but i'd rather do you on the backseat of my car

За все двадцать с лишним лет своей жизни Като никогда не был так разъярен. Перевод из престижного первого отдела в низший штат, разлетевшаяся по небу кипа важных документов, новые сотрудники, не удосуживающиеся заполнить даже базовые отчеты или поднять наконец свои задницы и выехать на самое простое задание - мелочи по сравнению со всеми происшествиями за первые дни работы в команде с одним конкретным выебистым ублюдком, чье лицо стоило расквасить еще впервые оказавшись с ним в одной машине. Сейчас этот самый выебистый ублюдок нагло пожирал остатки вчерашнего карри, сидя на грозившем устроить разгром вселенских масштабов стуле на собственной (ну, положим, съемной, что с того) кухне напарника и глядя на него же так, будто собирался в ближайшей перспективе как минимум хладнокровно расчленить, а как максимум - не менее хладнокровно трахнуть (не)дорогого и (не)любимого (не)друга. Это не шло ни в какие ворота, это раздражало до трясучки и нервировало до чертиков. А еще Като устал. Очень устал. Потому что если к нарушениям личного пространства, происходящим за этот месяц с завидным постоянством, часто меняющимся дорогим машинам, то и дело останавливающимся у его дома, невесть откуда взявшимся брошюрам с рекламой баснословно дорогих ресторанов, можно было с натяжкой привыкнуть, то к мерзкой ледяной ухмылке - нет. Взгляд напарника практически всегда не выражал никаких эмоций, изредка - тупое бахвальство и холодное презрение, порой сменяющееся кратковременной радостью за новый успех, сомневаться в котором не стоило изначально: гарантия была стопроцентной. Дайске Камбэ определенно хотел его купить. Это било по самолюбию, гордости, уверенности в себе и своем деле, а изредка - искренне обижало и злило до дрожи в пальцах и голосе. Десятки, сотни крупных купюр появлялись на рабочем столе, в ящиках архивов, в карманах его куртки. Верными бумажными псинами ожидали на коврике у входной двери и расстилались печатными узорами цветов на грязном подоконнике. Периодически перевязанная тонкой черной ленточкой пачка купюр по тысяче йен прилетала полицейскому в лицо, после чего он с мстительным удовольствием рвал на части каждую, пусть его отнюдь не лишенное простых человеческих слабостей сердце порой и совершало протестующие кульбиты. На первом месте стояла честность, и, возможно, ей и только ей Като Хару мог гордиться за всю свою службу в полиции. - Не возьму в толк, - бормочет Камэи, пока они с Като, как и каждую неделю, исправно изображают из себя если не друзей, то близких знакомых, которых вовсе не затрудняет мило болтать друг с другом во время короткого перерыва на ланч, - ты ему нравишься, или что? Потому что с таким усердием закидывать деньгами, приятель, можно только очень дорогую грудастую красотку, и... Его вдохновенный спич перебивается пончиком и раздраженным мычанием, а Като - в очередной раз за день - тяжело вздыхает. Было бы глупо надеяться на проливающий свет на ситуацию ответ человека, чье сердце принадлежит женщине, безуспешно пытавшейся спасти взрослого мужика от пуль с краской, а тело - подозрительным видео, занимавшим большую часть истории рабочего компьютера в офисе. Подобные разговорам с Камэи мысли внушали тоску еще большую, поскольку позволяли допустить крохотное и маловероятное предположение, что где-то глубоко (очень, на грани Марианской впадины) внутри Дайске не был таким уж плохим человеком. Мудаком - да, определенно, но вместе с этим детектив действительно был красив и ладно сложен, в глазах помимо самодовольства сверкали ум и любознательность, а упорство... Возможно, в упорстве и была проблема. К черту, проблема была в том, что блядский Дайске Камбэ слишком, слишком настойчиво пытался купить своего невольного напарника, что нарушало все законы этики, вежливости и уважения. Не то чтобы Като надеялся, что детективу вообще знакомы такие слова. Он любил свою жизнь. Любил маленькую уютную квартирку из одной пусть тесноватой, но не слишком захламленной комнаты в западном стиле и простой кухни, в шкафчиках которой помещались стандартные залежи приправ, пары соусов и упаковок лапши быстрого приготовления. На вешалку в узкой прихожей по вечерам отправлялась пусть и чуть заношенная, но любимая куртка, пока ее обладатель проходил в спальню и позволял себе провести очередной загруженный подработкой, но довольно спокойный вечер в тишине, изредка нарушаемой автоматическим щелчком радио или звоном бутылки слабоалкогольного пива об стакан. Любил свою работу даже сейчас, когда был вынужден перебиваться не на самой лучшей должности, и любил иногда заходить в милую кофейню на перекрестке перед участком, чтобы на собственные кровно и честно заработанные перехватить латте с ягодными панкейками. Хорошенькая девушка-бариста всегда подливала "сержант-сану, верно?" пару капель ванильного сиропа в кофе, и день не мог начинаться лучше. Не мог, пока однажды на хаотично разбросанные по тарелке ягоды не опустился чужой презрительный взгляд, а потом, пугая своей совершенной противоположностью следующего действия, руки в дорогих кожаных перчатках не поддели на, вероятно, не самую чистую вилку кусок сладкой пурпурной массы и не направили его же в тонкий разлом губ. Это был крах, но Дайске фыркнул, легко повел плечом и, по обыкновению оставив на столешнице купюр семь чаевых, вновь оставил полицейского одного - давиться остатками завтрака и своим непониманием. А был случай, когда вместе с утренней пачкой денег на рабочем столе стоял бумажный стаканчик на подставке (от которого за пару-тройку метров разило жженым сахаром), и когда перед очередным падением Като с моста Дайске ухмыльнулся чуть ласковее (но руку все равно не подал, гаденыш), и когда перед шефом его покрыли за опоздание (пусть и насмешливым объяснением, мол, опять переводил старушек через дорогу), и когда...

***

Шутки оставались шутками, дни сменяли дни, а во взгляде Дайске помимо непонимания и насмешки появлялась грусть. Под глазами, конечно, не пролегали темные круги - оставим отвратительные физические подробности организма для простолюдинов, иначе к чему в штате личный косметолог, руководимый верным (шестым или седьмым по счету) дворецким - но ситуация не менялась, преступления медленно, но верно раскрывались, Като продолжал совершенно очаровательно хмуриться и терзать нижнюю губу зубами в процессе раскрытия дел и игнорировать любые вполне очевидные знаки внимания со стороны. Выходом было заказать трансфер до чужой конуры. Несомненно, вертолетом, пусть спускаться по веревочной лестнице с крыши к пятому этажу и было самую малость неудобно, и пролезая с утра пораньше через так некстати раскрытое лишь для проветривания окно. Ради ошеломленного и еще не успевшего рассердиться принципиального, хотя и смышленого напарника, стоило сделать вид, будто давишься нищенским карри. - Транспорт ждет нас за окном, попытайся одеться приличнее. Хотя, - скалится Камбэ, - можешь повременить с одеждой. Миллиарда достаточно? Я отдал столько же за ту машину какого-то араба, ты должен был заметить, так что ценю те... Звонкая пощечина хоть и могла быть забавной, будто клише из девичьих сериалов или популярных дорам, таковой в реальности не являлась. Это была сильная затрещина, отвешенная мужчиной, пусть не столь оскорбленным, сколь - потерянным. То, что детектив может приобрести буквально все, на что падет его цепкий глаз, было ясно с самого начала. Но таким дешевым, сколько бы тысяч или даже миллионов за него не отвалили, Като не чувствовал себя никогда. Проданным за бесценок с их первой встречи, да черт побери, кем бы они друг другу не могли прийтись - всего лишь жалкой вещью, которую в случае чего можно поставить на кон. - Проваливай. - прорычал Хару, утирая локтем в растянутой домашней кофте глаза. - Чертова пыль. Дайске хмуро посмотрел на свою ладонь, коснулся ей горящей щеки перед тем как выйти - почему-то - в дверь. Появилась новая эмоция: ему было неприятно. "Что ж, в следующий раз стоит назвать сумму раза в четыре больше".

***

Дело, которым отделу предстояло заняться на исходе второго месяца слишком тесного сотрудничества совершенно разных социальных слоев общества, было раскрыто за несколько часов. Убийцей, несомненно, был официант - мелкий щуплый парнишка лет двадцати с неприятным косым взглядом и забавной попыткой отрастить бороду на прыщавом подбородке. Ничего иного ожидать от подобных заведений и не следовало - это была дешевая забегаловка, пусть и именуемая рестораном. Вполне вероятно, что и право носить столь гордую вывеску тоже было куплено - как и почти все в этом мире и этой стране. Думать об этом, пока Дайске со скучающим взглядом провожал процессию простых служащих полиции с задержанным, было противно и, совсем немного, грустно. Когда на следующий день пришлось снова посещать ресторан за рестораном, опрашивая свидетелей, начиная от уборщиков и заканчивая метрдотелем дорогого казино, Хару хотелось взвыть. С увеличением цифр в правом столбике меню люди вокруг становились все менее и менее разговорчивыми, уровень снобизма возрастал до небес, а циничный привлекательный детектив с мордой породистой суки смотрелся все выигрышнее, тогда как сам парень наверняка выглядел совершенно нелепо, но работу свою на удивление оба выполняли одинаково успешно. Казалось - надежда потеряна не совсем. Пока после очередного предложения испить в компании Камбэ Кабернэ Совиньон девяносто второго полицейский не выволок напарника, все еще напыщенного и спокойного, из здания, толкнув за неимением более подходящего места к стене дорогого - опять! - темного кирпича, что часто обрамляют собой входы в дорогие бары, склонные к европейскому интерьеру и вкусу. Като обреченно вздыхает и массирует переносицу двумя пальцами, безуспешно пытаясь сосредоточиться. - Что ты, скажи наконец, - устало вздыхает он, подходя чуть ближе, - творишь? - Ухаживаю. - не заставляет за собой ждать четкий и ясный ответ. Като поднимает взгляд и хмурится сильнее. - Чего? - Проявляю знаки внимания. Налаживаю контакт. Выражаю интерес. - непонимающе непоколебимо вторит детектив, складывая руки на груди. Полицейский моргает пару раз, сглатывает и пытается прислушаться к биению - своего или чужого? - сердца. Все, что говорит сейчас вынужденный напарник - ложь и блажь, очередная прихоть искушенного всем человека, и в этом он уверен совершенно точно. Все, чего хочется самому Като - вжать Дайске в стену своим телом, протолкнув колено меж бедер, и испачкать его идеальный костюм о кирпичную крошку и кладку, смять идеально выглаженную белую рубашку и затянуть на чужой шее идеальный тонкий дизайнерский галстук, потому что Камбэ противен, резок, жесток и полностью невыносим. Ему не помешает пара-тройка суток хорошего принудительного труда и простая легкая пища, после чего - впервые здоровый и крепкий сон. На работе детективу следует не раскрывать дела, как с этим и без него мог бы справиться первый отдел, но постигать вежливость и уважение к людям. Только сейчас Дайске почему-то кажется Като ребенком. Мальчишкой, не знающим, что значат чувства людей вокруг, как найти первого друга и сказать близкому человеку о своем ощущении первой и крепкой любви. Потому что он смотрит непонимающе, чуть склонив голову набок, даже не ожидая чужого ответа: ведь обычно он ему не нужен, чтобы добиться желаемого. И Като хмурится еще сильнее, сжимает руки в неловком жесте и на какое-то мгновение жарко жмется, не разжимая губ, к чужому рту. Это ново им обоим и немного по-детски, но Дайске, ухмыляясь, все равно позволяет себе запустить ладонь под куртку напарника, перехватывая контроль, обвивая рукой талию и прижимаясь ближе, лаская большим пальцем местечко, где начинается подвздошная кость. Пусть полицейский любит свои старперские галстуки, блинчики двухмесячной просрочки и пару ящиков для одежды и книг, не удосуживаясь даже выделить время на поиск простецкого комода. У Камбэ Дайске безлимитный баланс на карте, лживые глаза, неумение вести социальные контакты и все, что он пожелает. Камбэ Дайске любит рассветное небо, хорошее вино и - совсем немного - Като Хару.