***
Затхлый запах прогнившей листвы раздражал и въедался внутрь вместе с серостью улиц Готэма. Небо заволокли свинцовые тучи, закрывавшие собой и без того бледный лунный свет, погружая город в непроглядный мрак. В тёмных переулках не нужно скалиться и защищаться, потому что Готэм и без этого заглатывает целиком — оставляет пару косточек да дырявые ботинки, тщетно испачканные в мутной воде здешних луж. Джокеру все равно на всю эту обстановку, потому что перед его глазами всегда пестрит яркими отблесками человеческая агония, легкой улыбкой отражаясь на лице. Как бы не было мрачно вокруг, у него в душе до комичного мрачнее. У конфеты во рту вкус вишни. Клоун неспешно прогуливается в одном из переулков, известного количеством принимаемой дури, проститутками и больными сифилисом. Он облокачивается о стену, рядом с которой стоит обшарпанная скамейка и не менее побитая жизнью девочка. Её тёмные курчавые волосы растрёпанны, ладошки разбиты в кровь и — Джокер уверен — она последует по стопам матери, которая, очевидно, спит с каким-нибудь наркоманом из дома напротив. — Погодка сегодня прекрасная, правда? — хихикает он, перекатывая конфету на языке. Вкус вишни становится отчётливее, и Джокер улыбается. — Мама говорит, что разговаривать с незнакомцами неправильно, — хмуро добавляет девочка, даже не поворачивая голову в его сторону. — Не твоей мамочке говорить, что правильно, а что нет, — пожимает плечами безумец, — Если ты ждёшь ее здесь, значит она давно выпала из списка святош. — И не тебе судить её, — куда более грубо говорит она, наконец, взглянув на клоуна. Он любил смотреть на то, как люди тут же пятились назад, а в их глазах можно было видеть отражение собственного демона. — Вижу, ты меня узнала, — хмыкает Джокер, вместо с вишневым привкусом ощущая страх, который сахаром таял на языке, — Попробуешь убежать — пущу обойму тебе в голову. — Что тебе нужно от меня? — испуганно говорит девочка, вжимаясь в скамейку. — мне просто скучно, — вяло говорит клоун, — Если не будешь скулить, как загнанная псина, то я, может быть, и оставлю тебя в живых. Она медленно кивает головой, но продолжает мелко трястись от нахлынувшей паники и тонкими пальцами цепляться за деревянные дощечки. Глаза у неё медовые, наполненные глухим отчаянием и нелюбовью. Счастья в ней, как воды в опрокинутом стакане, — каплями стекает, а она только и может, что наблюдать. Джокер знает, потому что о любви ему только мечтать. — А почему ты здесь? — подаёт голос девочка. — Вообще, это не твоё дело, но сегодня у меня хорошее настроение, — усмехается безумец, вскинув брови, — Я жду своего друга. Она понимающе кивает и, втянув голову в плечи, с интересом начинает рассматривать свои руки. Джокер злится, потому что с ней утомительно. Он раздражённо косится на девочку — даже не поинтересовался, как ее зовут — и звонко цокает языком, привлекая внимание. Та затравленно оглядывается, а клоун, расплывшись в улыбке, говорит: — А где твоя мама, милая? Он знает, что ей неприятно говорить об этом, но в этом и весь смысл. Безумец наблюдает за коротким вздохом девочки, который остриём ножа вспарывает хрупкую завесу её надежды на сохранность тщетной крупицы гордости матери. Она закусывает невольно задрожавшую губу. Джокер любить давить на то, что болит. — И почему молчишь? — Клоун отталкивается от стены и подходит ближе, становясь перед ребёнком. Девочка прячет взгляд, ускользает от обжигающих изумрудных огней напротив, которые оставляют слишком болезненные ожоги, но не успевает, потому что Джокер уже готовится сжечь её заживо: в одной руке бензин из воспоминаний, в другой — зажигалка из выуживания их спустя долгие годы забытья. — Мне не нравится, когда мне не отвечают, — он закатывает глаза и наклоняется ближе, опасно нависая над ней, — Все-таки, сколько бы я не убеждался, насилие — это единственный ответ, который понимают люди! Девочка давит в себе испуганный всхлип, но он всё равно вырывается тихим сопением. Джокер ловит его, вдыхает лёгким порывом ветра и невесомым покалываем в пальцах. Он невольно расплывается в улыбке, когда видит до смерти испуганного ребёнка прямо перед ним, потому что ему кажется это забавным. — Так что, малышка, думаю, твоё личико бы украсила красивая улыбочка, раз мамочка не дала тебе достаточного счастья, — Безумец наигранно выпячивает губу вперёд, изображая грусть. Бэтмен всегда появляется вовремя. Это просто аксиома, которую нужно вырезать на коже и никогда не забывать. Не то чтобы Джокер этого не знал, просто он всегда был исключением из правил — смотрел на то, как однажды Темный Рыцарь всё-таки опоздал, всем нутром довольствуясь первенством. — Джокер! Знакомый голос доходит до ушей, медовыми каплями разливаясь внутри. — Ну, вот и конец нашему веселью, — Вздыхает Джокер, вставая и поднимая руки в примирительном жесте, — Я с ней ничего не сделал! Девочка вскакивает со скамейки и тут же убегает в ближайший подъезд, пока интерес клоуна переходит к приземлившемуся на землю Бэтмену. — Ты чего-то припозднился, — покачал головой Джокер, похлопав по карманам в поисках чего-то. — Я не виноват, что ты пришёл на час раньше, — проворчал герой, смотря на место, где минуту назад сидела девочка, — Что ты с ней сделал? — Тебе нужен слуховой аппарат? — шипит псих, доставая из кармана пиджака пачку сигарет, — Я уже сказал, что не трогал её и не собирался вообще-то. — Ты просто не успел. Клоун вопросительно изгибает бровь, попутно закуривая сигарету. Он откидывает голову, смотря на небо, серым разводом возвышающимся над Готэм-сити. Струйка дыма окутывает Джокера, как вечерний туман окутывает острые пики небоскрёбов. Он вдыхает в себя пепел горького чувства разочарования, осевшим толстым слоем прямо на гортани так, что не выкашлять, и надеется, что вместе с горящей сигаретой он сможет вытравить из себя это гадкое ощущение. — Думай как хочешь, Бэтс, — Спокойно отвечает безумец, затягиваясь, — Я довольно большое поле для фантазии. — Не знал, что ты куришь, — удивляется Бэтмен. — Ты просто не замечал, — Губы изгибаются в улыбке. Джокер врет, потому что Брюс бы заметил такое. Он, к сожалению, иногда замечает даже то, чего не стоило. — Мы встретились, чтобы ты пилил меня взглядом, м? — подаёт голос клоун, плавно направляясь к герою, — Или, наконец, начнёшь действовать? Бэтмен раздражённо бормочет что-то и качает головой, в то время как Джокер начинает смеяться. Есть в их отношениях есть что-то настолько извращённое и привычное, что Уэйн из раза в раз продолжает вестись на провокации клоуна и, сам того не замечая, попадать в сети его манипуляций, которые паутиной растянулись вокруг. Все только и делают, что избегают психа, в то время как Брюс идёт напролом — пытается пробраться ещё глубже и не напороться на острые иглы безумия. Заглянув однажды в бездну, имя которой Джокер, Уэйн больше не смог выплыть, оставаясь стеклянным мостом надежды на лучшую жизнь и угасающим фонариком, маячащим перед ним. Джокер же этот мост разрушает, смотря на вечно погребённые под песчаным дном осколки и настойчиво игнорирует свет фонаря перед ним, до стершихся в кровь ступней продолжая идти своим собственным путём, который был окутан мрачными кустами терновника — совсем в противоположную сторону от Бэтмена. Он бы соврал, если бы сказал, что ему жаль. Брюс бы соврал себе, если бы сказал, что видел в этих глазах блеск скопившихся в уголках слез. — Ладно, я помню, что это я позвал тебя, — хихикает клоун, — Просто хотелось разрядить обстановку, знаешь ли. — Ясно, — коротко отвечает Уэйн и тут же жалеет об этом, потому что Джокера этот ответ явно не удовлетворяет. Сигарета мелькает перед глазами ещё секунду, прежде чем клоун выдыхает дым и кидает её на асфальт, затаптывая ботинком. Бэтмен смотрит на него и чувствует, что чувство волнения бьется в висках фантомной болью. — Ты просил держать в курсе дальнейших действий, дорогой, — Зубы Джокера сверкают в темноте, — Я, разумеется, не буду тебе рассказывать всё, но об этом просто не могу умалчивать! Клоун возбуждённо покачивался на месте, сверкая глазами и явно сдерживаясь, чтобы не начать прыгать от радости. — И о чем же? — интересуется Бэтмен. — Я, в общем, нашёл птичку для нашего гнезда и все такое. Ну, знаешь, человека, через которого я смог бы приблизиться к элите-е-е, — Тянет окончания безумец, прищуриваясь. — Ближе к сути, — вздыхает Брюс. Возможно однажды Джокер перестанет так много болтать, но это точно не случится в ближайшее время. И повезёт, если вообще случится. — я долго думал над тем, кто мог бы пригодится, но решил исходить из моего любимого принципа — чем смешнее, тем лучше. — Плохое решение для выбора, — фыркает Уэйн. — Отнюдь! Мои решения всегда хорошие, — сквозь зубы говорит Джокер, а потом через секунду опять натягивает улыбку, — Короче я решил, что моим помощником в этом деле станет тот, кто мне совсем недавно помог! Псих громко засмеялся. Он посмотрел на Брюса с таким будоражащим предвкушением, что Уэйн почувствовал подступающую к горлу горьковатую желчь. — Забавно, не находишь? — хитрость в его голосе режет уши, — Им станет… Только не. — Брюс Уэйн! Блять. Если что-то и могло пойти не так, то, Бэтмен уверен, это было именно той самой кляксой на страницах книги его последних прожитых лет. — Брюс Уэйн? — он старается, чтобы его голос был как можно более насмешлив, — Ты серьезно рассчитываешь, что он может тебе помочь в чем-то? — Тс-Тс, Бэтс, тебе не понять, — Джокер машет рукой перед его лицом, — У нас с ним выстроились о-с-с-собые отношения, понимаешь? — Это после одной встречи? — Не ревнуй. — Я не., — Брюс понимает, что спорить все равно бессмысленно, но желание оставить последнее слово за собой вдруг становится очень сильным, — Мне все равно, с кем у тебя какие отношения, Джокер. Главное, чтобы все прошло без жертв. Клоун пожимает плечами. — Ну, обещать я тебе ничего не могу, — он подмигивает, разворачиваясь на пятках и начиная удаляться, — Но попытаюсь постараться! — Мне не нужны попытки, мне нужна гарантия. «Куда ты?» так и остаются несказанным. Уэйн лишь надеется, что псих скажет сам. — Адьос, Бэт-с-си, — Его силуэт растворяется в темноте, — Встретимся тогда, когда я захочу. Бэтмен жмурится, позволяя воздуху проникнуть глубоко в легкие, чтобы разбавить раздражающий сигаретный дым, комом стоящий в горле. Джокер был под кожей. Он был в мыслях, в отражении зеркал, в отблесках уходящих солнечных лучей, до подрагивающих от бессилия рук впиваясь глубже в сознание Темного Рыцаря. Брюс Уэйн был единственным спасением от клоуна, потому что это была единственная маска, которая никак не связана с Джокером и которую он бы никогда не заметил. Безумец жадно отхватит последнюю надежду на жизнь без него, по-волчьи вцепляясь в Брюса мертвой хваткой. И, Уэйн уверен, он никак не выберется из неё, не лишившись конечностей (или здравого смысла?) Бэтмен — это сгусток мести и нерешенных детских травм, превратившихся в зависимость от справедливости, которой в его жизни ужасно не хватало. Его образ чист, до основания вычищен собственным кодексом, подобен святому. И Джокер — это уродливый, пересекающий всю чистоту побуждений Брюса шрам, келоидным рубцом простирающийся по всей изломанной душе. Шрам, который до сих пор кровит.***
Брюс не хотел ни с кем говорить. Он сидел у компьютера, уронив голову на сложенные ладони. — Мастер Брюс, все хорошо? — Да, Альфред, — Уэйн натягивает улыбку, — Вполне. — Хватит мне лгать. Брюс, честно говоря, знал, что дворецкий все равно расколет его, потому что давно видит насквозь. На ответ Уэйн тратит слишком много времени. — Кажется, Джокер собирается к Брюсу. Альфред даже не выглядит удивлённым. Он тихо вздыхает и ставит поднос с чаем на стол перед брюнетом. — Он знает, кто Вы? — Думаю, что нет, — хмурится Брюс, — По крайней мере, заинтересован он пока все ещё только в Бэтмене. — Значит, риск быть убитым Брюсом Уэйном высок? — Выше, чем хотелось бы, — заключает защитник Готэма, откидываясь на спинку стула. Дворецкий отходит к окну, внимательно наблюдая за сорванными ветром листьями дерева, кружащимися в воздухе, прежде чем упасть. И, как ни в чем не бывало, начинает рассказ. — Знаете, у меня в юношестве была собака, — Альфред улыбается, — Непослушная такая, с диким нравом. Так вот она меня ни во что ни ставила — то к соседям забегала, то кошек грызла. Одним словом, был кошмар. — Не собака, а демон какой-то, — усмехается Уэйн, поворачиваясь к дворецкому. — Я иногда подумывал, что это и не собака совсем, а правда демон. Она кидалась на всех, кто смел просто приблизится ко мне. Брюс не понимает, как они от разговора про Джокера снизошли до обсуждения собаки Альфреда. Но это было даже лучше, потому что клоуна итак слишком много — сверкает глазами-искрами в просвете между сном и бодрствованием. — Она признавала в тебе хозяина? — интересуется он, щуря глаза. Кажется, собака была ничем иным, как всего лишь метафорой, довольно сильно подходящей под тему разговора. — Она любила меня, Мастер Брюс, — Старик выделяет эти слова интонацией, оборачиваясь к воспитаннику и задерживая на нем взгляд, — Я был единственным, кто не отвергал её, я кормил и не давал её усыпить, когда все вокруг этого только и желали. Брюс вдруг чувствует себя ребёнком, впервые вышедшим на сцену, ощущающим слишком много внимания на себе. Вся эта история про него. — Тогда почему она не слушалась? — решается спросить брюнет, не скрывая интереса. — Потому что она не видела смысла запрещать себе что-то, я думаю. Для этой собаки были важны не последствия, а сам процесс действий — он удовлетворял желание устроить пакость, — Альфред отходит от окна и садится на кресло напротив брюнета, слегка качая головой. — Так и с людьми, мастер Брюс: не всегда они придерживаются какого-то принципа или логики действий, им доставляет удовольствие лишь сам факт бесконечного хаоса и мира в огне. Безусловно, Альфред говорил сейчас именно о Джокере, но Уэйну не нравилась, что в это время тот смотрит на него как-то чересчур понимающе, будто бы даже насквозь. — и сколько же эта собака ещё терроризировала твоих соседей, Альфред? — До тех пор, пока я не уехал из города. Брюс молчит, продолжая сидеть в кресле. Его взгляд становится суровее, а брови сильнее сползают к переносице. Неужели Альфред и правда намекает на то, что Джокер существует лишь потому, что Бэтмен есть в Готэме? Они, в общем-то, всегда упускали тему (взаимной) привязанности Джокера к Бэтмену, потому что Брюс всегда находил предлог, чтобы избежать разговора. Он знал, что это было глупо, но не мог ощущать себя никак по-другому, кроме как человеком, чей грязный секрет рассказали всему городу. «Но это не секрет. Я просто не хочу об этом говорить» — убеждает себя Брюс. — Почему ты не избавился от неё, если она так мешала? Наверное, это единственный шанс услышать честное и не максимально смягченное мнение Альфреда насчёт происходящего. — Может быть, в какой-то степени, я тоже любил ее. Уэйн встаёт так резко, что у него невольно на секунду темнеет перед глазами. Он тихо хмыкает и начинает мерять комнату шагами, потому что уровень неловкости явно превышает норму. И Альфред выглядит слишком серьезно, чтобы шутить об этом. Лишь тень удивления проскакивает на него лице, когда воспитанник направляется к двери, чтобы уйти. Точнее — чёрт! - никакое это не удивление, а гребанное принятие. Брюс ненавидит это. Брюс не хочет, чтобы Альфред принимал его и какую-то-очередную-бредятину, потому что принимать тут нечего. — Что с ней случилось? Уэйн неожиданно сам для себя останавливается в дверях, даже не оборачиваясь назад. Услышать ответ на этот вопрос становится слишком и слишком важно. — Что? — С твоей собакой, — поясняет брюнет, — Почему она перестала делать это, когда ты уехал? Дворецкий тихо посмеивается. По звуку чашки, ударившейся о блюдце, кажется, что он перекладывает чайник и чашку с чаем на поднос. Брюс даже не притронулся к ней, оставив чай остывать в холоде комнаты. — Ох, Мастер Брюс. Уэйн задерживает дыхание. Он дышит. А потом дыхание снова пропадает. — Вскоре после моего отъезда она умерла от тоски. Брюс болезненно морщится, выходя в коридор. Тишина в доме ещё никогда не была такой звенящей.