Свежий ветер (Fly By Night)

2186 год. До вторжения Жнецов осталось четыре месяца Кейден Я закрыл папку и положил ее на стол, а затем, откинувшись в кресле, тяжело вздохнул и попытался переварить все, что увидел. Я знал, что информация неполна – отчеты с миссий были обрывочными - в лучшем случае краткое изложение – но даже имеющиеся сведения… по меньшей мере поражали. «Цербер» завербовал Шепард, чтобы совершить невозможное, и именно это она и сделала. Со всех уголков галактики она собрала группу разношерстных индивидуумов – лучших из лучших в своем деле, научила их доверять друг другу и превратила свою команду в многорасовую семью. Ради каждого из них она прошла огонь и воду, добившись абсолютной преданности. Джена умела понравиться. Меня всегда это удивляло, учитывая, насколько невыдержанной и резкой она частенько бывала, но… что-то в ней заставляло вас пытаться стать лучше, стать похожими на нее. Горящий внутри нее огонь манил людей, и они шли за ней куда угодно, помогали в любом ее начинании. В те же редкие мгновения, когда вам доводилось почувствовать тепло ее души, вы считали себя самыми счастливыми на свете. Я вспомнил, как Джена смотрела на меня на Горизонте, как она поджала губы, осознав, что на этот раз я не последую за ней. Неужели все, случившееся прежде, было игрой? Может быть, та уязвимость, что она показала мне когда-то, являлась всего лишь тщательно продуманным ходом, призванным привлечь меня на ее сторону? Эта возможность казалась мне столь же вероятной, как и все остальные невообразимые вещи, произошедшие в последнее время. Я так давно не видел ее. Я даже не знал, какой вариант бы предпочел: чтобы она притворялась, чтобы на самом деле была предательницей, и в таком случае женщины, по которой я сходил с ума, не существовало, или чтобы оказалась настоящей – жертвой обстоятельств, отчаянной и одинокой, в то время как я просто отказался слушать, и тогда… Черт, я понятия не имел, что бы сделал. Я посмотрел на часы – до прибытия на Землю осталось два часа – и вытащил последний планшет. Когда я включил его, содержащаяся на нем информация автоматически раскодировалась, и на экране появилось слово «Лазарь». Мне и прежде доводилось слышать его в контексте обсуждения деятельности «Цербера» - специалисты разведывательной службы предполагали, что именно так назывался отдел, занимавшийся этой конкретной миссией. Но я знал, что у этого слова было и другое значение. Так звали героя древней истории, который, пролежав несколько дней мертвым, вернулся к жизни. Я пролистал файлы, походящие на записи персонального видеожурнала. Автором каждого из них являлась оперативник Лоусон – я держал в руках ее личные отчеты. Она была верноподданной «Цербера», а следовательно, мне представилась возможность взглянуть на события с их точки зрения, попытаться понять, что они планировали для Шепард. Несколько записей, очевидно, отсутствовали, однако остальных было более чем достаточно для того, чтобы составить целостную картину. Я выбрал случайное видео – одно из первых – но изображение, появившееся на экране, стало для меня полнейшей неожиданностью. Моему взгляду предстала лаборатория, оборудованная по последнему слову техники и изукрашенная символами «Цербера», а в центре помещения на металлическом столе лежало то, что корректно можно было назвать частично прикрытым телом, однако слово «труп» подходило куда лучше. Что это, какой-то морг? Камера взяла крупным планом левую половину тела, и я заметил, что обе конечности - от локтя и от колена – отсутствовали, а на месте чудовищных ран из обгоревшей плоти торчали осколки костей. Лицо было совершенно неузнаваемым, большая часть кожи обуглилась. Я видел много смертей, однако подобное зрелище не оставило меня равнодушным. Резкий свет придавал изображению тошнотворную реалистичность. «Как вы видите, наихудшие повреждения пришлись на эту сторону, - произнес за кадром женский голос с весьма специфическим акцентом, часто присущим богатым колонистам. – Мы предполагаем, что именно в этих местах произошел разрыв скафандра при входе в атмосферу, однако нам неизвестно, как именно это случилось». Казалось, мои внутренности вдруг свернулись в тугой узел, страх сковал горло. Неужели это?.. «Первые тесты показали, что мозг и внутренние органы сравнительно целы, хотя, разумеется, технически она мертва. Но поскольку смерть стала следствием удушья, а не физической травмы, мы высоко оцениваем наши шансы». Запись длилась еще несколько минут; голос продолжал объяснения, которых я не понимал, используя при этом слова, которых я никогда прежде не слышал. С ужасом я вдруг осознал, что вижу перед собой. Изображение резко дернулось, и камера переместилась к правой стороне тела. На поверхности стола лежала рука – вялая, безжизненная и покрытая ожогами. Камера сфокусировалась, стало чуть светлее, и я заметил, что уцелевшие ногти до сих пор окрашены в бутылочно-зеленый цвет. Воспоминания о той ночи, что мы впервые провели вместе на Цитадели, нахлынули сокрушительной волной: ее пальцы, кокетливо поигрывавшие стаканом, ее бедра, чуть сместившиеся ближе ко мне. Я вспомнил последние проведенные с ней часы, ее руку в моей руке и коротко остриженные ногти того же самого цвета, как и на мертвых, почерневших пальцах на экране. Мне вдруг стало трудно дышать. Камера переместилась к ее лицу с правой стороны, и хотя оно было обожжено и покрыто ранами, я узнал ее. Стоявший рядом врач приподнял веко, демонстрируя отсутствие реакции зрачка на свет; ее блестящие когда-то, янтарные глаза теперь выглядели безжизненными и тусклыми. К горлу подступила тошнота. Это действительно была она, и только сейчас, видя ее такой поломанной и обгоревшей, погибшей, в то время как я спасся, я осознал весь ужас произошедшего с ней. Мне с трудом удалось подавить рвотные позывы. Судя по дате, видео было снято чуть более двух лет назад, и она, очевидно, была мертва. Но ведь каких-то несколько месяцев назад она стояла передо мною – живая и невредимая всего лишь с новыми красными шрамами, испещрявшими ее лицо. «Лазарь». Слово эхом прозвучало у меня в голове. Это невозможно. Я был уверен, что она лежала в коме, возможно, не имела доступа к средствам связи. Когда она сказала «мертва», я и подумать не мог, что… Тяжело сглотнув, я стиснул зубы. Джена всегда говорила, что думала, напрямую. Я коснулся экрана планшета, останавливая это видео и открывая следующее, и моему взору предстала та самая женщина с холодными, серьезными глазами, которые сейчас лучились воодушевлением. «Получается! Проект дает результат. Мы только начали, и он уже обошелся нам в миллионы, однако сегодня утром мы закончили работу над ее сердцем, и я рада сообщить, что оно бьется без помощи извне. Мы использовали ее собственные стволовые клетки, чтобы вырастить ткань, так что, за исключением нескольких усовершенствований, орган полностью состоит из органического материала. Сейчас все кажется мне весьма многообещающим, хотя пока неизвестно, можно ли рассчитывать на подобный успех с мозгом. Как и ожидалось, на данный момент мы не обнаружили никаких признаков мозговой активности, но этой проблемой занимается целая группа специалистов, и у них имеются строгие инструкции. Разумеется, существует целый ряд вопросов, которые нельзя упускать из вида, занимаясь нейропрограммированием, но… мы подумаем над ними, когда придет время». Женщина опустила взгляд, и на экране появилось новое видео. Теперь я смотрел на левую руку Шепард – или, вернее, на то, что от нее осталось, пока Миранда объясняла, как нанороботы прилаживали искусственную кость на место обломанного предплечья. Следом запустилось похожее видео, показывающее такие же манипуляции с ногой. С невероятной четкостью я вспомнил, как проснулся, прижимая ее к себе, как переплел пальцы наших рук, как касался татуировки, изображавшей пятерку крошечных черных воробьев, на ее запястье, которое теперь просто не существовало. Я смотрел видеозапись за видеозаписью и постепенно начинал осознавать, что это тело, лежащее на операционном столе, на самом деле ее – то самое, что я обнимал всего за – я глянул на дату – месяц до того, как это было снято. Время от времени я отстраненно улавливал такие слова, как «имплантаты», «улучшения» и «робототехника». Они воссоздали ее, сделали ее лучше, быстрее, сильнее. По большей части, как Миранда и сказала, использовался органический материал, но «Цербер» не смог удержаться от того, чтобы не внести некоторые изменения: ее кости стали прочнее, давным-давно поврежденные нервные волокна снова функционировали, рефлексы улучшились. Надеяться на то, что они потратят столько денег, чтобы просто вернуть ее такой, какой она была, не приходилось. Что еще они поменяли? Может быть, что-то, невидимое невооруженным глазом? Я вспомнил фразу из ее послания: «Я делаю это без тебя и без Альянса, потому что это должно быть сделано». Возможно, ее запрограммировали таким образом, чтобы она сказала это? Подумала это? Если «Цербер» практически создал ее, стали бы они рисковать, возвращая ее к жизни прежней, зная, какую опасность коммандер Шепард представляла для их организации? Даже если они и вправду сделали это, способа убедиться в том, что она является самой собой, не существовало: ей могли внушить любую ложь, и она до последнего верила бы в нее. Любой самый крошечный обман изменил бы ее поведение, упростил бы задачу контроля над ней. Да, подобный вариант заслуживал бы самого пристального внимания, если бы Шепард с момента пробуждения своими действиями не доказывала его ошибочность. Ходили слухи, что до того, как взорвать ретранслятор и сдаться властям, Шепард присвоила «Нормандию-СР2» и порвала с «Цербером», заявив, что не подчиняется никому. Мне хотелось, чтобы так оно и было – правда, хотелось – но даже если она сама верила в это, произошедшее все равно могло оказаться частью чьего-то грандиозного плана. «Цербер» не оставляет незаконченных дел. Если они сумели вернуть к жизни умершего, то… все возможно. Я продолжал смотреть запись за записью, с ужасом понимая, что Джена говорила правду от начала и до конца, а я швырнул ей в лицо обвинения. Она на самом деле была мертва, все случилось без ее согласия или ведома; ученые и врачи обращались с ней, как со своим научным проектом, а не с личностью. Она пришла в себя в новом мире и новом теле, понятия не имея, как все это произошло. Извинившись перед ней, я все равно продолжал считать ее лгуньей и предательницей. Я чувствовал, как щеки горят от стыда. Нанороботы сновали по ее лицу, восстанавливая плоть и ткани глаза. Тысячи волосяных луковиц внедрили в кожу головы, а затем стимулировали рост волос. Ее густые ресницы создавались ресничка за ресничкой, словно финальные штришки на фарфоровой кукле. Я продолжал смотреть, снова и снова вспоминая нашу встречу на Горизонте. Она пыталась рассказать мне, но я не захотел слушать. Даже по прошествии двух лет я все еще обвинял самую могущественную женщину из всех, что когда-либо встречал, в том, что она оставила меня, что она погибла. Компьютер начал фиксировать элементарную мозговую активность. Пока врачи работали над восстановлением ее сознания, специальные машины воссоздавали татуировки на новенькой коже ее шеи и рук. Я посчитал это весьма милым жестом. Джена обожала свои татуировки, даже те, что принадлежали прежней ее жизни. Весьма предусмотрительно с их стороны было позаботиться о том, чтобы эти рисунки оказались на месте, когда она проснется. Так она хотя бы будет считать эту кожу своей. Вскоре они начали сеансы физиотерапии, чтобы после двухлетнего сна она смогла двигаться. Направленные электрические импульсы постепенно возвращали в ее мышцы былую силу, и я наблюдал, как ее неподвижные и истощенные руки обретали так хорошо знакомую мне форму. Я запустил быструю перемотку, однако заметив, как она шевельнулась, с замиранием сердца нажал кнопку воспроизведения. Сознание Шепард, как и прежде, сумело пробиться из небытия, в которое ее погрузили медикаменты, но на этот раз это произошло слишком рано: ее все еще восстанавливаемую кожу покрывали красные шрамы. Врачи, заметив, что их пациентка просыпается, ввели ей еще больше снотворного, и она снова обмякла. Мне всегда нравилась эта особенность Джены – ее тело было поразительно маловосприимчиво к анестетикам и седативным препаратам, и при этом она могла заснуть в тот же момент, как ее голова касалась подушки. Эта привычка выработалась за многие годы, в течение которых ей приходилось спать урывками, где и когда это только возможно. Пока мы были вместе, я любил засыпать, глядя, как вздымается и опадает ее грудь в такт спокойному дыханию. А затем ее тело было искалечено и вновь воссоздано. О, боже, Джена, что же случилось с тобой? Последний файл назывался «Запись камеры наблюдения с [УДАЛЕНО]» и не содержал комментариев. Видео очень плохого качества показывало Шепард, приходящую в себя на столе под рев сирены и чьи-то крики, приказывающие ей очнуться. Отрыв глаза, она резко села, обводя помещение затуманенным взглядом. Когда Джена спустилась на пол, обнаженная и напуганная, я отметил ее судорожные и неуверенные движения. Должно быть, она до сих пор находилась под воздействием дозы обезболивающего, способной вырубить крогана. И все же она была жива. Она вернулась из мертвых. Лазарь. Я наблюдал, как, следуя инструкциям, она с трудом добралась до шкафчика, оделась и, хромая, покинула помещение. До меня донеслись выстрелы, но камера осталась на месте, и изображение потонуло в статических помехах. Шепард погибла над Алчерой и пришла в себя два года спустя в лаборатории. Страшно представить ее чувства в тот момент. Я запустил следующее видео и снова увидел женщину, работавшую на «Цербер», находящуюся в одиночестве в каюте корабля. «Шепард делает успехи, - произнесла она спокойным, ровным голосом. – Все указывает на полное восстановление, никаких потерь памяти или навыков. Она все еще та самая коммандос, которой была когда-то, и на многое способна. На данный момент она демонстрирует стремление к совместной работе, и, согласно приказам, мы продолжаем за ней следить, однако это не так просто – Шепард находит и уничтожает жучков, установленных в ее каюте и внедренных в ее броню. По не совсем ясным причинам она отказывается делиться своими мыслями касательно миссии, идя при этом на сотрудничество, что, впрочем, если верить психологическому профилю, вполне естественно для нее в стрессовых ситуациях». Я перемотал запись на несколько дней вперед, стараясь не делать никаких выводов, и все же голова гудела от роящихся там мыслей. «Мы наняли Гарруса Вакариана, и его появление определенно положительно сказывается на течении нашей миссии, хотя мы и сомневались в этом поначалу. Не знаю, было ли решение скрыть его личность от Шепард верным, но в его присутствии она ведет себя более расслабленно и охотнее принимает мои советы. Мы все еще блокируем ее сообщения и следим за ней как на корабле, так и за его пределами, однако я не думаю, что нам следует продолжать столь тщательное наблюдение – она кажется весьма преданной делу. Допускаю, что была неправа, предлагая внедрить дополнительный контролирующий чип. Очевидно, чтобы удерживать ее на нашей стороне, достаточно общей благой цели». Я промотал около двух недель отчетов, остановив запись на одном из них, где Миранда выглядела особенно обеспокоенной. «Становится все сложнее лгать ей, особенно в том, что касается ее прежней команды и контактов с Альянсом. Почему нельзя сообщить ей их местонахождение? Если наши цели совпадают, то мне кажется жестоким скрывать от нее подобную информацию, особенно учитывая, что нескольких членов экипажа первой «Нормандии» она нашла сама. Это также может создать впечатление, что Альянс обладает более обширными сведениями, чем мы, и она, я подозреваю, вряд ли сочтет это правдоподобным. Пожалуй, стоит выделить одного человека – штабного коммандера Кейдена Аленко, о котором она спрашивала у советника. Я предполагаю, что она хочет найти его, хотя пока не уверена, почему. В предоставленном мне досье крайне мало сведений о ее отношениях с другими индивидами, и она все еще держит рот на замке – вероятно, потому что до сих пор не доверяет нам, но как мы можем ожидать обратного, когда очевидно, что мы сами не доверяем ей, утаивая информацию? Я твердо уверена, что она сделает все возможное, чтобы завершить миссию, и считаю дальнейшее манипулирование ею нецелесообразным. Полагаю, это лишь разжигает ее враждебность к «Церберу». Она и в самом деле пыталась найти меня. Я даже не рассматривал такой возможности. Разумеется, уровень ее допуска как погибшего офицера и вероятной террористки был слишком низким, чтобы она знала о том, чем занимался я. Андерсон не мог сказать ей, а «Цербер» предпочел молчать. Что она подумала? Эти записи породили гораздо больше вопросов, чем дали ответов. Если решения о внедрении чипа и предоставлении информации принимала не Миранда, то кто отвечал за это? Кем являлся этот таинственный кукловод, и что они сделали с Шепард? Я запустил еще одно видео, чуть более позднего периода. «Мне становится… трудно думать о ней, как о проекте, - произнесла Миранда; ее идеально ухоженные брови сошлись у переносицы в очевидной тревоге. – Она все еще не питает никаких теплых чувств к «Церберу», однако ее преданность миссии и этой команде… поражает. На корабле не осталось никого, кому бы она не помогла, включая и меня саму. Несколько дней назад, находясь вне корабля, она, вероятно, с помощью Гарруса, нашла и удалила микрочип, зашитый под кожей за ее ухом. Она ничего не сказала по этому поводу, и мне также не хочется затрагивать эту тему. Я не верю в дальнейшую необходимость подобного контроля. Я знаю, что она не сделает ничего, что могло бы поставить операцию под угрозу, а потому нам не следует относиться к ней, как к лабораторной крысе. Нам не нужно было этого делать с самого начала, и… мне бы не хотелось признаваться ей в том, что я настаивала на более глубоком уровне нейропрограммирования». Я перешел к видео, снятому через неделю после предыдущего. Миранда очень осторожно подбирала каждое слово, и у меня возникло ощущение, что она предпочла бы вообще ничего не говорить. «Момент, когда нам придется пройти через ретранслятор «Омега-4», приближается, и в последнее время я много думала, по-новому глядя на вещи. Сейчас я уверена, что Шепард – наша единственная надежда не только на победу над коллекционерами, но и над Жнецами. Она великолепный оперативник, блестящий стратег и прирожденный лидер – каждый член экипажа поддерживает ее на все сто процентов, в том числе и я. Мне остается надеяться, что мы переживем эту миссию, что она переживет ее. Благодаря тому, что «Цербер» вернул ее, галактика стала чуточку лучше. Даже если это задание станет моим последним, я рада, что мне выпал шанс сражаться рядом с ней на благо человечества». Она завоевала их преданность. Только коммандер Шепард способна на такое – взять взращенного «Цербером», верного этой организации агента и превратить ее в бунтаря. «Не вините ее, - было написано в лежащей на моем столе записке, - она спасла нас всех». Вот почему Миранда передала мне эти файлы, вот как Шепард убедила всю команду корабля пойти против «Цербера». Точно так же, как и в прошлый раз. Нас всех могли отправить под трибунал, но мне, как и всем остальным, было все равно – нас охватило радостное возбуждение от осознания того, что мы сражаемся за правое дело и что после того, как галактика будет спасена, все поймут, как ошибались на наш счет. «Мы боролись за то, что считали правильным, даже когда те, кто стоял выше нас, не понимали этого. Именно это я делаю сейчас. И я должна продолжать, даже если ты не понимаешь». Тяжело выдохнув, я провел ладонью по лицу. Сомнений не было – она говорила правду. Она вернулась из мертвых, а я обвинил ее в том, что она умерла. Меня мутило. Я должен поговорить с ней. Вскоре мы приземлимся – огромная голубая планета уже занимала большую часть обзора в иллюминаторе – и я вдруг вспомнил, почему нахожусь здесь. Потому что я уже почти убедил себя в том, что она настоящая, я уже почти был готов вновь последовать за ней на край света, а потом она взорвала ретранслятор. Я не пойду за ней вслепую, как в прошлый раз. Я должен думать за себя, должен понять происходящее, выслушать ее и только затем решить, что делать. Я больше не был ее лейтенантом. Я больше не был ее любовником. Все изменилось, и не в моих силах притворяться, что это не так. Теперь у меня имелись обязанности, ответственность перед Альянсом и перед собой, и я не собирался бросать все ради женщины, которую когда-то любил. Я лишь мог находиться рядом с ней, когда разразится буря. ************ «Я уже рассказывала вам», - ответила Шепард низким, напряженным от едва сдерживаемой ярости голосом; ее пальцы побелели от того, с какой силой она вцепилась в край стола. Выражение ее лица свидетельствовало о том, что человеку перед ней следовало немедленно перестать делать то, что он делал, потому что Шепард уже с трудом держала себя в руках. Я видел Джену впервые с ее последнего видеосообщения, и это снова была запись одного из допросов, произошедшего несколько дней назад. В ее глазах полыхало пламя, и, несмотря на то, что я всегда считал это зрелище прекрасным, сейчас мне было невыносимо видеть ее такой взведенной, буквально трясущейся от гнева. «Лично мне вы не рассказывали», - ответил сидящий перед ней вне поля зрения камеры мужчина невыразительным, гнусавым голосом. Шепард устало вздохнула, прикрыла глаза и потерла старый шрам, рассекавший ее бровь. «А вы кто?» «Психоаналитик Альянса, назначенный на ваше дело». «Ладно. - Джена натянуто улыбнулась и вызывающе вежливо продолжила: - Говорю в четвертый гребаный раз: пока я находилась без сознания, Кенсо отключила все устройства связи на астероиде. Я пыталась послать сообщение, но вышка находилась снаружи, и на тот момент передо мной стояла гораздо более важная задача, а именно разобраться с грозящим рвануть реактором». «Но, несмотря ни на что, вы все же сумели покинуть астероид вовремя, так?» Я непроизвольно напрягся, ожидая, что Шепард накричит на аналитика за то, что тот посмел предположить, однако она лишь поджала губы, а затем ответила резким, полным сарказма голосом: «Вообще-то, я оперативник N7, не забывайте об этом». Джена убрала упавшую ей на лицо прядь обратно в узел на макушке, и я заметил короткие волоски там, где она выбрила волосы. Необычно, но идеально ей подходяще, как и все остальное, что она делала. «Как вы подали сигнал «Нормандии»?» – спросил мужчина, игнорируя ее предыдущий ответ. «Я писала об этом в своем отчете! Кто-нибудь вообще читал гребаный отчет?» – крикнула она, а затем откинулась на спинку стула, устало вздохнула, будто пассажир, чей вылет снова отложили, и продолжила: «Всего за четыре минуты до столкновения мне удалось починить вышку связи и запросить эвакуацию». «Себя, но не колонии?» У меня возникло ощущение, что психоаналитик пытается вывести из себя не только Джену, но и меня тоже. Он походил на напыщенного юриста, только что поймавшего ответчика на противоречии, и, очевидно, не понимал, с кем имеет дело. Шепард добровольно сдалась властям и добровольно отвечала на их вопросы. У нее не было причин лгать, особенно об этом. Если только… если только нам не все известно. Я до сих пор не пришел к однозначному выводу. «Что?» – рявкнула она. «Вы нашли время, чтобы связаться со своим кораблем и спасти себя, - пояснил мужчина таким тоном, словно объяснял несмышленому ребенку очевидный факт, - но не успели предупредить колонию?» «И что бы я сказала им? – поинтересовалась Шепард, разведя руками. – Что у них осталось четыре минуты до того, как вся их система превратится в пыль? Что, по-вашему, они должны были бы сделать с этой информацией?» Хороший вопрос, решил я, однако аналитик, судя по всему, не был заинтересован в ответе, а потому продолжил допрос. «Ранее, когда вы поняли, что системы связи внутри комплекса не работают, что вы делали? С кем пытались связаться? И, пожалуйста, помните: во-первых, вы находитесь под присягой, а во-вторых, за вами следит множество датчиков». Поджав губы, Джена несколько секунд сверлила взглядом сидящего перед ней человека, а затем фыркнула и ответила: «Я пыталась связаться с «Нормандией», чтобы объяснить ситуацию». «Но не колонию?» - с триумфом снова повторил вопрос мужчина. «Нормандия» вполне могла сделать это, - возразила Шепард, - моим же приоритетом было завершение миссии». «То есть вы сочли, что ваша жизнь дороже жизней колонистов?» «Можете считать и так, если не слышали всего того, что я сказала прежде, - закипая, произнесла Джена. – Если бы я не справилась с заданием, колонисты все равно погибли бы с появлением Жнецов. И я должна была выбраться оттуда живой, потому что в противном случае все жертвы оказались бы напрасными. Я обязана была предупредить всех о грозящей опасности, чем и занимаюсь сейчас». «Вам просто далось решение направить астероид в ретранслятор?» - медленно спросил аналитик. «Да, - мгновенно ответила Джена, - потому что на самом деле мне нечего было решать: либо это, либо пришествие Жнецов, которые уничтожили бы все живое в галактике, включая эту батарианскую колонию. Я пожертвовала этой колонией, чтобы выгадать нам время, которое, кстати говоря, мы сейчас бездарно тратим», - закончила она твердым, яростным голосом, глядя прямо в камеру. Немного помолчав, мужчина задал следующий вопрос: «Вам и прежде доводилось убивать батарианцев, верно?» Шепард подалась вперед, в ее глазах загорелся зловещий огонек. «Мне доводилось убивать представителей почти всех существующих рас, конторская крыса. К чему ты ведешь?» «Будучи агентом «Цербера», приняли бы вы это же решение, если бы речь шла о человеческой колонии?» «Я не являлась агентом «Цербера», идиот, - прорычала она, - и да, приняла бы, потому что от этого ужасного решения зависела судьба галактики». «Стало быть, вы убили триста тысяч гражданских, - произнес человек, не давая ей закончить, говоря громче, чем нужно, - и уничтожили целую систему, основываясь лишь на своей выдумке о «Жнецах»? Тех самых Жнецах, которые, по вашим словам, превратили такого преданного Альянсу ученого, как доктор Кенсо, в предателя? Тех самых мифических существах, которых вы видели во сне после черепно-мозговой травмы, полученной на Иден Прайме?» Аналитик говорил крайне самодовольно, даже снисходительно, и я заметил, как ладони Джены сжались в кулаки. «Убирайся отсюда нахрен», - произнесла она низким, дрожащим голосом. Очевидно, мужчина не смотрел на нее, не видел ярости в ее взгляде, потому что он продолжил: «Пожалуйста, просто ответьте на…» «Убирайся нахрен из этой комнаты!» - заорала она, грохнув по столу кулаком и резко подавшись вперед, обнажая зубы; красные шрамы отчетливей проступили на ее лице. Допрашивавший ее мужчина в панике схватил свои бумаги, уронив при этом камеру на пол, и бросился вон из помещения, хлопнув дверью. Запись оборвалась. - Что вы можете нам сказать по этому поводу? – самодовольно спросил сидящий рядом со мной человек, словно только что доказал мне свою правоту. - По поводу видеозаписи или вашего придурошного психоаналитика? – уточнил я, а затем, дождавшись, пока мой собеседник удивленно повернулся ко мне, продолжил: - Не стоило посылать его туда. Либо он нарочно старался довести ее, либо не подготовился, как следует. Одарив мужчину равнодушным взглядом, я добавил: - Вы хотя бы пытаетесь устроить для нее справедливое слушание или же просто ждете, когда она оступится и начнет противоречить сама себе из-за нервного истощения? Пожевав губами, человек обдумывал мои слова. - Шепард - великолепно тренированный агент, - произнес он наконец, - и имеет перечень недокументированных и нелицензированных имплантатов. Вполне вероятно, что она способна обмануть стандартные детекторы лжи. Мы просто стараемся выяснить правду. - Она добровольно сдалась вам, - обратил я его внимание на этот факт. – Прекратите относиться к ней, как к заключенной, или хотя бы перестаньте выводить ее из себя. Так вы ничего не добьетесь – Джена не реагирует на угрозы, предпочитая угрожать сама. Это обычная тактика агентов N7. - Ах, Джена? – высоким голосом произнес человек и что-то быстро напечатал на своем планшете. Только тогда я осознал свою ошибку, ту фамильярность, с которой позволил себе говорить о ней, но мое лицо осталось бесстрастным. - Мне казалось, называть людей их именами – обычное дело, - бросил я в ответ, будто мой собеседник был идиотом, - особенно, учитывая, что вы освободили ее от звания, тем самым сделав гражданским лицом. - В таком случае, штабной коммандер, раз уж вы так хорошо ее знаете, скажите как, по-вашему, нам следует поступить? - Дайте ей возможность объясниться, пусть даже считаете, что она лжет, - ответил я, а про себя добавил: «Ты такой лицемер, Аленко. Если бы она слышала тебя, то без сомнения сказала бы, какой ты бесстыжий и бесхребетный лицемер». Стоило мне только увидеть, как они с ней обращаются, как я позабыл все свои сомнения и уже был готов кинуться ей на помощь. - У нее нет ни единой причины выдумывать подобное, - добавил я. - То есть вы на самом деле верите в ее историю? – переспросил мужчина, словно эта идея казалась ему смехотворной. - Да, верю, - твердо ответил я, вспоминая Стража и Властелина, а также остальные неопровержимые доказательства, которые нам удалось собрать. – И я считаю, что и вам следует. Если она лжет, а вы поверите ей, то в худшем случае просто будете глупо выглядеть. Но если она говорит правду, а вы проигнорируете ее слова, то мы все обречены. - Вы имеете в виду, когда заявятся эти «Жнецы»? Я практически видел воздушные кавычки, в которые он заключил это слово, хотя его руки по-прежнему сжимали планшет. - В отличие от вас я на самом деле видел Жнеца, - абсолютно серьезно заметил я. – А также присутствовал при ее разговоре с ним. Я был с ней на Айлосе, нас предупреждали обо всем этом. Доказательства повсюду, даже если никто не желает их видеть. Но вы не можете себе позволить ошибиться на этот раз. Земля не может себе этого позволить, как и вся остальная галактика. Это слишком важно, чтобы не обращать внимания. Человек потер лоб и устало вздохнул, будто я был последним из череды лунатиков, с которыми его вынудили разговаривать. Я раздраженно стиснул зубы. - Вам есть, что еще добавить к своим показаниям, коммандер Аленко? – спросил он безо всякого интереса. - Нет, но, возможно, будет, если вы позволите мне увидеть ее. Она станет со мной разговаривать, - заявил я, понятия не имея, правда ли это. Она вполне могла отказаться даже встречаться со мной, но я должен был попытаться. Я должен был увидеть ее, пусть лишь для того, чтобы сказать, что верю ей, хотя другие и не разделяют моей убежденности. - Мы уже говорили, что не можем этого позволить, - тоном уставшего от жизни бюрократа заявил он. – Контакты с посторонними запрещены, правила есть правила. - И вы все еще продолжаете утверждать, что она гостья, а не узница, да? – бросил я, глянув на монитор камеры, следящей за ее дверью, у которой стоял вооруженный охранник. - Джина Шепард – наша гостья, - бойко проговорил человек, произнося ее имя неправильно, хотя я упомянул его каких-то две минуты назад. – В конце концов, она пришла сюда добровольно, как вы сами сказали. - И, стало быть, уйти она сможет, когда пожелает, - заметил я, поднимаясь и направляясь к двери. – Помните об этом, продолжая ставить под сомнение слова женщины, которая уже спасла галактику однажды. ************ Шепард «Может, все же стоило послать ему видео», - размышляла я, вспоминая те напряженные до предела часы перед прыжком через ретранслятор «Омега-4». По крайней мере оно являлось бы доказательством того, что я на их стороне. И пусть даже они не поверили бы мне, но у них имелась бы запись того, как я оглашала свои планы по поводу «Нормандии»; они бы знали, что «Цербер» не имел никакого отношения к инциденту - как его называли в Альянсе - в системе Бахак, и что я сделала это не по велению террористов. Но в то же время ему стало бы известно о том, что я все еще чувствовала к нему, а я не была к этому готова. Во всяком случае, не сейчас. Может быть, никогда. Я выключила планшет, отложила его на прикроватный столик, откинулась назад и уставилась в такой знакомый теперь серый потолок. Планшет практически не содержал информации о последней миссии – я была слишком ослеплена успехом, слишком полна оптимизма, чтобы вести журнал, а кроме того, до прибытия на Землю я убедилась, что стерла все, что могло ухудшить мое положение. Я удалила фото Кейдена вместе со всеми остальными – это был мой маленький секрет, и я с каким-то мазохистским удовольствием постоянно напоминала себе, что того времени не вернешь. В любом случае это не имело значения – вскоре он прибудет на Землю, так? Он обещал поручиться за меня, если возникнет такая необходимость, и сейчас я, черт возьми, нуждалась в нем. Меня никто не слушал. Казалось, они просто хотели, чтобы я на самом деле оказалась преступницей, хотели доказать, что я всего лишь псих, видящий сны о космических монстрах, якобы заставивших меня уничтожить целую звездную систему. Никто не желал слышать мои предупреждения, мои слова о том, что время уходит, и нам надо успеть подготовиться. Мне вспомнилась наша с Кейденом беседа, состоявшаяся несколько лет назад. Я как в воду глядела. Они не слушали, потому что не хотели, чтобы я оказалась права. Я бы тоже не захотела. Порой я спрашивала себя, почему беспокоюсь о нашей судьбе, если никто больше не волнуется? Почему я должна бросаться на передовую и спасать их задницы, в то время как они даже выслушать меня не могут – будто не желают, чтобы их спасали. Ведь я была права в прошлый раз. Дождь наконец-то прекратился, и сквозь серые, тяжелые тучи я видела голубое небо. Иногда я думала о том, чтобы бросить Альянс и сбежать; украсть «Нормандию» - в этом у меня уже имелся опыт – и улететь далеко-далеко. Использовать свои контакты и связи и самой организовать сопротивление силам Жнецов, может быть, даже взять под крыло какую-нибудь колонию – с пляжем – и превратить ее в убежище. Тогда в Альянсе поймут, насколько они ошибались. Тогда они станут молить меня о помощи. И все же я ничего не делала. Сидела на месте, покрываясь ржавчиной, отвечала на вопросы, так ничего и не добившись… Стены давили на меня. Я взяла планшет, открыла крошечное отделение сбоку и достала длинное, тонкое устройство, врученное мне Касуми, пообещавшей, что его не засекут никакие датчики. Я поднесла приборчик к окну, коснулась сенсорной кнопки и принялась наблюдать, как открываются замки и отключается сигнализация. С ловкостью, пришедшей с практикой, я открыла окно, ухватилась за выступ над ним и вылезла наружу. Я находилась на высоте восьми этажей над бетонной парковкой, однако, к счастью, десять лет, проведенных на улицах метрополиса, сделали меня очень цепкой. Не теряя времени, я двинулась привычным маршрутом, которым пользовалась уже в течение двух месяцев всякий раз, когда моя комната становилась слишком тесной. Непростое занятие, однако я быстро училась, и в этот раз даже практически не вспотела к тому моменту, как, оттолкнувшись от последней выбоины в стене, забралась на крышу, тонувшую в послеполуденной тени. Меня держали не в тюремном блоке – тогда им пришлось бы признать, что я заключенная – и местная охрана не особо свирепствовала. Если здесь и были камеры, то они работали не слишком хорошо, потому что меня пока еще ни разу не отругали за эти прогулки. Усевшись на практически сухой бетонный пол, я облокотилась на вентиляционную трубу и достала из рукава пачку сигарет, которую вытащила из кармана одного из охранников. Тогда я еще не знала, зачем сделала это – может быть, чтобы отомстить ему за то, что он доставал меня – но сейчас радовалась этому факту. Внутри осталась всего одна сигарета – в конце концов, это были два довольно тяжелых месяца, и то, что меня не пускали в спортзал выпустить пар, только усугубляло дело. Я казалась себе механизмом, оставленным ржаветь; мне хотелось бежать и бежать только чтобы почувствовать, что мое тело снова работает. Я вновь достала устройство Касуми и повертела его в руках. Его обратная сторона представляла собой электрошокер, который, вероятно, не остановит солдата, но уж точно доставит ему крайне неприятные ощущения. Это было мое единственное оружие, однако оно служило и другим целям. Активировав его, я подожгла сигарету проскочившей между контактов искрой. Глубоко затянувшись и не обращая внимания на возникшее головокружение, я расслабилась и, подняв голову, уставилась на все еще покрытое тучами небо. Возможно, и вправду лучше сбежать. Тогда они поймут. Они осознают, что невозможно угнетать человека бесконечно, и что однажды он даст отпор. Может быть, мне вообще не следовало сюда прилетать. ************ Кейден С раздражением я осознал, что челнок задерживается. Четыре дня я провел на Земле, пытаясь заставить руководство Альянса выслушать меня, и теперь ожидал транспорта, который должен был доставить меня на Лунную базу, откуда я вылечу на Цитадель, чтобы отчитаться перед Андерсоном. А затем, как мне было известно, меня уже ожидало какое-то засекреченное задание, подробности которого я узнаю только на месте. Мне лишь сказали, что дело в моем L2-имплантате и в репутации одного из лучших биотиков на службе Альянса. Я сделал все, что в моих силах, чтобы увидеться с Шепард, но, исключая незаконное проникновение в охраняемое крыло здания, где ее содержали, я был бессилен. Меня считали ее союзником, а потому опасались, что я передам ей какое-нибудь сообщение или наоборот – получу инструкции касательно… касательно чего? На этот вопрос у меня не было ответа. Люди, ответственные за ее нахождение здесь, казалось, сами не понимали, что делали, и относились к ней, как к психически неуравновешенной, склонной к жестокости преступнице, которую лучше всего пожизненно запереть в казематах. Мне не хотелось представлять, как она выносила подобное обращение. Ее огромный опыт и профессионализм приучили Шепард к тому, что к ее словам прислушиваются, и я точно знал, насколько она не любила людей, которые недооценивали ее или не обращали внимания на то, что она говорила. Даже мне с трудом удавалось держать себя в руках, видя их равнодушие к происходящему. Порой я ощущал себя полным идиотом – они следовали той же логике, что и я, когда впервые узнал, что она жива. И теперь, слыша, как кто-то другой озвучивает мои мысли, я чувствовал себя глупо. Я так хорошо знал ее - мне не следовало сразу же верить в самый худший из всех возможных вариант. Я должен был дать ей шанс объясниться. Челнок задерживался, но по крайней мере погода немного улучшилась. Сидя в крошечной комнатке, я смотрел в окно на последние этажи того крыла здания, в котором держали Шепард, и гадал, видит ли она то же самое небо, что и я. Она всегда ненавидела дождь. Отворачиваясь в сторону коридора, боковым зрением я вдруг заметил какое-то движение и снова взглянул в окно. Не веря своим глазам, я наблюдал, как с легкостью акробата кто-то забрался на крышу. Подняв голову, человек посмотрел на небо, и мне показалось, что сердце оборвалось в груди. Конечно же, это была она. Конечно же, ей не составляло труда выбраться из своей тюрьмы, даже не вспотев. Откинув назад свои растрепанные волосы, она потянулась, предоставляя мне шанс разглядеть ее облаченную в темно-серого цвета одежду фигуру. Кто еще мог вести себя на крыше штаб-квартиры Альянса, словно на прогулке в парке? Разумеется, это была Джена. Неужели она пыталась сбежать? Но уже в следующее мгновение я увидел, как она села и прислонилась к вентиляционной трубе. И в самом деле – если бы она хотела сбежать, то сделала бы это давным-давно, к тому же явно не посреди белого дня и не босиком. Она находилась совсем рядом! По-настоящему, во плоти, а не на экране монитора или в моем воображении. Она сидела там, на крыше, одна, а я не видел ее с той ужасной встречи на Горизонте. Бросив взгляд на инструметрон, я убедился, что челнок до сих пор не прибыл, но теперь мне хотелось, чтобы он и вовсе не появлялся. Я снова оценил расстояние, отделяющее меня от крыши, на которой, примостившись между труб, сидела Джена. Я смогу, у меня достаточно времени. Через окно я выбрался на карниз, а затем, окружив себя биотическим барьером, практически бесшумно спрыгнул на крышу подо мной. Ее рефлексы по-прежнему были молниеносными, и два месяца заточения не смогли изменить этого – она прекрасно чувствовала свое окружение. Стоило мне сделать шаг, как Шепард резко повернула голову в мою сторону. На ее лице отразилось удивление, будто я был последним и одновременно единственным человеком, которого она ожидала здесь увидеть, но затем, по мере моего приближения, Джена состроила гримасу, отгородившись стеной холодного равнодушия. Внезапно налетевший порыв ветра растрепал ее волосы, и, поморщившись, Шепард убрала пряди с лица, а потом снова посмотрела на меня, и я отчетливо увидел ее темные глаза, россыпь веснушек и чуть приоткрытые губы. В тот момент она показалась мне настолько прекрасной, что я разом позабыл все, что собирался ей сказать. Не отводя от меня взгляда, Джена нахмурилась, поднесла сигарету ко рту и глубоко затянулась. Она выглядела подавленной, безразличной ко всему – словно подросток, которого только что отругали. Я остановился, как только оказался достаточно близко, чтобы почувствовать запах табачного дыма. - Они могут убить тебя, - заметил я, не найдя ничего лучшего, чтобы сказать, и кивнул на сигарету. Посмотрев на свои пальцы, она пожала плечами. - Уверена, «Цербер» позаботился о том, чтобы мои легкие были девственно чистыми, - ответила Джена хрипловатым голосом. – Кроме того, я сильно сомневаюсь, что у меня есть шанс умереть от рака. К тому же, - она, прищурившись, глянула на меня, - что ты собираешься предпринять? Снова поместишь меня в стазисное поле? Должна предупредить: с тех пор я выучила несколько новых трюков. Не знаю, сделала ли она это намеренно, но столь легкомысленное упоминания тех беззаботных и счастливых часов, проведенных в штаб-квартире Спектров на Цитадели, стало для меня ударом. Будто это ничего не значило для нее – всего лишь еще один день, ничем не отличавшийся от других, тогда как мне казалось, что он может стать началом чего-то невероятного. Раздраженно я шевельнул пальцами и заметил: - Я тоже. Крошечная голубоватая сфера биотического барьера появилась вокруг кончика сигареты. Несколько мгновений Джена удивленно разглядывала ее, а затем я привычным движением схлопнул поле, потушив огонек. Осознав, что я сделал, она с ненавистью глянула на окурок и щелчком отправила его по широкой дуге за край крыши. - Не очень-то и хотелось, - пожала она плечами. – Просто меня уже тошнит от этой гребаной комнаты. - Да, я слышал, что тебя держат под замком, но, очевидно, они переоценивают свои силы. Джена отвела взгляд и, поджав губы, уставилась в пространство прямо перед собой. - Никакие стены не удержат меня, - спокойно произнесла Шепард, и я знал, что она намеренно повторяет то же самое, что сказала мне после битвы за Цитадель. Тогда ее лицо озарилось радостью, стоило ей только узнать меня на экране монитора, и воспоминания о том времени причиняли боль. - А что? – раздраженно хмыкнув, поинтересовалась она. – Ты явился сюда, чтобы отругать меня, как остальные? То, каким едким голосом Джена сказала это, заставило меня сжать кулаки. Она злилась на меня – да что там, она злилась на всех – и я не мог винить ее после всего, что ей пришлось вынести, однако прекрасно знал, что стоит на кону. Мне было известно, что Альянс считает ее недостойной доверия, и она ничего не предпринимала, чтобы улучшить свое положение. Не могла же она и вправду ожидать, что они примут ее точку зрения, когда все, что она делала – это требовала, чтобы они поверили в то, что до недавнего времени считали мифом. Я смотрел на нее и думал, как два года назад пошел бы на попятную и извинился. Но сейчас я видел перед собой не непогрешимую коммандера Шепард, моего командующего офицера, никогда не ошибающуюся легенду. Я видел женщину, которую когда-то любил, потерянную, одинокую и напуганную, пытающуюся бороться единственным известным ей способом. Я знал, что ей нужно услышать. - Может, перестанешь? – спросил я и, нахмурившись, обошел загораживающую ее трубу. Джена резко подняла голову и раздраженно посмотрела на меня. - Перестану что? - Вести себя, как ребенок – это никуда тебя не приведет. Ты слишком умна, чтобы не понимать этого. Она стиснула зубы, а я провел рукой по волосам, используя этот жест как уловку, чтобы отвести от нее взгляд, чтобы не видеть боли в ее глазах. - Послушай, я знаю, что ты злишься на меня – ну и ладно, лишь бы тебе было проще, но… ты должна знать, что я на твоей стороне, Шепард, - произнес я, снова посмотрев на нее. – Мы вместе нашли Стража, а затем сражались с Властелином, и когда речь идет о Жнецах, я всегда буду поддерживать тебя. Вот почему я прилетел – чтобы выступить в твою защиту, чтобы заставить их понять, потому что знаю, насколько это важно. И что же я увидел? Разозленного подростка, которому плевать на происходящее. Ненавидь меня, сколько хочешь, - в этот момент она приоткрыла рот, но я не позволил перебить себя, - но ты не можешь вести себя так с этими людьми – ты только усугубляешь свое положение, в то время как твоя задача – заставить их выслушать тебя. Замолчав, я вздохнул и присел рядом с ней, глядя на плотно сжатые губы и глаза, в которых бушевало пламя. - Слушай, я… я знаю - это тяжело и несправедливо, что именно тебе приходится убеждать их, однако это так. Только ты способна на это. Я пытался, но безрезультатно. Да, это сводит с ума, но… если ты хочешь, чтобы они послушали тебя, ты должна набраться терпения и вести себя так, как они хотят. Тебе тридцать один год, и да, с тобой плохо обращаются, и это нечестно, но наберись терпения. Все рассчитывают на тебя, даже если они об этом пока не догадываются. Несколько минут она молчала, глядя вдаль. Я знал, что она обдумывала мои слова, пусть они ей и не нравились. Она всегда была упрямой, порой доводя собеседника до белого каления, но прежде мне удавалось убедить ее. Я надеялся, что до сих пор знал ее так же хорошо, как раньше, когда с легкостью говорил именно то, что ей требовалось, чтобы взять себя в руки и совершить то, что должно. - Мне двадцать девять, Кейден, - сказала она наконец тихо, не поднимая на меня взгляда. – Мой день рождения в апреле. Погодите-ка… Что? - Нет, - возразил я нарочито легким тоном, усаживаясь рядом с ней так, что мои колени едва не касались ее, и отчетливо осознавая разделяющее нас расстояние. – Ты родилась в 2154-м году, на три года позже, чем я. Тебе тридцать один. - Нет. – Джена решительно покачала головой, и мне показалось, что она с трудом сглотнула. – Это не считается, если ты умер. Если ты пролежал два года в коме, это не считается. Я не прожила тридцати лет, так что технически мне все еще двадцать девять. И знаешь, что? – С этими словами Шепард повернулась ко мне, и, судя по дрожи в голосе, она была вовсе не так спокойна, как хотела казаться. – Я не буду вести себя, как взрослый человек, если не чувствую себя взрослой. Это сказала женщина, у которой не было детства, которая никогда не имела возможности вести себя беззаботно или просто расслабиться на мгновение без смертельной угрозы, маячащей на горизонте. Мне отчаянно хотелось заключить ее в объятия, уткнуться лицом в ее волосы и прошептать, что все будет в порядке; хотелось извиниться от имени всех, кто когда-либо причинял ей боль; хотелось оградить ее ото всех невзгод и позволить почувствовать себя в безопасности, побыть счастливой, но я не знал, как этого добиться. А кроме того, у нее оставалась работа, с которой только она могла справиться, и я не в силах был изменить этого. Отвернувшись, Джена глядела куда-то вдаль, и, судя по напряженной позе, она прекрасно понимала, что происходит. - Так что ты сказал? – спросила она немного погодя фальшиво беззаботным голосом. - О чем? - Ты упоминал, что прилетел, чтобы выступить на слушании. Что ты сказал им? – Теперь Джена смотрела на меня горящим, вызывающим взглядом в ожидании того, что, как она была уверена, я собирался сказать – что я назвал ее предательницей и лгуньей и бросил так же, как поступали и остальные в течение всей ее жизни. - Я рассказал им правду, ну, или вернее то, что считаю правдой. Сказал, что ты бы не сделала этого, не имея очень веской причины. И что у тебя нет повода лгать им. Я пытался убедить их, что они должны поверить, но… Сомневаюсь, что добился успеха - они явно ожидали от меня не этого. Джена лишь безразлично пожала плечами, будто ни на что другое она и не надеялась, однако ее глаза свидетельствовали об обратном. - Так что ж? Это правда? – спросил я. – Они и вправду приближаются? - Да, - совершенно серьезно ответила она. – А Альянс едва ли не ковровую дорожку для них готовит. Я все стараюсь достучаться до них, но они ведут себя так, словно уже решили, что я виновна, и просто ждут моего признания. Кажется, никто не понимает, что я нахожусь здесь добровольно и могу уйти в любой момент. Они не имеют надо мной власти, потому что я Спектр. Я постоянно думаю, что, возможно, мне следует перестать тратить время и просто исчезнуть, забаррикадироваться где-то. Черт, я не нужна Альянсу – они, вероятно, будут рады возможности снова записать меня в террористки. - Командование Альянса на Земле состоит из идиотов, Шепард, - с нажимом произнес я. – В галактике полно людей, которые верят тебе. Надо только убедить всех остальных. - Мне не следовало делать этого, - прошипела она едва слышно. – Не следовало продолжать подчищать за другими хвосты, заставлять их стремиться к свету, когда они настолько никчемны, что не в состоянии справиться с этим самостоятельно. Не надо было спасать сильных мира сего против их же воли. Я просто не в состоянии продолжать просить прощения за то, о чем не сожалею. Да, все могло пройти лучше, но не было ни секунды, когда бы я не действовала в интересах человечества, Альянса и всей чертовой галактики. Однако глядя на всеобщее равнодушие, я чувствую, как мое терпение подходит к концу. Я хотел сказать, что мне не все равно, но стоило только этим словам сформулироваться, как я понял, что не произнесу их – я уже говорил ей об этом, и, судя по всему, она не поверила мне. - Я видел одну из спасенных тобой колонисток, - вместо этого начал я, - на станции, где ты высадила их. Она просила передать тебе ее благодарность. Если бы не ты, они все погибли бы. Возможно, и я тоже. Так что это неправда – не всем безразлично то, что ты делаешь. Ты уже многое изменила для стольких людей. Джена неопределенно пожала плечами, словно мои слова не произвели на нее никакого впечатления. - Благодарность нескольких колонистов мало что значит, когда тебе нужен флот. У меня складывается впечатление, будто они считают, что я никогда прежде не рисковала жизнью ради интересов Альянса. Что я не умерла ради них. Что еще я должна сделать? Я говорю правду, и они это знают - знают, что я не лгу им. Просто это их не волнует. - Они заволнуются, когда грянет гром, - возразил я. – И я снова повторю: это несправедливо, но вне зависимости от их осведомленности в этом вопросе, ты нужна им. Ты… ты нужна нам всем. Я был лишь еще одним человеком, увеличивающим ее и без того тяжелую ношу, и судя по тому, как ее глаза наполнились печалью, она понимала это. Она знала, что это ее роль и что порой у нас не было выбора. Во всяком случае, не у коммандера Шепард, когда существование галактики стояло на кону. Та ночь перед Айлосом… Я столько всего наговорил, безо всякого результата пытаясь убедить Джену, что отдаю себе отчет в том, насколько это ужасно – требовать подобного от кого-то… Но этого ждали от нее, от нас, и мы должны продолжать, потому что сражаться на передовой оставалось нашей обязанностью, и если этого не сделаем мы, то этого не сделает никто. Тогда мне лишь хотелось помочь ей, облегчить ее ношу, объяснить – любым способом – что я поддержу ее, что бы ни случилось. - Я знаю, - просто ответила она, - но мне все равно это не нравится… Если бы я только мог обнять ее, прижать к себе и сказать, что сожалею обо всем, что происходит; убрать упавшие на глаза пряди волос, покрыть поцелуями ее лицо, показать, что чувствую, потому что я не мог облечь все это в слова. Разве можно описать, каково это – потерять самое дорогое в жизни только для того, чтобы внезапно найти вновь, но на этот раз по какой-то прихоти судьбы не иметь возможности даже прикоснуться к своему сокровищу. Я ненавидел разделяющее нас расстояние. ************ Шепард Эта улыбка, чуть заметный изгиб губ, яркий огонек в его глазах… мысленно возвращали меня в то время, когда у нас с ним не было прошлого. Мы являлись просто двумя людьми, начавшими осознавать, что у нас гораздо больше общего, чем мы полагали. Но каждый раз, думая об этом, я с болезненной четкостью вспоминала все, случившееся после, и меня одолевало отчаянное стремление спрятаться от него, гордо вздернуть подбородок, раздраженно закатить глаза и заявить, что мне абсолютно все равно. Вот как сейчас, когда он одним взглядом давал мне понять, что точно знает, о чем я думаю и в чем нуждаюсь, чтобы снова встать на ноги. Но все, чего мне действительно хотелось – это чтобы он замолчал, чтобы перестал говорить правду; я хотела прижаться губами к его губам, запустить пальцы в его густые черные волосы и забыть обо всем, кроме этого прикосновения. Тогда, может быть, я бы не чувствовала себя одной-одинешенькой в этом пугающем мире … Но затем я вспомнила о нашей последней встрече, о том, как с открытым сердцем, переполненным радостью, я смотрела на его приближение, и о том, как жестоко он обошелся со мной. Так что нет, я не стану целовать его, не стану даже прикасаться, не покажу, что мне приходится бороться самой с собой. Однажды я позволила ему обладать надо мной подобной властью, и я не хотела когда-либо еще испытывать то смущение, то замешательство, чувствовать себя настолько уязвимой с ним или с кем-то еще. Он сумел распахнуть дверь в мою душу, но теперь я возвращала себе утраченный контроль, вновь захлопывая ее перед ним. Происходящее сейчас гораздо важнее нас двоих и того, что когда-то между нами случилось. Я не могла позволить воспоминаниям встать у нас на пути. И все же отчасти я хотела попробовать вернуть утраченное – очевидно, пучина безысходности и пессимизма еще не полностью поглотила меня. Я подняла на него взгляд, уже зная, что не смогу оттолкнуть его. По крайней мере, не окончательно. Я нуждалась в нем не только из-за угрозы Жнецов, но потому что никто, кроме него, не говорил мне нужных слов. И… и мне прежде не приходилось рвать подобные отношения. Я не знала, что должна чувствовать. Я хотела, чтобы он больше никогда не попадался мне на глаза и никогда не уходил. Я считала, что влюбиться в кого-то будет забавно, что это время должно быть наполнено светом, и смехом, и сладким томлением. Никто не предупредил, что это так болезненно и непонятно, что это сводит с ума. - Я знаю, что ты прав. На этот счет, - осторожно начала я, веря, что Кейден заслужил этого. Я прекрасно осознавала, что вела себя незрело и упрямо, доставляя всем немало проблем. Так было не с самого начала, но прошло два месяца, а я не продвинулась ни на шаг. Стоило ли упрекать меня в том, что я стала, мягко говоря, излишне напряженной? - Я знаю, что мое поведение не облегчает стоящей передо мной задачи. Порой мне даже хочется сбежать, доказать им свою точку зрения делом, но… черт, - я безрадостно усмехнулась. – Я твердо решила продолжать, хотя и понимаю, насколько это глупо. Так что мне некого будет винить в случае, если я поступлю по-своему, а все пойдет наперекосяк. Я не имею права просто взять и уйти, не в этот раз. Мне нужна поддержка Альянса, Земле нужна поддержка Альянса. Я должна выстоять до конца. Черт, да я жива только потому, что «Цербер» считал, что я сумею спасти галактику. Я же не могу позволить себе потратить этот второй шанс впустую? - Ты уже сделала достаточно – ты остановила коллекционеров, отсрочила вторжение Жнецов. Ты здесь, и ты жива - вот, что по-настоящему важно. Ты имеешь возможность продолжать сражаться. - Кейден посмотрел вдаль, на свой родной город, на тучи, все еще скрывающие небо. – И я не сомневаюсь, что когда придет время, ты будешь в самом центре событий. Тогда им придется поверить тебе. «Так, как это сделал ты? Черт тебя возьми, Кейден, я прилетела на Горизонт, чтобы спасти твою задницу и не позволить коллекционерам похитить всех колонистов, и ты все равно назвал меня лгуньей, несмотря на то, что доказательства были у тебя под носом». И снова что-то в его выражении подсказывало мне, что он догадался, о чем я думала. - Тебе ведь уже известно, что я скажу, да? – тихо спросила я. - Что? – смущенно уточнил он. – Что я законченный лицемер? Пожав плечами, я с трудом ответила: - Что-то вроде этого. - Я знаю, - хмуро произнес он, и, глядя на его лицо, я практически видела, с какой тщательностью он подбирал слова. – Я понимаю. Но я также верен своим словам – я на твоей стороне, Шепард. Я был рядом на Вермайре, на Айлосе. Мне известно, чему мы противостоим, а также что ты – практически наша единственная надежда. Поэтому даже если ты… - он вдруг запнулся, резко втянул воздух и продолжил: - если ты не желаешь слышать остальное, просто… поверь, я на твоей стороне. Я глубоко вздохнула, стараясь, чтобы боль, вызванная его признанием, что он не сказал всего, что думал, не отразились на моем лице. Мне и без того было сложно игнорировать произошедшее; ему не стоило напоминать. По крайней мере, он не пытался заставить меня говорить об этом – я скорее спрыгнула бы с крыши, чем согласилась на это. - Я считала, что ты предан Альянсу до мозга костей, - заметила я легкомысленным тоном, вспоминая его первое сообщение. «Ты все еще небезразлична мне, всегда будешь. Это никогда не изменится». Читать эти слова на экране – одно дело, но задумываться над тем, что он хотел этим сказать, сидя рядом с ним – совсем другое. Я ненавидела себя за то, что все еще хотела поцеловать его. - Так и есть, - ответил он, - и в мои обязанности входит сообщить им, что они облажались, и не позволить совершить еще более страшную ошибку. - То есть ты думаешь, что они ошибаются на мой счет? Кейден понуро пожал плечами. - Я знаю, что ошибаются. Я понимаю, почему они пришли к такому выводу, что не оправдывает их действия. Просто… подобного прецедента не существует, никто не имеет четкого представления, как реагировать на подобную ситуацию. Черт, я и сам не был уверен. - А ты считаешь, что я была? – приподняв брови, спросила я. – Ты полагаешь, что до меня уже кто-то просыпался в новеньком теле после двухлетнего сна? Мне хотелось рассказать ему, в каком ужасе я жила. Я до сих пор боялась, что что-то проглядела, что мое тело по-прежнему хранило темные секреты. То, что я так долго принимала как должное, вдруг изменилось. - Нет! – возразил он быстро. – Ты права, я повел себя так, потому что… я понятия не имел, что с тобой случилось. Если бы я знал, то… не знаю, наверное, все равно среагировал бы неадекватно, но во всяком случае не стал бы звать тебя террористкой. – Расстроенно вздохнув, он провел ладонью по волосам. – Я сожалею об этом. Сожалею о той ерунде, что наговорил, о том, как встретил тебя. Я думаю обо всех невероятных событиях, что случились с нами с того момента, как мы встретились, и я просто… все, чего я хочу… Неожиданный громкий звук раздался из его инструметрона, который тут же осветился оранжевым огнем, оборвав своего хозяина на полуслове. Что? Что ты хочешь? Скажи мне! Я поборола желание прокричать эти слова ему в лицо, напомнить, что он обещал, что мы сядем и поговорим, что я смогу объяснить, и мы решим эту проблему. Мое нежелание обсуждать это неожиданно оказалось позабытым, потому что если бы он только признал мое право быть сбитой с толку и напуганной, признал, что чувствует то же самое, все встало бы на свои места, я справилась бы. Но наблюдая за тем, как он читает сообщение, как меняется выражение его лица, я поняла, что сегодня этого не произойдет. - Черт, - хрипло произнес он, выключая инструметрон и поднимаясь на ноги. – Я забыл о челноке – он прибыл. Я… должен идти. Мне показалось, что окружавший воздух вдруг начал сдавливать грудь, в сердце закралась неуверенность. - И куда ты направляешься? – тихо и равнодушно спросила я. - На Лунную базу, - ответил он, хмурясь, будто чувствуя себя неловко. Либо он отчаянно хотел уйти, либо столь же сильно хотел остаться. – А затем на Цитадель. Меня отправляют на какую-то засекреченную миссию. - Ладно, - пренебрежительно произнесла я, вновь поднимая лицо к небу и возвращаясь в ту позу, в которой сидела до его появления. До того, как он снова перевернул мой мир с ног на голову. - Я вернусь через пару месяцев, - мягко сказал он, чуть сместившись, чтобы попасть в поле моего зрения. – Я надеюсь. И если мне представится возможность снова встретиться с тобой, я ею воспользуюсь. А пока буду делать все, что в моих силах, чтобы быть готовым к… к тому, что произойдет. Он пытался подбодрить меня, каким-то образом утешить, но я не могла смотреть на него, не сейчас. Я слишком много ему открыла. - Ладно, - снова повторила я, и он ушел. Чуть повернув голову, я смотрела ему вслед. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы он остался, и я ненавидела его за то, что это было не в его власти. Он пришел, встряхнул меня, поставил на ноги и снова оставил одну. И как обычно я понимала, почему он не мог остаться, почему не мог помочь еще чем-то… но все равно не желала мириться. Я не хотела снова отпускать его. Я уже видела это. Горизонт промелькнул у меня перед глазами, и неожиданно все отступило на второй план, оставив единственное стремление … - Кейден! – крикнула я, и он мгновенно обернулся, будто ждал, что я позову его. Быстро поднявшись, я бросилась к нему, внезапно полная храбрости и решимости, и снова оказавшись рядом, коснулась его – впервые за два года, обвила руками его плечи, вдохнула знакомый запах, наблюдая, как на его лице появляется улыбка – неуверенная, но полная надежды. Я сказала ему, что мне наплевать на Горизонт – пусть даже на самом деле воспоминания продолжали разъедать мое сердце – и на все, что с тех пор произошло. Я сказала, что хочу лишь, чтобы он вернулся ко мне, чтобы мы смогли возродить то, что потеряли с моей гибелью, потому что так устала притворяться, что не скучаю по нему каждый божий день. А затем он своим низким, хрипловатым голосом признался, что и он мечтал об этом же. Он скользнул пальцем по моему уху, коснулся лбом моего лба и снова повторил, что сожалеет о том, что наговорил мне, о том, что причинил мне боль. Он сказал, что сделал это только потому, что не мог поверить в мое возвращение, потому что моя смерть была слишком сильным ударом. Он пообещал, что никогда больше не усомнится во мне, в моих словах. Поклялся всегда быть рядом. Заверил, что мы сможем продолжить с того, на чем остановились, а потом коснулся моей щеки, чуть наклоняя голову, и поцеловал меня. И в этот момент, пусть всего на секунду, я не чувствовала боли – мы вдруг снова оказались в моей квартире, и мне не о чем было волноваться, потому что я знала – что бы ни случилось, он будет рядом. И это все, в чем я только нуждалась… Я ничего не сказала. Я открыла рот, ничего не сказала и закрыла его снова. Руки тряслись от одолевающих меня эмоций, и я резко опустила голову, уставившись в землю и сконцентрировавшись на дыхании, ожидая, пока… - Джена, - позвал он, и мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что его голос прозвучал на самом деле, а не только в моем воображении. Я подняла взгляд и увидела, что Кейден стоит около двери со странным выражением лица. Что-то шевельнулось в груди, какое-то воодушевление и надежда – может быть, в отличие от меня, ему хватит смелости? Может быть, он думал о том же самом? - Я передам Андерсону, что у тебя все нормально, - произнес он наконец. Испытываемое мною разочарование смягчалось лишь тем, что я на самом деле хотела поговорить с Андерсоном и дать ему знать, в каком состоянии нахожусь. Но в словах Кейдена крылся и иной смысл – он просил меня подтвердить, что, когда он вернется, я буду здесь, живая и здравомыслящая, потому что Андерсон был не единственным человеком, которого волновала моя судьба. - Спасибо, - ответила я, стараясь говорить искренне. – Это действительно так. - Хорошо, - кивнул он, оставаясь на месте, словно ему не хотелось уходить. – Будь осторожна. С этим он скрылся в здании, а я осталась на крыше в одиночестве, беззвучно произнося все те слова, которые не сумела сказать вслух. Говорят, что мы хотим того, чего не можем получить, но это ерунда. Такие люди, как я – люди, которым в жизни приходится бороться буквально за все – позволяют себе мечтать только о том, что наверняка сумеют получить; только о том, что безопасно желать: власть, признание, восхищение способностями – так мы по крайней мере чувствуем, что чего-то стоим. Я не упускала случая совершить невозможное, потому что была уверена, что справлюсь. Но были и другие вещи – вещи, которые находились за гранью моих возможностей, эмоции, которые я не в силах была удержать внутри. Я знала, что мне нельзя сближаться с людьми, нельзя подпускать их так близко, чтобы у них появлялся шанс причинить мне боль. Я видела, что любовь делает с другими, и была уверена, что это не для меня, это небезопасно – такие, как я, не могут позволить себе этой роскоши. Я сделала выбор давным-давно, и я выбрала неуязвимость. Но Кейден проник в мое сердце, заставил хотеть большего, хотеть его, и я ненавидела его за это. По его вине я возжелала того, что, как знала, не могла иметь. Одно его появление возвращало к жизни мои старые мечты, хотя я и отдавала себе отчет в том, что они никогда не исполнятся. Я всегда славилась железным самоконтролем, однако сейчас мне никак не удавалось перестать жалеть саму себя, перестать думать о нем, задыхаясь от гнева и обиды, и простого до идиотизма факта, что я до сих пор неравнодушна к нему. Я точно знала, что мне нужно – рассказать ему о своих чувствах, что дало бы нам возможность разобраться в сложившейся ситуации вместо того, чтобы обмениваться полуулыбками и завуалированными намеками, избегая напрямую обсуждать когда-то случившееся между нами. Но идея поднять эту тему казалась невероятной. Будто мысленный блок не давал мне говорить об этой части моей жизни до тех пор, пока Кейден не сделает первый шаг. Я была уверена – стоит мне признать, что это действительно случилось, что я помню об этом и все еще не сумела оставить те события позади, это снова сделает меня уязвимой для любого удара, а я точно знала, что не допущу этого. Я достаточно настрадалась из-за него. Я представила себе его лицо, когда он всего несколько минут назад сказал, что рад, что у меня все хорошо. Может быть, ему следовало просто уйти. На самом деле я не ненавидела его – вовсе нет – хотя очень хотела бы. Насколько проще было бы пометить его как неудачу и позабыть. Я смотрела на вновь потемневшее в преддверии дождя небо и думала о том, что не стоило выбрасывать свою последнюю сигарету. ************ Как это ни удивительно, я приняла слова Кейдена близко к сердцу. С того дня я являла собой образец любезности – за исключением нескольких незначительных инцидентов – но и такое поведение ни к чему не привело. Хотя, конечно, даже если я и добьюсь какого-то прогресса, то меня известят об этом в последнюю очередь. Со мной до сих пор обходились, как с преступницей. Они даже прислали нового психоаналитика, чтобы он проверял меня каждую неделю, из опасения, что я начну выходить из-под контроля. С ней я была предельно откровенна – в конце концов, наш мир может рухнуть в любую секунду, а потому незачем скрывать от нее, что я думаю о себе, о своих способностях, достижениях и всем том, что произошло с момента моего принятия в Спектры. Если что-то из этих бесед дойдет до Кейдена, он по крайней мере будет знать, что я не лгала. Он обещал вернуться. Прошло еще два месяца, но я не слышала ни слова ни от него, ни от кого-либо другого вплоть до долгожданного появления Андерсона. Нам разрешили встречу за столом; за каждым нашим словом, каждым жестом следили камеры, микрофоны и дополнительно два человека за двусторонним зеркалом. Зайдя в комнату, он положил мне ладонь на плечо, словно в утешение, а затем в странной, уклончивой манере рассказал о том, что делает все возможное, чтобы подготовить Совет, несмотря на то, что Удина продолжает на каждом шагу вставлять ему палки в колеса. Он сказал, что Хаккет мобилизует 5-й флот в этот самый момент, так что у нас будет хотя бы какая-то защита. С командованием же Альянса разговора не получалось. Комиссия, назначенная на расследование моих действий, показала себя абсолютно несостоятельной. Я уже собиралась поведать Андерсону свои подозрения по поводу одурманивания или церберовского шпиона, однако вовремя вспомнила, что Альянс и так считал меня сумасшедшей, повсюду видящей заговоры, а потому не отнесется к моей очередной идее серьезно. Так что я просто заметила, что «что-то не в порядке», и Андерсон многозначительно ответил своим глубоким голосом, что ему известно об этом. Я не стала спрашивать его о Кейдене, не стала говорить, что теряю надежду. Самым трудным для меня было выносить полную изоляцию, отсутствие хоть какой-либо информации, связи. Весь мой мир сократился до голых стен безликих помещений, тогда как раньше у моих ног была вся галактика. А на следующий день, после того, как улетел Андерсон – по истечении четырех месяцев взаперти – я встретила Джеймса. Стук в дверь был другим – не тихое, вежливое постукивание охранников, а громкий звук, разом возбудивший мое любопытство. Я разрешила войти, и моему взору предстал человек с руками толще моей талии, татуировками, украшавшими его шею, и низкими бровями, придававшими его взгляду суровость. Он явно не привык терпеть несправедливого к себе отношения. Что ж, в этом мы с ним сходились. - Вас хотят видеть на слушании, мэм, - четко отрапортовал он. – Я прибыл, чтобы сопровождать вас. Что это? Неужели они так устали от моего отношения к охранникам, что прислали кого-то, кто запросто мог взять меня за шиворот и просто держать на вытянутой руке, пока я не успокоюсь? - Зови меня Шепард, - велела я безэмоционально, натягивая рубашку поверх надетой футболки. - Нет, мэм, - к моему изумлению ответил он. – Если вы не против, мне бы не хотелось этого. Я одарила мужчину оценивающим взглядом, пытаясь разгадать его мотивы. Я не могла отдавать ему приказы, потому что меня лишили звания, однако большинство солдат уважали или боялись меня по крайней мере настолько, что слушались, невзирая на мой статус. - Я против, - твердо ответила я, стараясь разобраться в происходящем. – Я ненавижу это обращение. Что не так с моим именем? - При всем уважении, мэм, командование предупредило меня, что вы едите космопехов на завтрак, а Андерсон добавил, что если я не буду осторожен, то уже через неделю сам начну есть с вашей ладони. Поэтому до тех пор, пока не составлю свое собственное мнение, я предпочитаю держать дистанцию. Мой рот приоткрылся, и я едва не расхохоталась. Это парень выглядел так, будто единственными известными ему словами были «пушка», «бой» и «спортзал», однако судя по тому, что он говорил, за этими горами мышц скрывался острый ум. - В любом случае, - заявила я, скрестив руки на груди, - ты все равно не можешь называть меня «мэм». И раз уж не хочешь пользоваться моим настоящим именем, то тебе придется что-нибудь придумать. Легкая ухмылка помимо его воли появилась у него на лице. - Я займусь этим. Готовы? Кивнув, я последовала за ним. Вскоре Джеймс признался, что именно Андерсон рекомендовал его на должность моего охранника. Что ж, вполне ожидаемо – только благодаря ему я не свихнулась в следующие несколько недель, наполненных надеждой, ожиданием и страстным желанием биться головой о стены. Мне пришлось пустить в ход все свои дипломатические способности, но в конце концов я смогла внушить Джеймсу, что когда прибудут Жнецы, а я окажусь слишком толстой и слабой, чтобы бороться, то это будет целиком его вина, потому что он не разрешал мне пользоваться спортзалом. Я также велела ему расслабиться, объяснив, что если вдруг решу убить его, то он ничего не сможет с этим поделать. Удивительно, но подобная тактика возымела эффект: через пару недель Вега стал брать меня с собой в спортзал ежедневно, и я принялась приводить свое тело в идеальную боевую форму. Если Альянс не слушает меня, то я хотя бы буду готова, когда разразится буря. В редкие солнечные дни Джеймс водил меня в разбитый поблизости сад, чтобы я имела возможность подышать свежим воздухом. Однажды, глядя на собственное имя, вырезанное на стене памяти среди тысяч других, я вслух удивилась тому, что оно все еще тут – ведь в отличие от остальных я снова жива. Я также заметила, что очень странно чувствую себя, стоя у собственной могилы, но Джеймс возразил, что я погибла, находясь при исполнении, а потому надпись на монументе оставалась справедливой. Мне, однако, не нравилась фраза «покойся с миром». В отличие от тех, кто был похоронен на этом кладбище, смерть не принесла мне ни покоя, ни мира. Другие охранники – те, кто никогда не расставался с оружием – всегда находились неподалеку. Несмотря на все их старания остаться незаметными, я их прекрасно видела. Джеймс сказал, что якобы из-за батарианцев они не могли оставить меня без защиты, однако, судя по его тону, он и сам не верил ни единому слову и вовсе не потому, что не сомневался в моих способностях к самозащите. Как-то раз он признался: все знают, что я нахожусь здесь по собственному желанию, за это меня уважает, и те космопехи, с которыми знаком он, полагают, что в сложившейся ситуации я выгляжу героем, а командование Альянса – идиотами, прогибающимися перед политиками, тогда как единственным их приоритетом должна быть самозащита. Андерсон знал, кого посылать. После того, как Кейден вбил мне в голову нелицеприятную истину, я была паинькой, продолжая, однако, доводить охранников хотя бы для того, чтобы доказать, что меня не нужно охранять. Джеймс, пожалуй, являлся единственным во всей галактике человеком, который мог следить за мной и при этом не действовать мне на нервы. Некоторое время спустя я даже решила, что он мне нравится, несмотря на то, что он до сих пор избегал называть меня по имени. Кроме него у меня ничего не было. В отсутствие Кейдена и Андерсона Джеймс оставался единственным, кто верил мне и считал происходящее ошибкой. Вскоре допросы прекратились, и сначала я подумала, что чего-то добилась, хотя и знала, что, скорее всего, они просто будут тянуть время и ничего не делать. Они сказали, что «собирают улики», но я уничтожила все улики, направив астероид в ретранслятор. Все, что у меня осталось – это сны, благодаря которым я знала, что Жнецы уже близко, но их вряд ли станут рассматривать в суде как доказательства. Теперь меня навещал лишь психолог, приходящий раз в неделю, чтобы проверить мое психическое состояние, и я не знала, хочет ли она доказать, что я лгу насчет Жнецов, или что я достаточно сумасшедшая, чтобы верить в них. Хаккет ничего не делал. Это, черт побери, была его миссия, он должен был щелкнуть пальцами, мгновенно разрешив ситуацию, но этого не случилось. Никто не объяснял мне, почему. Мне не сообщали никаких новостей. В конце концов я пришла к выводу, что они боялись меня. Боялись того, что я бы сделала, решив сбежать, того, о чем я говорила, и того, что это все могло оказаться истиной. Что ж, в этом они были правы. Они и понятия не имели о том, что я видела во снах, о том, что нас всех ожидало. Каждую ночь, перед тем, как заснуть, я повторяла шепотом три пункта своего списка. Держись за своих друзей. Помни о своей человечности. Убивай Жнецов.