Музыка вдохновляет не только людей...

      Морозный ночной воздух проникал сквозь щели в окне. Батарея едва разогревала помещение, но обогреватель все стоял выключенный, несмотря на то, что хризолитовые лапы уже подрагивали от холода. Их хозяин продолжал не обращать на это внимание, пыхнув дымом от сигареты прямо в окно, словно пытался сделать кольцо. Ни грамма алкоголя в его избитом мозгу. Может поэтому он чувствовал себя так отвратительно? Мама, извини, я немного про***лся…              Всю свою жизнь прожигая на сцене, заливая в себя алкоголь, закуривая каждую банку новой сигаретой, от чего его голос в 26 больше напоминал мужчину за 50, чем молодого человека. Находясь постоянно среди своих немногочисленных друзей, которые даже умудрились найти себя в этой жизни, хотя казались такими же раздолбаями как и он, но у них получилось. Начиная свою жизнь заново. Они все были такими же крутыми, но казались еще круче, когда выросли внешне и внутренне. У кого-то уж были свои семьи. Например, его младший брат, который отпираясь весь подростковый возраст, что будет одиночкой, нашел даже свою возлюбленную.              Они вместе веселились, вероятно слишком по-детски, кидая друг другу в снег или траву, но им было хорошо вместе. И когда-то Маник хотел так же, смотря на брата и сноху с мягкой и нежной улыбкой. Он был искренне рад за них, но в то же время завидовал. Завидовал, что он, который всю жизнь искал свое счастье, так и не смог найти его, а тем, кому оно даже не нужно было, его словно подавали на блюдечке.              Его старшая сестра тоже отличилась, выучившись и уехала в другую страну, постоянно присылая ему открытки с мест своих отпусков. Песчаные пляжи, лазурная или изумрудная вода, яркое солнце. Она жила на всю катушку, рассказывая о своих путешествиях взахлеб, словно боялась, что не успеет рассказать все за очередную их встречу. И он слушал ее с такой же нежной улыбкой на губах. Искренне счастлив за то, что счастлива она, хоть у самого в жизни происходила полная жопа.              Его мать частенько созванивалась с ним, чтобы добавить своего счастья, приглашая часто его на чай, прогуляться или отметить новый год вместе. И он показывал ей только свои улыбки, рассказывая, что на самом деле все него хорошо, когда все было совсем не так.              У каждого из них была своя жизнь, в которой Маник чувствовал себя лишним. Он словно закладка в чужих главах жизненного пути. Его чувства не имели для него самого никакого значения. Ему всегда было лучше одному, в тишине где-то в темном углу своей маленькой квартиры.              — Я хочу точно спросить у вас. Уверены ли вы, что хотите сделать это? Подумайте о тех, кто остается здесь. О ваших близких, вашей семье или друзьях. Неужели ничто вас не цепляет здесь? — это был вполне нормальный вопрос для любого врача, который старался отговорить своего пациента от самого худшего исхода, уберечь, особенно когда он уже так долго знает своего пациента и помочь ему это уже личные причины.              — Я уверен, Ал… — тихо ответил пациент на кушетке, смотря в красочный потолок. Кабинет его частного психотерапевта всегда был таким красивым, выкрашенным в теплые рыже-желтые-белые тона с приятной обстановкой из мягких и скругленных углов, имеющий живые цветы. Это была приятная комната, в который ты оставлял свои печали и приходил чтобы повторить это, когда они накопятся снова.              Еж-альбинос сжался в кресле и тяжело выдохнул. Ему бы совсем не хотелось, чтобы его пациент, которого он уже давно знает лично, поджав хвост как трус, ушел из этой жизни. Эвтаназия в их стране уже давно считается чем-то нормальным. Безболезненный способ для тех, кто сдался. На кушетке под присмотром врачей ты просто засыпаешь, и больше никогда не просыпаешься.              Все что требовалось от терапевта это официальное разрешение. Частный терапевт мог его выписать, если же проверка его квалификации не проходила слишком много времени назад. А проводилась она регулярно каждый месяц, так что Алойзы вполне мог дать это разрешение, как бы он не хотел, он не мог препятствовать желанию своего клиента, как бы он ни не хотел этого.              — Я не приду на похороны. — предупредил альбинос заранее и накарябал неаккуратным врачебным подчерком разрешение на проведение операции, и поставил большую печать, ударив по ней так, что казалось стол сломается, хотя Маник даже не встрепенулся на кушетке. Его лицо оставалось безэмоциональным.              Когда он перестал что-либо чувствовать, к сожалению, и ему ни его терапевту так и не удалось выяснить, как и причину послужившую желанию зеленого ежа покончить с собой. Возможно, им стоило копнуть глубже сорвать корку запекшейся крови, чтобы полилась новая, попробовать раскроить рану, чтобы зашить ее заново и, наконец, вылечить, иначе, почему она до сих пор не зажила?              Когда он лежал на кушетке, отчитывая минуты до того, как его страдания наконец закончатся, он услышал, как что-то ударилось в стекло окна его палаты. Заплаканное лицо его младшего брата, на персиковых щеках которого были многочисленные борозды, опухшие красные глаза, которые некогда были прекрасного малахитового оттенка. Он бился головой и кулаками о стекло, пока его сестра с матерью с такими же заплаканными лицами стояли чуть позади.              Как? Как они узнали что он собирался делать, если он никому из своей семьи не рассказывал об этом, зная что начнутся многочисленные уговоры, чтобы он не делал задуманного.              Как только их впустили, персиковые руки вцепились в его плечи, начиная трясти его, словно пытаясь привести в себя. Слезы казалось, только сильнее начали течь по его щекам, падая на грудь ежа под клетчатой рубашкой. Он что-то кричал, а затем уже вторая пара рук обхватила хризолитовую шею, крепко сжимая, словно грозясь задушить. Его брат с сестрой искренне были опечалены, искренне переживали, что Маник действительно решил покончить с собой, и даже ничего не сказать об этом, как будто так и должно быть. Его мать подошла поближе с другой стороны, проливая слезы снова и не переставая гладить своего старшего сына по голове, взлохмачивая иглы с объемной челкой.              Он вдруг почувствовал себя ужасно, стискивая зубы от боли, не замечая как по его щекам потекли слезы.              

Я ничего не чувствую

Как закладка в чужих главах

Незаметный в своем присутствии

Путешествую по романам

Как будто во сне

Второстепенный персонаж

И в завтрашнем дне

Растаю будто бы мираж