желчь

      У Хару недостаток в крови. Непонятно чего, но её прихлопывает одним лишь этим зудящим чувством.       Когда звенит блядский будильник, Хару думает, что сна.       Когда её любимое пирожное забирают из кондитерской прямо перед носом, Хару думает, что сладостей.       Когда Гокудера выдирает из её рук руку Тсуны, Хару думает, что насилия.       Окей, из-за этого гневно проораться на патрулирующего город Хибари было плохой идеей. Она его… сукасукасука! Не узнала.       Когда пиздец какого злого Хибари хватает за белы без-крови-пока-что рученьки девочка из его комитета — Хару думает, что ей не хватает романтики.       — Беги!       И бежит.       У неё так трясутся руки, что этой грёбанной иглой она скорее попадёт кому-нибудь в сонную артерию, чем в нужную дырочку на канве наконец. Вышивка же, блять, расслабляет.       Нихуя.       Хару зубрит эти ёбанные логарифмы, которые ей нахер не сдались на этом году обучения, только: «доченька, ты же моя кровь. яблочко от яблони!».       — Прости, папочка, я тебя очень люблю, — она скрипит зубами так громко, что кажется, шум несмазанных дверных петель блекнет. — Но не эту ебучую математику.       Окей, Хару пишет тесты на девяносто восемь баллов.       — Могла бы и лучше.       Она топчется по красной пасте и плохо пропечатавшимся задачкам.       — Ты большой молодец, Тсуна-сан!       Она сердечно хвалит его двадцать семь баллов и прижимает к груди измятый листок с алым «неудовлетворительно». Блять, раньше было едва пятнадцать. Тсуна и вправду ахерительный молодец.       У него ещё щёки пылают, и тараторит визгливо себе что-то под нос он так забавно, что Хару ну вот сейчас даже почти не хочется заткнуть его. Поцелуем, конечно. Пиздецки вымученным поцелуем.       Нахуй эту учёбу. Нахуй эту школу — уж прости, святыня Хибари.       — Тсуна-сан, пойдём отпразднуем пирожными?       Когда он обжигает язык чаем, Хару думает, что это просто был блядский недостаток Тсунаёши. Потому что вот сейчас ей ну вот вообще похуй, что было вчера-сегодня и что будет завтра. Магия.