a love story.

Ему двадцать один год, и вы не можете перестать спорить. Он становится смелее, свободнее, отчаяннее. Это видно по длине его волос (вы так любите пробегать по ним пальцами) и по его сапогам (вы купили ему эту пару; он поцеловал вас до бесчувствия в знак благодарности). Он говорит тебе: «Пожалуйста, пожалуйста, давай сделаем это и трахнем всех остальных». Скажи ему, что ты еще не готов. (Ты же не думаешь, что когда-нибудь им станешь.) – Есть разные способы, – говорит он, и его зеленые глаза блестят от возбуждения. Он хочет, чтобы ты сказал «да». – Юристы, новый пиар-менеджер. Мы могли бы это сделать, Лу, я уверен в этом. Мир меняется. И это так, весь этот гребаный мир не перестал меняться с тех пор, как вы прошли первое прослушивание, с тех пор, как ваши имена начали кружить головы на улицах, и вы не уверены, как долго еще сможете за ним угнаться. Вы набрасываетесь на него; это неизбежно, и он должен был бы знать лучше, прежде чем провоцировать вас, когда вы чувствуете себя загнанным в угол. Вы отвечаете дерзкими словами, наполненными лишь крошечным количеством яда, ледяным синим и дерзким зеленым. – Скажи ему, Гарри, чтобы он прекратил, я не хочу об этом говорить, – он рычит и уходит. (В своей голове ты умоляешь. Молишь его не уходить, молите о понимании, молите о более добром мире, где это было бы не нужно.) Позже в тот же день, когда ваши уши, наконец, перестали звенеть от всех этих криков (а это здорово, вы любите выступать, и вы игнорируете желание просто тишины, которое бродит у вас в голове), вы оба смотрите друг на друга с противоположных сторон гостиничного номера в городе, название которого вы даже не потрудились запомнить. Вы раздеваетесь в тишине, неловкой там, где она никогда не была раньше, и задаетесь вопросом: «Что же, черт возьми, происходит с вами двумя?» И все же, вы осмеливаетесь надеяться, когда ложитесь на кровать: вы раскрываете свои объятия, и он, не теряя времени, падает прямо в них, и вы оба принимаете такое же удобное, как и привычное положение. (Вы неохотно признаете это, но вам становится немного легче дышать, когда он устраивается прямо в ваших объятиях.) – Извини, – говорит он, и твоя хватка на его талии чуть-чуть напрягается. – Я не хочу давить на тебя, и я не хочу продолжать спорить на эту тему. Он напрягается в твоих объятиях: напряженные плечи, его рука почти сдавливает твою, и именно тогда начинаются рыдания. – Я люблю тебя, – шепчешь ты, поворачивая голову и легонько целуя его в висок. – И мне тоже очень жаль. Ему двадцать один год, и вы не можете перестать спорить. Но вы пройдете через это вместе. Как всегда, когда вы есть у друг друга.