***
Влад понял, что не ошибся с этой поездкой, как только его ноги коснулись земли близ реки Катунь. Они в пути уже два дня, но это время точно останется в его памяти как одно из лучших. Им повезло с погодой, солнце жарит как будто сейчас лето, ветер не мешает им спускаться по воде вниз по течению. У них есть время на то, чтобы налюбоваться природой Алтая сполна. Он не успевает головой крутить и щёлкать фотоаппаратом. И ведь каждый кадр как отдельное произведение искусства. И те переживания, что были у него в начале поездки, совсем испарились из головы, оставив только спокойствие и умиротворение. Влад старается надышаться этим чистым воздухом, привести мысли в порядок. Ведь с ним за этот год столько случилось, что с ума можно сойти. Но хоть это и положительные перемены, отдых ему всё же нужен был. Чтобы всё ещё раз осмыслить, придти к какому-то выводу и принять его. Знает, что и Илье сейчас это тоже необходимо. Так что это двухнедельная разлука пойдёт на пользу обоим. Правда, вечером в палатке со слишком болтливым соседом, с парнем с четвёртого курса, становится как-то тоскливо. Хочется, чтобы это был Илья, чтобы прижал к себе, согрел и не дал уже осеннему холоду забраться под одежду. Но всё что он сейчас может это посылать короткие и тонкие импульсы через связь, а после улыбаться глупо и счастливо, когда получает такие же в ответ. Чувствовать, что рядом есть близкий человек, даже если он далеко, — лучшее из ощущений. Но на следующий день идти практически невозможно. Парит, как летом. Ветра нет совсем и поэтому на крутых подъёмах можно почти задохнуться от спёртого воздуха. Их спасает только то, что они идут вдоль Катуни. Но делать остановки для передышек приходится намного чаще. А когда время по местным часам переваливает за семь, а солнце уже начинает скрываться за верхушками многолетних деревьев, инструкторы окончательно решают сделать остановку и разбить лагерь. — Дождь будет, — ёмко сообщает Виктор, их инструктор, закрепляя дуги и тент своей палатки. — Лучше переждать её здесь. — Вы же говорили, что погода не подведёт, — фыркает кто-то из группы, явно недовольный тем фактом, что им не удалось дойти до нужной точки похода. — Говорил. Но погода вещь непредсказуемая. Сообщение получил только сегодня по рации, — мужчина выдыхает спокойно, уже привыкший к таким чуть язвительным претензиям. — Но по сообщению центра дождь пройдёт по краю области нашего лагеря. Так что не стоит беспокоиться. Собственно, Влад и не беспокоится. Ну, почти. Его волнует только место их привала. Конечно, место возле подножия Катуни и в окружение небольших склонов и леса поражает своей красотой. Но в голову почему-то лезут странные мысли, когда взор опять останавливается на каменных склонах. Если начнётся сильный ливень, то процент оползня увеличиться в разы. И они будут совсем беззащитны. Впереди будет бушующая Катунь, за спиной каменные глыбы. Они будут в западне у природы, и спрятаться будет негде. — Не волнуйся ты так, — перебивает тишину Влада инструктор, заметив его заинтересованность в склонах. Он ближе к нему подсаживается за общим ужином, вручая кружку с горячим чаем. Юноша только улыбается слабо, грея пальцы о горячий металл стакана. — Обещанные осадки должны пройти мимо, в паре километров. Если конечно фронт не успеет встретиться с северным циклоном. Тогда ливень будет знатным. — Плохо у вас получается успокаивать, — усмехается Тороп, делая глоток травянистого напитка. — Оползни уже были в похожих горных районах этой тропы, не скрою. Но опасаться не стоит. У нас есть радиосвязь, на ближайших базах есть вертолёты. Нас смогут забрать если вдруг ситуация будет критичной. Влад не отвечает, удовлетворяясь этим ответом. Кажется, они друг друга поняли. И поэтому он уходит спать, вымотанный долгой дорогой. И фыркает чуть недовольно, когда понимает, что по палатке начинает барабанить мелкий дождь. Но сон его успокаивает. Ему снится счастье, теплые прикосновения и дом. Чужая улыбка озаряет его мысли даже во сне. Влад расслабляется, дремлет в этой неге, не замечает, как сосед приходит на свое место. Точно так же не замечает, как дождь усиливается, а вместе с ним приходят раскаты грома. Гроза свирепствует за их палаткой, а он летает где-то в своих сновидениях. Ровно до того момента, когда земля не начинает дрожать под головой. Влад испуганно дёргается сначала во сне, а после, проснувшись, ничего не соображая, крутится вокруг себя. Его соседа нет, вещи все брошены, а дождь барабанит по крыше их палатки. И в какой-то момент где-то рядом раздается раскат грома, да такой сильный, что Влад интуитивно сжимается, зажмуриваясь на пару мгновений. А когда открывает глаза, то видит перед собой соседа с испуганными глазами, что практически влетел в палатку, бросив в Торопа его одеждой, добавив громкое: — Живо одевайся, бери вещи первой необходимости и пулей из палатки! Два раза Владу повторять не нужно. Полторы минуты на сборы и он вылезает из палатки, тут же осекаясь, хлопая ртом как рыба, когда попадает под холодный и пронизывающий дождь. По телу дрожь бежит и зябко совсем. Но стоять на месте нельзя. Поэтому он выше поднимается, к группе. Правда, ботинки по глинистой породе скользят. Дождь превратил все тропинки в настоящее месиво, поэтому подниматься так трудно. Но у него получается, хоть и приходится ухватиться за руку инструктора. Немой вопрос "Что же сейчас делать?!" летает в воздухе, но никто не смеет задать его вслух. Все молчат. Как будто если начнётся разговор, то паники не избежать. Да и Виктор сейчас занят проверкой связи с центром. Но по его озадаченному и нахмуренному лицу можно понять, что все идёт точно не по плану. — Из-за грозы я не могу связаться с глав центром, — выдыхает инструктор, бросая затею связаться с диспетчером после десятой провальной и безответной попытки. А раскаты грома и молний где-то рядом только нагнетают ситуацию. Влад осматривается по сторонам, чувствуя жуткий холод и страх, что пронизывают его тело, как будто ножи, заставляя хмуриться и морщиться от этих ощущений. Мысли роются в голове и он, правда, пытается мыслить здраво, не поддаваться панике. Но раскат грома раздаётся где-то за спиной, и Тороп вздрагивает, обнимая себя руками, зажимается. Мысль о том, что им не спрятаться от этой бушующей стихии окончательно топит в нём все остатки оптимизма. Правда, когда Виктор, найдя всё-таки выход из ситуации, быстро инструктирует группу, рассказывая про небольшую пещеру под склоном и о способе быстрого перемещения в эту зону, огонь надежды опять загорается внутри. Он натягивает свой рюкзак на плечи, медленно ногами перебирает, стараясь не поскользнуться. Потому что полететь в овраг вниз головой, к каменному берегу реки, совершенно не хотелось. И он почти успокаивается, когда вход в небольшую пещерку проблёскивает перед глазами. Только вот пронизывающий до костей крик раздаётся за спиной. Влад успевает развернуться и схватится за хрупкую ладонь, сжать её, самому слегка наклонится в сторону оврага. Он успевает увидеть девичий испуганный взгляд, рука крепко цепляется за ладонь и девушка на себя тянет сильнее, в страхе желая удержаться над оврагом. Юноша пытается потянуть её на себя, лишь бы помочь. Боковым зрением видит, как кто-то из ребят спешит ему на помощь. Только вот не успевают и хватаются уже за воздух. Ботинки скользят по глине, и Влад падает вслед за приятельницей, зажмуриваясь от страха. Один удар — он слышит крик рядом. Второй удар — уже стонет болезненно сам, чувствуя боль в затылке. Она разносится по всему телу волнами, заставляя внутри всё сжиматься. Третий удар — и боль пронизывает рёбра и всю грудную клетку, заставляя юношу задыхаться. Если до этого момента Тороп хоть как-то пытался ухватиться за выступающие камни и ветки, то сейчас просто катится вниз, без сил, чувствуя лишь боль и то, как уплывает сознание. Он валится в овраг с характерным звуком. Как будто тяжёлый камень в воду упал. Тело почти его не слушается, голова раскалывается как будто на сотни осколков. Запах грязи, крови и речной воды мешается, заставляя морщиться. Одежда намокает быстро, вода ещё холоднее, чем пронизывающий ветер. Он чувствует себя ДиКаприо, что тонет посреди Атлантики. Его так же быстро засасывает на дно, в этот бушующий поток быстрой реки. Влад хрипит, цепляясь пальцами за корни деревьев, но руки мокрые, скользят, и каждая его новая попытка оканчивается провалом. А течение его всё дальше относит от места падения. И поэтому возможность наглотаться воды или вовсе захлебнуться кажется всё более реальной. От этого он ещё сильнее пытается уцепить за хоть что-нибудь и плыть по течению, лишь бы не утонуть. Единственная мысль в его разбитой голове. В какой-то момент ручка рюкзака зацепляется за какую-нибудь крупную ветку, которую, по всей видимости, тоже принесло сюда течением. И он хватается за неё уже ослабленной хваткой, чувствуя, что из-за этих стараний сил совсем не остаётся. Сознание покидает его, и он больше не противится этому, хоть и боится закрывать глаза. Но Влад слабеет, отпуская ситуацию на самотёк. И окончательно теряет сознание с надеждой о том, что он тут не сгинет тут, в Алтайских водах.***
Первое, что чувствует Илья, когда резко просыпается посреди ночи — это боль. Боль, что окутывает его, как цепи, не давая даже шевельнуться. Он сжимается на постели, чувствуя её так ярко и чётко, что аж пальцы сводит от полноты ощущений. Но, несмотря на это, мужчина встать пытается. Встать и добраться до телефона. Правда не знает зачем. В голове не одной здравой мысли. Но стоит ему встать на ноги, как вторая волна боли подкашивает его, и Помазун валится на пол, ударяясь коленями об твёрдую поверхность. Это разъедающая боль, сжигающая его не снаружи, а внутри, медленно убивает все другие эмоции и ощущения. Боль, которая в разы сильнее физической. Сейчас же ему кажется, что всё ломается изнутри, без видимых внешних признаков. Почувствовав третий удар, куда-то в район левого ребра, сдержать крик уже не удаётся. Илья кричит, сжимаясь на полу, а в ответ слышит только эхо, что обжигает, заставляя теряться в этом кошмаре наяву. Дышать труднее и он хватает воздух ртом как рыба, которую выкинуло на берег. Но с каждым глубоким вздохом, его отпускает, как будто боль просто растекается, как вода, заставляя чувствовать её не в конкретном месте, а по всему тело. И когда здравый смысл опять возвращается к Илье, осознание того, что это всё происходит не с ним, а с Владом, что сейчас в тысячах километрах от него, окатывает его как будто холодной водой. Из грудной клетки вырываются жалобные стоны, хрип какого-то раненого зверя. Ведь чувствовал, что всё пойдёт не так. От этой мысли горечь во рту появляется, как будто кровь. Ему выть хочется от боли, волосы на себе рвать хочется. И он почти это делает, сжимая пальцами тёмные пряди, чуть оттягивая, пытаясь хоть как-то отрезвить сознание. Частично у него это получается, потому что в груди рождается огонь надежды. Надежды на то, что ошибся. Что впервые в жизни ошибся и всё хорошо. Поднявшись и закутавшись в своё одеяло, потому что озноб жуткий бьёт, Илья цепляет пальцами телефон на тумбочке, тут же осекаясь, видя их совместную с Владом фотографию. Счастливую, солнечную, до безумия любимую. Юноша на ней такой очаровательный. Собственно как и всегда. Мужчину передергивает, и он быстро открывает журнал звонков, пытаясь не накручивать себя сильнее. Хотя куда ещё сильнее?.. — Помазун, ты вообще нормальный? — раздаётся через приличное количество гудков голос Кирилла на том конце. — Двадцать минут второго... — Кир, мне помощь нужна, — выпаливает резко Илья, удивляясь тому, как звучит собственный голос. Надрывно, хрипло, с болью. Самого себя жалко становится. Он сидит в полной тишине и прекрасно слышит, как скрипит кровать на том конце, как раздаётся голос, который принадлежит супругу друга — Ильзату, что бубнит совсем сонно. А после наступает тишина. И мужчина даже проверяет связь, вдруг ухом что-то задел. Но всё в порядке и вскоре голос вновь раздаётся: — Что случилось? — Я... Я не знаю. Я проснулся от резкой боли. Меня тут выкручивало на полу, — выдыхает Илья, медленно оседая на пол, опираясь на кровать спиной. — Но это боль чужая... Кир, с Владом что-то не так. — А я чем могу помочь собственно? — тихо спрашивает Кирилл, стараясь подбирать слова. — Ну, ты же ведь главный бухгалтер! Ты оплачивал эту поездку, насчёт всего договаривался. Ты имеешь связи с этим центром... Кир, будь другом, позвони туда, спроси насчёт группы. Я тебя очень прошу. Кирилл молчит, и Илья слышит, как стучит собственное сердце. Боится, что Набабкин откажет и будет иметь на это полное право. Полвторого ночи, а он ворвался к нему с просьбами и вопросами. Но сидеть сложа руки тоже не может. Ведь неспроста всё это. — Что ты сейчас чувствуешь? — спрашивает Кирилл, заставляя Помазуна брови вскинуть. — То есть не так... Ты его чувствуешь? Илья хлопает глазами, ещё несколько раз прокручивая вопрос в своей голове. Он в такой спешке, совсем без задней мысли, сорвался звонить Кириллу и совсем забыл о том, чтобы просто выдохнуть и прислушаться к своим ощущениям. А может быть, просто боится это сделать. Потому что даже та боль, которая практически парализовала его десять минут назад, сейчас плавно исчезает из его тела, оставляя место пустоте. Пронизывающая до самых костей, которая делает ещё больнее. Он ничего не чувствует. Он его не чувствует. — Нет, — сухо отзывается Илья, сглатывая ком накатывающей истерики, пытается держать голос. — Не... Не чувствую его. Кирилл на том конце выдыхает шумно и хмуро отвечает: — Я понял... Отдохни и успокойся, я попытаюсь связаться с центром. Илья не успевает даже поблагодарить, Кирилл отключается в спешке, оставляя его вновь наедине с собой. Помазун выдыхает шумно, по волосам ладонями проводит, чуть оттягивает у корней, пытаясь хоть как-нибудь придти в себя. Отдых и спокойствие ему теперь не светят. Натянув домашние штаны и футболку, мужчина медленно топает босыми ногами до кухни, ставит чайник практически автоматически, пытается что-то делать, чая насыпает слишком много, ходит туда-сюда нервно, совершенно не соображая. Сердце в грудной клетке бьётся как птица, что рвётся на свободу. И голова раскалывается, как будто об неё камни разбивали всю ночь. По-хорошему ему бы таблетку выпить, да хотя бы немного поспать. Но он об этом даже думать не может. Он сидит несколько часов на этой маленькой кухне, в полной тишине и практически полной темноте. И это время, наполненное неизвестностью и даже страхом, тянется как целая вечность. Илья сидит как на иголках, пытаясь прислушаться к своим внутренним ощущениям и голосу. Но всё молчит. Ничего, за что можно было бы зацепиться. Как будто и не было Влада никогда. Пустота и одиночество опоясываются всё его нутро. Он рассматривает метку, что бледнее обычного, почти невидима на его коже. И совершенно недвижима. Никаких импульсов. Ни боли, ни радости в его голове и сердце. Только собственный рой мыслей, что совершенно не отличаются позитивным настроем. Илья сидит так практически до пяти утра, выпив несколько кружек крепкого чая, а после и кофе. Но сон всё-таки срубает его, заставляя заснуть прямо за столом, положив голову на руки. Поза неудобная, мелькающие картинки не приносят душевного покоя. Поэтому когда телефон начинает звонить рядом, мужчина тут же просыпается, хватаясь за него, в надежде услышать хорошие вести. Но, кажется, его надежды разобьются об реальность. — В общем, я дозвонился до центра, — голос Набабкина хмур, напряжён и сух. Илья напрягается весь, нервно кусая губы и сжимая край скатерти в попытках успокоиться. — Над заповедником были сильные грозы, столкнулось несколько фронтов и... группа с нашими студентами была в эпицентре. По данным инструктора, все целы, кроме... Блин, в общем, одна девочка разбилась, упав в обрыв, а парень, попытавшийся её спасти, полетел за ней и упал в воду. По предварительным данным, его могло унести течением... — И этот парень — Влад, — выдавливает из себя Илья, как будто вбивая себе в сердце нож этими словами. Ему хочется кричать от новой накатившей боли, что сдавливает всё внутри, как будто тисками. — Спасатели уже работают на месте, — Кирилл совсем поник, потому что совершенно не понимает, что ему ещё говорить в этой ситуации. Потому что и так всем всё понятно. — Может он ещё... Ну. Живой. — Кир, спасибо за помощь, — Помазун кусает губу почти до крови, зажмуриваясь. На этот раз попрощаться уже не успевает Набабкин. Илья отключается резко, отбросив телефон в сторону с такой силой, что он со стола слетает, разбиваясь о пол. Нервы сдают, надежда на хорошее растворяется в голове, уступая место отчаянию и боли. Он больше не сдерживает эмоций, накативших слёз и крика, что разносится практически эхом в пустой квартире. Теперь уже ничего не имеет смысла.