***
Масштаб повреждений оказывается более чем серьёзным. Щерят чёрные зубы свежие руины, ещё час назад бывшие крепкими крепостными стенами; изуродована глубокими пробоинами башня, внутри которой свищет холодный ветер, треплющий по полу обломки мебели и чьи-то выроненные в спешке вещи. Грайм то и дело цедит сквозь зубы злые проклятья в адрес своих воинов, тысячу раз уже пожалев о том, что отпустил их, в самых унизительных выражениях. Саша может понять его отчаяние — на руины и вправду больно смотреть, но в какой-то момент ей надоедает: — Так. Чувак. Ты забыл уже всё, о чём мы говорили? Спокойствие? Одобрение? Комплименты? Он удивлённо глядит на неё единственным глазом: — Но они меня сейчас не слышат. — Э, нет. Это так не работает. Понимаешь, ты не можешь в глаза им говорить хорошие вещи, а за спиной костерить на чём свет стоит. Люди… жабы… да кто угодно, чувствуют фальшь. Тем более что актёр из тебя — хуже некуда, мысленно прибавляет она. — Но что мне делать, если они действительно… — Стоп! Если ты хочешь, чтобы они хорошо относились к тебе, ты должен хорошо относиться к ним. Искренне, понимаешь? Он останавливается на месте: — Нет. Я должен к ним хорошо относиться не потому, что они хороши, а с какой-то целью? — Именно! Это не так трудно, как кажется. Хотя тебе придётся потрудиться. Сейчас от твоего гнева впору в бункер прятаться. Но если будешь работать, эмоции начнут подчиняться тебе так же, как рука или нога. — Бункер? Это что-то из вашего мира? — Ни черта себе они тут разнесли! Слушай, у вас вообще хватит денег на то, чтобы всё восстановить? — быстро восклицает она, демонстративно щупая проломленную стену. Грайм заглатывает наживку, переключая внимание на стоимость будущего ремонта; Саша, облегчённо выдохнув, мысленно ругает себя, обещая впредь быть осторожнее. Он явно не оставит своих попыток получить от неё настоящие ответы — просто теперь наверняка попытается втереться в доверие, сменив тактику. Конечно, попытка втереться в доверие со стороны столь болезненно прямолинейной личности обещает быть как минимум забавной. Но расслабляться не следует.***
Многочасовое разгребание руин, опись ущерба, наведение порядка в уцелевших комнатах башни — всё это действует на Сашу угнетающе. Да, в тюрьме явно было не в пример хуже; но тот глоток свободы, что подарило ей сражение с цаплями, был дразняще хорош, а теперь… теперь они занимаются долгой, утомительной работой. Работать Саша умеет и иногда даже любит, но это совсем не весело. Наводить порядок она принимается бок о бок с рядовыми жабами — весело болтая со знакомыми, знакомясь с незнакомыми, разряжая обстановку шутками, которые отведавшая медовухи компания принимает особенно тепло. Грайм смотрит на них с сомнением, недоверчиво щурит глаз, глядя на то, как лица его подчинённых то и дело озаряют лёгкие улыбки, как они работают несколько часов подряд, будто забыв об усталости. — Так вот, значит, какие они — те твари, про которых ты мне рассказывала? — невзначай интересуется Саша, подойдя к Бет, своей былой тюремщице. — Неужели каждый раз такое? — Ну нет, это редкий случай, — басит та, взваливая на плечи деревяшку, недавно бывшую изголовьем чьей-то кровати. — На самом деле, цапли не так страшны, если вести себя правильно. Они реагируют на звук. Обычно мы гасим огни, задраиваем ворота и объявляем полную тишину в башне, а на крышу выходят стрелки. У нас есть… или были… специальные орудия для отстрела тварей. Бесшумные. Но в этот раз Перси… — Не надо, Бет. Каждый имеет право на ошибку, — с мягкой улыбкой произносит Саша. Папочка, топ-менеджер крупной компании, умеющий удивительным образом влюбить в себя и подчинённых, и клиентов, сейчас определённо бы ею гордился. Под конец ей почти становится весело — но на улице уже совсем темно, а башня как раз приведена в состояние, когда все обитатели могут спокойно переночевать. И только после ужина, распрощавшись со всеми знакомыми, с неожиданным трудом распрямив спину и потянувшись, Саша вдруг понимает, насколько же она устала. В столовой Грайма нет и не было, но, поплутав по башне, она находит его в одном из коридоров. — Эй, а ты чего отбиваешься от коллектива? — Я не могу сидеть за одним столом с рядовыми, — медленно произносит он, оглядывая Сашу так, будто это он, а не она, на голову выше. — Тогда они перестанут меня уважать. — О, правда? Да не сказать, чтобы они особенно и начинали. Грайм несколько раз вдыхает и выдыхает, явно сдерживая злость. — Ты многого не знаешь о здешних порядках, Саша. — Пожалуй. Зато о психологии твоих подчинённых я, будучи из другого мира, знаю явно побольше твоего. Глядя на то, как зло горит зелёным его глаз, она едва сдерживает улыбку. Ох, вот это правда весело. Особенно то, как он, мучительно помолчав, в конце концов выдыхает, не найдя ответа. — Ладно, капитан, не будем. Надеюсь, мы ещё обменяемся знаниями. А сейчас устроишь меня где-нибудь? — Пошли. Грайм ведёт её за собой, глядя на недавно начерченный план уцелевшей части башни, аккуратно обходя повреждённые коридоры и лестницы; Саша успевает слегка потеряться в пространстве от этого блуждания, и не сразу понимает, куда они в конце концов пришли. — Погоди. Ты что, хочешь, чтобы я спала в твоей комнате? — В башне осталось мало целых комнат, Саша. Почти во всех расквартированы солдаты. Но ты слишком опасна, чтобы я отпустил тебя к ним. Не исключено, что тогда к утру меня будет ждать небольшая революция. — За комплимент спасибо, но… — Если хочешь, можешь вернуться в темницу. Впрочем, там, насколько я помню, нет стены. Возможно, это тебя не остановит? Саша оглядывает комнату. В принципе, места тут немало, и если устроиться в углу и соорудить что-то вроде занавески, можно даже обеспечить себе нечто отдалённо похожее на личное пространство. По меньшей мере, здесь чисто, сухо и тепло, даже немного жарко, и здесь её еду едва ли будут воровать жуки; близость Грайма, конечно, настораживает, но проблема, в конце концов, обоюдная… — Да нет, пожалуй, остановит. А тебя не остановит то, что я могу убить тебя во сне? — Не остановит. Я крайне чутко сплю, а вот ваш вид не может этим похвастаться. Да и зачем тебе это нужно? Что бы ты ни видела, мои солдаты не простят тебе моей смерти. Звучит пафосно и довольно оптимистично, но Саша воздерживается от комментариев. В конце концов, она тут недавно, и информации у неё маловато. — Твоих солдат не смутит то, что мы спим в одной комнате? В ответ она получает такой взгляд, изумлённый и презрительный одновременно, что мигом вспоминает: как бы ей ни улыбались, как бы её ни любили, она здесь — существо, и едва ли кто-то воспримет её иначе. Но это и к лучшему. Из обрывка найденной где-то в руинах простыни ей удаётся сделать подобие занавески; спрятавшись за ним, растянувшись на жёсткой импровизированной постели, Саша очень надеется мгновенно вырубиться — но мозг её подобным не радует. Сомнения и противное чувство вины, весь день сидевшие где-то в глубине сознания, радостно вылезают наружу и вцепляются в неё крепко, точно пара питбулей. Что сейчас с Энн и Марси? Ей точно стоило здесь оставаться? Конечно, она просидела в темнице полтора месяца, и едва ли кто-то из подруг именно сейчас балансирует на волоске — вернее всего, они либо сумели обустроиться в этом мире, либо уже погибли. Конечно, здесь, будучи диковинным существом из другого мира, она не просто слаба — она ничтожна; ей нужно заручиться связями, поддержкой, возможно, властью, и предложение Грайма в этом плане — неслыханная удача. Но всё равно она не может отделаться от чувства вины. Не может отделаться от ощущения, что они не выберутся отсюда без неё — наивная, охочая до внимания Энн и замкнутая хмурая Марси. Саша всегда была среди них негласным лидером, чувствовала себя кем-то вроде их старшей сестры — очень, очень фиговой старшей сестры, которая зовёт покурить и выпить, подбивает на магазинные кражи и учит кататься на бамперах машин, но… какой есть. И она, именно она, должна была это предотвратить. Не вестись на глупые легенды о волшебной шкатулке. Вообще с этим не связываться. А если уж связалась — то она, именно она должна теперь вытащить их отсюда… Она достаёт из кармана фотографию и в тысячный раз смотрит на неё, сглатывая ком в горле. — Потерпите, девчонки, — беззвучно шепчет она. А после отворачивается к стене и усилием воли заставляет себя заснуть.