нас, так что же такого произошло, что сподвигло тебя на такое…? Тебя… — голос предательских дрогнул, а из глаз покатилась первая, но не последняя слезинка, и вскоре три стоящие рядом могилы дитя и двух родителей слегка расплылись. — Впрочем, неважно, да? Это же уже никак не исправишь, в общем-то… Спасибо за всё, что для меня сделала, за всё… И прости… Прости, что отвернулась, как последний трус, и не спасла… Что не отплатила тебе за всё, что ты сделала, и уже никогда не смогу… Т-тебя… Самоубийство крайне эгоистично, но… Но разве человек, который даже не удосужился ответить на звонок, не больший эгоист…? Я, кстати, цветы принесла, жёлтые тюльпаны, твои любимые… Хоть что-то твоя ужасная подруга сделала, пусть и после твоей смерти… Гх… Прощай… Ещё раз спасибо.