Перерожденный

И прозвучал контрольный выстрел в голову. — Спокойной ночи, ублюдок. — Довольно заулыбался Мидория, меняя свою позицию и пряча снайперскую винтовку за спину. Выстрелы цепочкой последовали за ним, пока омега не спрятался за одной колонной. Достав из кобур два пистолета, которые были заряжены, он снял предохранители. Мидория давно уже привык к «прошлому опыту», поэтому, как говорится, «глаза боятся, руки делают». И нет, чтобы пристрелить двоих альф, они переключились на несчастную омегу, которая отстреливалась и попадала точно в лоб. Тодороки не терял случай и решил скрыться за укрытием вместе с Бакуго, подобрав вражеские оружия на всякий случай. — Изуку, дурак… — Вздохнул Шото, — я же говорил тебе убегать. Даже здесь меня не оставляешь. Бакуго дал ему хорошую оплеуху. — Будь вообще счастлив, что он тебя спас, а иначе ты бы попрощался минуты две назад со своей жизнью. — И то правда. Мидория осмотрел ситуацию вокруг себя. Полная разруха, а от музея ничего и не осталось, только простые обломки, разбитые стекла и побитые от пуль колонны. Перестрелка прекратилась, омега вышел из укрытия и все еще держал огнестрельные оружия наготове. Но по итогу подбежал к альфам. — Спасибо тебе, Изуку. — Как я мог тебя оставить, Шото? — Счастливо улыбался Мидория, целуя в губы. Бакуго, который смотрел на этом с лицом лица, решил прочистить горло, дабы не забывали, где они сейчас. — Я вам что, шутка? Поднимайте свои задницы и двигайтесь к выходу уже. — Прорычал Кацуки, вставая и доставая сигарету. Закурив ее по пути, потихоньку стал ковылять до выхода, оставляя двоих, не боясь за их задницы, справятся, а если нет – поможет перебить врагов. Тодороки проводил вслед рычащего и вечно чему-то недовольного блондина взглядом, а затем встал не без помощи Изуку и припал к мягким губам. — Тебе идет эта форма. — Прошептал тихо у губ омеги альфа, мягко улыбаясь и поглаживая щеки. Послышались шаги, которые перешли на бег и крик. Тодороки, обладающий отличной реакцией, оттолкнул Изуку и достал пистолет. Правда произошло все настолько быстро, что альфа и бета перед ним успели обменяться. Правда неравноценно. Шото засунул в рот беты дуло пистолета и выстрелил, но в то же время сам получил ножевое ранение под ребра справа. «Я должен уберечь Изуку. Я просто обязан был предотвратить очередную смерть по моей вине.» — Не в мою смену. — Произнес Шото, отталкивая от себя врага и откидывая нож в сторону. Кацуки прибежал на выстрел и подбежал к другу, сразу подхватывая его, помогая Мидории дотащить его до своей машины, где со всей силы прижимали тряпками рану. Бакуго и Тодороки отлеживались в больнице, им меняли повязки, размазывали мазь, дабы раны затянулись. Некоторые раны пришлось зашивать. А что случилось с той семьей, которую перебили недавно? Их полностью убрали, так как после случившегося считаются предателями. Мидория часто заходил проведать альф, приносил яблоки, апельсины, иногда привозил супы и вторые блюда, дабы мужчины могли вкусно поесть, а не одни каши в больнице. Альфы пролежали две недели в палате и уехали на реабилитацию домой. А они только и рады были тому, что поедут домой. Кацуки попросту уже тошнило от рожи Тодороки (лежали в одной палате), а Шото рвался обратно к своей семье. Дома гетерохром много целовал Изуку, потому что очень соскучился по нему, а малыша все отбирал с рук омеги и тоже любовно целовал. Малыш только морщился и пинал своего отца. А чтобы его отпустили с концами, он плакал, дабы его взял Мидория на руки. Но альфа любил этого маленького засранца, хотя и не понимал, почему маленький будущий альфа так недолюбливает его, хотя иногда мог спокойно сидеть на ручках. Это происходило тогда, когда Шото обходился с Изуку так, как хочет сам малыш (много целовал, обнимал, приносил завтрак в постель…). А бывало так, что Тодороки с Мидорией ласкали друг друга под одеялом. И когда альфа только хотел войти в него, то малыш словно назло плакал ему. Омега не мог не игнорировать плач малыша, потому отстранялся от гетерохрома и вставал к кроватке с маленьким ребенком. И вроде, когда малыш заснул, оба вновь продолжали тихонько шуршать под одеялом. И в очередной раз, стоило Шото пристроиться, как ребенок снова плакал. В конечном итоге, Тодороки тихонько недовольно рычал в подушку и делал все вручную, пока Мидория возился с маленьким ребенком. Так и проходили их счастливые дни без происшествий (почти). *** Спустя пять лет. За это время у них появилась двойня, которым исполнилось вот-вот весной по два года. И самому старшему сыну было пять лет и звали его Каори. Это был мальчик с белоснежными, как снег, волосами, а глаза были цветом чистой бирюзы. Характером он был слишком холоден и отстранен, но при виде своего папы Изуку он сразу таял и бежал в объятья. Его младшие брат и сестра, которых звали Кей и Нанами, были друг с другом вместе и играли, иногда приходилось старшему брату с ними сидеть. Кстати те «приколы» со старшим ребенком во время секса так и продолжались иногда. Когда Каори подрос, он стал лежать в соседней комнате вместе с младшими братом и сестрой. Они-то крепко спали, а вот маленький альфа подходил ночью к родительской комнате вплотную к двери и слушал. Если он слышал полное ничего, то он уходил спать дальше, но если он слышал вздохи и тихие стоны, то все, мальчик врывался в комнату, прыгал на Шото и бил маленькими ручками. — Не бей моего папу! Не причиняй ему вред! Не лезь к нему! Тодороки ловко ловил маленького ребенка и прижал к себе, но тот только недовольно рычал, а глазки так и горели яростью альфы. Мидория накидывал сразу на себя халат и перехватывал на себя Каори, который сразу же успокоился. — Твой отец меня не обижает, Каори, пожалуйста, не переживай. — А что он тогда делает? — Недовольно бурчал их старший сын, сверля недовольно взглядом Тодороки, который сидел рядом с ними и подпер щеку рукой, сев по-турецки. — Понимаешь, малыш, твоим родителям нужно… ну… уединяться. Хоть иногда. Твой отец мне никогда не сделает больно. — Я не верю ему. — Все бурчал Каори, крепко обнимая Мидорию. — Почему же ты так не любишь своего отца? — Действительно. — Подал голос Шото, подозревая, что этот маленький альфа сильно ревновал Изуку к нему. Каори не ответил на вопрос, потому решил промолчать, пока не заснул в объятьях омеги. И после этого Тодороки относил обратно в детскую комнату и укрывал одеялом, целуя в лоб. Даже если его старший сын так негативно к нему относился, альфа все равно любил его. И за обеденным столом Изуку умудрялся следить за двумя маленькими детьми, хотя Тодороки его усаживал на место и говорил успокоиться, но омега все продолжал делать свое. А их старший сын все также внимательно следил за своим отцом, словно тот не был его родным отцом вовсе. Но папе он охотно помогал с детьми. Двойня умела сама есть с ложки, поэтому можно считать минус морокой (потому что пока Кей и Нанами не поедят, Изуку не поест). — Пап, когда я вырасту, ты выйдешь за меня? — Выпалил Каори, внимательно глядя на реакцию Мидории. Омега сначала застыл с ложкой во рту, а затем покраснел и стал махать руками перед собой. — Каори, не говори так! Ты еще маленький, чтобы делать выводы сейчас. — Ну, не знаю, — подхватил Шото, — я бы попросил твоей руки еще раз, даже если бы был пятилетним ребенком. Грех упускать такую булочку с кунжутом. — Альфа притянул к себе и поцеловал в щеку, вызывая тихий смешок Мидории. — Да ну тебя! — А я серьезно. — Фыркнул Каори, доедая суп. Старший сын был очень привязан к папе, нежели к отцу. У него была большая любовь к такой омеге, хотя он являлся ему родителем. Каори всего лишь пять, а он начал задумываться и строить грандиозные планы. На этот счет он говорил с Изуку, когда оставался наедине, а отец был где-то по работе. — Пап, почему ты думаешь, что я в будущем не захочу быть с тобой? Всегда-всегда? — Каори, когда ты подрастешь, я и твой отец постареют. А ты найдешь свою любовь в свое время. Пока ты еще маленький, ты думаешь, что я буду вечно красивым и молодым. — Мидория обнимал старшего сына и нежно гладил по белоснежной макушке, изредка целуя туда. Он решил промолчать на слова папы, потому что он элементарно не знал, что ответить. Кей и Нанами рисовали тихонько в стороне и разговаривали между собой, а иногда спорили, чей рисунок красивее и круче. Но Изуку с Шото хвалили обоих и вешали их рисунки на стену. Пока родителей нет дома, Каори всегда присматривал за двумя непоседами, ходил за ними по пятам и отдергивал вовремя от маленькой опасности для них. Иногда их родители пропадали подолгу, где-то на дня три. За детьми могли следить телохранители Тодороки или к ним приезжала бабушка Рей с тетей Фуюми и дядей Нацуо, а вот другой дядя, Тойя, был тоже вечно в работе и всегда пропадал. Но за него можно было не переживать. Шото не хотел впутывать Каори в мафию, по крайней мере не в его возрасте. Но когда-нибудь он посвятит его в такие грязные дела, дабы вел за него и дальше. Альфа не хотел подвергать своего старшего сына к бешеным тренировкам, как его когда-то заставляли заниматься каждый божий день его отец Энджи. Но зато он добился своего. Он вырастил хорошего наследника в свое время и поставил своевременно на ноги, дабы дальше возглавляли мафию. По традиции в семье Тодороки самый младший ребенок в семье должен вести клан дальше. Но в данном случае была Нанами, но она была омегой. И в этом случае уже отбирается кто-то из альф, коим являлись Кей и Каори. По крайней мере Каори было предначертано стать альфой, а насчет Кей – стоило подождать до четырнадцать лет, дабы выявить его сущность. Когда родители вернулись днем, Каори поспешил сразу к ним, оставляя двойню на бабушку Рей, которая любила нянчиться с ними, и на тетю с дядей, которые по своей натуре очень любили детей. Беловолосый мальчик остановился у приоткрытой двери в комнату родителей и тихонько слушал их разговор. — Дурак ты, Шото. Я же говорил, что сам справлюсь! Вот теперь у тебя еще один шрам прибавится. — Недовольно рычал Изуку. — Ты же знаешь, что я не хочу потерять тебя из-за одной ошибки. Если бы в тебя попали, ты бы мог бы умереть на моих руках. — Также недовольно, но тихо порыкивал Шото. — Как будто мне бы хотелось, чтобы ты умер на моих руках… — Голос омеги становился тише, пока не послышались тихие всхлипы. Каори ничего не понимал, но решил слушать дальше. — Тише, Изуку. — Тодороки прижал к себе супруга и успокаивающе целовал в макушку, — если бы я тебя потерял, Каори меня бы сильнее возненавидел. И я себя бы тоже. Когда мы уходим на вылазки, я очень боюсь за тебя, поэтому не могу отпустить тебя одного. Я понимаю, что я тебя так контролирую, но ты тоже пойми меня. — Прости, Шото. Я все понимаю и не виню тебя в этом. Но ведь все же хорошо, верно? — Именно. А еще шрамы красят мужчин. — Ой, — цокнул языком Изуку, — дурак ты, вот ты кто. Послышались причмокивания и тихие вздохи, которые сразу заменились на смех Мидории. — Щекотно! Каори все же решил войти в комнату. Перед глазами встал отец, который был перебинтован, а пятна крови на марле подсказывали мальчику, что Шото подвергался опасности. Помимо бинтов он видел на спине своего отца шрамы и синяки с ссадинами, а Изуку оставался невредимым и целым. На нем разве что синяки были, но не было ужасных шрамов, как у Тодороки. — Каори? А где Кей и Нанами? — Решил загородить собой Мидория, подходя к сыну и целуя любовно в щеку. — Кей и Нанами?.. Они… у бабушки. — На автомате произнес Каори, пытаясь рассмотреть отца, который спокойно надел рубашку и не спеша застегивал пуговицы на ней. Он никогда не видел своего отца в таком положении, так еще и с такими ужасными шрамами. После увиденного Каори много размышлял в кровати ночью, глядя в потолок. Мальчик осознавал свое противное поведение по отношению к Шото, который, несмотря на это, любит его всем сердцем и душой, а Изуку он защищает, как может, потому что боится за его жизнь. «Я был не прав…» Произнес одними губами маленький альфа. У пятилетнего ребенка был большой склад ума, которое несвойственно другим детям. Он с этого возраста стал много думать и размышлять, словно он поведал все в жизни. Каори пришлось бы снять эти очки ненависти по отношению к Тодороки. Мальчик не мог объяснить свое поведение, не мог объяснить свое презрение к отцу. Попросту не мог. И от этого становилось паршиво. Казалось, что его сущность хотела одобрения, хотела увидеть своими глазами на деле, а не на словах. Может ли быть такое? Днем мальчик стоял перед дверью в кабинет отца и долго не решался постучаться и войти. Найдя в себе силы и волю, Каори тихонько постучался и вошел. Шото сидел за столом, держа в руке документы и читая их с такой скукой, что даже мальчик почувствовал. — Каори? Что-то случилось? — Тодороки отложил бумаги, встал из-за стола и подошел к нему, присаживаясь на корточки. Мальчик долго мялся и не мог выдавить из себя ни слова, пока не набросился на отца, обнимая крепко за шею. — Прости меня, отец, что я так к тебе относился. Я был не прав. — Голос заметно дрожал, а слезы наворачивались на глазах. Шото крепко обнял своего сына и поднял на руки, утешительно целуя в щеку и утирая подушкой большого пальца слезы Каори. — Прощаю, Каори. Но любить я тебя не перестану все равно. Как бы ты ко мне не относился, я люблю тебя и всю нашу семью. — И папу тоже? — Сквозь всхлипы спросил мальчик. — И папу тоже. И в это время зашли Кей и Нанами, врываясь в кабинет отца с криками и возгласами, а за ними шел Изуку, который с мягкой улыбкой глядел на двух непосед, а затем перевел взгляд на Тодороки, держащего на своих руках Каори. Мальчик даже засмущался, поэтому спрятал свое личико в плече своего отца. Омега подошел к ним, а Шото успел подхватить Нанами. Кей тоже просился на ручки своего отца, но его подхватил Изуку. Пока дети на руках смеялись и пытались друг друга потягать за волосы или за одежду, Тодороки и Мидория успели несколько раз поцеловаться в губы. — Я люблю вас очень сильно. — Прошептал у губ омеги Шото. — И мы тебя тоже очень сильно любим.