Я не хочу. Я не должен здесь быть.
В голове гудело. Ноги налились тяжестью и Риджуэлл подумал о всех видах гвоздей, которые как-то раз вычитал в безумно скучной статье. Честно, лучше бы он потратил эти полчаса на то, чтобы смотреть, как сохнет краска. По крайней мере, у него тогда бы вряд ли кипели мозги от переизбытка бесполезной для него информации. Над головой пронесся громкий каркающий смех и крик ребенка. Дина. Он кричал, словно раненное животное. Никаких просьб о помощи, только вой, говорящий все сам за себя. Том распахивает глаза, напряженно глядя в окутанный тьмой угол комнаты. Страхи стали отступать, а вот стыд, горе утраты и боль в том месте, где бьется шальное сердце, накрыли его пенистой волной. Приподнявшись на локтях, парень пододвигает к себе отдаленный краешек смятого одеяла и накрывается с головой. Словно тот самый маленький мальчик Том, до одури боявшийся, что монстр из шкафа заберет его в свой мир кошмаров. Что ж... Кажется, когда-то это все-таки произошло, раз все происходящее с ним не является дурным сном. Прижимаясь липкой от пота щекой к холодной стороне одеяла, Томас думает о том, как было бы хорошо сейчас напиться. Так, как он делал это в хорошие времена. Даже, наверное еще больше. Переступить среднню степень алкогольного опьянения, несущую за собой эмоциональную нестабильность, необдуманные действия и потерю чувства стыда. Хочется взять пару бутылок и окунуться во все прелести тяжелой степени: отсутствие речи, коматозное состояние с дополнением ввиде непроизвольного мочеиспускания и рвоты, и самое главное в его ситуации — амнезия. Как жаль, что сии прелести непозволительны в доме этого чертова Стража. Том приоткрывает глаза и едко-едко ухмыляется, вылезая из объятий одеяла и простыни. Раз уж этот ублюдок исчерпал его доверие, тогда с какого хера, называется, Риджуэлл обязан слушаться? Как-никак, он не будет бухать, а просто попробует ассортимент. Лишь идя по холодному темному коридору и прижимая к себе пистолет, Том понимает, что погряз. Погряз в полном дерьме, из которого теперь ему нормально не выбраться. Что он вообще может сделать? Все-таки сидя по уши в дерьме, рта особенно не раскроешь. Есть лишь одна надежда на метафорическую лестницу, чтоб ее. Коридор сменяется гостиной, от вида которой в голове тут же эхом отдаются воспоминания и голоса.— Да! Я выиграл, Том! Ты видел?!
— Видел-видел. Не совсем по правилам, но... Да, ты молодец, малой.
Риджуэлл рвано вдыхает и подходит в два больших шага к большому пыльному серванту. Там есть то, что избавит его от воспоминаний, памяти, чувств... Всего, что присуще ему на данный момент. Этого ощущать совсем не хотелось. Глаза пробегаются по однообразным этикеткам, выискивая что-нибудь, что сможет убить в нем тоску. Рука тянется за одной из вытянутых бутылок, доставая ее наружу.— Том, что это?
— Это... Не очень хорошая вещь, Дин.
— Тогда не пей ее больше. Зачем ее пить, если она плохая?
— Не знаю. Клин клином вышибают.
Риджуэлл вздрагивает всем телом, роняя алкоголь на пол с диким, как кажется в этой тишине, грохотом. Ты обещал, Том. Ты обещал ему, придурок. — Прости... прости, малой, — шепчет сам себе, оседая на пол. Ноги уже не в состоянии выполнять свои функции. Глаза бегают от одного осколка к другому, очерчивают пятно, которое вряд ли кто-то отстирает от ковра. Риджуэлл не знает, что ему делать, он слишком растерян. Единственное, что плотно сидит у него в голове это кричащая мысль: "Я не хочу оставаться здесь". Поднявшись с пола на негнущихся ногах, парень идет в ванную, сжимая в руке самый большой осколок. Осколок, который всегда теперь будет при нем. Осколок, который напомнит ему о том, что он приносит беды окружающим. Напомнит ему о Дине. Глядя на свое отражение в мутном зеркале, Томас подносит осколок к запястью и проводит по нежной коже. Из пореза в пару сантиметров выглядывает первая капля. — Теа. Следующий порез больше - сантиметра четыре. Его Риджуэлл намеренно делает глубже, не обращая внимания на боль. — Дин, — срывается еле слышное с сухих искусанных губ. Это напоминание он будет ставить каждый раз, когда кто-то умрет по его вине. Том горько усмехается, понимая, что очень скоро ему не хватит и руки. Как все, блять, вообще пришло к этому? — Том? Черт. Как невовремя. Риджуэлл выдыхает и сжимает в руке осколок, оборачиваясь. Руки упираются в раковину умывальника. — Что? Ну и чего тебе не спится? Торд скользит своими, на удивление, проницательными глазами по нему, а после хмурится и сжимает руки. Его взгляд уперся в порезы. — Что ты... черт возьми, делаешь? — сквозь зубы спрашивает он и делает два быстрых шага. Его даже передергивает от того, насколько равнодушно на него смотрит Томас. — Не видно? — скептично приподнимает он бровь и, как ни в чем не бывало, начинает рассматривать свое запястье. — Прекрати. Что ты, блять творишь с собой? — цедит Торд. Том поднимает словно совсем невидящий расфокусированный взгляд. — Мое тело - мое дело. Мне осталось еще два, так что, будь добр, — он на мгновение одаривает Ларссона ласково-приторной улыбкой и снова возвращает на лицо холодную маску. Разворачивается. — Отъебись. — Том, пожалуйста, не делай этого. Риджуэлл молчит и подносит осколок к нежной коже на запястье. "Это будет за него" — горькая усмешка. В отражении исказилось в ужасе лицо Торда. — Это из-за Дина, да? — он ухватил Тома за плечо, разворачивая на себя и предотвращая новый вклад в копилку самобичевания. — Здесь нет твоей вины. Скорее... я намного более виноват перед ним и... — Нет. Я его опекун-... — Риджуэлл осекается своих слов, как огня, и прикусывает язык. Вдыхает. — Я был его опекуном и вина на мне. Я не уследил. Я бросил его одного, хотя он... он, черт возьми, просто ребенок! — Тогда лучше вини Стража! Он же его нам впихнул! — Я мог его остановить! Мог развернуть эту ебаную машину, но я не сделал этого! — сжимая в руке осколок и чувствуя, как кровь стекает по пальцам на холодный кафель, кричит Том. Он криво улыбается. — Какой из меня, блять, ответственный взрослый, а, Торд? Тишина, удушающе окутавшая ванную комнату, воспринимается им как отступление Ларссона, и он вновь разворачивается к нему спиной. Чувствует, как взгляд норвежца пробирается под его кожу, пробегается по всему телу и проникает в мозг. Оставляя кровавые отпечатки на чистом умывальнике, Риджуэлл закрывает глаза, тяжело вздыхая. Руки ужасно дрожат. Бесит. — Дин не хотел бы, чтобы ты причинял себе боль, — тихий голос заставляет черноглазого заиграть жевалками. — Ты и сам это знаешь. — Он не хотел бы умереть мучительной смертью, комми, — почти истерически выдавливает из себя Томас, вновь вдавливая острие осколка в запястье. — Это я точно знаю. — Том, прекрати. Не выдерживая, Ларссон хватает его за плечо и, развернув к себе лицом, дает сильную и звонкую пощечину. — Очнись, придурок! Хватит уже этой жалости к себе, ты заебал! — он сам не понимает, от чего проявляет такую несдержанность. Руки хватают почти безвольное тело Риджа за плечи и хорошенько встряхивают. — Ты заебал уже ныть, что ты виноват во всех, блять, земных грехах! Том, как ты не поймешь!? Ты виноват не больше, чем все мы! — Уйди. — Хорошо, тебе плевать на желания Дина, его уже нет с нами! Но мы!? Думаешь, мы не переживаем о тебе? — Ларссон скалится. — Да я думал себя самого прирежу, глядя на тебя тогда! Том... Что ты делаешь с собой? Ты похож, блять, на психа, Том! Ты меня слышишь? — Я сказал: "Уйди", — оттолкнув его в грудь, тихо, но настойчиво, говорит черноглазый. — Не прикасайся ко мне. Торд отшатывается от него, глядя на его лицо так, словно впервые увидел за сегодняшний вечер. Словно впервые видит эту бледную кожу, растрепанные волосы и ничего не выражающие глаза. Как у мертвеца. Возможно, потому что человек внутри Тома умер, когда он увидел маленькое тело внизу. Осталась только беспомощная брошенная оболочка. — Отлично. Просто отлично, — бормочет Ларссон, опуская взгляд. — Минус один. — он отходит к двери и хмуро смотрит на Риджуэлла. — Удачи тебе медленно сдохнуть, Том. Дверь за ним шумно закрывается, а Томас с каким-то внутренним потаенным ужасом осознает, что не чувствует ничего. В голове вертится только одна мысль: "Завтра меня уже здесь не будет"